Найон

Глава 5

Перед сном Женька ополоснулся, постирал в ручье брюки и куртку, развесил на кустах. Приятно утречком натянуть свежее и топать по маршруту.

Команда ждала, пока он закончит, анализировала свежие данные; пробовали нащупать свои солнечные кораблики, да ни у кого с первого раза не получилось. Место для костра присмотрели под нависающей скалой, одним крылом она как бы обнимала площадку, где они сгрузили рюкзаки. По расчётам, завтра, к обеду, они должны выйти на берег Енисея, если ничто не помешает.

– Женя, так расскажи.

Аверьянов принял кружку с чаем.

– Сначала вы расскажите. Что увидели в этой пещере? Пока бегал, не до того было.

Парням пришлось не очень: понимали, что с великанами шутки плохи, так что на обзор местности просто не хватило смелости.

– Метров двадцать до потолка. При условии, что они под шесть метров. Главный – так ещё выше. И мастерил у себя что-то, похожее на часы. Я мельком заметил, потом в уме дорисовал.

– Он вышел – часы в руке держал, потом вернулся и положил на подставку; я тоже заметил.

Аверьянов тотчас задал наводящий вопрос:

– А для чего им такие потолки высокие? Не угадаете, я скажу. Каждый человек имеет вокруг себя поле, при сближении, эти поля пересекаются, как бы накладываются друг на друга. Получается как бы вторжение без спросу. Жена с мужем согласились находиться рядом, поэтому идёт постоянный обмен информацией. А теперь смотрите: во дворцах потолки тоже были до двадцати метров и выше. Управители планеты разрушили их, чтобы новые поколения не догадывались о существовании великанов. Когда же нас загнали в коробки с низкими потолками, мы поневоле имеем почву для конфликтов с соседями. Мы топчемся по их головам, если живём выше. Хрущев – тот вообще урезал высоту до двух с половиной метров. Не сам, конечно, его принудили. Будто для всеобщего блага.

– Женя, глянь! – Лёха указал в сторону кустов, где сохла одежда. Дима не поленился, пошёл уточнять.

– Часом, это не признак радиации? – подал голос он.

– Признак повышенного содержания серебра в ручье. И что-то подсказывает мне, это не то серебро, какое продают в ювелирном.

– Будем пробовать намыть?

– Можно потратить час-другой. Для водяного я бы взял немного. – Аверьянов уловил лёгкое недовольство, решил сменить тему. – Да не делаю я тайны из Солнечного кораблика. Лучше слайд покажу. – Из рюкзака достал плотный, непромокаемый кейс, вытащил фотографию, пустил по рукам.

Пока команда изучала изображение, он пустился в пояснения.

– Сколько потопов пережило человечество? Американцы на Алтае обнаружили следы семи, по отложениям на скалах. Теперь понятно, почему они мечтают разодрать Россию на части и присвоить безопасный кусок, на случай очередного потопа. Вот я и задался целью – выяснить, как удалось выжить предкам, от кого продолжился род человеческий дальше. Это сказки про ковчег и высокие горы. Именно Солнечный кораблик позволяет перейти в плазменное состояние, пока вокруг бушует стихия и перемалывает небоскрёбы и дворцы. Жиды, конечно, в подземных бункерах надеются переждать, как и раньше случалось, и выйти на поверхность, когда океаны успокоятся. После кувырка планеты, вы представляете, какие массы вод захлестнут сушу? Так вот, после кувырка начинается новый отсчёт времени. Новая цивилизация, и новому поколению эти иуды расскажут новую историю, в которой Исусу, Петру Первому, Наполеону и Гитлеру может найтись место, а может не найтись.

– А причины для кувырка известны?

– Чужаки в восьмой раз собираются применить этот способ. Так им проще управлять малыми народами. Нефть. Пустоты внутри планеты, какие образуются при выкачивании нефти, они будто заполняют водой или каким-то составом. Им верить нельзя. Они готовят мир к очередному кувырку, когда рухнут плотины, волна в восемьсот метров высотой промчит по поверхности два-три раза. Ил со дна морей залепит улицы, похоронит города, против такой стены обычный человек не выстоит. А раз время закипает, приближается крайний срок, нам и дали Солнечный кораблик. Он есть у каждого из русов; негры, метисы и китайцы пролетают сразу, как и дети от смешанных браков.

– И как зайти на этот корабль?

– Тут уже всё зависит от твоих талантов. Запоминаешь этот рисунок, представляешь кораблик рядом с собой. До того дня, когда Земля совершит кувырок, ты должен поддерживать контакт со своим корабликом. Видите? Слева вход: иногда можно потренироваться, войти и попривыкнуть, что над головой, против часовой стрелки, кружится алая полусфера, синяя под ногами, по часовой стрелке. Как только заметишь волну или вообще какую опасность для жизни, входишь в кораблик, закрываешься, как в домике. Обе сферы мысленно соединяешь, и тебе уже ничто не угрожает. Ты – плазма! Хоть в вулкан теперь лезь и разведай, как там всё устроено. Можешь в центр Земли заглянуть, или на Солнце побывать.

– А сам?

– На Солнце побывал я дважды, с разницей в двенадцать лет. Первый раз испытывал возможности кораблика. И в две тысячи четвёртом, второй. Стоило узнать, что на Солнце обновились запасы солнечной водицы. Подсказку получил. Как-то утром похлопал ладонями по лучам, и ощущения были такими, как хлопаешь по луже. Только не я один заметил. Захватчики тоже обнаружили, стали воду кораблями вывозить. Один корабль, я видел сам, больше Луны. Представляете, сколько крадут у нас, в каких количествах, не спрашивая разрешения? Да и кто запретит, если президенты и короли послушные марионетки? Так вот, в первый раз, я уже говорил, кажется, температура на поверхности абажура была в шесть тысяч градусов. А внутри стою – никакой температуры. Тени нет никакой, вообще, но от всего исходит тёплый свет, им можно умываться. Я туда, сюда! И те, кто наблюдает за хищением воды, руками разводят: мы не можем им запретить. Вот тогда я и подумал: а как же будут дела на Земле развиваться? На поверхности абажура уже двенадцать тысяч, у нас всюду среднегодовая температура растёт, и учёные только и могут, что выдвигать теории, ищут объяснения… Набил бы морды этим неучам. Иди и смотри, всё на ладони, что ты лепишь?

– Они туда и не собирались, – Сладков Саша, как обычно, поддерживает разговор, отдувается за всех.

– Знаний у них достаточных нет. Да и кто подпустит? Тут на планете столько баз чужих, вы и тут не имеете силы противостоять, что-то изменить. Всюду запреты, законы, секреты и допуски. Мы как-то на Алтае были, рядом с алмазными приисками. Охрана с автоматами, останавливает – у вас нет допуска. А мы с местным лешим уже были знакомы, вижу – маячит неподалёку. Говорю ему – так, на понятном языке: разберись с ними, не пускают. Минут через пять подходит один из охраны: можете ехать, всё нормально. И хотел я лешего чем-нибудь отблагодарить, нащупал конфету в кармане. Он ухмыльнулся: дёшево отделаться хочешь? Ладно, езжай, ничего не надо. Ему проще: помог – и записал в должники. В другой раз найду что-то ценное, а он тут как тут: "О, мне эта штука сильна нужна".

Дима принёс к костру одежду Найона.

– Смотри, она уже высохла!

– Вот, значит, у местного серебра есть такое свойство. Запомним.

Команда дождалась команды «отбой», разбрелась по палаткам. Здорово же он их нагрузил, на ночь глядя. Что ж, пусть потренируются с корабликом.

– Найон! Ты говорил, в космосе женщины очень красивые. Расскажи хоть немного.

Где-нибудь в городе вы бы так не смогли поговорить, то ли дело в палатках.

– Это да! У нас попадаются всякие, а там – просто глаза разбегаются. И, что интересно, никаких обязательств семейных. Живут-то, это где сам видел, типа общежитий. Такой тесноты нет, очень даже свободные комнаты. Если какой мамзеле захотелось пообщаться с лицом противоположного пола, она приходит под окна и поёт.

– Как ты в пещере?

– Ну, куда уж мне! Не с моими данными. А как затянет, так все мужики к окнам прилипают. Вот ходит она вдоль окон, ходит и поёт. Потом, вижу, кому-то кивнула. Ну, сколько нужно времени, чтобы спуститься на первый этаж?

– Две или три минуты.

– Секунды не прошло! У них есть, чему поучиться.

– Встретились, что потом?

– Она его к себе уводит. Я ещё ему вослед посмотрел: готовься, парень, если к утру жив останешься, я позавидую. И там все, как на подбор. Сама выбирает, сама рожает. С отцом может познакомить не сразу.

– А если вдруг она не понравится мне?

– Ты не сможешь устоять перед чарами тех женщин. Само совершенство, а ты побежишь, как собачка на поводке, только помани. Нет, что ни говори, но такая жизнь мне нравится больше. Это тут мы ничего не знаем, лишены элементарных прав. Вот земля, бьёт источник. Есть свободное электричество – хоть залейся, но специальные люди следят, чтобы ты пользовался «поданной» энергией, вносил плату. И за воду, которая даром течёт. Но они её в трубы, так ещё и водой из канализации разбавят. Суки!

– Что?

– Что слышал. Почему водозаборы охраняются уродами, и простой человек не сможет зайти и проконтролировать, чем нас поят? Много знать вредно. Мы на Земле не одни, есть наши братья, русалы. Чтобы рассорить нас навсегда, нужно людей согнать в города, собрать канализацию и сливать в реки. Кто виноват, что на твою голову льётся дерьмо? Люди! А ещё эти люди построили плотины и остановили реки. Будто для электричества. Хуй там! Никогда не верьте словам, что всё делается для вашего блага. Чернобыль и войны – всё по расписанию. И переписи населения – сколько вас, уродов, ещё осталось на Земле? Когда уже сдохните?

– Женя, хватит! – откликнулись другие голоса. – Так и до утра не заснём.

– Но серебро помоем, Найон?

– Будет видно.

Пока ребятки воевали с мыслями, Найон с Димкой взялись за исследование одежды. Покрытая серебром, на изломе не высыпается.

– Будешь теперь, как космонавт на Луне, весь блестящий.

– Наших никто не пустит на Луну, там воюют за каждый метр площади.

– Суки?

– А кому ещё? – Аверьянов оглянулся на костёр. Он почти догорел, редкий рывок пламени выплеснется над пепелищем, и снова тишь да гладь. – Зря я ботинки спалил. Надо было в ручье пополоскать.

Евгений перевёл взгляд на обувь помощника. Бывая в городах России с лекциями, Аверьянов возит с собой кучу всякого добра, по несколько сумок, когда с помощниками. Дима как-то незаметно стал личным водителем и телохранителем, что ему, здоровяку, четыре сумки поднять на любой этаж? Ради Жени, он готов на всё. Вроде, спас Аверьянов ему жизнь, но что и как – никто не говорит, как нет большой нужды. Они нашли друг друга, будто к этой встрече готовились всю жизнь.

– Давай на твоих проверим, а?

– Я бы с радостью, но у меня одна пара в запасе. Если с этой что, то я… Не знаю.

– У Лёхи три пары, кажись, от одной не обеднеет. Сходи тихонько.

– Ладно, попробую.

Но вернулся Дима не один, Лёха притащился следом. Напугал – выглянул из-за куста.

– Какой эксперимент на этот раз затеяли?

Аверьянов опустил в ручей ботинки, в руках, мол, ничего.

– Не спится что? – Он коротко глянул на Диму, дескать, я просил «тихо».

Тот стал оправдываться:

– Я сделал, как надо. Это чистое совпадение.

До конца ещё не понимая обстановку, Лёха сослался на голову:

– Полная перезагрузка мозга происходит, какое спать? Солнечный кораблик пока не поддаётся, я и так, и эдак.

– А ты хотел придти в первый класс и получить диплом? Потрудиться надо, правда, я и сам со справкой. Мне диплом ни к чему. – Аверьянов вернулся к воде, запустил руки. Стал шарить поблизости, не иначе, один башмак течением утащило.

– А что вы проверяете?

– Ты же видел, серебром одежду покрасило. Вот мы и подумали…

– Тревога! – Лёха первым заметил тарелку. Она зависла метрах в двуста по ручью, пилот не хотел привлекать внимания сразу, что-то затевал. Из брюха выпал шланг, усеянный светодиодами. – Сосут воду, суки!

– Наверное, серебро.

Аверьянов протянул руки к обоим, приглашая в круг. Они сцепились, уже зная, какие нужно произнести слова, вкладывая в них ярый, праведный гнев: мы поймали тебя на месте преступления, так получай!

– Сдохни, двигатель тарелки этой!

– Сдохни! Сдохни! Сдохни!

– А почему один? – Лёха просто хотел напомнить, что у тарелок встречаются и по два, и по три.

– Говорю «один» – значит, один.

Не отрываясь, они ждали изменений. На фоне тёмного, в сполохах звёзд неба, объект терялся, пока стоял на месте. Кто-то вёл отсчёт, словно отправлял в космос детище отечественного кораблестроения. Тарелка отчаянно шарахнулась в сторону, выровнялась по горизонту, снова ушла в крен. Затем, с лёгким наклоном, сверзилась на камни, хрустнуло что-то как кость куриная, объект перевалил на другую сторону скалы и затих.

– Подъём! – подал голос Аверьянов, чуть громче необходимого. Оказывается, никто и не спал, высыпали из палаток. Теперь уже довольно коротких «эй» и «тише», под крышу; это крыло скала предоставила в аренду. Сладков снимал на камеру подходы:

– Сейчас примчат, суки.

Сначала разведчик, сделал круг. Кажется, он готов был принять удар на себя, да обошлось. И тогда, вспышкой, объявился грузовик, с виду он чем-то напоминал каракатицу. В минут двадцать уложился, стал хоботом подчищать следы и обломки, но команда не могла видеть, какие повреждения получила техника.

Дима тронул Найона за локоть.

– Заметил?

– О чём речь?

– Серебра не осталось в ручье.

– Как это?

Дима показал рукав. Мокрый, и никаких изменений на ткани.

– Высосал всё серебро, получается. Пацаны, в круг! – Женя в уме подбирал слова, какие они подхватят. – Всё серебро, взятое тарелкой этой, назад. Распылим на скалы. Наша Воля!

Команде некуда деваться, повторила. Найон постоянно придумывает правила, меняет на ходу, и что? Им только подчиняться. Когда-нибудь и они будут диктовать формулы ученикам, и те старательно будут повторять, слово в слово. Это руническая речь, имеет особую силу, как и весь язык. Силы его мы ещё всей не ведаем, пока сидим в городах и довольствуемся малым. А эти грабят и грабят, слишком спешат. Знают, суки, что скоро халява кончится. Поумнеют земляне, объединятся – и беги тогда, без оглядки.

Аверьянов и этот момент прощупывает на досуге. Как-то у костра так и сказал:

– Они всё вернут! Ещё и в рабство многие к нам угодят, подлизываться и доносить друг на друга пойдут, и мы поучим, как относиться к пленным.

Сейчас у него голова была занята чем-то другим.

– Как уберутся, ты мне будешь нужен.

Дима с готовностью кивнул. Сам про себя подумал: ботинок будем ловить. Неудобно получилось, а посмотреть варианты – так и всяко может случиться. Унесло течением, тарелка всосала… На приёмном пункте будут оценивать добычу, обнаружат ботинок. По закону совести, вы должны вернуть на место, где прихватили, человек без запасной пары остался. И тогда у нас не будет вопросов.

Выждав полчаса, команда вернулась к палаткам. Аверьянов кивнул Диме, указал на ведро. Воды-то набрали до того, как.

Подошли к ручью.

– Лей, не жалей!

Что тут жалеть? Ведро – как было ведром на десять литров, больше не стало. Ручью это как капля в море.

Оба уставились на поверхность бегущей водицы. Найон выждал момент, сунул руку. Поколдовал пальцами, бормоча под нос руну воды. Вытащил руку на миг, погрузил и пошёл круги рисовать. По часовой стрелке – это на прибыль, а если что-то убрать надо, то в обратную.

Сквозь слой воды пробилось лёгкое свечение. Затем все пальцы вспыхнули серебром.

Он, довольный содеянным, отряхнул руки.

– Получилось!

– А ботинок?

Аверьянов поднялся с коленей, осмотрелся вокруг.

– Вот же!

– Ё-моё! – Помощник с радостью подхватил, совесть-то не пропьёшь. Составил пару, и они заметно отличались. Серебряный башмак и обычный, для рабочего класса. Тут и Лёха присунулся, как чувствовал, что дело каким-то образом затрагивает его интересы.

– У! Похожи на мои!

– Дарю! – Как правительственную награду, Аверьянов торжественно вручил комплект, прибавив: – Кстати, один из них может пережить твоих внуков.

– Давай угадаю с первого раза, который.

– Не угадаешь… Смотри, угадал! – Пожимая руку, Аверьянов предложил наверстать упущенное. На северо-востоке заметно посветлело.

Ровно через три часа Найон заглянул в соседнюю палатку.

– Кто хотел серебром разжиться – подъём!

Звонкое утро, голоса птиц, но большей частью незнакомые: поневоле подумаешь, что проснулись в другом царстве, хотя вокруг та же обстановка. И крыло скалы, и тропка к ручью, а вон там упала ночью тарелка.

Лёха рассматривал неожиданный подарок – серебряный башмак. Будет, что внукам завещать. Привезу домой и поставлю вместо иконы. Будем семьёй молиться, чтобы внуки перешагнули столетний рубеж. Раз Найон сказал – ботинок внуков переживёт. А если носить, то вряд ли; мягкий асфальт сожрёт любую подошву.

Закинули чаю крепкого да спустились к воде. Журчит водица, радуется, что не дали в обиду. Найон в скафандре стал притчей во языцех:

– Лунную пыль прихватил? Как там вообще дела, на луне? – Сашка всё на камеру пишет, чтоб для истории сохранить.

– Давай твою камеру окунём. Покроется серебром – в цене вырастет многократно. Поменяешь на вертолёт, и станем мы летать, а не бить ноги по камню. – Женька успел насовать в воду мелкую сетку, из непонятного металла. У него – что ни вещь, всё с секретом. В потоке неспешном сетки меняли цвет. Выходит, серебром покрываются, никакой гальваники не нужно.

– Давай, помогай! – Аверьянов кивнул Лёше, как самому незанятому. Они меняли местами прямоугольники, устанавливали выше по течению, ниже, и даже на глаз было заметно, что где-то серебро лепится интенсивней, а где совсем не берётся. В этих точках Дима втыкал колышки и возвращался на пост. Нельзя прозевать, если который тайно ведёт слежку; бывало, и беглый зэк выглянет, попросит хлеба. Выжить в одиночку – то ещё испытание, но хуже всего – организованные банды. Старателя выслеживают, обложат и ждут, пока тот набьёт рюкзак. Геологи-одиночки сильно рискуют, считая, что ни с кем делиться не придётся.

За трудами время летит, к обеду сетки покрылись составом настолько, что ячейки не разглядишь. И потяжелели основательно.

– Жень, это и есть коллоидное серебро?

– В лаборатории скажут, я не специалист.

– Думаю, не для лаборатории старались. – Дима с хитрецой оглядел своих. Лёха выдал:

– Опять для водяного? Не кажется ли вам, господа, он нас хорошенько припахал?

Найон помешкал, хотел понять, какие настроения у других. Заметили его интерес и промолчали.

– Тогда поделюсь своими соображениями. Большинство водителей платят гаишникам – их так приучили. Так какие вопросы здесь? Шестнадцать порогов на реке, шестнадцать водяных, и от каждого зависит, пропустить нас или разбить в лепёшку. Вы видели баржи, скрученные в рулон? А я видел. А почему водяной взъелся на капитана баржи? Скорей всего, промывал ёмкости и сливал за борт.

Сладков опустил камеру, решил не записывать момент.

– Ты много знаешь, Найон, а от больших знаний много печалей. И в прошлую экспедицию я подмечал: что-то же тебя тревожит. Улыбку всё реже мы видим на лице.

– И что с того?

– Думаю, ты про нас всех что-то знаешь. Что-то дурное, но не хочешь рассказывать.

– Что-то знаю.

– Так поделись, авось полегчает.

Они настороженно ждали его слов.

– Как бы помягче сказать? Вот такой, недавний пример, лет десять, что ли, и запомнился навсегда. Ты набрал команду, прошёл тысячу километров и, под занавес, потерял двоих. Эта дурацкая ситуация, когда виден конец испытаниям, завтра полетим или поедем по домам, сыграла злую шутку. Они же не дети, в конце концов! Я им не указ, сами решили – по маленькой. Знали, что водяные не терпят пьяных, а матерные слова, сказанные на воде, имеют далеко идущие последствия. Это не важно, что прошли последний порог, ты нарушил правило прохода. Пой песни, да не сквернословь. Когда водка во рту, тут не до правил. Смотрю – мчит нам навстречу чёрная туча, всю потряхивает от запаса молний. Ну, думаю, накликали беду на свои головы. Как молния лупит по зеркалу реки, мало кто наблюдал. Главное – что всё происходит мгновенно. Обе лодки, как магнитом, притянуло бортами, и артиллерия врезала крупным калибром, в одну точку. Мы не успели глазом моргнуть – их не стало. Обгоревший рюкзак нашли потом на берегу, да весло торчит в песке, с оплавленной резиной. Для одних экспедиция закончилась досрочно, а остальным предстоят долгие беседы со следователями. Докажи, что не ты молнией управлял. И ведь могли вернуться к родным, без задержки такой, но кто-то посчитал, что самое опасное позади… Мне бы сфотографировать ту тучу, так и вопросов было бы поменьше. Хотя, это тоже вряд ли. Но хуже встреча с родными. Какие слова подобрать? Скажешь, сами виноваты – не поймут: ты же уцелел, чем ты лучше их? И сколько времени будешь терзаться, что у них внутри, о чём думают, какими словами костерят.

Лагерь оставили где-то через час, следов пребывания не оставили. Сладков шёл впереди, тоже маялся вопросами. Разок осмелился спросить:

– Ты недоговариваешь, Найон. Не узнаю тебя.

– Пока всё нормально, не приставай.

– До привала потерплю, но вытащу из тебя правду.

– Это как у тебя получится. Посмотрим. Помнишь, три года назад, форсировали речку? Уже недалеко до неё.

Группа заметно растянулась. И так шли с полной нагрузкой, так ещё серебра подняли. Димка взял на себя большую часть, Найону решили сделать скидку на возраст, но, как всегда, он упорно стоял за равные доли:

– Я ещё вам фору дам, хоть разменял восьмой десяток.

Впереди открылась долина маралов. Местные, если выходили на охоту, никогда не стреляли самца прежде, чем не обнаружат щель или место для укрытия. Промахнёшься – марал будет преследовать и топтать всеми двумястами килограммами, пока не истечёт кровью. Круглые какашки Найон собирает в отдельный мешочек, как мощное средство от бородавок и папиллом.

Он попросил полчаса для сбора, группа обрадовалась передышке, чай решили не ставить, ограничились водой. Местность дикая, кроме волков, хищников полно; только самые отчаянные охотники рискуют забираться в эту глушь.

Димка дал круг, нарезал грибов – ужин будет повеселее консервов.

– Помочь, Женя?

– Заканчиваю. Как реку перейдём, разобьём лагерь. Охота грибов твоих отведать, следующий переход уже не будем отвлекаться. Думаю.

Прошли дальше – Сладков не удержался, крикнул:

– Что делается, а? Кто помнит, здесь бежала река.

Найон глазам не поверил. Они замерли на берегу сухого русла, дно бывшей реки потрескалось и серьёзно зарастало кустарником. Три года – минус одна река, и это только в одном месте. Сколько пропало на всей планете – по телевизору не скажут.

– С-суки! – сорвалось с губ его, слеза не навернулась, но уже подобралась близко.

Одно короткое и такое понятное слово. Земляне ничего не могут противопоставить врагу. Люди добывают всё, эти вывозят с планеты и торгуют напропалую. Они ни за что не отвечают: ну, случился падёж скота, разве в первый раз? Ещё нарожают, вот новость!

Женька насторожился. Никто не ожидал, наверное, что Сладков брякнет: «Нет худа без добра. Пешком перейдём, уже легче».

Женька ждал. Остальные не проявили себя никак. Подумаешь, река… Это с кем я хожу в экспедиции? Живём на этой планете, и вам всё равно, что одной рекой стало меньше? Какие же мы разные: у меня сердце сжалось до боли, а вам лишь бы ноги не замочить.

Дима, правда, долго смотрел под ноги и вспоминал, небось, сколько рыбы тогда поймал.

– Ну, здесь, надеюсь, не заночуем?

– Пойдём дальше, до первого ручья.

Около семи разбили лагерь, по всем правилам. Дима кашеварил, пока остальные осмотрели окрестности. Нашли опустевшую медвежью берлогу. Вот откуда выбирались медвежата и помогали рыбку ловить. Скоро здесь и зверя не встретишь, всем нужно вдоволь воды. Городским невдомёк, что планета трещит по швам: там только на асфальте можно прочесть следы грядущей катастрофы. Дорожные службы заметают предупреждения знаки. Планете вот-вот труба, но вы держитесь, как говорил один деятель в верхах.

Луна кривила рот, как герпес выскочил на губе; насмотрелась на Европу, сбежала в Сибирь, тамошних порядков наглядевшись. Чем там только не занимаются, лишь бы не трудиться. Ночью не смыкая глаз, днём отсыпаются, поэтому луну никто не замечает. Пойду я от вас, решила она. Озарила лагерь – светло как днём.

Команда заканчивала ужин, разговор не ладился. То ли дошло до парней, что Земля тяжело больна, то ли ожидания не оправдались. В прошлый раз накоптили рыбы в дорогу, с хорошим запасом и шагается веселее.

Теперь здесь можно снимать фильмы ужасов, как на чужой планете. Вроде все признаки жизни есть, а самой жизни… Хвоя обречённо осыпается, но это ещё надо присмотреться. Белка ушла, ночная птица не заглядывает. Ни ветерка, ни запаха, как при съёмках в павильоне.

– Так, может, скажешь, что таишь в душе? Увидел будущее каждого из нас, и порадовать нечем? – Сладков облизал ложку, сунул в нагрудный карман. Лёха не донёс ложку до рта, замер.

Найон чаще витает в своих облаках, не всегда слышит вопросы. Сказываются травмы головы, то прошлое, которое врагу не пожелаешь.

– Коснулся как-то разговор умирающей реки. Дачный посёлок высшего руководства.

– Это когда работал в Академии наук? – уточнил Дима.

– Взяли, им некуда деваться. Раз за помощью обратились, другой, – я и говорю академикам: вам награды и премии ежегодно, так и мне дайте заработать на хлеб. Оформите – буду консультировать. Это я такой, с шестью классами образования. Взяли, думаю, большого труда не составило. Вот тогда поехали на дачи, я понырял, осмотрелся и говорю: сделаю, а чтобы река ожила – снесите обе плотины, и тогда сами увидите, что такое живая речка. Пока наверху шли согласования, я закончил основные работы, там и познакомился с местным водяным. Честно скажу, представлял он из себя жалкое зрелище. Знаешь, это как на городском празднике обнаружить матёрого бомжа. Не зная истинного положения, мы вторглись на его территорию. Он мог испортить нам праздник, да я сумел договориться. Хочешь, мы уберём плотины и не будем канализацию сливать? Хочу, говорит. Вот мы и ударили по рукам. Мои академики обрадовались, первыми сообщили, что в речку вернулась рыба. Хозяин напоминал мне – ну, когда уже снесут плотины? К осени вопрос был решён, приехала команда и снесла. В тот день река бушевала, что-то типа подводного салюта и карнавала случилось, очевидцы рассказывали, будто видели русалку. Вот с того дня и завертелось: пригласили в Польшу, Вислу их мёртвую оживить. Как вы помните, соцлагерь имел обязанности перед союзниками, пусть себе в ущерб, но друзьям надо оказать посильную помощь. Привозят на Вислу – а там и хозяина уже нет, берега заворачивает внутрь, сползаются оба. Сама планета решила избавиться от поганой реки, останется лишь шрам на поверхности. Местные власти, как узнали, что я могу восстановить всю систему, проявили максимальную заботу. А что дурак – так этого не отнимешь! Мог и год, и два демонстрировать активную фазу, жить в гостинице, питаться в ресторане. Нет же, в три дня уложился, поставил условия, чтобы отвели канализацию полностью. Поскрипели громко, но согласились, взялись за очистные сооружения. Но Висла-то зажурчала! Как же радостны для слуха эти звуки! И тут они с предложением заплатить: назови сумму. Я говорю – хозяина у реки пока что не наблюдается, платить некому, а я… ладно, по старой дружбе, ничего не надо.

На следующий день подходит один пан и тихонько на ушко говорит: на тебя выписан расстрельный патрон. Хочешь жить – беги!

Твою мать, мне сорока лет нет, пожить не успел толком. Пришлось уносить ноги, на поезд посадили ночью, и прощай, Польша. Знал бы – заделал бы штуковину, чтобы каждый год для ремонта и обслуживания вызывали. Но уже поздно говорить и что-то менять. – Аверьянов огляделся. Как из прошлого вернулся только что. И показалось, что его рассказ этим людям неинтересен совсем. У нас, дескать, планы, а ты тут про Польшу.

А главный вопрос так и висел в воздухе, никуда не пропал.

– Ладно, раз такое дело. Или поступим следующим образом, только без обид. Есть вещи, которые запрещено озвучивать до срока. Меня просто накажут, без предупреждения. А вот этого не хотелось. Каждый раз по зубам – такое однажды надоест. Просто хочу, чтобы поняли правильно, это не прихоть. И это… надо встать пораньше. Отдыхаем.

Лёха заглянул в палатку к Найону. Тот рассматривал Солнечный кораблик, при свете фонарика.

– А вот его – ты сел и нарисовал?

Аверьянов повернулся на голос.

– Двадцать лет я его не мог нарисовать. Нижнюю сферу изобразил, а верхняя никак не давалась. В прошлом году получилось, отдал художнику. Что-то меняли, подправляли, и теперь скажу честно: он выглядит именно так.

– Можно, я с вами переночую?

– С Димой договаривайся. Я не против, воздуха хватит. Боишься чего?

– Сашка камеру разобрал, будет допоздна возиться.

Найон кивнул, а сам мысленно устремился в свои миры, куда ему постепенно открывали доступ, шаг за шагом. Люди их не видят, даже не догадываются о их существовании. В доставшихся сказках, большей частью переписанных в нужном ключе, всё равно оставались подсказки, да не всем даются. Миры эти неохотно делятся тайнами. На их исследование уходят века, и все они созданы предками – русскими жрецами. Уходили туда, чтобы сберечь знания, людей; каждый Род имел возможность отступить и, по мере сил, противостоять захватчикам.

– О чём задумался, Найон?

– Обо всём, понемногу. Пытаюсь понять, как нам подменили воду. Она изначально была минусовой, предки пили и не старели. Становились старше, но сохраняли первоначальный облик, без морщин. Нам постепенно подбрасывали чужие продукты, табак, кофе и алкоголь. Вот с этого момента и пошли необратимые изменения.

– А что с водой? – Лёжа в спальном мешке, Дима закинул руку под голову, приготовился слушать.

– Ну, вот, смотри. Её загнали в трубы насосами, с левым вращением. Мои родители ещё застали время, когда хозяйки стирали в реке. Качество воды было на порядки выше, бельё пахло свежестью. Что сегодня у нас? Накипь на кастрюлях и чайниках, отложения в стиральных машинах, ещё и порошки придумали – для умягчения. Так вот для чего в воду добавляют всякой химии! Чтобы ремонтировали, покупали новые. Извини, но высохшим полотенцем ты вытираешься, как наждачной бумагой.

Алексей дождался паузы, подал голос:

– Ты как-то говорил про паразитов, какими нас грузят через прививки. Хотелось бы уточнить кое-что. Новые сведения по ним.

Найон прислушался к звукам снаружи, выглянул из палатки. Вернулся, говоря:

– Показалось. Иногда в голове слышу что-то, не всегда понимаю, что внутри. После той переделки уже и слух не тот, и с логикой не всегда дружу. Я больше на своей волне, поэтому меня сложно понимать. Вот Лада – та меня понимает, больше слушает. Пусть бы лучше записывала.

– Так она же что-то писала.

– Далеко не всё. Я озвучил момент, и тут же забыл. Меня пичкают информацией, считают, что я её передал людям. А как же передал, если ничего не записано. Вот и шаришь по старым каналам, снова повторяешься, выуживаешь и напоминаешь. А мы разные: до кого дойдёт сразу, начнёт использовать, а кто мимо ушей пропустит. Вот так и работают паразиты, стоят на страже, чтобы мы ничего полезного не усваивали.

– Ты же дал нам способы, как вытаскивать гадов! Хотя бы эта банка без дна, кремень с йодом, и через трубку дуть.

Аверьянов поймал слова, сложил в образ.

– И ведь отличный способ, да мало кто на себе применяет. Разок попробовали – и забросили. Одна дама рассказывала, залезла в ванную, дочка помогала – удерживала банку на голове двумя руками. Три капли йода, кремень, и дули пузыри по часам, ровно пять минут. Потом водичку в тазик, в баночку и занесли под микроскоп. Лаборанты пришли в ужас: где вы взяли эту воду? Они не распознали не одну тварь, а ведь шесть лет их чему-то учили в институте, да. Но это у них микроскопы, а я сам взял увеличительное стекло, с восьмикратным увеличением. При подсветке фонарём, в тёмном помещении, сам разглядел тварей, а ведь они комфортно жили в моей голове шестьдесят лет!

– И ты подпрыгнул до потолка, не иначе.

– Да! Ты не представляешь, сколько лет я бился над этой бедой.

– И вычислил, откуда они у нас.

– Да! Почему территорию разбили на регионы? В каждом районе свои испытания над населением. Первым введут одну болезнь, другим другую, и, по мере взросления, эти твари растут, размножаются и готовятся к первой атаке. Пока иммунитет их подавляет, они накапливают силы. Вы не поверите, сколько разных паразитов в нас закачивают с прививками. Скажем, вспышку туберкулёза кураторы ожидают через двадцать лет в этом регионе, раковые заболевания – во втором. А что такое рак, я разобрался лучше медиков. Три армии паразитов сошлись и нанесли удар по слабому месту, врачи тут же обнаруживают «раковые клетки». Это чистое враньё. Паразиты оставляют после себя отходы жизнедеятельности, вот эти следы и изучают учёные. А сама «корова» оставила кучу и пошла дальше, вы тут разбирайтесь. Рак – это атака на организм тремя видами паразитов.

– Так, может, их надо классифицировать, выложить в таблицы и показать медикам? – Лёша подпёр голову ладонью, гадал, чем ответит Найон.

– Над ними стоят кураторы, в их задачу не входит сообщать правду, откуда болезни.

– А в чём тогда их задача?

– Оставлять нас в неведении. Покупайте лекарства, которые мы производим, и будет вам счастье.

– И много вылечили их лекарства?

– Трудно сказать, свою статистику они ведут, и нам её не покажут. Какой-то процент нужно показать исцелившимся – иначе им веры не будет. Облучение, химиотерапия – эти люди приговорены. Кто дольше протянет, кто…

– Ты говорил про сон на соде.

– Говорил, и буду говорить. Сода – это белый огонь, его глазами не каждый увидит. Правда, и соду научились разбавлять, но даже с этими разбавлениями она выжигает целые колонии, за неделю. Полпачки на простынь, пару ложек на полотенце, завернул – и под голову. Две ночи сода работает отлично, потом надо обновить.

– А эту куда?

– На огород. Почвы кислые, сода им пригодится. – Аверьянов переключился на свою волну, видно пошла информация. – Мне нужно подумать, есть одна идея. А вы спите, я фонарик выключаю.

Он вышел под звёзды, попытался сосредоточиться. Конечно, его волновало состояние головы. В последнее время шло столько информации, что сосуды могут не выдержать. Надо всем взять на вооружение подсказку: не твоё – не лезь; всегда подбросят идей из тех сфер, в которых не понимаешь. Если это не атака на сосуды, то других версий пока не появилось. Эти атаки из миров, захваченных врагами, в последнее время особенно участились, вбросы сильно докучают.

И надо же было тогда засунуть голову туда, куда не следовало! Вот кто просил?

Они шли по Енисею, платили исправно дань водяным, и что, казалось, может помешать? Тарелки отслеживали, на рожон не лезли, лагерь всегда разбивали к защищённых местах. А вот его и поймали на любопытстве. Это его привычка пошарить на местности обернулась неприятностью, мог и не выжить.

– Кто тогда со мной ходил? – Аверьянов попытался вспомнить. – Кажется, один. Зато никто из команды не пострадал, всё свалилось на его голову. Под вечер, хотя можно было пройти два-три километра, он причалил к берегу. Резиновая лодка чем хороша? Как воспитатель: лишнего не бери, опрокинемся. Оттащил от воды, достал котелок и палатку. Старенькая – прошла с ним тысяч десять, даже больше. Выручала не раз, помеченная медведями, но по-прежнему в строю. Пока почистил рыбу – сумерки взяли власть, предметы вокруг стали выворачиваться наизнанку, до полной неузнаваемости. В какой-то момент ему почудилась стрельба. Не сразу разобрался, что звуки из соседнего мира, а когда догадался, то дерзнул полюбопытствовать, что там и как. Нащупал глазами первую точку на местности, – это скользящим взглядом, по площади до сорока квадратных метров. За первой точкой, остальные даются проще: они появляются как грибы. Вышел на поляну – ни одного вроде, а как обнаружил первого, так и другие посыпались, пошли сдаваться.

Он воткнул два обломка по краям грани, всю соту видел целиком. Дверь в каждой грани, и каждая может привести в один из миров. Только один вопрос он задавал себе перед решающим шагом: а ждут ли меня там? До сих пор везло, если на той стороне, допустим, спит хищник, у Найона есть полминуты на то, чтобы тихо уйти. Можно полюбоваться, как зверь, на самой высокой ноте сна, вдруг повёл ушами, не открывая глаз, стал трудолюбиво принюхиваться... В мире Яви мы – носители своего неповторимого запаха, для соседних миров – это опознавательная метка. Чужака обнаруживают сразу. Хорошо, если там караулят вооружённые люди, старцы с боевыми посохами, а то и мальчишки, кому уже можно доверить пост.

Иногда на той стороне голая пустыня, иногда сплошной, дикий лес. Раз – вообще угодил в мастерскую. Древние приспособления, приборы и стеклянная посуда. Наковальня в метра два высотой – пожалуй, это единственное, что вызывало доверие. Поглядев по сторонам, Аверьянов подскочил и заглянул повыше. Кусок обычного железа, хорошо откованный на клин, – смахнул с поверхности, приземлился и понял, что это отличная заготовка для ножа. Нож для человека, в ком росту не меньше четырёх или пяти метров. Или саженей, какие у них тут меры.

Брать – не брать, вот в чём вопрос. Мастер, конечно, хватится пропажи. Надо заплатить, тогда не станет злиться. И Аверьянов вытащил всё богатство их карманов штормовки. Осевой камень был вполне подходящей единицей расчёта. Можно представить, как мастер станет показывать своим: вот, лежала заготовка для ножа, и в один миг обратилась в осевой камушек. Если кто подкинул, забрал железо и заплатил камнем, то низкий ему поклон. У нас таких камушков тысячу лет никто не держал в руках.

А то, что железо не простое, Евгений понял гораздо позже, когда показал специалистам. Всякий раз они задали один и тот же вопрос: где ты это взял? Такого железа никто не может изготовить, бьются лучшие умы, да до дня сего – как топчутся на месте.

Говорите, ионное железо? Запомним. Дома после сам пробовал довести нож до ума. Великоват для руки, хотя оказался лёгким не по размеру; после нескольких испытаний в метании, убедился Евгений в наличии одной особенности, сразу дал имя. Крылатая сталь. Почему именно такое название пришло в голову, никто не скажет. Став обладателем такого сокровища, он стал подумывать над тем, стоит ли его брать с собой в экспедиции.

Рисковать не очень-то и хотелось. Сколько раз он возвращался домой без лодки, с одним рюкзаком? Бывало, и на попутках, без рубля в кармане. Считай, для следующей экспедиции надо всё закупать по новой. Иногда вставал перед выбором: всё, денег нет, и этот год пропускаем. И вдруг появляется человек, даёт денег, даже подбросит в нужном направлении, – вот кого благодарить? Небо над головой, какие незримые силы? Как ни крути, пятьдесят лет, в самый сезон для сплава, он на реке. Один, с командой – это не суть, было ощущение, что он должен набрать очки перед очень важным поворотом в своей жизни.

С системой у него свои счёты: мы с вами расплевались окончательно, можете угрожать и дальше. После грузовика с деньгами, он был морально готов к любой подлости, не говоря о покушениях. Знакомых и друзей нельзя подставлять под удар, поэтому нигде надолго не задерживался. После похищения сына из роддома, у жены почти не бывал. Там его ждут постоянно и могут уничтожить обоих, одним подрывом. Деньги посылал, как появлялись лишние да и вообще возможность, он с себя обязанность не снимал.

Зато он свободен! Убьют – так убьют, но мы ещё потягаемся с вами, я легко не сдамся.

А в тот день его подловили. Вошёл в портал, сохраняя предосторожности. Нужно малое время, чтобы по первым признакам понять, чем тут кормят. Звуки отсюда, но пока нет полной картины, сплошной защитный туман, надо сделать паузу и не отходить от дверей.

Он удерживал руку на косяке, ограничивая себя в маневрах. Так недавно и в Шамбале побывал, считай, случайно на неё вышел. А ведь кто-то за ним постоянно присматривает: войдёт или не войдёт? Вошёл. И прямо под ногами валяется золото в слитках. Ловушка. Стоит лишь поднять один – дверь за тобой захлопнется, и по всем инстанциям разнесётся весть – наконец, поймали Найона, теперь никуда не денется.

В этом, похоже, шло сражение. Во многих мирах идут сражения, даже на кладбищах кипят бои местного значения. Представился покойник, засыпали землицей, а ночью к нему стучатся – вылезай. Оставляет холодное тело, оказывается снаружи, стоило подумать; оказывается, это так просто. А тут целое сообщество, пришли знакомиться. Кто, откуда, какие заслуги перед родом человеческим имеешь? Привыкай, у нас свои правила: держим круговую оборону сутки напролёт.

– Кто ж вас посмеет беспокоить?

– В твоём вопросе содержится ответ. Бесы. Изредка демоны. Это не сказки, они все неподалёку проживают, ждут, пока солнце сядет, и начинают.

Тему кладбищ Найону пришлось исследовать со всей ответственностью, после смерти родителей. Как школьника, его выставляли отовсюду, озвучивая фразу, как приговор: «Рано тебе ещё, пошёл прочь!»

И уходил в портал, заходил с другой стороны, снова стучался. Очень хотел отследить судьбы матери и отца, хорошо ли их там приняли, может, в чём нуждаются сильно.

Раз двадцать выгоняли, пока не попался дух понятливый.

– Чего тебе надо?

– Родителей хочу посмотреть, как и что.

– Ты дурак? Это уже не твоя забота.

– Это мои родители, мне просто узнать…

Духа кто-то позвал. Он пальцем ткнул под ноги:

– Чтоб с этого места не шелохнулся, иначе вылетишь пробкой. Я отойду ненадолго, наберись терпения.

– Жду! – Аверьянов обрадовался, что не дали под зад, настойчивость города берёт. Мог предупредить сторожа: я своего всё равно добьюсь, так что, давай решим миром. И я отстану, и тебе спокойней. А может, я вам ещё пригожусь.

Его мысли услышали, дух вернулся и заговорил совсем другим тоном.

– Не обидел я тебя?

– Да что ты, пустяки!

– А помочь ты нам сможешь. Наш командующий разглядел, что своими руками начнёшь изготавливать серные жезлы.

– Как их сделать? Размеры?

– Тебе всё сообщат, не торопи события. И, как сделаешь пару, мы тебя ждём. У нас появится мощнейшее оружие против нечисти, и тогда наше кладбище окажется свободным. Весь мир узнает об этом!

Аверьянов немного терялся, голова ещё работала нормально, поэтому раздвоение сознания давало о себе знать:

– В газетах напишут?

– Ты о чём? В мирах Нави узнают, в твоём мире – лишь те, кто для родителей прикопает на могилы серные жезлы. Чем болтать – лучше займись делом.

Вернулся Найон к себе, почесал затылок. По жезлам какая-то информация приходила. Что успел записать и сделать чертежи, всё в тетрадках, надо поискать.

В мастерской застрял тогда надолго, пытался вспомнить, куда засунул тетради. Уже был научен опытом: кое-что у него пропадает, ты потом полдня ищешь, переворачиваешь всё вверх дном, пока не придёт подсказка из Пространства: не ищи, украли.

Поэтому-то тетрадки прятал способом особым. Конечно же, без посторонней помощи не обошлось, кто-то из соседних миров стал ему помогать. По собственной воле или получил приказ – это не важно, но результаты помощи радовали. Так и нож переправил в надежную кладовку. Был момент, прямо на глазах, стал исчезать нож. Какими словами он, как новый владелец, атаковал врага! Самому неприятно вспоминать, зато отбил. А воришка – ну, обычный бес, которому приказали украсть, награду пообещали.

– Ты хорошо умеешь маскироваться. Пошёл вон!

– Я это железо всё равно выкраду, сколько ни прячь. Ты устанешь сторожить, а я – тут как тут. Лучше сам отдай, ты его не убережёшь.

– Пошёл на Х.Й! я сказал!

Против такого посыла бесы бес-сильны, это уже проверено. С демонами сложнее, там другие потенциалы и методы. А эти – как школьники, с той лишь разницей, что имеют жизненный опыт поболее твоего.

Демоны не торопись показываться на глаза, и трудно сказать – побаиваются или не было приказа. Во всяком случае, присматриваются. Подселёнка в человека – и чужими руками делается выстрел из пистолета Макарова, разок попробовали. Не вышло. Наслышаны: многих русов, кто вышел против системы, убрали с поверхности Земли, из мира Яви.

Конечно, это не всякий поймёт, расскажи такое. Покрутит у виска – мол, я этого не вижу, а у тебя, парень, крыша точно того. Достучаться до спящих, помочь вернуть былые способности, какие отнимали помалу, шаг за шагом, – впору схватиться за голову, среди кого ты родился. Тебя никто не поймёт, твои усилия – как попытка выучить язык обитателей иной, чуждой нам среды. Ты им про путешествие на Солнце, они спрашивают: там заработать можно? Это полный пипец, нет ни единой точки, на которую можно было бы опереться.

Но надо знать Аверьянова: как только нарисовалась задача, так и пошёл искать, как её раскатать. Со стороны забавно наблюдать, как этот неуч прогрызает препятствия, одно за другим. Жрецы, эти представители вековых школ, старались, столько лет укрепляли эту крепость, чтобы отбить охоту к штурму, на первой попытке.

Аверьянов не дурак идти напролом: раз тут его встретили, он заглянул с другой стороны. И получилась полная аналогия с театром: вот декорации первого плана, где-то там последнего; за нею можно найти только спящего пожарника или того, кто отвечает за устойчивость планов, как декораций. Всё рассчитано на простаков: штурмуй, не штурмуй – за взятым окопом следующий, те армии, которые ты разбил, опять перед тобою, и в добром здравии: оружие исправно, ни крови на одеждах, как принтер настрочил первый вариант.

Конструкция только с виду кажется надёжной. Понимая, что его разводят, хлопками в ладоши стал он крушить наваждения, приговаривая: мне моё, чужое вон. Формулировкой этой однажды поделился водяной.

Конечно, от него не ждали таких действий. Ладони человека – это матрица, натри ладони – они набирают разрушительный потенциал. И посыпался забор, за передним планом показались следующие. Грани и слои постепенно проявились, это вам не плоская картинка на бумаге. Те, кто создавал урезанное мировоззрение, вполне осознавали, что кто-то обязательно родится и начнёт расшатывать этот забор с домиком. Который рискнёт через забор – там караулит сторож, подстрелит непослушное человеческое дитя.

На первых порах, сталкиваясь с довольно прочными укреплениями, ему показалось, что это древняя конструкция, не стоит с прошлым воевать. Однако, уже имея опыт, засучил рукава и стал копать дальше, вот такой настырный попался. Вечно лезет туда, куда не просят; стали присматриваться – так для него преград не существует. Войне конца не видно, фронт повсюду, а этот герой то к великим старцам заглянет, и оттуда его прогонят, то на главную площадку товара, куда стекаются все полезные ископаемые, добытые людьми.

Приставили к нему наблюдателя, тот всё снимает на камеру и поставляет материалы… обеим воюющим сторонам.

Так было суждено, даже в старых книгах был прописан человек, которому границы миров – как реку пересечь. Никто не думал, что он придёт именно сейчас, когда на карту поставлено всё. Все богатства планеты, ежегодную добычу, удалось концентрировать и перемещать во временное пространство, мир-склад. Люди видят, едут гружёные составы, есть точка отправления и точка прибытия. Вроде всё на виду, только не последняя перегрузка. По техническим порталам переносится вся продукция: воздух, вода, нефть, газ, уголь и остальной список товарного насыщения, а планета выдаёт и выдаёт, без остановки, и такого лакомого куска ещё поискать по вселенной. Человечество полностью отодвинули от учёта и распределения, на нужды самого человечества, кто-то подсчитал, достаточно и пяти процентов, всё остальное принадлежит двум кланам. Они накапливали и распределяли, назначали цены и следили за ценами на ближайших рынках. Система была настолько удачно отлажена, что отцы передавали свои дела сыновьям, те своим сыновьям, поэтому любое вмешательство со стороны местных каралось смертью. Понятное дело, вся информация хранилась в особом архиве, с ограниченным допуском. Если бы только кто сообщил землянам, что их нагло обирают до нитки, они бы, объединившись, подняли восстание. А так – воюйте себе потихоньку, мы вам создадим условия. И не всё забираем, мы честно даём вам столько, сколько нужно для прогресса: у вас будет всё необходимое для ведения военных действий.

И вот, тот самый наблюдатель, фиксирует вход Аверьянова в тот самый архив. Скандал разразился нешуточный, охрану подвергли процедурам дознания и пустили в расход. В силу вошли жрецы, ратовавшие за охрану из хищников: мы предупреждали, скоро на Земле родится человек, на которого запреты не действуют. А гуляли бы вокруг архива диники, кружили птеродактили – хрена с два этот Найон рискнул бы сунуться.

Динозавров и держали в закрытых парках, чтобы разместить в нужной точке. Скажем, где-то подняли восстание, эти людоеды справлялись за сутки с задачей. Небольшие хлопоты с перевозкой и отловом, после завершения.

** *

В первый раз попал Аверьянов в некое пространство междумирья, покрутился, гадая, куда податься. Это опять те же портальные двери, только сведённые в общую точку; таким преимуществом пользуются, скорей всего, единицы, кто прячет тайну от своих.

Задумывался Аверьянов о возможностях человека не раз, и речь не о том, каким весом можно толкнуть штангу, пробежать стометровку. Когда зрение начинает подкидывать сюрпризы, ты же захочешь уточнить, кто и что мелькает на периферии обзора. Так он обнаружил бесиков – тех самых, каких видел на иллюстрациях в старых книгах. Обычные бесы, кто помельче, кто крупнее. Подсмотрел, как они умеют стравливать людей. Стоят двое, им создали конфликт на ровном месте: сзади, плавно дирижируя, оба беса нагнетают обстановку. В каких-то случаях люди могут схватиться за оружие, потом – суд и годы страданий, каких могло и не быть.

Стал Евгений присматриваться внимательней к миру. И мир выдал ему столько, что одной головы на плечах точно не хватит. Понимая, что всё это не случайно, начал планомерно разгребать наваждения. Их оказалось слишком много, и только в том спектре видимости, на который рассчитаны глаза современника. До революции люди видели бесов воочию, большевички постарались, и религиозные реформы провели, и еврейский вопрос сняли с повестки. Еврей – такой же человек, как и вы, не надо создавать проблему; это при Екатерине шли на них гонения, ценз оседлости, ограничения в правах и расселении…

При изучении местности, а он частенько промышлял подальше от городов, обнаружил некоторую закономерность. При более глубоком подходе, обнаружил, что поверхность Земли имеет многоуровневую структуру. Сетка Хартмана – это сравнительно недавнее открытие, по сути – искусственно созданная, но Аверьянов разглядел родную структуру, как сплошное полотно из сот. Шестигранные, правильные соты обнаружили возможности портальных переходов.

Он порхал от счастья и задавался вопросом: почему об этом помалкивают учёные, сама система образования? Вот же, я обнаружил, а кто вам мешает подтвердить. Опровергнуть не удастся, потому что я стою и буду стоять рядом. У вас не получится назвать меня лжецом и сумасшедшим, да и я не позволю вам лгать.

Сколько времени потратил на возможности заглянуть в соседние миры – никто не скажет. Аверьянова можно сравнить с человеком, который получил допуск к сейфам банка по ночам. Сказать, что это величайший из соблазнов – ничего не сказать. Ты вошёл в чужой дом, где тоже живут, и можешь незаметно что-то прихватить. Оно тебе не надо, иногда ты даже не знаешь, как оно устроено, для чего, но уж больно необычное на вид. Как тот шарпст. Дело было в январе, год примерно восьмидесятый: попал Аверьянов в диковинную лабораторию, на столе этот шар. Наполнен газом, который реагирует на каждую мысль. Подумал о нём: какая замечательная вещица! Он прямо позеленел, синие искры внутри стали разгоняться и стучать в оболочку, отскакивая, превращались в салюты. Стоило подумать: а вот я тебя сейчас засуну под куртку и унесу… Шар наполнился кровавым цветом, завибрировал оболочкой, даже звук тревожный подал.

Дверь справа открылась резко. Евгений её сразу и не разглядел, но не растерялся, присел так, чтобы не обнаружили. И этот старец, носитель приличной бороды, бросился к шару:

– Что с тобой, мой шарпст, что случилось? – Руками стал оглаживать, успокаивать это почти живое устройство. – Здесь нет чужих, я не понимаю…

Шарпст решил образумить старика, внутри сформировалась красная штуковина, стала вытягиваться в стрелку… Внутри газообразной жидкости стрелка стала поворачиваться в нужном направлении, – Аверьянов понял, что для решения у него есть несколько секунд.

Он нашёл в себе смелость, поднялся.

Учёный ничуть не удивился. И отреагировал, как надлежит мудрецу.

– Кто ты?

Аверьянов – глупее ситуации не придумать, оглянулся, как будто вопрос был адресован кому-то другому.

– Вы мне? – Понятное дело, когда застукали, мы ищем любые пути заболтать вопрошающего. – Я случайно. Не знал, что вы здесь.

– Кто ты?

– Я путешествую. По морям не могу, как Конюхов, так я больше по суше, ножками. А к вам попал случайно, открыл портальную систему.

Старец вроде как поверил:

– Присаживайся, тебе налить чего-нибудь?

– Ага. – Теперь можно было смелее изучить обстановку. Шкафы, подставки, приспособления, шланги, трубки и свечи. И ни одного провода. Как они тут без электричества-то? Хотя и не скажешь, что бедствуют. – Холодной водички, если можно.

– Холодненькой?

– А это запрещено?

– У нас запрещены необъявленные визиты, всё остальное не под запретом. – Учёный всё ещё относился насторожено, но на столике, только руку протяни, появилась чаша с водой. – Ты откуда?

– Там, где люди живут в больших городах. – Гость пригубил чашу, оценил на вкус.

– Мир Яви… их несколько, дублирующих друг друга.

– Для чего же дублировать глупости?

– На случай войны. Любой из миров можно испепелить в течение часа. И восстановить его – понадобится сутки или даже двое: всё зависит от степени разрушений.

– А мы ничего не будем помнить.

– Только то, что было до взрыва или потопа. Иногда Землю останавливают, чтобы положить конец очередной цивилизации.

– Как автобус?

Мудрец молча выведывал, что такое автобус. Каким-то образом выудил нужный мыслеобраз из головы гостя.

– Не совсем. При резкой остановке… автобуса, пострадать могут те, кто внутри.

– Пассажиры, – подсказал Аверьянов.

Хозяин лаборатории повторил про себя незнакомое слово, едва шевельнул губами.

– Большая волна. Автобус – как… – Старец порылся в голове гостя, – как спичка. Всех, кто снаружи и внутри – просто размажет. Массовая гибель – массовый выход гавваха.

– Хм, первый раз слышу это слово.

Старец пропустил признание мимо ушей.

– Сколько потопов ты помнишь?

– Ни одного.

– Как? Тебе стёрли всю память?

– Это же не рисунок на бумаге. Как можно стереть то, что стиркой не сотрёшь?

– Стирка… Карандаш… Сколько же у вас чужих и опасных слов. А песни какие?

– Какие?

– Какие песни, такие и вы сами. – Старец провёл кончиками пальцев в направлении гостя, как бы считывал матрицу, охватил содержание, из которого выудил что-то нужное. – Ты был молод, по радио часто звучала такая: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».

– Помню такую. Эдита Пьеха была очень популярной. По телевизору, видел у соседей, они купили первые. Да и по радио.

– Так вот, есть песни-установки. Кто подпевал, тот себе изменил программу жизни. Перестал видеть и слышать. Кто-то у вас пишет такие тексты, а если слова повторяются…

– Так после каждого куплета! – Аверьянов немного испугался: если старик говорит правду, то всё население Советского Союза было оболванено простой песенкой.

Мудрец сначала хотел что-то ответить, потом передумал. Кажется, до него дошло, что этот человек упал на уровень разумного животного, которому уже недоступные высшие проявления и таланты. Хотя… песни у них кто-то ещё сочиняет. И преследует конкретную цель – опустить уровень сознания на минимальный.

Его теперь озаботила возможность следующих визитов.

– У меня к тебе большая просьба. Если в следующий раз отправишься в путешествие и увидишь эту мастерскую, будь добр…

– Я понял, сейчас ухожу. Жалко, конечно, с вами интересно.

– Мне времени жаль. Если за тобой пойдут толпы недовольных, и все ко мне, то я буду вынужден предпринять шаги.

– А почему именно «недовольных»? Советские граждане довольны почти всем.

– Но они не пришли, ты пока один явился.

– Я никому не скажу. Я первый раз вообще-то. Но, если не хотите, я пошёл. – Аверьянов приподнял зад с тёплого стула, поймал себя на мысли, что не хочет уходить. – Ещё полчасика, и пойду. Мне у вас понравилось. А этот ваш… шарс…

– Шарпст, – поправил хозяин.

– Смотрю на него и удивляюсь: как живой!

– Мы умеем делать предметы живыми.

– У нас всё больше из железа, которое ржавеет.

– Железо – ржавеет? – Собеседник настолько искренне удивился, что поставил Аверьянова в неловкое положение.

– А как? Серебро не ржавеет, это мы знаем. У меня есть полтинники – по девять граммов серебра. Я их храню, чтобы не отняли. И не спёрли. – Аверьянов испуганно прижал ладонь к губам: сейчас опять пальцами начнёт подбирать слова. Добавил, на всякий случай: – Жизнь такая, многому научит.

– Это не жизнь, если чего-то не хватает, но оставляют на виду. Вас принуждают брать чужое, чтобы потом обвинить.

– Так они сами крадут, им легче. Мы же по маленькой, но каждый день. Они же громко кого-то посадят, а на это место ставят своего, и тоже самое.

– Кланы. – Старец пронизал взглядом стены своей мастерской. – Всюду клады, никак не насытятся. Ты знаешь, всё, что порождает Семля, уходит от нас за гроши, а где-то ТАМ имеет настоящую цену.

Аверьянов допил воду, прикинул на вес чашу. Она очень хорошо могла бы уместиться под курткой.

– Красивая чаша.

– Нравится? Можешь забрать, в подарок. Но с условием, что впредь пройдёшь мимо. Ты у меня и так отнял много времени.

– Сколько? Минут десять!

– Длину и цену настоящему Времени вы не ведаете. Скорей всего, у вас его хорошо крадут.

– Кто? – Евгений честно подпрыгнул. Фильм «Сказка о потерянном времени» ему не понравился, хотя там есть настораживающие моменты. Старики крадут время у бездельников, школьники постарели, а эти помолодели. Есть что-то от правды, если подумать.

– Я ничего не скажу. Сам рисковать не хочу, поскольку… Лучше не надо. Вы сами должны разобраться и найти виновников, но не с моей подачи. – Хозяин пригладил бороду, решил задать последний вопрос. – Как же тебе удалось проскочить охрану? Между мирами стоит такая охрана, что только покажись.

– Вы пробовали разок?

– Именно разок. Получил последнее предупреждение, и больше не собираюсь дразнить… собак – именно так у вас говорят. Но пора и честь знать. Вы же торопились, как я помню.

– А можно ещё воды? – Гость понадеялся, что придумает, как ещё задержаться здесь. Надо же, с первой попытки – взял, и попал. Никакой охраны не встретил… Надо знать ходы. А ещё – немножечко везения.

Евгений не спускал глаз со столика, на котором, минут десять назад, появилась чаша с водой.

Она и теперь появилась, не успел моргнуть. Сейчас у него в руках две чаши, одна подарена. Про вторую спрашивать неудобно. Но уж больно удобные и красивые, у нас такую можно продать за десятку, или нет? Двадцать пять, не меньше! Где ты ещё нечто подобное видел? А как лежит на ладони? Вся кожа видна, как при хорошем увеличении. Орнамент угадывается, то ли буквы старинные, вроде и знаки. Может, именно они очищают воду, делают её целебной. Сто рублей, не меньше!

Уже готовый уходить, Аверьянов не выпускал из рук обе чаши. Надо было сделать хоть какое предложение, для сотрудничества в будущем (а вдруг что срастётся?)

– У меня есть вещи, которыми вы можете заинтересоваться, – наконец, выдохнул он.

– Что именно?

– Я бываю в горах, в труднодоступных местах, где нога человеческая не ступала. И там очень даже… попадаются уникальные камушки, много чего другого.

Похоже, заинтересовал.

– Ну, хорошо, я рискну, против правил. Ты найди для меня каменное масло. Вот тогда и поговорим серьёзно.

– Впервые слышу. – У Евгения в голове возникла картинка: стоит огромный пресс и поршнем выдавливает из валунов то, что можно выдавить.

Старец уловил направление его мыслей.

– Не так, как ты себе представил. Есть в горных разломах старые проходы, по ним когда-то ходили реки. Потом происходит осушение прибрежных массивов, они как бы вырастают и уходят на почти недосягаемую высоту. Нужно специальное снаряжение, чтобы подняться и наскрести налёт со скал. Вот это и есть каменное масло.

– И в чём его ценность? – Аверьянов что-то такое припомнил на скалах. Вот поди знай, что имеет цену.

Хозяин порылся в записях на столе, вытащил красиво оформленный список, показал издали. Гость осмелел настолько, что сделал десяток шагов, чтобы рассмотреть.

– Как я понимаю, это химические элементы.

– Верно. Сто восемь микроэлементов, в основном – то, что не успели вывезти с планеты. Редкоземельных тоже хватает, за ними идёт охота. Если же тебе удастся наполнить… – хозяин пошарил глазами по полкам, поднялся и снял стеклянный сосуд с крышкой. – Вот эту ёмкость если наполнишь, то и я отвечу достойно, поделюсь своими наработками.

– Здорово! Я согласен! – Обе чаши в руках путешественника издали звон, удачно соприкоснулись. И звон пошёл такой, что в дверь заглянула детская головка.

– Дедушка!.. А-а, ты занят. – Девочка не решилась войти, только обнаружила, что у дедушки гость необычный, прижимает к груди знакомые чаши. Её удивил момент: чаши не должны звенеть, когда прижаты к мягкому, а тут звенят и звенят, как кто изнутри постукивает молоточками, без остановки.

Как же он любит свою красавицу, подумал Аверьянов.

– Так я пошёл? – Он принял в нагрузку и сосуд для каменного масла. Три предмета, две руки, – тут бы от одного избавиться. Дедушка всё прекрасно понимал:

– И вторую хочешь получить в подарок! Забирай! Раз сам напрашиваешься в должники, так тому и быть. И давай, я тебя провожу, пока ещё чего не присмотрел.

– Мне для жены, не для себя же…

– Забирай. Одну в одну сложи, и топай. Я от тебя немного устал.

Довольный, что неплохо поживился, гость развернулся к стене. Он помнил место, откуда заходил. Да и дедушке самому было любопытно, где именно есть выход, точнее вход в его мастерскую извне.

– Я достану каменное масло, вот увидите!

– Ступай уже, экий ты докучливый! – Дедушка подтолкнул его на выход, сам тут же пометил мелом портал, чтобы знать, откуда появляются непрошенные гости.

Внучка смелей вошла в мастерскую, мигом осмотрелась, нет ли чего новенького.

– Опять гость заблудился?

– Я сам удивлён. У него это в первый раз получилось. И почему сразу ко мне?

Она постаралась запомнить координаты портала. Мел сотрётся, а вот для самой… мало ли, когда пригодится.

– Мне сейчас пришла мысль. Вы должны были встретиться. К обоюдной пользе.

– Не завидую ему. Он только начал открывать для себя миры, а их множество, не поддающееся учёту.

– Завидуешь, я знаю. Сам бы охотно присоединился, только позови.

– В мои годы далеко не ходят, силы не те.

– Но признайся: ведь завидуешь? – девочка была счастлива тем, что угадала настоящее чувство.

– Есть немного. Пусть же ему попадаются хорошие попутчики. А я даже имени не спросил.

– У тебя всегда так. Сколько их, таких, у тебя побывало? Не меньше двадцати, как я помню. Ты разве у кого спрашивал имя?

– Да больше, больше. Ты просто не знаешь. – В этот момент на столе заиграл всеми красками шарпст. Он что-то собирался сообщить.

Внучка первой оказалась рядом, стала записывать буквы, они вспыхивали по одной, рождаясь внутри сферы, из пульсирующей точки по центру.

Дедушка подождал. Лишь заметил, что она отложила ручку, кивнул:

– И что у нас получилось?

– Найон.

Оба собрали взгляды на шарпсте, ожидая подтверждения.

Он отсалютовал пятью вспышками.

– Найон, значит… По первым впечатлениям, вроде ничего худого не почувствовал. Может, оно и к лучшему. Постараюсь запомнить.

А наш путешественник снова оказался в тайном преддверии, откуда можно шагнуть в любой из соседних миров. Чаши и сосуд всё же требовали к себе внимания: их лучше оставить дома.

Он сориентировался. Удерживая подмышкой чаши, в руке сосуд, свободной рукой стал сканировать нужный портал. Вроде бы и запах родной коснулся ноздрей. Этот! – Он уверенно сделал шаг, но оставлял за собой право вернуться, при первом признаке опасности.

Ну, свою улицу кто не отличит от соседних? Обуреваемый настоящим ликованием, почти долетел до своей калитки, взялся за ручку и, напоследок, огляделся. Никого на улице, оно и к лучшему. Как-то спокойней на душе, оно ведь как бывает? Мы тебя видели с покупками, что новенького прикупил?

Интерес понятен: ты нигде не работаешь, значит – стащил, не иначе.

Сосуд с крышкой он припрятал при входе в дом, ящик накрыл железякой. В дом входил торжественно, разве не под звуки победного марша. Жена была удивлена: ты где это взял?

– Украл, Тая! У тебя же для меня других слов не находится.

– Нет уж, давай говори! Ещё не хватало, чтобы в наш дом пришли с обыском.

Он честно дал ей время успокоиться и подумать. Она чаши из рук не выпускала, – Тая любовалась и прищёлкивала языком. Присмотревшись внимательней, она испугалась ещё больше:

– Думаю, каждая их них стоит не меньше пятиста.

– Да больше, гораздо больше. Успокойся, я никого не убил, не ограбил.

– Где ты это взял?

– На дороге нашёл.

– Я тебе не верю!!!

– Хорошо, подарили.

Она взяла полотенце и стала удалять отпечатки своих пальцев.

– Что ж за услуги ты такие оказываешь, и кому, раз царскими подарками рассчитываются?

– Ты опять за своё. Ну, не крал я, вот клянусь головой!

– Она у тебя ничего не стоит.

Евгений мысленно пробежал по старому списку семейных диалогов, гадал, в какой момент и куда её понесёт.

– Даже так? А некоторые очень даже отзываются.

– Ты мне её приведи в дом, я эту некоторую так отделаю!

– Не отделаешь, дорогая. У меня нет никого, кроме тебя.

– Все вы так говорите… – Конфликт потёк по известному сценарию, Аверьянов и не рассчитывал на что-то новенькое.

– Хорошо, меня ждут дела. Если надумаешь продавать чаши, то… не меньше тысячи.

– Думаешь, не продам?

– Я ушёл, любимая. Неудобно: там меня люди ждут и очень надеются, что не подведу.

– Его ждут, смотрите! – А сама глаз не спускала с чаш. Чем дольше смотрела, тем жальче становилось продавать. Ты отдашь – они будут радовать кого-то, а деньги что? Расползутся, как муравьи.

Не утерпела – выскочила за калитку. Ну, и где, кто тебя ждёт? Прячутся, издали наблюдают. Вот и бойтесь, всё равно доберусь до вас, и тогда мало не покажется.

В спину мужу послала воздушный поцелуй, вернулась к чашам. Вот села за стол и не сводила с них глаз. Неожиданно стала подмечать за собой странное состояние: чем дольше любуешься, тем крепче влюбляешься.

Бережно взяла в каждую руку и пошла по дому, как знакомила новых постояльцев с условиями проживания…

– А это у нас спальная. Кровать Женя своими руками собрал, из кусков железных. Но зато какая удобная! Не скрипит, не грозит провалиться. И ножки на колёсиках: это так удобно, когда затеваю уборку.

Заметив за собой странность, что разговаривает с чашами, как с живыми, она прижала язык. Ещё подумают, ага. Только скажи кому – скажут, мы давно догадывались, ты с самого начала казалась слегка странной.

А что странного в том, что я вышла замуж? Все выходят. Ах, ну, да, он же не работает! Как можно в наше время не работать?

– Всё! Разговор окончен! – Тая притопнула ножкой, как будто обиделась на соседку. Та вечно лезет со своими вопросами, когда не просят.

Оглянулась по сторонам. Да нет никакой соседки, с чего ты взяла?

Потом уставилась на чаши, смотрела внимательно и вопрошающе.

– Это вы со мной говорите?

Чаши ни слова в ответ. И просидела Тая напротив, времени не замечая.

Тем временем супруг её незадачливый снова подался на пустырь, где так удачно вошёл в контакт с другим миром. Может, где продукты в переизбытке, и кто-то мается, куда бы их сбыть.

Выждал, пока не проехал велосипедист, ещё разок оглянулся по сторонам и замер перед входом в соту. Так, с этой стороны мы попали в мастерскую к деду. Неудобно второй раз тревожить. А зайдём-ка мы отсюда! – Евгений отсчитал три шага, вдоль другой грани. Это же шестьдесят градусов, что может быть проще?

– Ну, где ты? – Хотел добавить: меня не обманешь, я знаю, ты здесь.

Сосредоточился, чуть прикрыл глаза. Холодком повеяло в лицо.

– Может, здесь и не ждут. – Вышел на следующую грань, рукой поводил для пущей уверенности. И пришла на ум фраза водяного: – «Мне моё, чужое вон!» Не навредить иду, помочь, если надо, сам помощи спрошу.

И портал поддался. Снова похожее пространство, с шестью выходами в неизвестность. Окрылённый недавним успехом, Аверьянов обошёл все шесть, прислушиваясь и принюхиваясь. Одна дверь показалась готовой к приёму.

Может, постучаться? Ты предупреждаешь хозяев: я иду! Может, вы по ошибке сварили двух куриц, так я одну готов присвоить…

Мелкий ручей выбегал на главную улицу. Одноэтажный посёлок порадовал запахами. Осень. В садах ветви гнутся от плодов. Мешка вот не прихватил, поищем здесь.

Для начала пустился в разведку. Если по одёжке встречают, то люди здесь были одеты, кто во что придётся. Богатых особо не видно, трудяги. Корзинами носят продукты, никакого целлофана. Стало быть, прогресс не так скоро сюда заглянет.

На него никто не обращал внимания, как и не видят. А вот на перекрёстке маячит некто в тёмно-синей форме: шестиугольная кепка, пуговицы сияют, наперегонки с орденом, если то не знак отличия; широкий кожаный ремень, новые сапоги.

Не-е, чтоб не бегать, лучше заранее уйти из поля зрения, – Евгений подался в переулок, вдоль ручья. По нему вскорости приплыл деревянный кораблик белых парусов, ему вдогонку ребятишки. Так и хотелось взять в руки, оценить технический уровень здешних мастеров; тут всё просто: по качеству моделей можно кое-что понять.

С другой стороны, ребятишки могут обидеться, мало – опознать в нём чужака. Пока их глаза сосредоточены на кораблике, нам проще просочиться незамеченным.

Вдоль ухоженных домов, поглядывая по сторонам, Аверьянов добрался до конца переулка, там решил осмотреться. И тут, прямо на него выходит человек, по всем признакам – такой же путешественник по мирам.

Тот приближался настолько уверенно, что никаких сомнений не оставалось.

– Привет! Смотрю, ты тоже приловчился.

Аверьянов глянул на джинсы свои, потом на джинсы незнакомца.

– Конец двадцатого века?

– Точно! Я тебя сразу приметил, дай, думаю, прослежу. Разговор есть. Звать-то как?

– Евгений. А тебя?

– Василий. Это была проверка. Значит, наш. Ты за каким сюда полез?

Аверьянову нечего скрывать, так и сказал: пожрать чего-нибудь, да и так, хозяйским глазом присмотреться.

– Можешь не искать, я знаю, чем тут можно поживиться. Золото! – Василий вытащил тряпицу, в ней хранил местные деньги. – Здесь скупаю, у нас сдаю.

– Думаешь, милиция не вычислит?

– Тьфу, на тебя! Что опасно – то не спорю, но такую возможность жалко упускать. Здесь затариваемся – у себя сдаём.

– Так я тебе для чего? Вижу, ты и в одиночку неплохо справляешься.

– Справлялся. Меня уже в лицо некоторые знают, а ты новенький. Тебе охотней продадут.

– Ах, вон оно что! Я попадусь – ты сбежишь.

Василий изменился в лице.

– Глупости! Пока здесь не подняли панику, можно нам обоим хорошо подзаработать. Мне одному уже сложнее уговаривать местных. Подозревают, что я с этого имею неплохой процент.

– Так имеешь ведь.

– В советских рублях. Здесь они никому не известны, просто бумажки. Идём, по дороге всё объясню. Тут недалеко.

– Здесь водятся полицейские, – перешёл на шёпот Аверьянов, поглядывая по сторонам.

– Знаю. Поэтому держимся подальше от центра. На окраинах их ни разу не видел.

Шли-шли, задумался Евгений:

– Ты каким способом сюда проникаешь?

– Через окно. Купил дом, хозяева странные. Очень торопились продать, соглашались на все мои претензии к ремонту.

– И что?

– А у них одно окно шкафом закрыто. Стал делать перестановку, отодвинул и офуел! Сперва решил, кино за окном снимают. Кареты, бабы в длинных платьях, парики. А что мне? Пусть снимают. Но когда одно и то же видишь две недели, без передышки, тут поневоле задумаешься: а всё ли так гладко, как кажется?

– И ты полез в окно.

– Вылез, если быть точным. Пошатался рядышком, стал прислушиваться. Ага, на меня обратили внимание. Я же не так одет, как тамошние. Думаю, сейчас меня обнаружит режиссёр и погонит поганой метлой. Смотрю – нет ни режиссёра, ни помощника, военных кто-то прислал: что вы тут делаете, господин хороший? Говорю – так я живу здесь, вон, моё окно.

Они посовещались и попросили вернуться назад, и не мелькать: отдельных дам раздражает мой вид. Я говорю – хорошо, только обратил внимание, что у местных слишком много золотых и серебряных украшений. Извини, трубки курят, отделанные серебром. Перстни и кольца – точно всё натуральное. Я только раз спросил – какой год нынче. Мне никто не ответил, демонстративно отвернулись и покинули меня в непонятках. Как будто я больной.

– Так и есть. Приняли за сумасшедшего. – Аверьянов успевал за Василием, тот вёл в конкретное место, где, видимо, уже провёл переговоры о продаже драгоценностей. Сам про себя решил так: если это наше прошлое, то как могут оставаться понятными очевидные вещи? Тот же язык. Ведь он меняется, какие-то слова выпадают, какие-то, наоборот, пускают корни. И здешние приняли язык нашего современника, наверное, ничему не удивились.

Тогда появляется версия. Мир меняется, и язык меняется во всех мирах сразу, чтобы мы лучше понимали друг друга, случись встреча представителей разных потоков.

Версия версией, но как оно на самом деле?

Улица всё никак не заканчивалась, виляла в стороны, ныряла и ползла на гору. Новый знакомый посвящал в хитрости ремесла, на котором уже немного заработал.

– А давай я тебе про свой опыт с золотом расскажу? – Аверьянов заметил свободную скамейку, среди клумбы с цветами. – Давай присядем. Мыли мы золотишко, вышел на ребят, наши интересы сильно совпадали. Как намыли – разбежались по углам, сам думай, на кого выйти. Намыть оказалось легче, чем сбыть. Вот так и пошёл кругами, из десятка выбрал я одного ювелира, день солнечный подобрал. Он подмигивает – мол, я понимаю, всё сделаем; показывай. Я ему вручаю кусочек, он взвесил, кислотой проверил и говорит – проба редкая, больше тысячи всё равно дать не смогу. А мне что? Тысяча на дороге не валяется. Через час приношу половину добычи, предварительно обошёл вокруг. Милиции не видать, думаю, надо рискнуть.

Василий предугадал развязку:

– Как только ты выложил золотишко, тут и заходит человек в гражданском, сверкает корочками: сотрудник КГБ, майор такой-то. Или мы на месте составляем протокол о задержании, или ты уходишь ни с чем, мы не встречались никогда. По рукам?

Аверьянов кивнул, сквозь зубы выдавил: «С-суки!»

– Эта система против нас работает, – заключил Василий. – Как бы ты ни старался, тебя или посадят, или жуй честно заработанный хлеб. В отличие от тех, кто поддерживает систему всеми способами.

Ручей оставался верным переулку, катил по всей длине; другая команда ребятишек готовила к путешествию свой кораблик. У дома, где Василий запланировал взять золотишко, топтался неизвестный, Василию он не понравился:

– Шпик, не иначе. Подождём. Или сделаем так: я отвлеку, уведу за собой, а ты заходи. Так и так, с вами договаривались на два перстня и набор рюмочек. Держи деньги! – Свёрток с деньгами перекочевал в чужие руки. Раз мы напарники, некуда деваться, приходится рисковать.

– Так напугаем хозяев. Целая команда шастает по городу и скупает всё подряд.

– В таком деле приходится поторапливаться. Вдруг, это последняя возможность?

– Хорошо, я постараюсь.

Василий нарисовался, наблюдатель тронулся за ним. Аверьянов осмотрелся и дал в калитку. Почти сразу на крыльце показалась хозяйка.

– Что тебе надо?

– Товарищ договаривался насчёт перстней и рюмок.

– Что же сам не пришёл? – Хозяйка нехорошо так улыбалась.

Он смекнул: могла заметить Василия, когда тот уводил шпика. Лучше говорить правду.

– Маячил перед вашим домом некто, мой товарищ его отвлёк, увёл за собой, можно сказать. Конкуренты, – хотят под себя прибрать торговлю.

Ответ ей понравился. Повернувшись, она тут же предъявила предметы для продажи, он вручил сумму, не зная, всё ли верно, по договору.

Хозяйка изменилась в лице:

– Ну-ка, зайди в дом… Ты был прав. – Они укрылись внутри, через окно видели, что Василия ведут под конвоем трое, руки связаны, даже на ноге верёвка, другой конец которой агент в штатском контролировал рукой.

Аверьянов решил навести справки:

– Что случилось вообще? Золото нельзя продавать, указ какой вышел?

– Ничего такого нет, но слухи ползут. Вроде как объявилась банда, скупает за гроши всякую мелочь.

– Ты тоже считаешь, что за гроши?

– Мне нормально. Люди же у нас умные, говорят – правительство создаёт условия, что-то они себе надумали. Они считают, украшения слишком дёшевы, нас хотят перевоспитать.

– Ой? – Аверьянов не знал, как реагировать в таком случае. В этом мире много схожего с родным, больших отличий, так чтоб бросались в глаза, не очень. Всё равно, надо подумать, как вести себя, чтобы не попасть впросак.

Следя за её реакцией, стал делать выводы. Живёт одна, может, потому и приглянулся.

– А муж у тебя есть?

– На фронте. Никогда такого не было: прислали бумагу. Соседи отказались, а мой взял и послушался. Сказал – кабы чего дурного не вышло, схожу. Может, правительство знает лучше. Но я-то вижу: лучше ничего не становится! – Хозяйка разошлась, уже не стеснялась в выражениях: – Суки! Когда такое было, чтобы золото сравнялось по цене с железом? Ему умышленно задирают цену, а я против. Только поэтому и продаю.

– А железные изделия не продаёшь?

– Ещё чего! Железо всегда остаётся железом, это не сплавы чего-то, что валяется под ногами!

Аверьянов опешил, голова вышла на повышенный режим восприятия; вот они, отличия! Да и денег местных у него нет… Вдруг согласилась бы и предложила что-то лишнее – ложку или иголки.

– Я тебе больше скажу, – разохотилась совсем она, – золото уже не то. Когда его стали добывать и делать украшения, оно мне сразу не понравилось. Нет от теперешнего радости, поносишь колечко день, к вечеру голова раскалывается. Точно кто крадёт мою силу.

– А не носить на себе пробовала?

– Полгода не ношу, ты же на мне ничего не видишь. Я же не враг сама себе.

Аверьянов подумал, что можно многое узнать, задержавшись здесь. Мир интересный, какие-то моменты наводят на размышления. Звучит дико: населению навязывают изделия из золота, после которого трещит голова. А это уж точно не целебные процедуры.

– Так железа мне никто не продаст? – на всякий случай уточнил у хозяйки.

Зря он это сделал.

– А сам ты откуда? Вы вдвоём, знать, пришли. И у первого похожие брюки с твоими. Какой-то дешёвый материал, видно, служит недолго.

– Это хлопок, скоро дырок будет не счесть. Ты права, я не местный. У нас железо не так дорого, как у вас, а золото тоже навязывают, как драгоценный металл. Да и на стекло вулканическое тоже задирают цену. – Про себя подумал: может, и зря я в детали пустился, как бы чего не вышло. Другая выставила бы за порог, одна надежда: у этой муж на фронте. Не иначе, в планах есть предложение остаться на ночь.

С виду-то хороша, но она из чуждого мира. Как они ложатся в постель, как обнимаются, целуются ли? – вот эти тонкости, пока не выяснишь, могут сослужить дурную службу. Возьмёт и сдаст местным властям. Как Васю, уведут трое. Сумеет ли он сам выкрутиться, или идти к нему на выручку?

Он снова стал рассматривать хозяйку, но уже с иной задачей. Не гонит – как ни крути, уже доказательство, что для каких-то целей хочет использовать. Может, плоды с деревьев снять, воды натаскать или крышу подлатать… Мужа на фронт отпустила, и второму встречному о том рассказала. Нарочно или случайно?

Да, а крыши у них железные. Ржавчина придаёт силу, и они об этом знают. Тогда получается… власть хочет лишить этой силы, и золото, как самый грязный сплав, пытается противопоставить чистому металлу.

– Кто у вас на власти? Свои?

– Если бы. По какому-то соглашению… я не слишком разбираюсь. Чтобы не пришли военные и не разрушили дома, мы согласились ввести в совет управления их представителей.

– Кого – «их»?

Хозяйка растерялась.

– Ну, этих… которые сообщают с фронта, как там идут дела.

– Они взялись защищать ваш город?

– Это одно из условий. Иначе бы мы ни за что не согласились.

– А с фронтом связь имеется? – Аверьянов чуть не сказал про письма. Тут у них, может, кораблики по ручьям ходят. Мальчишки от отцов с фронта весточки ждут, сами пока не сильно разбираются, почему так, а не по-другому, но отсутствие бати чувствуют во всём.

Вместо ответа, хозяйка позвала в дом – проходи, что мы тут, на пороге, как чужие. Это после продажи колец и рюмок. Всё без обмана, повод к доверию имеется.

Обстановка внутри ему напомнила его дом. Не под копирку, но многие вещи и предметы он обнаружил на «знакомых» местах. Просто до невероятия! Бывают же такие совпадения.

Потом он ещё разок присмотрелся. Всё больше и больше сходства он находил в её лице с его Таей. Как две сестры. Шкафы, антресоли, мебель простенькая. Его внимание привлекла выпуклая фотография военного.

– Это и есть мой Миршатка. А моё имя – Итая. – Хозяйка сняла фотографию, поднесла по лбу и короткими толчками соединилась с образом мужа.

– Жив ли? – необдуманно гость задал вопрос. И тут же сообщил своё имя, Евгений. Реакции никакой не последовало. Как обычно у всех, к иностранцам из дальних мест.

– А как же? Они все там живы. – Вот ту на её лице появились первые признаки испуга. До неё понемногу стало доходить, что есть разница между местом работы и фронтом.

И как всё рухнуло, вот прямо всё! Утратив уверенность в ногах, Итая присела к столу, скрипнув стулом. Нет мужика в доме – вся мебель начинает возмущаться. Особенно – сделанная руками мастера. Мастер ушёл – все осознали, вплоть до мебели. Так и крыша, чего доброго, даст течь.

– Сезон дождей не скоро? – Аверьянов тоже сел на стул, положил на стол свои покупки; стал размышлять над ситуацией. Всё здесь настолько родное, как будто он и строил этот дом. Вал ощущений настраивал на высокий лад, и это ему ещё не показали спальную и кровать. Он был почти уверен, что там найдёт точную копию, сделанную вот такими же руками.

И невольно развернул ладони, уставился на них.

– Что задумался, Евгений? – Итая подняла голову.

– Я пребываю в растерянности. Как будто заглянул в гости к родному брату.

– Нет у Миршатки братьев.

– Так и у меня тоже. Только не оставляет впечатление, что мы далёкие родственники. – А вот и первые отличия, подумалось ему. «Миршатка». Это от двух слов – мир шаток? Кто вам придумывает имена?

Она насторожилась, не понимая: это шутка или вполне серьёзно.

– Мы и есть братья и сёстры, только живём в разных краях… Ты это сказал серьёзно, или у тебя шуточки на эту тему? Какое-то время пошло, ездят артисты и шуточками сыплют, иногда выходят за рамки приличия.

– У нас это называют стёбом.

– Фу-фу, мне не нравится это слово.

Он развёл руками.

– Вы тут немного отстаёте, у нас много чужих слов в обороте ходит. Мы уже и не помним, которые наши.

У Итаи было своё на уме. Это было заметно невооружённым глазом. Надумав что-то, она трижды впечатала ладонь в поверхность стола, говоря:

– Пойду в управление. Хочу побывать на фронте. Пусть мне всё покажут.

Перед Аверьяновым снова возникла задача, чем ответить.

– Тебя могут не услышать.

– Уж я постараюсь говорить погромче!

– Я не о том. Услышать-то – услышат, да могут отправить восвояси.

– Как они посмеют мне отказать? Я мужа отпустила, и мне откажут?

Он тяжко вздохнул.

– Не могу знать, какие правила у вас тут, я имею другой опыт. С нами не любят разговаривать на тему прав. Или – пошёл вон, или подберут более мягкую форму: видите ли, это военная тайна. Или государственная, мы не имеем права… а вдруг вы шпион?

– Это я, жена – шпион? – Тут до неё стало доходить, что имя-то необычное, никогда такого не слыхала. – А как зовут отца твоего?

– Николай.

– Батюшки! Кто вам даёт такие… необычные имена?

– Местная власть. Не сама, конечно, через своих слуг.

– Вот! – Тая посветлела с лица. – И у нас столько должностей вводят! Для тех, кто готов служить за золотые монеты. И я замечаю, таких становится всё больше, день ото дня. Никогда не думала, что мы способны предать свои обычаи.

– Скоро и песни отнимут, и сказки перепишут. – Аверьянов поздно спохватился, почесал затылок. Так можно вляпаться серьёзно. Дойдёт до неё, что я совсем-совсем чужой, может, и кровь другая, какие болезни принёс из своего мира. Это не какой-то дальний город, за морем или ещё дальше. Понятно, что не с другой планеты, и всё же…

Она поднялась со стула, уставилась прямёшенько ему в глаза.

– Евгений, ты, часом, не с другой планеты? Или с луны?

Он тоже поднялся, раз разговор принял другой характер.

– С этой планеты, с этой. Могу поклясться, чем хочешь. Живёт далековато друг от друга, но мы земляне.

– «З-з… земляне»?

– А как у вас?

– Семляне. Планета Семля. Все планеты просто называем семлями… Вот так новость. А где-то ещё и по-другому искорёжили отдельные названия. О, я теперь понимаю, дошло, наконец! Это нам военные навязывают руководство, которое подменяет правила. – Как же красиво она нахмурила брови, подумал он. Как Тая, когда сердится в шутку.

А у самого голова распухла от сопоставлений. Тая – Итая, Евгений – Миршатка. Два мира, во многом сотворённые под копирку, и только с течением времени в них проявляются отклонения, набегают различия. На ум пришло сравнение двух муравейников. Они нам, из-за размеров только, могут показаться разными, а по основным данным – ничем не отличаются: охрана, рабочая братия и матка.

Она предложила прогуляться до управления. Пояснила и причину: коль ты мужчина, понимаешь больше моего, то взгляни на власть нашу своим глазом, может, что подскажешь, раз мы отстаём.

– Меня увидят рядом с тобой соседи. Потом не будет никаких разговоров?

– С чего бы?

– Ну, я не знаю… У нас ревнивые жёны равняют сковородки о головы попавших в немилость. Иногда, не каждый день.

– Какие жёны?

– Ревнивые.

Она поджала губы и кивнула – на выход.

– По дороге расскажешь, что такое «ревнивые».

Гость решил сделать по-своему:

– Хочешь, чтобы меня взяли под стражу?

– Точно! Я сейчас. – Мухой метнулась в спальную, принесла одежду мужа. – Одевай, не думай. Ты одних размеров с Миршаткой.

Он взял комплект, глянул по сторонам. Непривычно при даме, не привык.

– Что случилось?

– Я стесняюсь. Мы не настолько знакомы, чтобы…

– Не понимаю. «Стесняюсь» – это что-то новенькое. У вас так принято сегодня?

– Давно уже, отец мой тоже при незнакомых женщинах не это…

– А баня? Вы же вместе моетесь в бане!

– Не моемся. То есть, моемся, но женщины отдельно.

– Какая глу… Извини, но кто спинку потрёт, кто поцелует?

Он обрадовался: поцелуи здесь не запрещены. На всякий случай, решил проверить:

– Что будет, если я тебя сейчас поцелую?

– Если хочется – целуй.

– А как ваше общество посмотрит на мой поступок?

– Поступок, говоришь? Да как вы там живёте? И под кем? Ничего человеческого.

– Работаем.

– На кого? А вот это уже совсем интересно.

Он стал переодеваться, плюнув на условности. Трусы свежие, Тая утром вручила. Свои вещи аккуратно сложил на стул, стал оглядывать себя, точнее – через зеркало во весь рост. Мало того, от прикосновения к коже этой ткани испытал незнакомые ощущения.

– Что за ткань?

– Крапива с коноплёй. Ей износу нет.

– Понял. Теперь можем идти.

– Ты больше помалкивай, я буду говорить.

– Представишь меня, как родственника?

– Нет таких правил. С кем пришла, с тем пришла. У вас за приход с незнакомцем неужто могут упрекнуть?

– Как минимум, посмотрят косо.

– Дикари.

– Ну, вот тут, пожалуй, и соглашусь. Загнали нас в такие тесные рамки.

Итая вышла на крыльцо, кивком пригласила на выход.

Евгений дошёл до калитки и оглянулся.

– А ты дверь не заперла.

– Зачем?

Он похлопал по голове ладонями: как же! Я постоянно забываю, где нахожусь.

Однако, перед выходом на улицу, глянул по сторонам, на длину шеи. Ручей скорость не снижал, корабелов не видать. Обедать позвали, не иначе.

Хозяйка повела тропинкой, как более коротким путём. Домики-то оказались только с виду обычными, присмотревшись, он понял, что не так. Местные строители ставили дома в пять стен; он прикинул в уме, – получалось, с углом в семьдесят два градуса. А что нам дают прямые углы? Правильно, наметили цель, не дошли и повернули. Может, поэтому и не добиваемся всего, о чём мечтаем.

На площадках перед домами красовались штабеля хорошего материала, тут и говорить не надо: решила ставить забора. Евгений не раз помогал отцу, был в курсе, что и как. А женился, присмотрел домик, и первым делом занялся забором.

– Гляжу, у вас затевают грандиозное строительство.

Она ответила на ходу:

– Так без решений управления дня не проживём. Настоятельно рекомендовали поставить заграждения, на случай прихода чужой армии.

– Иначе говоря, наши защитники не способны удержать фронт?

– А вот теперь я задам и этот вопрос! Держитесь! – Итая подкинула газку, будто заправила полный бак. Аверьянов постарался не отставать. Ты же мужчина, не имеешь права выказывать слабость.

Управление выглядело угрюмым, повидавшим на своём веку псом. Почему до ремонта не доходят руки – у кого тут спросить?

Аверьянов ещё не знал, с чем столкнулся. Позже, побывав во многих переделках, он узнал про коровьих детей. Сегодня он повстречался с этой замечательной прослойкой общества, старательно внедряемая в мирах, приговорённых к разложению.

На вскидку, человек сорок рыли почву вокруг управления, готовились поднять забор. А поскольку ребята крепкие, то местный руководитель успевал облагодетельствовать каждого, подходил с планом и топал ногой – вот, с этого места.

Заместитель – эдакий «лёша с батонами», загонял колышек, любовался, как ему удалось погрузить деревяшку на целую ладонь, без малейших усилий. Такому скажи – ядро планетное выковыряет.

Итая сама не ожидала встретить главного, ни капельки не смущаясь, подошла и тронула за рукав.

Он подскочил, как ужаленный, немного отдышался, пока пришёл в себя.

– Ты кто? Чего вам надо? – По этим словам можно было понять, что снова вошёл в роль, припомнил параграф, в каком тоне можно и нужно вести разговоры с местными.

– Я та, которая отпустила мужа на фронт.

– И что? На фронте отпуска не предусмотрены.

– Так предусмотри.

По небосводу ползли такие красивые облака, что старший залюбовался. Угадав в лохматой массе что-то знакомое, указал рукой:

– Смотри! Левая часть так похожа на собачку.

– Я задала вопрос! – Итая вцепилась в чиновника так, что он сдулся мигом. Так школьника берут за ухо и ведут на расправу, и сам он, осознав, что влип, оставил сопротивление, смирился с неизбежностью.

– Вопрос? Какой во… ай! Больно же!

Евгений самоустранился, решил понаблюдать за обстановкой в целом. Сотрудники управления, если так можно их называть, воткнули лопаты в грунт и наблюдали за главным. Он не должен заплакать, не должен показывать, что ему больно. И эта женщина очень хорошо подходила под пример, какие люди вообще на самом деле.

– По договору, ты обязан мне служить. Иначе бы мы не согласились на чужаков! Было такое? – Итая трясла ответчика уже за плечи, пытаясь вытряхнуть нужный ответ, а то, что она готова перейти к более суровым действиям, сомнений не вызывало. – Я тебя ещё раз спрашиваю! Ты обманул меня, когда обещал, что на фронте с мужем моим ничего не случится?

– Отпусти. Не позорь на глазах у подчинённых…

Итая сообразила, что действительно перешла границу, убрала руки за спину.

Старший отряхнул китель, привёл себя в порядок.

– Так-то лучше. Теперь я готов выслушать всё, что вы сможете вспомнить…

Аверьянов не вытерпел. У него на глазах, один их «подчинённых» направил на скандалистку серую трубку, на конце которой мигал красный светодиод.

– Отставить! – Он бросился к наводчику, выбил трубку, а левой рукой сгрёб форму на груди и, с хорошим оттягом, зафиксировал кулак под подбородком.

Тот стал чуток задыхаться, попробовал выкрутиться, только не на того нарвался. И до тебя убеждались некоторые: Аверьянов в хорошей форме, может дать фору многим.

Ему не оставили ничего другого, как таким образом предупредить остальных. Ещё двое собирались использовать трубки; оказывается, у младших командиров это что-то типа табельного оружия.

– Не буди зверя, я кому говорю? Выбью зубы – нечем будет кушать.

И дошло быстро, эти сопляки прекратили сопротивление, как имели запасной вариант – не реагировать на слова и поступки населения, чтобы не вызвать более острой реакции, раз иного приказа не прозвучало.

До Аверьянова тут и дошло: его могли разделать под орех, окажись старший чуть смелее. Против сорока лопат, а ещё и трубка у одного из десяти, – силы далеко не равны. Тут, видимо, сложились векторы силы – его и этой женщины.

А вот за подсказку он пока не знал, кого благодарить: в голове прозвучали слова – отправь всех на обед. Не раздумывая, он так и поступил:

– Всем на обед! Быстренько! Построились и – вперёд!

Как ни удивительно, его послушались. Ну, так случается со всеми иногда: не хотел, а сделал. И вся команда, не задумываясь, покинула территорию управления. Старший, таращась им вслед, медленно вертел головой, отказываясь верить своим глазам. Кажется, у него появились сомнения в правильности методов воспитания.

– Долго я буду ждать? – Итая прикоснулась ножкой к сапогу собеседника, буквально со всей нежностью, на какую способна.

– Будет сделано. – Чиновник хотел легко отделаться, бросив стандартную фразу, как по инструкции, собирался убраться подальше.

– Что будет сделано? – Итая снова перехватила его, при попытке бегства.

Тот повращал глазами, надеясь выудить из воздуха нужный ответ.

– Муж… отпуск с фронта… Я сделаю запрос и сообщу ответ лично.

– Ты не понял! Я собираюсь сама побывать на фронте и лично убедиться, что нашим мужикам ничто не угрожает.

– Я вас уверяю, ничего не угрожает. Пока одна из сторон не произведёт первый выстрел.

Итая задумалась на миг.

– Так эту провокацию может устроить любой мальчишка. А мне потом мужа по кусочкам собирай? Так не годится. Вызови машину, я сама поеду. Могу тебя взять с собой.

Старший демонстративно стал приплясывать на месте, как велит инструкция в отдельных случаях. Приём рассчитан на сердобольных граждан, кто сам не раз побывал в такой же переделке.

– Потерпишь! Я потребовала, ты исполняй, раз подписался быть исполнительной властью.

Он полностью утратил контроль над собой, руками стал прихлопывать себя по бокам – как вспомнил детство; видимо, этот способ ему раньше помогал.

Как же он пыхтел, хотел выиграть время, тянул с ответом, но, под её пронизывающим взглядом, варианты разрушались, один за другим.

Наконец, сдался:

– Хорошо, у нас есть большая машина. Она, по-моему, ещё в ремонте.

– Как в ремонте? Почему в ремонте, если тебе уже надо исполнять?

– Хорошо, я должен вернуться в кабинет. Свяжусь и узнаю, в каком состоянии транспорт.

Итая поджала губы, но ничего не ответила, хотя слово «транспорт» было ей в диковинку точно. Как слово «фронт» и много другое, что приносит с собой прогресс. Аверьянов мог высыпать новоделов, хоть два мешка, но огорчать красивую женщину совсем не хотелось.

Он заметил на руке старшего часы, подошёл и взял за руку. Обычный часовой механизм, производства минского завода «Луч», мужские, на двенадцати алмазах. Зафиксировал и показания, сказав:

– Чтобы через пять минут машина стояла здесь. Время пошло.

Старший тоже запомнил показания, беспомощно воззрился на местный электорат.

– Это кто? – С нескрываемым удивлением кивнул на свидетеля перепалки.

– Такой же представитель народа. Имеет право.

Мелко потрясая головой, принимая ситуацию, старший пустился бегом в здание. Аверьянов выдал вослед – давай, пошевеливайся, чем удивил даму.

– А ты умеешь… Евгений. У тебя есть, чему поучиться.

– Так система одна. Просто в разных местах они устанавливают свои правила.

Итая смекнула:

– Почему ни сделать одни на всех?

– А это такой способ – разобщить. Когда разнятся обычаи и языки, легче стравливать между собой.

– Как «языки»? Мы же должны друг друга понимать!

Евгений ухмыльнулся:

– Когда вам подменят историю, отнимут песни и колыбельные, вы заговорите иначе. Там, за морями и океанами – враги. Всё у них не так. Они нам не братья, и так далее.

– Тогда… для чего создают фронт?

– Чтобы мы были готовы стрелять в бывших своих, кого представили нам чужими во всём.

– Но это… это не правильно! Те, кого мы приняли для руководства, вот кто нам враг.

– Я мог бы рассказать, на какие уловки идут чиновники, лишь бы нас стало меньше. У нас понятие «фронт» имеет другой смысл. Это миллионы жизней, поставленных на карту. А ваш «фронт» пока делает первые шаги в этом направлении.

– Так что, и убьют моего мужа?

Именно в эту минуту на улице показался крытый грузовик. Он гнал на предельной скорости, под колёса попадали лужи и куры, но водителю это было не помехой: у него приказ.

– Поедешь со мной, Евгений? – Итая бросила взгляд на окна управления. За красной шторой кто-то спрятал своё лицо.

– А куда мне деваться? Поеду.

Рядом с водителем сидела серая личность, тихая такая моль, отдающая инструкции, но сама остающаяся как бы не при делах. Главную роль взял на себя водитель:

– Куда едем?

– На фронт.

– Понятно. Залезайте в кузов…

– Только кур не дави, договорились? – Итая первой шагнула к заднему борту, примерилась. Столько всего случилось за этот день, а он ещё не закончился.

Аверьянов и не ожидал, что можно получить удовольствие, подсаживая даму на лесенку. Такая мягкая и упругая одновременно. Вдоль бортов свежей краской сияли прочные скамейки. Евгений постучал по крыше, двигатель тотчас откликнулся, взревел.

– Держись покрепче, – сказал даме, – поглядим, что за фронт у вас такой.

Имея свой опыт, что такое дороги, ему было интересно всё. Главным образом, то, как система проталкивает свои щупальца и ломает прежние правила. Грузовик шёл ровно, похоже, здесь не додумались до устройства ям и прочих неприятностей. Старые дороги строились предками не для аварий, а для преодоления расстояний.

Итая помалкивала, гадая: за что ж меня судьба так наградила? Встреча с этим человеком обещала какие-то открытия. Если предстоит разделить с ним постель, то… Нет. Сначала я хочу увидеть мужа и основательно поговорить. Когда ослабевают отношения – соперницу поищи, не будь наивной.

– А как у вас с жёнами отношения. Евгений?

– Да по-разному, как и везде.

– Не хочешь говорить?

– Почему же?Врать не буду, повидал не много, но и того, что узнал, хватит на двоих.

– Так мы сейчас вдвоём? – Итая в шутку оглянулась, будто рядом есть кто-то ещё.

– Понимаешь, какая незадача? Так, как у нас сделали, я нигде больше не встречал.

Она очень тонко почувствовала минуту, подхватила:

– Хочется ругнуться? Так ругнись, я не обижусь. Заодно узнаю, как ругаются у вас.

– Не буду. Даже не проси. Впереди у нас, возможно, предстоит совместный вечер…

– И я об этом думаю.

– Потому и не хочется оставлять грязные следы.

– О, как ты умеешь. А что означает имя «Евгений»?

Грузовик свернул с главной дороги, Аверьянов успел разглядеть самоходную телегу, без водителя.

– Здорово! Поговорить бы с хозяином.

– Что тебя удивляет? Хозяин с вечера загрузил товар, наказал помощнику выйти в четыре, к открытию базара. Как товар разошёлся, песнеход развернулся домой.

– Песнеход? Весело живёте. На песнях, что ли, ходит?

– По-другому не умеем. Есть слово не наше, всё никак не запомню…

– Может, программа?

– Точно! Хозяин поёт две обычно, чтобы в обе стороны хватило. Ну, я слышала варианты. «На базар, на базар, отвези-ка ты товар». Сколько вёрст, столько раз и пропел.

Аверьянов поймал волну, не своим голосом подтянул:

– На базаре ни души, так домой и поспеши.

– Такого я ещё не слышала. Может, у вас так снаряжают в дорогу.

– У нас нет песнеходов.

– Бедненькие! А как же без… – До неё стало доходить, что Евгений совсем не отсюда, наверное, вообще с другой планеты. – Значит, у вас на кораблях ходят, слышала я про такое.

– И корабли, и такие грузовики.

Они помолчали, собираясь с мыслями.

– Не нравятся мне грузовики. Воняют сильно, так ещё и хвост непонятный тянется следом. А их этого хвоста выпадают всякие нежити.

Аверьянов насторожился:

– Ты сказала «нежити». Ты их сама видишь?

– А почему нет? Они вываливаются из дыма, такие слабые, но почему-то не уходят с дороги, а кого-то ждут. Или чего-то.

– Им нужен человек, в которого можно заселится. Идёт человек – ругается, на чём свет стоит, значит, выпил лишнего. Вот в такого и лезут, кто контроль над собой потерял.

– Так тварь же насосётся его жизненных сил и станет повелевать человеком.

– Так они и берут власть всюду: толкают наверх своих, получают поддержку. Они же видят друг друга, видят и того, что утратил волю и разум. На них въезжают в большие дома, где решают главные вопросы.

– Начинать войну или отложить? – Итая стала соображать веселее.

– Все вопросы, особенно денежные. Я понятно изъясняюсь?

– Кое-что… Как вы могли допустить до такого?

– А это правило работает лучше других. Стоит развязать войну – идёт смена поколений, а молодым поколениям уже внушают другую историю.

Итая слушала и кивала, что-то решала про себя. Лишь Евгений закончил, сказала:

– Всё, решено. Я мужа забираю домой.

Евгений глянул искоса, сказал – будет видно, а про себя добавил: если отдадут.