Не имей сто рублей...

40. Назвался клизмой — полезай в анус!

Вскоре после ужина мы были приглашены в штабную палатку.

Крепкий чай был разлит в огромные полулитровые солдатские кружки, от которых я успела отвыкнуть за то время, которое прошло с тех пор, как я была в стройотряде. Его, то есть чая, запах смешивался с ароматом трубочного табака Бартона и дымом моих сигарет.

— Нам очень нужна Ваша помощь, — неожиданно начал полковник. — Дело в том, что у нас творятся совершенно странные и непонятные вещи, и если вы сможете пролить на них свет, то спасете не одну жизнь.

Вот это да! А ведь это мы хотели просить его о помощи!

Между тем он продолжал:

— Война близится к своему завершению, и мы успешно гоним врага на запад, в его логово. Но вдруг обнаруживается, что на территории, занятой нашими войсками, происходит что-то совершенно необъяснимое. Почти открыто действует хорошо вооруженная механизированная группировка врага, которая по-видимому пытается прорваться к своим, но никак не может догнать линию фронта.

И с другой стороны, пропадает человек, который держал в своих руках всю нашу разведывательную сеть в Польше. Имея особо ценную информацию, объем которой не позволял передать ее по рации, он пошел навстречу линии фронта. Неделю назад от «Портного», это его позывной, была получена последняя радиограмма, в которой он назначал встречу именно в этом квадрате. Но с тех пор — как в воду канул! И если его перехватили немцы, последствия даже страшно себе представить. А с другой стороны, эта немецкая группировка, которая насчитывала несколько единиц бронетехники и два-три взвода живой силы, вдруг тоже словно сквозь землю провалилась! Мы рыщем по окрестным лесам уже неделю, осмотрели и обнюхали каждый кустик по несколько раз, но все без толку. Быть может, эти странные исчезновения как-то связаны с этой «дырой» во времени? Просто найти какое-то другое объяснение я уже не в состоянии. Поэтому не откажите в любезности, расскажите, пожалуйста, все, связанное с этой «дырой» и туманом максимально подробно!

Кажется, теперь понятно, чего так вызверились на нас сначала лейтенант Коновалов со своим Петренко, а вслед за ними и Черноиваненко!

Мы с радостью принялись выполнять его просьбу, поведали не только о собственных приключениях, включая последнюю «короткометражку», но и рассказали Легенду Черного озера и историю о пропавшем мужике тетки Антонины.

— Видите ли, мы с женой оба — физики, люди далекие от мистики и предрассудков, — закончил Сережа коллективный рассказ. — Но, к сожалению, реально объяснить происходящее мы не в силах. Ни саму природу этого явления, ни вызванные им эффекты типа коллективных галлюцинаций и смены образов. Кстати, если вдруг увидите, что мы в кого-нибудь превращаемся, не спешите открывать огонь! Это не на долго.

Бартон задумался, попыхивая трубкой.

А Сережа добавил:

— Я все-таки лейтенант запаса, какой никакой, а военный. И поэтому мне кажется, что стоило бы поставить вокруг этого дурацкого тумана пост круглосуточного наблюдения. В особенности если предположить, что не только разведчик, но и немцы тоже провалились в эту дыру и теоретически могут в любой момент вернуться и ударить с тыла.

— Безусловно, как только вы были обнаружены, мы поставили возле озера часового. Только мы не можем просто так сидеть и ждать, когда кто-либо появится обратно. Разведданные нам необходимы, как воздух. Без них напрасно гибнут тысячи наших солдат!

— А если попробовать исследовать этот туман? — влезла я в разговор. — То есть отправить туда небольшую, но хорошо оснащенную экспедицию? Возможно, она сможет определить некоторые закономерности, и прояснится задача по поиску пропавшего разведчика. А заодно и мы сможем понять, как же нам вернуться в свой родной 97-й год.

— Очень хорошо! — поддержал меня Бартон. — Именно так и поступим! Надеюсь, вы примете самое активное участие в подготовке и проведении этой экспедиции?

Сказать, что при этих словах у меня мгновенно испортилось настроение, так это то же самое, что вообще промолчать. Поскольку по спине прогалопировал табун мурашек, донеся предательскую дрожь до самых кончиков пальцев. Плохо становилось при одной только мысли, что придется не раз, не два, а значительно больше снова соваться в этот зыбкий, предательский туман, снова полагаться на случай, который неизвестно куда выбросит нас. Мне достаточно было мимолетного взгляда на мгновенно прокисшую Сережину физиономию, чтобы убедиться, что он придерживается аналогичного мнения.

Но что же делать? Чем назвался, туда, как говорится, и полезай. Тем более это — действительно единственная реальная возможность разобраться в происходящем.

Тяжко и глубоко вздохнув, я выдавила:

— Что ж, мы согласны.

— Прекрасно, — отозвался полковник. — Тогда сейчас — всем отдыхать, а завтра с утра начнем подготовку.

На ночевку нас определили в отдельную землянку, где мы разместились с несравненно большим комфортом, чем в палатке. Пока Сережа с Саней перетаскивали вещи, мы с Бартоном присели покурить.

— Расскажите, Лена, что-нибудь из того, что будет потом, после войны. Я понимаю, вроде бы неловко спрашивать о будущем, но ведь все-таки так интересно! Судя по тому, что мы с Вами познакомились только в 1978-м году, я успешно дожил до старости. Ведь так?

— Безусловно, — ответила я. Только как же помягче не сказать ему, в каком именно году он умрет? — По крайней мере, в том году, из которого мы прибыли сюда, то есть в сейчас, Вы живы и относительно здоровы.

— Значит, в Вашем родном 97-м меня уже нет, — он даже не спросил, просто констатировал факт. А я еще думала перехитрить его, профессионального разведчика! — Что ж, и это неплохо. Правда, сейчас в такое верится с трудом. Война все-таки. В любой момент убить могут.

— Не убьют, — довольно грубо возразила я, стараясь если не побороть, то хотя бы спрятать смущение. — Доживете до глубокой старости, все верно. Только берегите правую руку. Где-то в конце войны Вас ранило осколком и даже перебило нервы, так что стрелять вы больше сами не могли, только тренировали. А вот когда точно это произошло — не спрашивайте, я действительно не знаю.

Он помолчал, пуская кольца дыма к сосновым ветвям, чернеющим на фоне закатного неба.

— А все же интересно, что за жизнь будет спустя лет сорок-пятьдесят? Наступит коммунизм или как?

— Именно что или как, — пробурчала я.

Ну что прикажете делать, как рассказать человеку, ежеминутно рискующему жизнью, что те идеалы, за которые он сражается, не то, чтобы даже будут растоптаны, а попросту окажутся мифом, миражом, за которым, словно усталые путники в пустыне, шли и гибли тысячи и миллионы людей. Что та победа, которую он уже предвкушает, будет оплачена невиданной в истории человечества ценой уничтоженных жизней, а в итоге спустя несколько десятилетий победители будут влачить жалкое существование и завидовать побежденным, немцам. Пиррова победа!

Да разве только в этом дело?

Как объяснить, что изначально направление движения было выбрано неверно, что для того, чтобы достигнуть минимальных успехов и оправдать его, направления, выбор, приходилось идти на такие человеческие жертвы, по сравнению с которыми просто меркнут страшные военные потери? Как объяснить это полковнику Красной армии, коммунисту? А соврать не получится, это я уже пробовала.

А ведь и отмолчаться не удастся! Вон как смотрит, даже про трубку свою забыл!

Придется рассказывать. Как говорится, назвался.., туда тебе и дорога!

— Я, наверное, Вас сильно разочарую. Видите ли, Сергей Авраамьевич, на самом деле все сложилось несколько иначе, чем считали классики марксизма. Точнее, совсем даже наоборот. Но я, пожалуй, по порядку. Война закончится 9 мая 45 года, то есть меньше, чем через год. В Берлине. После войны Германия будет разделена, а в 48-м в Советском Союзе повторится 37-й год. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, — коротко кивнул он.

— Все это закончится только в 53-м со смертью… — я замялась, не зная, как поделикатнее назвать вождя всех времен и народов.

— Я понял.

Ну просто удовольствие с ним разговаривать! А я ведь ожидала чего угодно, вплоть о политинформации и воспитательной беседы. Только вот несмотря на стрелковое самообладание, слишком уж часто он затягивается. Мужественный человек, нечего сказать! Интересно, как бы я держалась, если бы мой мир рухнул в одночасье?

Совершенно фигово, подумала я, вспомнив тот разговор с Сережей на берегу озера. И снова замерзшую ледышку сердца будто скребнуло когтем боли.

— Ну а дальше?

— Что? А, простите, задумалась. Дальше… Дальше было много хорошего, но и ерунды всякой хватало. Самыми первыми запустили спутник в космос, наш космонавт тоже был первым. Наука, особенно физика, получила просто огромный подъем. Но зато практически все люди были вынуждены думать и чувствовать одинаково, детерминировалось все: от того, какую слушать музыку, какую носить одежду до того, какие анекдоты рассказывать в кругу друзей.

В 70-е уже совершенно сформировался новый правящий класс — партийно-государственная элита. Умненькие мальчики, которые рано соображали, что к чему, начинали свою деятельность еще в комсомоле. Они успешно пропускали мимо ушей всю официальную пропаганду, четко расставляли точечки над «І» и аккуратненько блюли собственные интересы. Это было не сложно, поскольку реальная работа в большинстве случаев была совершенно не нужна, требовалась лишь успешная своевременная отчетность на бумаге.

Это была игра. Но не для детей, а для молодежи и взрослых. Такой человек мог думать себе все, что угодно, но должен был вести себя в соответствии с правилами этой игры. То есть в ней побеждали исключительно те, у кого по команде, в нужный момент в глазах загорался огонь молодого строителя коммунизма, из груди рвался пламень интернационализма и борьбы за мир. При этом в «своей» компании подобная «золотая» молодежь отрывалась так, как «хиппарям» и «битникам» даже и не снилось.

— Кто такие «хиппари» и «битники»?

— Неформальные течения среди молодежи. Так вот, через комсомол, а потом и через партию, совершенно запросто было сделать стремительную карьеру, даже обладая совершенно средненькими способностями. Причем в каком угодно виде деятельности: в армии, в науке, в искусстве. Пожалуй, только в спорте партийное сознание не могло заменить Его Величество Результат.

Я глубоко затянулась и продолжила:

— Ну, а потом эти ребятки-комсомолисты становились партийными функционерами, самые удачливые пробивались в руководители различного ранга. Причем далеко не всегда нужно было уметь руководить, организовывать работу, принимать решения. Зачастую было достаточно своевременных рапортов «наверх» и организации показательных мероприятий.

Некоторые, конечно, не так сразу соображали. Тем приходилось сперва в армии отслужить, там вступить в партию, ну а дальше — по накатанному сценарию.

Получив власть, никто добровольно с нею не расставался, пристраивали к «кормушке» детишек, внуков, да и сами до самой смерти цеплялись за кресло и телефон-«вертушку». В начале восьмидесятых страну вообще постигло какое-то бедствие: напал мор на Генсеков. 82-й, 83-й, 84-й — по Генсеку в год! До анекдотов доходило.

А в 85-м началась так называемая перестройка. Объявили на всю страну гласность и демократию, стали разоблачать всех подряд, бороться с пьянством. А под это дело одним махом с коммунистическим порывом выкорчевали элитные виноградные лозы. Весело было, страх! Безалкогольные свадьбы стали делом обычным, хорошо, хоть мы с Сережей успели пожениться до этого маразма.

Зато разрешили предпринимательскую деятельность. То есть то, за что еще год назад можно было угодить в тюрьму, приветствовалось и поощрялось. Причем в первых рядах новоиспеченных предпринимателей были все те же лица — бывшие комсомольские и партийные работники или же их венценосные отпрыски. Ну, а поскольку правовая база не была к этому готова, то буквально через несколько лет самым выгодным видом бизнеса стал криминальный. А в 91-м году вообще Советский Союз перестал существовать.

— Как это?

— Очень просто. Был один такой товарищ, тоже, между прочим, бывший коммунист. Был в свое время секретарем обкома. Так вот, захотелось ему власти. И стал он разоблачать тогдашнего Президента Советского Союза, того самого, что перестройку устроил. Что де тут не так, да там не эдак. Ну, и крепко они поссорились на этой почве. И тогдашний Президент отправил своего оппонента работать начальником Госстроя. Мол, если ты такой умный, так обеспечь жителей страны квартирами, которые я им пообещал. Но в планы того, второго, это никак не входило. Очень уж ему властвовать хотелось. Вот на волне всеобщего недовольства, голодухи и продуктов по карточкам, как в войну, он и вылез. Стал Президентом России. А зачем же ему тогда уже был тот, перестроечный, в качестве начальника над головой? Ну, собрался он с такими же двумя деятелями из Украины и нашей Белоруссии, которым тоже смерть как хотелось порулить, приехали все трое в Беловежскую пущу, выпили там для храбрости, да и упразднили нафиг весь этот Союз.

— Да-а-а! — протянул Бартон. — Ну, а сама жизнь, как?

— Так и не знаю толком, что Вам ответить. С одной стороны, я ни за что не хотела бы возвращения коммунистических времен с их промывкой мозгов и жизнью строем. А с другой стороны, такой человек, как мой муж, кандидат наук, ведущий научный сотрудник, был бы в те времена обеспечен всем, что нужно: машиной, квартирой. А сейчас так и живем в «коммуналке». Хотя теперь жить гораздо интереснее. Да и возможностей больше. Только, может быть, мы или невезучие такие, или просто не сориентировались в этой кутерьме. Не знаю. Только в любом случае выбора особого нет — какое время нам досталось, в таком и живем.

— А если воспользоваться этой «дыркой»?

— Ничего не получится. Мы же рассказывали Вам, как стали «растаивать» в 92-м году. Если вовремя не уберемся отсюда, боюсь, повторится то же самое. Похоже, мы как-то связаны с энергией своего «родного» времени. Да и что искать лучшее время? Мы приходим на этот свет в то время и в то место, которое определено для нас свыше. Можно и нужно, конечно, пытаться что-то изменить. Но именно изменить, в себе ли, в окружающем ли мире, а не убегать. В другое время, в другую страну — это уже не так важно.

Мы еще некоторое время сидели молча. Бартон переваривал полученную от меня информацию, а я просто любовалась звездами, когда меня позвал Сережа.

— И в самом деле, давно уже спать пора — спохватился полковник. — Извините, что задержал Вас, спокойной ночи!

…он осознал, что, несмотря на сородичей, живущих на этой же планете, он всегда был и будет дико, безумно, фантастически, отчаянно одинок.. От этой мысли он ощутил такой всепоглощающий ужас, которого не испытывал никогда за свою более чем длительную жизнь. Один, совершенно один! И никому нет дела, ни одному существу во Вселенной, что ему снова пришлось активизироваться, а это значит, что его физическая структура снова подверглась нешуточной опасности, граничащей с уничтожением. Но ни у кого не возникнет и слабой тени тех эмоций, которые испытывают местные разумные. Тот его предок, ужасное, монстрозное создание, проживающее на другой половине планеты, давным-давно и думать забыл о том, что у него есть какой-то там потомок.. Ничего, кроме пустоты и безразличия холодного межзвездного вакуума не чувствовалось в его сознании в моменты одновременной активизации.

И тут он понял, что даже больше, чем тому детенышу разумных, о котором так переживали взрослые особи, он завидует именно им, взрослым!

Он подумал, что испытывать эмоции такой силы и чистоты в отношении другого существа — это счастье, с которым может сравниться лишь бесконечное созерцание бесконечной Вселенной. Но сейчас даже привычные мысли не радовали, даже предвкушение скорого завершения периода вынужденной активизации не доставляло удовлетворения. Впервые в жизни он испытывал сильнейшую потребность заботиться, охранять, жертвовать собой ради другого существа. Это было так странно и ново для него, что поначалу даже испугало.

Он лихорадочно углубился во временной тоннель, надеясь там, в прошлом, отыскать информацию о таких вот эмоциях. Но, чем больше он углублялся, тем отчетливее понимал, что это — напрасно, ибо в его жизни подобного никогда еще не было.

И вот он впервые в жизни не знал, что ему делать. Странность его состояния усугублялась тем, что его могучее сознание стало как бы раздваиваться. Не так привычно, как это происходило раньше, когда каждая его часть вполне существовала самостоятельно и успешно решала поставленные перед ней задачи.

Нет, это было совершенно другое ощущение. Как будто каждая частичка сознания, каждый мельчайший элемент памяти дублировались. Один за другим. И эти уже скопированные частички его личности сливались, складывались словно бы в какой-то отдельный сгусток, в который также перетекала большая часть энергии из тоннеля.

Он совершенно растерялся. И только мог молча наблюдать за происходящим. Он даже отключился от восприятия окружающего мира, всех этих временных «бусинок», настолько его поглотил этот странный, непонятный процесс, происходящий с ним самим. И вдруг в его полупарализованном сознании словно бы сама по себе возникла некая информация. Она пришла к нему не из какого-либо прежнего периода его активности. Нет, откуда-то из более ранних времен, когда он еще не осознавал себя отдельным существом. Это было что-то вроде памяти рода. И сейчас она, память рода, сообщила ему, что в его структуре зреет новое существо, которое, прежде, чем стать самостоятельным, скопирует и унаследует весь Опыт Рода, а в его числе память и опыт его, Непосредственного Предка…