Не развод, а война

Глава 9: Ты разрушаешь его психику

Телефон звонит в начале девятого утра, когда я пытаюсь накормить Савелия завтраком. Мальчик ковыряется ложкой в овсянке, а я делаю вид, что не замечаю его красные глаза. Опять плакал ночью. Третий раз за неделю.

— Златослава Владиславовна? — голос директора школы звучит официально, но я слышу нотки тревоги. — Мне нужно поговорить с вами. И с отцом ребёнка тоже.

У меня всё внутри холодеет.

— Что случилось? — шепчу я, отворачиваясь от сына.

— Савелий вчера подрался на перемене. Серьёзно подрался. Мы не можем больше это игнорировать.

Господи, вот оно. Я закрываю глаза и чувствую, как меня начинает трясти. Всё, что я пыталась скрыть, всё, от чего защищала сына, всё вылезло наружу.

— Когда? — хрипло спрашиваю я.

— Сегодня в два часа дня. И госпожа Громова... приходите оба. Это важно.

Трубка гудит, а я стою посреди кухни и понимаю — война, которую мы с Русланом ведём друг против друга, добралась до нашего ребёнка. И теперь его разрывает на части.

Савелий поднимает голову от тарелки.

— Мам, а что тётя Лена хотела?

— Ничего особенного, солнышко, — лгу я. — Доедай кашу.

Но сын смотрит на меня такими взрослыми глазами, что хочется провалиться сквозь землю. Он всё понимает. Этот одиннадцатилетний мальчишка всё чертовски понимает.

Звоню Руслану. Гудки. Много гудков. Конечно, он не поднимает. Зачем ему отвечать на звонки бывшей жены?

— Алло, — наконец слышу его усталый голос.

— Нас вызывают в школу. К Савелию, — говорю я без предисловий.

Пауза. Длинная, тягучая пауза, во время которой я слышу, как он дышит.

— Когда? — коротко спрашивает он.

— Сегодня в два.

— Что случилось?

— Подрался.

Ещё одна пауза. Теперь я представляю, как он трёт лоб рукой — эта привычка у него с института.

— Хорошо. Буду.

И трубка снова гудит. Вот так. Никаких "как дела", никаких "как ты". Деловито. По-деловому решаем проблемы с сыном, который страдает из-за нашей войны.

На встречу с директором школы я наряжаюсь как на похороны. Чёрное платье, чёрные туфли, чёрная сумка. Словно готовлюсь хоронить наш брак окончательно. Хотя, что там хоронить — он уже давно мёртв, просто мы всё никак не можем выкопать могилу.

Руслан приезжает одновременно со мной. Выходит из своей чёрной машины в строгом костюме, выглядит как преуспевающий бизнесмен, которым и является. Красивый, сука. До сих пор красивый, несмотря на все наши скандалы.

Мы идём к входу в школу, не глядя друг на друга. Как два незнакомца, которые случайно оказались рядом. А ведь когда-то мы были семьёй. Когда-то я гордилась, что иду рядом с этим мужчиной.

— Здравствуй, — бросает он мне, когда мы поднимаемся по ступенькам.

— Привет, — отвечаю я сухо.

И всё. Больше слов не находим. Что тут скажешь? "Как дела?" "Как твоя любовница?" "Как твоё новое жильё?" Лучше молчать.

Директор встречает нас в своём кабинете. Елена Ивановна, женщина лет пятидесяти, которая видела всякое за свою карьеру. Но сейчас она смотрит на нас с явным беспокойством.

— Присаживайтесь, — кивает она на стулья перед столом.

Мы садимся. Я — справа, Руслан — слева. Между нами можно танцевать. Дистанция как в фехтовании.

— Я вызвала вас, потому что ситуация с Савелием становится критической, — начинает директор. — Вчера он подрался с одноклассником. Серьёзно подрался. Мальчику наложили три шва на бровь.

У меня внутри всё переворачивается.

— Господи, — шепчу я. — Он что, ранил ребёнка?

— К сожалению, да. И это не первый инцидент. Савелий стал агрессивным, замкнутым. Учителя жалуются на его поведение.

Руслан сидит как каменный истукан. Только скулы ходят ходуном.

— А что говорит сам мальчик? — спрашивает он ровным голосом.

— Ничего не говорит. Молчит. Но наш психолог хочет с вами поговорить. Жанна Викторовна сейчас придёт.

И тут заходит женщина лет сорока, в очках, с добрым, но усталым лицом. Школьный психолог. Та, которая каждый день видит детские трагедии.

— Здравствуйте, — садится она рядом с директором. — Я работаю с Савелием уже две недели. И должна вам сказать — ребёнок находится в состоянии сильного стресса.

— Из-за чего? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ.

— Из-за семейного конфликта, — прямо говорит Жанна Викторовна. — Савелий постоянно спрашивает, по чьей вине разводятся родители. Винит себя в том, что не смог их помирить.

Слова бьют как пощёчина. Господи, что мы наделали... Что я наделала...

— Он стал агрессивным, замкнутым, у него проблемы с концентрацией внимания, — продолжает психолог. — На уроках отключается, витает в облаках. А вчера сорвался.

— На кого он напал? — хрипло спрашивает Руслан.

— На Мишу Коротеева. Тот сказал что-то про развод родителей Савелия, и ваш сын просто взорвался.

Я закрываю лицо руками. Вот оно. Наша грязная война дошла до школы. Теперь все знают, что семья Громовых разваливается.

— Я предлагаю семейную терапию, — продолжает психолог. — Ребёнку нужна помощь, чтобы пережить развод родителей. Но работать придётся всем вместе.

— Я согласна, — быстро говорю я.

— И я согласен, — сухо отвечает Руслан.

Но даже в этом моменте, когда речь идёт о нашем сыне, я чувствую напряжение. Мы сидим рядом как два враждующих генерала на переговорах.

— Хорошо, — кивает психолог. — Но должна вас предупредить — это будет сложно. Ребёнок чувствует ваше напряжение, вашу враждебность друг к другу. Дети как губки, они всё впитывают.

— Мы понимаем, — говорю я.

— Понимаем, — эхом отзывается Руслан.

Но понимаем ли? Или только делаем вид?

— Можно нам поговорить с сыном? — спрашиваю я.

— Конечно. Я его позову.

Директор выходит и через минуту возвращается с Савелием. Мой мальчик выглядит потерянным. Маленький, хрупкий, с опущенными глазами. На правой руке синяк.

— Привет, мам, — тихо говорит он. — Привет, пап.

И вот тут я не выдерживаю. Встаю и обнимаю его. Крепко-крепко, как будто могу защитить от всего мира.

— Солнышко моё, — шепчу я в его волосы. — Прости меня. Прости нас.

Савелий обнимает меня в ответ, и я чувствую, как он дрожит. Этот сильный мальчишка, который всегда держался молодцом, дрожит в моих объятиях.

— Мам, а вы больше не будете ругаться? — спрашивает он так тихо, что я едва слышу.

И тут Руслан встаёт. Подходит к нам и кладёт руку сыну на плечо.

— Мы постараемся, сын, — говорит он хрипло. — Обещаем.

— Но вы всё равно разведётесь? — поднимает Савелий на нас свои зелёные глаза.

Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня. И впервые за последние месяцы я вижу в его глазах не злость, не раздражение, а боль. Такую же боль, какая разъедает и меня.

— Не знаю, солнышко, — честно говорю я. — Не знаю.

— А я хочу, чтобы вы были вместе, — всхлипывает Савелий. — Как раньше. Когда мы все жили дома и ходили в парк по воскресеньям.

Господи, как давно это было... Кажется, в другой жизни.

— Савелий, — говорит Руслан, присаживаясь на корточки рядом с сыном. — Послушай меня. Что происходит между мной и мамой — это не твоя вина. Никогда не была твоей виной. Ты прекрасный мальчик, и мы оба тебя очень любим.

— Тогда почему не можете жить вместе? — всхлипывает сын.

И на этот вопрос у нас нет ответа. Потому что мы сами не понимаем, что с нами происходит.

Психолог тихо откашливается.

— Может быть, продолжим разговор в моём кабинете? Там будет спокойнее.

Мы переходим в соседнее помещение. Маленькая комната с детскими рисунками на стенах, мягкими креслами и игрушками в углу. Здесь пахнет мелом и детством.

— Присаживайтесь, — предлагает Жанна Викторовна.

Мы садимся — я, Руслан, Савелий между нами. Как в старые добрые времена, когда мы были семьёй. Только сейчас между нами пропасть.

— Савелий, — обращается к сыну психолог, — расскажи, что ты чувствуешь дома.

Мальчик молчит, теребит край футболки.

— Страшно, — наконец шепчет он. — Мне страшно.

— Чего ты боишься? — мягко спрашивает женщина.

— Что мама будет плакать. Что папа не придёт. Что я должен буду выбирать, с кем жить.

У меня сжимается сердце. Вот она, правда. Мой сын боится выбирать между родителями.

— А что было вчера? Почему ты подрался? — продолжает психолог.

Савелий поднимает глаза, смотрит сначала на меня, потом на Руслана.

— Мишка сказал, что его мама говорила, что папа съехал от мамы, потому что мама стала толстая и некрасивая.

Вот блин… дети. Как они смеют обсуждать мою семью?

— И что ты сделал? — спрашивает Жанна Викторовна.

— Я сказал, что это неправда. Что мама самая красивая. А он засмеялся и сказал, что если бы она была красивая, то папа бы не съехал.

Слёзы жгут мне глаза. Мой мальчик защищал меня. Дрался за мою честь.

— И тогда я его ударил, — тихо признаётся Савелий. — Сильно. Он упал и разбил бровь о парту.

Руслан резко вдыхает. Я вижу, как у него дёргается желвак — верный признак того, что он сдерживается.

— Сынок, — говорит он медленно, — драться нехорошо. Но... я понимаю, почему ты это сделал.

— Правда? — с надеждой спрашивает Савелий.

— Правда. Ты защищал маму. Это благородно. Но есть другие способы защищать тех, кого любишь.

— Какие?

— Например, не слушать сплетни. Или просто уйти. Или рассказать учителю.

— Но тогда меня будут считать ябедой, — возражает мальчик.

— Лучше быть ябедой, чем драться, — вмешиваюсь я. — Савелий, обещай мне, что больше не будешь бить одноклассников.

— А вы обещаете, что не будете ругаться при мне?

Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня.

— Мы постараемся, — говорю я.

— Но это не значит, что мы сразу помиримся, — добавляет Руслан. — Понимаешь? Иногда взрослые не могут жить вместе. Но это не значит, что мы перестали тебя любить.

— А может быть, сможете? — спрашивает Савелий таким голосом, что хочется зарыдать.

Жанна Викторовна наклоняется к мальчику.

— Савелий, послушай меня внимательно. Твои родители — взрослые люди, и они сами должны решать, как им жить дальше. Твоя задача — просто быть ребёнком. Понимаешь?

— Но я хочу, чтобы они были вместе! — всхлипывает сын.

— Конечно, хочешь, — соглашается психолог. — Это нормально. Все дети хотят, чтобы их родители жили дружно. Но знаешь что? Даже если мама и папа разводятся, они не перестают быть твоими родителями.

— Как это? — не понимает мальчик.

— Ну, смотри. У тебя же есть бабушки и дедушки, правда? Они живут в разных домах, но все они твои родственники. Так и с родителями — они могут жить отдельно, но оба будут тебя любить и заботиться о тебе. А теперь, пожалуйста, подожди родителей в коридоре.

Я смотрю на психолога и понимаю — она права. Но почему мне так больно это слышать?

— А вы, Златослава Владиславовна и Руслан Дмитриевич, — поворачивается к нам Жанна Викторовна, кода Савелий закрыл дверь, — должны понимать: ваш конфликт серьёзно травмирует ребёнка. Савелий не должен выбирать между родителями. Он не должен быть посредником в ваших ссорах.

— Мы понимаем, — говорю я.

— Понимаем, — эхом отзывается Руслан.

— Тогда почему продолжаете втягивать его в свои разборки? — спрашивает психолог прямо.

И тут Руслан взрывается.

— Простите, но это она втягивает! — указывает он на меня пальцем. — Это она настраивает сына против меня! Рассказывает ему, какой я плохой отец!

У меня внутри всё закипает.

— Я?! — вскакиваю с места. — Это ты съехал из дома! Это ты бросил семью! А теперь обвиняешь меня?!

— Я не бросал семью! Я пытаюсь сохранить остатки здравого смысла!

— О, да! Это же так логично — разрушить семью, травмировать сына, а потом с умным видом рассуждать о здравом смысле! Ты вообще слышишь, что ты несёшь?

— Господи, до чего же ты озлобленная стала!

— Озлобленная?! А с чего бы мне быть доброй?! Ты разрушил нашу семью!

— Я разрушил? — смеётся он зло. — Это ты превратила наш дом в поле боя! Это ты устраивала истерики каждый день!

— Потому что ты меня игнорировал! Потому что тебе было наплевать на меня и на сына!

— Наплевать?! — орёт он. — Да я работал как проклятый, чтобы обеспечить вас! А ты только и делала, что ныла!

— Работал?! Ты работал в постели с этой архитекторшей!

— Хватит! — кричит Руслан. — Хватит этого бреда!

Жанна Викторовна пытается нас остановить:

— Пожалуйста, успокойтесь! Здесь школа, здесь дети!

Но мы уже не слышим её. Мы кричим друг на друга, как два разъярённых зверя.

— Ты думаешь только о деньгах! — воплю я. — О своём бизнесе! А на сына тебе абсолютно наплевать!

— Мне наплевать? — бесится Руслан. — А кто покупает ему одежду? Кто оплачивает школу? Кто возит к врачам?

— Деньги, деньги, деньги! Всё сводится к деньгам! А когда ты последний раз говорил с ним по душам? Когда читал ему книжку на ночь?

— А когда ты последний раз не заливалась слезами при нём? — парирует он. — Когда не жаловалась на жизнь?

— Гады вы, мужики, все! — ору я не своим голосом. — Все до одного!

— А бабы — истерички и манипуляторши! — рявкает он в ответ.

— Довольно! — кричит психолог так громко, что мы оба замолкаем. — Вы ведёте себя хуже детей!

Но поздно. Слишком поздно.

За дверью раздаётся всхлипывание. Тихое, надорванное всхлипывание.

Мы все замираем.

Жанна Викторовна первой бросается к двери, распахивает её. В коридоре стоит Савелий. Лицо мокрое от слёз, плечи трясутся.

— Савелий, сынок, — шепчу я, подбегая к нему.

Но он отшатывается от меня.

— Не трогайте меня! — кричит он сквозь слёзы. — Не трогайте! Я вас ненавижу! Обоих ненавижу!

И убегает. Бежит по коридору, а мы стоим как истуканы и слушаем, как хлопает входная дверь школы.

— Вот и всё, — тихо говорит психолог. — Вот к чему привели ваши разборки. Ребёнок считает себя виноватым в том, что его родители не могут быть рядом друг с другом пять минут без скандала.

Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня. В его глазах такая же боль, как и в моих.

— Мы всё испортили, — шепчу я.

— Да, — кивает он. — Всё нахрен испортили.

— Нет, — качает головой Жанна Викторовна. — Не всё. Но если продолжите в том же духе — тогда да. Тогда потеряете сына окончательно.

— Что нам делать? — спрашиваю я, и голос ломается.

— Учиться быть родителями. А не врагами, которые используют ребёнка как оружие друг против друга.

Мы молчим. Что тут скажешь? Она права. Страшно, больно, но права.

— Я пойду найду Савелия, — говорит Руслан.

— И я с тобой.

— Нет, — останавливает он меня. — Лучше по отдельности. А то опять наорём друг на друга при нём.

Он уходит, а я остаюсь с психологом в опустевшем кабинете.

— Мы чудовища, — говорю я.

— Нет, — качает головой Жанна Викторовна. — Вы просто люди, которые забыли, что такое любовь. И как её сохранить.

— А можно её вернуть?

— Не знаю, — честно отвечает она. — Но можно научиться уважать друг друга. Ради сына.

Я киваю и понимаю — сегодня мы перешли черту. Сегодня наша война коснулась самого главного — нашего ребёнка.

И теперь надо что-то менять. Срочно менять, пока не стало слишком поздно.

Скоро мне предстоит встреча с адвокатом, чтобы узнать, есть ли у меня хоть какой-то шанс отстоять справедливость. Или мне придётся смириться с тем, что Руслан выиграл. А я проиграла. Всё.