Не имей сто рублей...

50. Все самое интересное — без меня

Удивительно, но меня услышали. Естественно, не столько мои вопли, сколько то, что за ними непосредственно последовало, то есть пулеметную очередь. Ну, а поскольку это все-таки был не обоз хозяйственного взвода, а подразделение разведчиков, то даже той пары минут форы, которую дала моя дурацкая выходка, им было достаточно. Как говорится, на войне, как на войне. Тем более, что Бартон уже давным-давно посадил Кругалевича на самолет и вернулся обратно, а, следовательно, непосредственно сам руководил обороной.

В общем, бой продолжался не больше получаса. Оборона лагеря, оказывается, была с самого начала организована по всем правилам военного искусства, неведомым мне, сугубо штатскому человеку. То есть в положенных местах имели место быть замаскированные пулеметные гнезда и прочие укрепления. Так что после того, как Петренко подорвал гранатой гусеницу танка, остальное было делом техники. Грязненькие немецкие солдатики были частью перебиты, частью захвачены в плен.

Правда, досталось и нашим. Этот сволочной танк все-таки успел пару раз стрельнуть, пока Петренко с ним не разделался. В общем, двое солдат были убиты, несколько человек были ранены, и в числе них — Бартон, которому снарядный осколок угодил в правую руку, в предплечье.

Ну, спустя некоторое время с немцами разобрались, санитары перевязывали раненых, после чего дошла очередь и до меня. Саньку достали из блиндажа, куда заботливый Петренко засунул его при первых же признаках тревоги, и Бартон стал выспрашивать ребенка обо мне.

— Не знаю, — честно ответил сын. — Она пошла погулять куда-то в сторону озера.

— Давно?

— Порядком. Практически сразу, как только Вы повезли «Портного».

Сложить два плюс два для Бартона особой проблемы не представляло. Он и до этого никак не мог понять, с чего же это фашисты вдруг так демаскировали себя преждевременной стрельбой. А тут все становилось на свои места. Он вскочил в «Виллис» и помчался в сторону озера, буквально через полкилометра наткнувшись на распростертый в пыли мой труп. Точнее, не труп, но тело, по своему состоянию стремительно приближающееся к этому статусу.

Это только в кино девушка, подстреленная коварным врагом, этак красиво и изящно падает и мертвая выглядит порой значительно интереснее живой, а раненая вообще является пределом сексапильности. Но все это не про меня. Уж падать, так падать, и я зарылась фейсом прямо в дорожную пыль, которая старательно облепила мою вспотевшую физиономию, забилась в рот, в волосы и вообще везде, куда только можно. При этом было непонятно, от чего я «загиндююсь» быстрее — от дырок, которые в количестве трех штук навылет крупного калибра понаделали во мне проклятые фрицы, или от удушья родной белорусской пылью. Одним словом, героини из меня явно не вышло. Вся жалкая, извазюканная, окровавленная, я валялась в грязи возле дороги.

И тем не менее Бартон с помощью водителя и доктора выковырял меня оттуда и уже стал грузить в «Виллис», когда на горизонте появился Сережа с еще тремя бойцами, которые на импровизированных носилках тащили раненого Коновалова и еще одного солдата.

Сережка метнулся к машине, отпихнул в сторону Бартона и только и смог прошептать:

— Аленушка…

Пыльный, окровавленный Бартон с перевязанной рукой пристально смотрел некоторое время на не менее пыльного и грязного, но, по счастью, целого и невредимого Сережу, а потом сказал:

— Прости, браток! Не уберег я ее! Кто ж знал…

— Причем тут ты, — ответил тот.

— Она всех нас пыталась предупредить. Василевич слышал, как она кричала. Ну, и очередь эта. А ведь могла притаиться, переждать!

— Она? — Сережа с сомнением покачал головой. — Она с бандитами один на один разбиралась, а ты говоришь: «Притаиться».

Сережа нежно обтирал мокрым носовым платком мою грязную физиономию.

— Врач говорит, что кроме правого легкого другие важные органы не задеты, но кровотечение сильное, так что шансов на самом деле немного. Разве что энергия этой самой «дырки» поможет. К тому же подходит время вашего перехода, так что поспеши. Мы вас вместе со всеми вещами отвезем на «Виллисе».

— Хорошо, спасибо, — кивнул Сережа.

— А что у вас там произошло? — спросил полковник.

— Да я и сам толком не понял. Мы обнаружили еще один временной «участок», который не заметили раньше, и решили туда отправиться. Коновалов еще с одним человеком остался, а все остальные вместе со мной пошли. Пока переходили, то было какое-то странное ощущение, что в этой «дырке» мы не одни. Вообще-то там что хочешь может привидеться, но чтобы так сильно, явственно! В общем, как только мы вышли на смежном «участке», то решили его обследовать на всякий случай. И на другой стороне поляны обнаружили свежие следы гусениц, которые уходили в туман! Мы быстрей рванули обратно, да тут уже все было кончено. Они оба лежали раненые, а немцы умчались вперед. В общем, получается, что мы в пространстве шли с ними в одном направлении, практически друг за дружкой, но в противоположном — во времени. Вот так и разминулись. Ну, забрали мы раненых и двинулись в лагерь. А тут такое…

В страшной спешке побросали в машину наши велики, рюкзаки и отдельно взятые трупы в моем лице, запихали перепуганного ребенка, который мужественно сдерживался, чтобы не зареветь, и отправились снова в сторону озера.

До перехода оставалось две минуты. С помощью умельцев все три велосипеда были так удачно связаны между собой, что их мог уволочь один Санька. Сережа взял меня на руки. Последние секунды….

— Послушай, Сергей! — заговорил Бартон. Ты прости меня, если сможешь. Ну, что вот так влюбился в твою жену. Я вот что хочу сказать. Береги ее, она ведь очень тебя любит!

— Да, конечно, — почти механически ответил тот.

— Прощай! И спасибо. За все спасибо!

— Да чего уж, — засмущался Сережа, даже улыбнулся. — Хороший ты мужик, полковник! Жаль, толком не знал тебя раньше, так, как Алена. Прощай!

Он кивнул Сане, тот поволок велосипеды через туман, и сам отправился вслед за ним. И уже когда почти сомкнулись за ним голубоватые хлопья, долетело до его слуха:

— Слышишь, береги!