Не имей сто рублей...

34. Wanted![10]

Мы подсчитали нашу наличность. Рублей, советских и белорусских, оставалось всего пятьсот сорок восемь. Не густо. Но на билет должно хватить. Было еще около пятидесяти долларов, которые отнюдь не были лишними. Так что с финансовой стороны все обстояло довольно неплохо. Сережа очень хорошо понял намек на больную тетю Машу и закупил немерянное количество всевозможных витаминов, а также настойки элеутерококка и женьшеня. Похоже, что они действительно оказывают некое стимулирующее действие на организм, поскольку не только мои волосики приобрели более-менее пристойный вид, но и у мужчин даже после однократного приема препаратов прозрачность резко понизилась.

Это-то все хорошо, но при одной только мысли о том, что мне снова придется упаковывать гору снаряжения, уже делалось плохо и подступало то самое предынфарктное состояние, от которого меня так упорно спасали в больнице. Но что поделать?

Я в лихорадочном темпе сначала скирдовала вещи, а потом заталкивала в велорюкзаки. Такое впечатление, что снова попала во временную петлю, как тогда возле рынка. Ведь я уже все это проделывала всего-то пару недель назад!

Только тогда мы собирались в самый банальный отпуск, а сейчас нужно было спасать собственные жизни! Тогда у меня была совершенно благополучная семья и, как писали советские пропагандисты, уверенность в завтрашнем дне. Сейчас тоже была своего рода такая же уверенность. А именно в том, что если мы сегодня, сейчас не пошевелимся, то завтрашний день может наступить и без нас.

И поэтому я в бешеном темпе заталкивала все только самое необходимое. Однако его, этого необходимого, снова набиралось более, чем достаточно. Едешь ли ты на один день или на целую неделю, снаряжение практически одно и то же: палатка, спальники, коврики, посуда. Только количество пищи разное. Мы взяли с собой самый необходимый минимум. Но теплые вещи, несмотря на ужасающую жару, тоже приходилось тащить. Если нам удастся вернуться благополучно, то зарабатывать воспаление легких от погоды 97-го вовсе не хотелось. Спасибо, мой ежегодный план по нахождению в больницах и так можно считать перевыполненным!

Я подумала, что если все закончится благополучно, то только при одном слове «поход» меня несколько лет будет основательно передергивать.

Между делом мы с Сережей поймали очередной «глюк». Это стало уже довольно привычным явлением. Снова ничего интересного. Гроза в лесу, сверкают молнии, гремит гром. Так погремело-посверкало минут пять, и все закончилось. Саня, очевидно, свой сеанс просмотрел во сне.

Опыт все-таки сказывался, и уже в начале четвертого все было упаковано. Нам даже удалось немного поспать.

Решили выезжать как можно раньше, поскольку, естественно, в больнице меня уже хватились, и следовало ожидать если не визитов, то настойчивых звонков. То есть звонки по телефону уже были, как только мы вернулись. Но на наше счастье отсутствовал сосед, а мы не брали трубку. А если он вдруг утром перед работой заявится домой и с присущей ему вежливостью примется разговаривать с персоналом больницы? И так проблем наворотили кучу. Как мы сами с ними будем разбираться, когда вернемся из Смоленска? Ума не приложу. А ведь было благое пожелание провести эти дни в Минске как можно незаметнее. Да уж!

В шесть мы были уже на ногах. Глотая завтрак, Сережа включил телевизор, белорусскую программу. Обычно мы редко ее смотрим, но сейчас нас интересовала погода и ситуация с пожарами. Отлично, выпуск новостей. Мы торопливо допивали кофе, не сильно интересуясь трудовыми подвигами своих сограждан и другими событиями, как вдруг прозвучало такое объявление диктора, что я чуть не подавилась.

— Внимание! Вчера из больницы скорой помощи была похищена женщина двадцати восьми лет, Елена Горбачевская, в крайне тяжелом состоянии. Ее приметы: на вид лет двадцать пять (знали бы они, что мне уже тридцать три, подумала я не без гордости), среднего роста, худощавого телосложения. Глаза карие, волосы русые. Была одета в спортивный костюм красно-синего цвета. Ее похищение предположительно связывают с мужчиной лет тридцати, среднего роста, крепкого телосложения. С ним может быть мальчик лет двенадцати. Без срочной медицинской помощи женщине грозит смертельная опасность! Всех, кто видел эту женщину или имеет сведения о ее местонахождении, просим сообщить по телефону… или в ближайшее отделение милиции.

— Ой, мама, это же про тебя?! — первым обрел дар речи Саня.

— А ты еще, оказывается, и похититель женщин! — обернулась я к Сереже. — Что ж ты такую доходягу выкрал, не мог найти что-нибудь получше?

— Ага, ты пошути. А что мы будем делать, когда у каждого постового будет твоя фотография?

— Нет, фотографии у них нет, — уверенно заявил Саня. — Я же мамин паспорт только показал и сразу же забрал.

— А адрес они записали? — допытывался Сережа.

— Вроде да.

— Тогда фотографию могут получить через паспортный стол.

— Ну, это не так скоро. Надеюсь, мы к этому времени будем уже далеко. Тем более, что в спортсменке-велосипедистке даже самый бдительный мент вряд ли заподозрит тяжело больную, которая в любой момент может склеить ласты без медицинской помощи. Только надо поторапливаться. А то того и гляди, гостей дождемся.

Мы уже выкатили велики и почти преодолели ухабы нашего двора, когда к подъезду подъехала патрульная машина. Во время! Хоть в этом повезло, ибо из милиции, куда бы точно в качестве основного подозреваемого отправили бы Сережу, так запросто не убежишь.

Спустя полчаса мы были уже на вокзале. До отхода электрички оставалось двадцать минут, и Сережа уже собрался идти за билетами, когда к нам подошел молоденький сержант милиции. Его аккуратная серо-зеленая форма просто радовала глаз. Тогда, то есть сейчас, в 92-м, стражи порядка еще не носили эту дикую форму камуфляжной раскраски в жуткие синие, черные и белые пятна. Чтобы мусор не был заметен на асфальте, как шутили в народе.

Сержантик вежливо козырнул, представился и спросил:

— Куда вы собираетесь ехать?

— До Молодечно, — честно ответил Сережа. Нет, чтобы соврать что-нибудь про дачу в Боярах! Хотя милиционер и так вряд ли бы поверил, поскольку на дачу с таким багажом не ездят.

— Вы знаете, что в Республике сейчас пожароопасная обстановка, и поэтому выезд в леса закрыт?

— Но нам действительно необходимо попасть в Молодечно, — продолжала я настаивать.

— Ничем не могу помочь. Вам придется отложить ваши дела.

Я с тоской огляделась по сторонам. На вокзале милиции было чуть ли не больше, чем пассажиров. Стояли на перронах и у всех входов. И всех, кто хотя бы чем-то напоминал туристов, заворачивали назад. Ну и дела! Нужно срочно придумывать какой-нибудь другой способ выбраться из города. Пока я лихорадочно соображала, милиционер, отошедший на несколько шагов, вдруг снова вернулся. В руке у него была какая-то бумажка.

— Предъявите ваши документы!

Этого еще только не хватало!

— Послушайте, товарищ сержант, мы разве что-то нарушаем? Мы сейчас отправимся домой!

— Предъявите ваши документы!!! — повторил он с нажимом.

— Но мы не брали их с собой, — залепетала я.

Он мельком снова заглянул в свою бумажку и удовлетворенно кивнул.

— В таком случае вам придется пройти со мной в отделение!

— Зачем это еще? — стал справедливо возмущаться Сережа.

— Для установления ваших личностей, — он был непреклонен, как скала.

Рискуя заработать стойкое косоглазие, я заглянула в его заветную бумажку, и сердце просто оборвалось! Там подробно были описаны те самые приметы, которые диктор только что передавала по телевизору. И даже тот факт, что тяжело больная женщина передвигается не только сама, но и на велосипеде, не смутил доблестного служаку! Мы с Сережей переглянулись, и по моей кислой физиономии он все понял. Как говорится, надо хуже, да нельзя!

Идти с ним в отделение? Ничего хорошего из этого не получится, ибо как же мы сможем объяснить все происшедшее с нами даже не просто посторонним людям, а милиционерам, святой долг которых подозревать всех и каждого, когда сами ничего толком не понимаем? О последствиях просто не хотелось думать.

Удрать от него? Даже бросив велосипеды со всей поклажей, вряд ли удастся это осуществить, потому как тут их, милиционеров, столько, что только стоит ему свистнуть, как все они сбегутся. Бесполезно. Тем более, что в этом случае объяснить хоть что-нибудь будет вообще невозможно.

Мы топтались на месте в нерешительности, а сержант уже поглядывал по сторонам, прикидывая, кого из коллег он может привлечь к задержанию особо опасных преступников.

Ситуация более, чем критическая!

И в этот момент у меня снова возникло то же ощущение, как тогда, на «Динамо». Что я чувствую и воспринимаю иначе. Его сложно с чем-либо сравнить и уж совсем невозможно с чем-то спутать. Я быстро взглянула на Сережу. Естественно, он тоже менялся прямо на глазах. Густые русые кудри выбивались из-под стального шлема, широкую грудь прикрывала такая штука с металлическими пластинами — кажется, нагрудник, а из-под нее свисала почти до середины бедра кольчуга. С пояса свешивался меч в богато инкрустированных ножнах. Он держал за богато убранную уздечку прекрасного вороного коня.

Хорош, право слово!

Саня выглядел куда скромнее. Только грязная холщовая рубаха ниже колен, из-под которой сиротливо торчали босые ножонки. Рядом с ним топталась обычная вислобрюхая крестьянская лошадка. Разглядывать собственную внешность не было времени. Только отметила, что конь у меня замечательный — стройный, серый в яблоки.

Вот он, тот спасительный случай! Я прикинула, что в любом варианте мы вряд ли соответствуем тем приметам, которые указаны в его ориентировке, и пошла в наступление:

— Товарищ сержант! Вы что такое себе позволяете! Вы же пьяны! Доложите номер Вашего отделения, необходимо разобраться с вашим руководством! Надо же, такой молодой, и с самого утра в нетрезвом виде!

Надо сказать, бравый служака очень хорошо воспринимал командный голос. Он, видать, решил, что крыша у него поехала, а тут ему доходчиво, на понятном языке объяснили, что он всего-навсего пьян. Полное, безграничное счастье отразилось на его мальчишеской физиономии.

— Извините, пожалуйста, проходите, я… — залепетал он сбивчиво.

— Смотрите, чтобы это было в последний раз! Вы свободны!

— Есть! — он взял под козырек и вытянулся по стойке «смирно», развернулся, щелкнул каблуками и чуть ли не строевым шагом отправился восвояси.

Ф-фу! Пронесло на этот раз!

Мы разумно решили смотаться от этого обилия милиции как можно быстрее и дальше, только что было делать с конями? Совершенно непонятно. Ездить на них мы все равно не умели. Ни один. Так что дожидаясь обратного превращения, мы просто двигались к ближайшему скверику, ведя скакунов за повод. И при этом старались делать вид, что все так и должно быть, что так модно именно сейчас, летом 92-го, бродить по городу в латах и с дико всхрапывающими конями. А что некоторые из нас босиком и без штанов — так это дело вкуса и не более того.

Я даже успела рассмотреть себя. На мне было одето тонкое холщовое платье, на шее — многочисленные ожерелья из бус и мониста, уши оттягивали тяжелые серьги. Судя по весу, на голове громоздилось что-то вроде кокошника или как там еще эту штуку называют. На ногах были красные сапожки, которые немилосердно жали и вряд ли были снабжены супинаторами для профилактики плоскостопия. Наверное, лет восемьсот назад я должна была считаться просто неотразимой. Этакая «Мисс развалины древнего Минска». Хотя нет, для «Мисс» меня слишком много, килограммов семьдесят пять — восемьдесят. Этакая дородная матрона.

Зато бедный Санька явно тяжело переживал отсутствие обуви и особенно штанов.

Серый в яблоках конь послушно топал за мной, но вдруг повод в руке резко натянулся, чуть не вывернув мне кисть. Совершенно инстинктивно я перехватила его второй рукой, а спустя секунду увидела, что стою, мертвой хваткой вцепившись в руль собственного велосипеда. Который грозит упасть под тяжестью нагруженного багажника.

Я обернулась. Какое счастье! Мои мужчины, равно как и их транспортные средства, приобрели свой привычный вид. По счастью сбитый с толку сержант был уже вне пределов видимости.

Мы остановились возле лавочки и стали обсуждать ситуацию.

— Так, чуть было не влипли, — промолвил Сережа.

— Это уж точно, — добавила я. — Милиции следует избегать, как чумы.

— Это-то понятно, но что же делать дальше? В электричку мы, похоже, не прорвемся.

— Может, стоит попробовать добраться вообще своим ходом? До Молодечно всего-то около 90 километров, меньше дня пути.

— Похоже, ничего другого не остается.

Я достала сигарету. Закурила. В тонком льняном платье, как водится, кармана с сигаретами не было. А интересно, как все мы выглядели в представлении мужчин?

— Ты была просто сущей амазонкой, — отвечал Сережа. — Вся в латах, доспехах, с огромным мечом. И белый конь на поводу. А когда ты наехала на этого бедного сержанта, то ему чуть плохо не стало.

— Похоже, его особенно впечатлил белый конь, — резюмировала я. — В особенности если я угадала, и вчера или сегодня утром он именно на нем и катался. Если, конечно, его восприятие совпадало с твоим.

Правда, на это рассчитывать особо не приходилось, поскольку Саня видел меня вообще монашкой. Сережа был в его представлении странником в рубище и с посохом, а он сам себя даже не разглядел.

Итак, кем мы были, мы разобрались. Неясным оставалось, что же делать.

Не имея определенного плана, мы направились к выезду из города, где начиналась 242-я дорога, соединяющая Минск и Мядель, то есть к финской заправке.

А там нас ожидало очередное разочарование. И даже не пришлось ехать до поста ГАИ, прямо возле заправки стоял патрульный автомобиль, который аккуратно заворачивал назад все машины с прицепами или нагруженными багажниками. А у остальных просто тщательно проверяли документы. Что также никоим образом не входило в наши планы.

И что же прикажете делать, холера ясная?

— Может быть, попробовать объехать по кольцевой? — не очень уверенно предложил Сережа.

— Ага, и с какого же выезда нам удастся выбраться? — засомневалась я.

— Да уж…

И вдруг спасительная мысль посетила мою отшибленную голову.

— Послушай, Сережа, мы же сколько раз вместе с Ириной ездили со станции Масюковщина! Совсем забыли! Вряд ли там будет столько милиции, сколько на вокзале или на дороге.

— Пожалуй, это наш единственный шанс, — согласился муж.

Мы пробирались к заветной станции окольными путями. Нельзя сказать, что огородами, поскольку таковых в Веснянке не наблюдается, но суть остается той же. Через дворы и тротуары мы благополучно добрались до перрона и на всякий случай спрятались в кустиках, дабы не привлекать внимания редких милиционеров, временами прогуливающихся вдоль станции. Тихо-мирно Сережа купил билеты, потратив почти все последние деньги, и нам осталось только подождать полчаса до поезда. Словно охотники, выслеживающие дичь, мы сидели в засаде на поезд. Самая большая сложность состояла в том, чтобы за жалкую минуту, на которую электричка здесь останавливается, втащить вовнутрь себя вместе с велосипедами.

Но, как показал опыт, это оказалось ничуть не сложнее, чем избежать нежелательной встречи со стражами порядка. Мы отделались только грязными пятнами от велосипедной цепи на моих новых штанах. Так что вскоре семейство уже сидело в полупустом по случаю буднего дня салоне, облегченно вздыхало и отдувалось. Этот факт можно было записать в наш актив. Первая часть пути успешно преодолена!

И только сейчас мы заметили, что никакого следа не осталось от нашего утреннего приема препаратов. Волосы снова стали полупрозрачными!

— Интересно, с чем же все-таки связано наше перманентное растаивание? — задала я вопрос из серии риторических.

— Очевидно, что с энергопотерями, — отозвался вопреки ожиданиям Сережа.

— Из-за прорыва информации из прошлого?

— Пожалуй. Но не только. Это — наиболее существенная потеря. Но ведь мы и наши вещи начали «растаивать» еще до всех этих «глюков», — размышлял он. — Похоже, что мы просто оказались без энергетической подпитки.

— То есть ты думаешь, что, выпав из своего времени, мы потеряли способность к энергообмену со всем окружающим миром?

— По крайней мере очень на то похоже.

— И сейчас живем исключительно запасами организма, — продолжала я. — Которые отнюдь не беспредельны.

Я задумалась. Действительно, все живые и неживые существа постоянно обмениваются энергией. Речь, конечно, не идет о так называемых энергетических вампирах, которые паразитируют на энергии других людей. Просто каждый замечал, что в хорошую солнечную погоду самочувствие улучшается, что в лесу или на берегу моря сил становится значительно больше, что после общения с животными успокаивается нервная система. И это — абсолютно нормально, это просто взаимодействие различных организмов. И не только организмов, а целых систем.

И вот мы оказались выброшенными из этой системы взаимодействия, стали «чужаками» в своем собственном доме. А чужое в здоровом организме всегда отторгается, обрекается на гибель.

— Выходит, нам грозит не только опасность того, что «дырка» закроется, но и еще одна, — высказалась я вслух. — Что мы, оставшись без взаимодействия с нашим миром, без его подпитки можем сами по себе погибнуть, несмотря на то, сколько еще просуществует «дырка»!

— К сожалению, ты, кажется, права, — задумчиво ответил Сережа. Как говорится, если не сгорим, так утоним.

— Ну, нет! Это уж дудки! — встрял Саня. — Мы обязательно проберемся обратно!

Конечно проберемся! Если не ради себя, так ради него.

…подумаешь, исчезнут несколько примитивных существ, потеряв свою физическую сущность и жалкую ментальную оболочку. Вряд ли они даже способны осознать, что с ними произошло. Да и какая разница, способны или нет? Его это никоим образом не волновало.

Нет, он не был тем, что принято называть воплощением зла. Это понятие было ему просто не ведомо. Как и абстрактная категория добра. Нельзя сказать, что он не испытывал вообще никаких эмоций. Например, зависимость от времени была способна довести его до отчаяния. Снова вспомнив об этом, он даже словно передернулся, выбросив во временной коридор ощутимую порцию энергии.

Но это были эмоции, непосредственно связанные с самим фактом его существования. Он, всю свою долгую жизнь проведший в одиноком созерцании, просто не способен был даже подумать о ком-нибудь другом, сопоставить свои поступки с восприятием иных существ. Его совершенно не интересовали ни факты из их жизни, ни их восприятие его самого. Никто и ничто, кроме него.

Он не был самовлюбленным нарциссом. Просто все ценности, которые у него были. заключались лишь в его собственном восприятии, в возможности проводить годы и века в созерцании Вселенной. А по сравнению с этим фактом ничто не имело значения.

А для того, чтобы снова отдаться созерцанию, ему необходимо было восстановить поврежденные функции физической оболочки.

И он с удвоенной силой углубился в прошлое.

Очень прискорбно, что он не мог выйти на происшествия, случившиеся с ним в другие сезоны планеты. Потому что он не раз находил осколки информации, которые говорили ему, что подобные повреждения с ним случались неоднократно. И не так уж сложно было их устранить. Но это, как правило, происходило в другие сезоны. И потому не оставалось ничего другого, как все больше углубляться в прошлое, чтобы найти те необходимые данные.

Попутно ему попалась другая полезная информация. Оказывается, он может, даже не обладая нужной информацией, собирать и накапливать энергию в своей частично поврежденной оболочке. Тогда, добыв нужные данные, он сможет сразу же воспользоваться накопленной энергией и восстановить свою структуру.

И из всех произошедших в аналогичный сезон событий, которые он уже вспомнил, словно из открытых источников, по временному коридору потекла энергия, наполняя его физическую структуру…