Не развод, а война

Глава 29: Я не умею прощать

За окном кухни уже глубокий вечер. Горят только фонари, отбрасывая тусклые блики на подоконник, а наши тени растягиваются по стенам — длинные, усталые, как и наши недоразборки и споры, эта чертовщина, которую мы называем войной друг с другом.

Мы сидим за этим проклятым кухонным столом уже который час подряд. Руслан напротив меня, его лицо осунувшееся, глаза красные — не спал, также как и я.

Его последнее предложение о втором шансе висит между нами, как граната с выдернутой чекой. Я боюсь до неё дотронуться, но и оставить так нельзя. Время тянется, как резиновое, а мир между нами настолько зыбок, что кажется — ещё слово, и он взорвётся. Но в его глазах — не уверенность, а мольба, и это пугает меня больше всего.

— Злата, — его голос хрипловатый от усталости. — Ты даже не отвечаешь. Хотя бы скажи "нет", если решила.

Я смотрю на свои руки, сжимающие чашку с остывшим кофе. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Господи, как же я устала от этих мыслей в голове, которые крутятся, как белка в колесе.

— Я не умею прощать, — наконец произношу я, и голос мой звучит странно — ни сердито, ни грустно, просто констатирую факт. — Особенно такие вещи. Ты публично унизил меня, пытался отнять студию, довёл до истерики, заставил ненавидеть. Как это простить?

Руслан кивает, будто ожидал именно этого.

— Не знаю, — честно отвечает он. — Может быть, не нужно прощать. Может быть, нужно просто попробовать забыть и начать заново.

— Забыть нельзя. — Я качаю головой. — Это часть нашей истории. Самая болезненная, но часть.

— Тогда что ты предлагаешь?

Я резко встаю, стул скрипит по полу. Не могу больше сидеть, мне нужно двигаться, думать на ходу. Подхожу к окну, упираюсь ладонями в подоконник. На улице проезжает скорая помощь, сверкая мигалкой и завывая сиреной — жизнь идёт своим чередом, а у нас тут развалины семьи разобраны по косточкам.

— Я не знаю, что предлагаю, — говорю я в окно, не оборачиваясь. — Мой мозг уже перегорел.

Слышу, как Руслан встаёт, подходит ко мне. Останавливается рядом, но не касается. Мудрый — знает, что я взорвусь от любого прикосновения сейчас.

— А если я опять испугаюсь близости? — продолжаю я, не глядя на него. — Если опять решу, что лучше разойтись? Я не переживу второй раз такое предательство.

— Тогда виноват буду только я. И никаких претензий к тебе.

Я поворачиваюсь к нему лицом. Он стоит так близко, что видны маленькие морщинки у глаз, которые появились за эти месяцы нашей войны.

— Этого мало. — Мой голос становится жестче. — Мне нужны гарантии.

— Какие гарантии может дать человек, который уже один раз сломал все обещания?

И вот она — правда без прикрас. Никаких гарантий нет и быть не может. Есть только риск — огромный, болезненный, но дающий шанс на счастье. Или на новое разочарование, которое добьёт окончательно.

— Я боюсь, — произношу я тихо, почти шёпотом. — Боюсь поверить тебе и снова получить удар в спину.

— Злата, я понимаю...

— Ничего ты не понимаешь! — взрываюсь я, отступая от него. — Ты не понимаешь, каково это — жить двенадцать лет с человеком и вдруг узнать, что четыре года из них он тебя не любил! Притворялся каждый день, каждую ночь, каждое утро!

Руслан вздрагивает, будто я ударила его.

— Я не притворялся каждый день...

— Да заткнись ты уже со своими оправданиями! — кричу я. — Ты думаешь, от того, что это было не каждый день, мне легче? Ты думаешь, если ты меня любил через день, то я должна тебе благодарности петь?

Иду к плите, включаю чайник. Руки трясутся, чёрт побери. Надо что-то делать, иначе я начну крушить посуду. А у нас уже и так осколков хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Злата, остановись.

— Не говори мне, что делать! — поворачиваюсь я к нему. — Я месяцами останавливалась! Молчала, когда ты меня унижал! Терпела, когда ты пытался отнять у меня единственное, что у меня есть — мою студию! А теперь ты приходишь и говоришь "давай начнем заново", как будто можно взять и стереть всё к чертовой матери!

Чайник свистит, но я не обращаю внимания. Руслан подходит, выключает газ.

— Я не прошу стереть. Я прошу попробовать жить с этим, но по-другому.

— А если у тебя опять случится кризис среднего возраста? — сарказм режет мне горло изнутри. — Если опять захочется доказать себе, что ты ещё "тот самый", и начнёшь валить всё на обстоятельства? Или ты уже придумал новую отговорку — "я не такой, каким ты меня сделала"? Может, сразу напишешь инструкцию, как правильно любить Руслана Громова, чтобы не разочаровываться?

— Злата, я же объяснил тебе про Виолетту...

— Объяснил! — смеюсь я зло. — Ну да, ты просто консультировался с архитектором о доме! А то, что она молодая и красивая — чистое совпадение!

— Между нами ничего не было, что действительно имело бы значение!

— А если бы я тебе не устроила скандал? Если бы смолчала и сделала вид, что не знаю? Что тогда было бы?

Руслан молчит, и этого молчания достаточно. Я читаю ответ в его глазах.

— Вот именно, — киваю я. — Ты бы позволил себе пойти дальше. Потому что у тебя никогда не было границ, когда дело касается других людей.

— Это не так...

— Это именно так! — перебиваю его я. — Ты привык брать, что хочешь, и не думать о последствиях. Захотел развестись — заявил об этом перед гостями. Захотел отнять студию — купил её. Захотел вернуться — пришёл с красивыми словами о втором шансе.

Я отхожу от него к столу, опираюсь руками о столешницу. Голова кружится от этих споров, эмоций, от того, что уже долго не спала.

— А я что во всей этой истории? — продолжаю я тише, но не менее жёстко. — Я просто декорация в твоей жизни? То, что можно отодвинуть, когда мешает, и придвинуть обратно, когда понадобится?

— Ты не декорация. Ты моя жена.

— Была женой. — Поправляю я. — Теперь я уже и не знаю, кто я тебе.

Руслан обходит стол, встает напротив. Его лицо измученное, но в глазах что-то новое — не отчаяние, не злость. Решимость, что ли.

— Ты женщина, которую я люблю. Несмотря на всю ту дичь, которую я натворил.

— Любишь? — усмехаюсь я горько. — А четыре года назад тоже любил?

— Я боялся...

— Всё ты боялся! — взрываюсь я снова. — Боялся близости, боялся ответственности, боялся показаться слабым! А я что, по-твоему, не боялась? Я не боялась рожать? Не боялась менять всю свою жизнь ради семьи?

Руслан пытается что-то сказать, но я не даю ему.

— Я боялась каждый день! Боялась быть плохой матерью, боялась располнеть и стать тебе неинтересной, боялась потерять себя в материнстве! Но я не убегала от тебя! Я не искала утешения на стороне!

— Злата, пожалуйста...

— Не "пожалуйстай" мне! — Голос дрожит от ярости и боли. — Ты хочешь второй шанс? А где был мой второй шанс, когда я пыталась до тебя достучаться? Когда просила больше внимания, больше близости?

Вспоминаю те разговоры, когда я пыталась объяснить ему, что чувствую себя одинокой в нашем браке. Как он отмахивался, говорил, что у него много работы, что не до сантиментов.

— Я тогда не понимал...

— Не понимал или не хотел понимать? — перебиваю я. — Потому что понимать было неудобно, да? Проще закрыть глаза, засунуть голову в песок и притворяться, что ты не виноват. А ещё проще — свалить всё на меня, как обычно. Ты же мастер находить оправдания, когда речь идёт о твоей ответственности.

Руслан опускает голову, и я вижу, что попала в цель. Да, ему было проще игнорировать проблемы, чем решать их.

— Мне нужно время подумать, — говорю я, в конце концов, когда злость немного отпускает и накатывает усталость.

— Сколько угодно. Я никуда не денусь.

Я смотрю на него внимательно. В его словах нет прежней самоуверенности. Есть что-то... смиренное, что ли. Как будто он действительно готов ждать, сколько потребуется.

Но время — не решение. Сколько бы я ни думала, ситуация не изменится. Нужно либо рискнуть, либо поставить окончательную точку в наших отношениях. И я знаю это, как знаю, что завтра снова взойдет солнце.

Выхожу из кухни. Останавливаюсь, прислоняюсь спиной к стене, чтобы подумать.

Господи, сколько можно метаться между "да" и "нет"? Сколько можно бояться сделать неправильный выбор? Я уже наделала столько ошибок в этой войне между нами. Может, пора сделать ошибку в другую сторону?

— Боюсь, — шепчу я в пустоту коридора, зная, что он услышит.

— И я боюсь, — отвечает Руслан из кухни, его голос доносится тихо, но отчетливо. — Но ещё больше боюсь потерять тебя навсегда.

Его слова повисают в воздухе.

Возвращаюсь в кухню. Руслан стоит у стола и смотрит в окно. Профиль напряженный, челюсть сжата. Вот так он выглядел, когда я впервые увидела его на той выставке тринадцать лет назад. Только тогда в его глазах была уверенность, а сейчас — одна сплошная растерянность.

— Ты действительно готов ждать? — спрашиваю я, садясь обратно за стол.

— Да. — Поворачивается он ко мне. — Хоть год, хоть два.

— А если я так и не смогу тебе поверить?

— Тогда я это приму.

Я смотрю на него внимательно, ищу подвох. Всю нашу семейную жизнь он был нетерпеливым, требовательным. Хотел всё и сразу. А сейчас готов ждать?

— Ты изменился, — констатирую я.

— Война меняет людей. — Садится он напротив. — Наша война изменила меня.

— В лучшую или худшую сторону?

Руслан задумывается, потирает лоб.

— Не знаю. Я стал честнее, это точно. Раньше мог себе врать, что всё хорошо, когда всё летело к чёрту. Теперь не могу.

— А ещё?

— Ещё я понял, что быть сильным — не значит быть равнодушным. — Смотрит он мне в глаза. — Всю жизнь думал, что если я покажу слабость, то стану уязвимым. А оказалось, что уязвимым я стал именно тогда, когда закрылся от тебя.

Его слова звучат правильно, но я всё ещё не готова им верить. Слишком много боли накопилось, чтобы просто взять и поверить.

— А что с твоими страхами? — продолжаю я допрос. — Ты же сказал, что боялся близости. Куда они делись?

— Никуда. Они всё ещё здесь. — Он стучит себя по груди. — Но теперь я знаю, что страх потерять тебя сильнее страха быть отвергнутым.

— Откуда такая уверенность?

— Злата, я четыре месяца жил без тебя. В чужой квартире, как последний придурок. Просыпался и думал: "Надо позвонить Злате и узнать про вчерашний день". А потом вспоминал, что мы в разводе. — Голос становится тише. — Я не умею жить без тебя. Даже если мы ругались, даже если я злился — ты была частью моей жизни. А без тебя я как... как половина человека.

Чёрт. Именно это я и боялась услышать. Потому что то же самое чувствую и я сама. Все эти месяцы войны я была яростной, злой, готовой разнести всё к чёртовой матери. Но по вечерам, когда Савелий ложился спать, я садилась на кухне и думала о том, как скучаю по нашему утреннему кофе, по его привычке читать новости вслух, по тому, как он ворчал на плохую погоду.

— И что ты предлагаешь сейчас? — спрашиваю я, стараясь не показать, что его слова попали в цель.

— Начать с малого. — Руслан подаётся вперёд. — Не пытаться сразу стать прежними. Просто... попробовать быть рядом.

— Как именно?

— Я могу вернуться домой. Спать в гостевой комнате, если ты не готова... Просто быть здесь. Завтракать вместе, помогать с Савелием.

Идея звучит разумно, но меня терзают сомнения. А вдруг мы опять начнём ругаться? Вдруг у него снова случится кризис, и он решит, что ошибся?

— А если не получится? — озвучиваю я опять свои страхи. — Если мы поймём, что зашли в тупик?

— Тогда разведёмся цивилизованно. Без войны, без попыток уничтожить друг друга. Просто разойдёмся, как взрослые люди.

Я смотрю на него долго, изучаю лицо. Он серьёзен. Никакого лукавства в глазах, никаких попыток меня обмануть. И вот тут-то меня и накрывает осознание — никаких гарантий действительно нет и быть не может. Есть только риск — огромный, болезненный, но дающий шанс на счастье.

Или на новое разочарование, которое добьёт меня окончательно.

— Мне нужно время подумать, — говорю я, наконец.

— Сколько угодно. Я никуда не денусь.

Встаю из-за стола резко и подхожу к окну, смотрю на двор, освещённый фонарём. Качели, которые Руслан поставил для Савелия, песочница, которую мы вместе делали. Столько всего общего, а мы умудрились стать чужими.

Но время — не решение. Сколько бы я ни думала, ситуация не изменится. Мой мозг может крутить эти мысли хоть месяц, хоть год — а в итоге нужно либо рискнуть, либо поставить окончательную точку в наших отношениях. Третьего не дано.

Слышу, как Руслан встаёт, подходит ко мне.

— Боюсь, — шепчу я, не оборачиваясь к нему.

— И я боюсь, — отвечает Руслан, сжимая кулаки. — Но ещё больше боюсь остаться с этим страхом наедине — без тебя.