Не развод, а война

Глава 6: Я продам твою мастерскую

Телефон звонит в половине седьмого утра. Я хватаю трубку спросонья, думая, что это что-то с Савелием.

— Злата Владиславовна? — знакомый мужской голос звучит виновато. — Это Геннадий Петрович Малков, арендодатель вашей студии.

Мозг мгновенно включается на полную мощность. Что-то не так. Очень не так.

— Слушаю вас, — выдавливаю я из себя, садясь на кровати.

— Понимаете, ситуация неловкая получилась... — мямлит он. — Я вынужден расторгнуть договор аренды.

— Что? — голос срывается на визг. — Какого черта? У нас же договор до конца года!

— Дело в том, что... Ваш супруг вчера обратился с предложением о выкупе помещения. Цена... очень привлекательная.

Я чувствую, как по спине ползет холод. Этот сукин сын. Этот мерзавец.

— Какая цена? — шепчу я.

— В два с половиной раза выше рыночной стоимости, — мямлит Малков. — Понимаете, я не могу отказаться от такого предложения. У меня семья, дети...

— А у меня что, нет семьи? — ору я в трубку. — Геннадий Петрович, это же моя студия! Я здесь работаю уже три года!

— Злата Владиславовна, я понимаю... Но юридически я имею право расторгнуть договор с двухмесячным уведомлением. Ваш муж предложил компенсировать возможные потери и мне, и вам, так что у вас есть месяц на поиск нового помещения.

У меня трясутся руки. Весь мир рушится, а этот корыстный придурок говорит о каких-то компенсациях.

— Месяц? — выдавливаю я сквозь зубы. — Найти в этом городе студию за месяц?

— Ваш супруг сказал, что на окраине много свободных помещений по доступной цене...

Я бросаю трубку, не дослушав. Руки трясутся так, что едва могу набрать номер Руслана. Гудки. Много гудков.

— Алло, — его голос спокойный, деловой.

— Ублюдок! — кричу я в трубку. — Как ты мог?!

— И тебе, Злата, доброе утро. О чем речь?

— Не притворяйся! Студия! Ты купил мою студию!

Молчание. Потом его саркастический смешок.

— А, это. Ну да, купил. Отличная инвестиция, кстати. В центре города недвижимость только дорожает. Хотел ещё вчера тебя обрадовать, но у тебя на уме…

— Руслан, это моя жизнь! — перебиваю я. — Моя работа! Ты не можешь вот так просто...

— Могу, — обрывает он меня. — Деньги решают всё, Злата. Ты это знаешь.

— Зачем? — голос дрожит, и я ненавижу себя за эту слабость. — Зачем ты это делаешь?

— Ты начала войну, помнишь? — в его тоне появляется жестокость. — Вызывала всех инспекторов, устраивала публичные истерики, строила из себя мученицу... Теперь получай ответку.

— Но студия... она же не имеет отношения к нашему дому!

— Она имеет отношение к тебе. А ты имеешь отношение ко мне. Пока что. — Пауза. — У тебя есть месяц, чтобы освободить помещение. Поищи что-нибудь подешевле. На объездном шоссе, например, полно пустых складов.

— Склады? — не верю я своим ушам. — Ты хочешь, чтобы я работала в складе?

— Я хочу, чтобы ты поняла: игры закончились, Злата. Это война. Настоящая война. И в войне не бывает пощады.

Он отключает трубку. Я сижу на кровати, держа телефон в руках, и понимаю, что дрожу всем телом. Господи, как же больно. Как может человек, с которым ты прожил двенадцать лет, быть таким жестоким?

Студия... Моя студия. Единственное место в мире, где я чувствую себя по-настоящему живой. Где я создала все свои лучшие работы. Где познала счастье творчества.

Быстро одеваюсь и еду туда. Нужно увидеть всё своими глазами. Понять, что происходит.

Утренний город еще сонный, пробки небольшие. Добираюсь за двадцать минут. Паркуюсь у знакомого старинного здания в историческом центре и поднимаюсь на третий этаж.

Ключи дрожат в моих пальцах. Открываю дверь и вхожу.

Запах. Господи, этот запах льняного масла, красок, растворителя... Он сразу ударяет в нос, и на глаза наворачиваются слезы. Здесь моя душа. Здесь моё сердце.

Мольберты стоят по углам, на них натянутые холсты с недописанными картинами. Полки вдоль стен заставлены баночками с красками, кистями разных размеров, палитрами. У окна стоит мой рабочий стол, заваленный эскизами и набросками. А рядом — старое кожаное кресло, в котором я люблю сидеть, обдумывая новые идеи.

Каждый сантиметр этого пространства пропитан воспоминаниями. Вот здесь я написала портрет Савелия в восемь лет. Там — пейзажи с дачи родителей. А на том мольберте до сих пор стоит картина, которую я начала в прошлом месяце, — абстракция в красно-черных тонах. Теперь понимаю, откуда взялись эти цвета. Предчувствие.

Сажусь на пол прямо посреди комнаты, обхватываю колени руками. Слезы капают на джинсы, и я не пытаюсь их останавливать. Пусть. Имею право.

Как он мог? Как можно быть таким подонком? Ладно, дом — это понятно, совместно нажитое имущество. Ладно, деньги и машины. Но студия — это же моё личное пространство! Мой творческий мир!

Господи, а что теперь делать с учениками? У меня ведь группа готовится к выставке через два месяца. Женщины, которые ходят ко мне уже третий год, стали как родные. А детская группа по субботам? Малыши так радуются каждому занятию...

Достаю телефон, набираю номер Милославы. Она ответит. Она всегда отвечает.

— Златочка? — в трубке знакомый спокойный голос. — Что случилось?

— Мила, он... он купил мою студию, — всхлипываю я. — Руслан купил студию и выгоняет меня.

Молчание. Потом тихое, но очень выразительное:

— Вот мудак.

От этих слов из уст интеллигентной Милославы мне становится чуть легче.

— Что мне делать? — шепчу я. — Это же моя жизнь, Мила. Я без этого места не смогу...

— Сможешь. Обязательно сможешь. — Голос становится тверже. — Слушай меня внимательно. Сейчас ты в студии?

— Да.

— Фотографируй всё. Абсолютно всё — картины, обстановку, материалы. Делай полную опись. Понадобится для суда.

— Для суда?

— Златочка, милая, это психологическое давление в чистом виде. Он пытается тебя сломать, лишив самого дорогого. Но мой братец не учёл одного — у тебя есть я. А у меня есть связи и деньги.

Я поднимаюсь с пола, вытираю слезы.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что к концу недели у тебя будет новая студия. Лучше прежней.

— Мила, я не могу принять от тебя такую помощь...

— Можешь. И примешь. — Её голос не терпит возражений. — Это не помощь, это война. А в войне все средства хороши. Руслан хочет играть грязно? Отлично. Поиграем.

— Но деньги...

— У меня есть деньги, Злата. И знаешь, на что я их потрачу с наибольшим удовольствием? На то, чтобы утереть нос этому самодовольному мужлану.

Я хохочу сквозь слезы. Милослава умеет поднять настроение даже в самые чёрные моменты.

— А пока, — продолжает она, — звони своему адвокату. Пусть готовит иск о моральном вреде. За психологическое давление, за ущерб творческой деятельности, за всё, что можно придумать.

— Думаешь, это поможет?

— Думаю, что Руслану очень не понравится тратить деньги на судебные издержки. Особенно когда поймёт, что ты не собираешься сдаваться.

После разговора с Милой на душе становится чуть легче. Но всё равно больно. Хожу по студии, трогаю знакомые предметы, фотографирую, как посоветовала Милослава.

Вот мой любимый мольберт, на котором написано больше половины картин. Вот полка с книгами по живописи — от классических учебников до современных альбомов. Вот коллекция кистей, которую собирала годами...

Звонит телефон. Неизвестный номер.

— Злата Владиславовна? — женский голос, взволнованный. — Это Анна Михайловна, из детской группы. Только что звонил какой-то мужчина, сказал, что занятия отменяются...

Сердце замирает.

— Какой мужчина?

— Представился вашим мужем. Сказал, что студия закрывается, и деньги за занятия вернут в течение недели...

— Анна Михайловна, не волнуйтесь, — говорю я, стараясь сохранить спокойный тон. — Это недоразумение. Я всё решу и перезвоню.

— Но он так уверенно говорил... И детям уже сообщили...

— Я всё исправлю, — повторяю я. — Обязательно исправлю.

Кладу трубку и понимаю: он не просто выгоняет меня из студии. Он разрушает мою работу, мою репутацию, мои отношения с учениками. Это не просто удар — это попытка убийства. Профессионального убийства.

Набираю номер Руслана. На этот раз он отвечает сразу.

— Что еще, Злата?

— Ты звонил моим ученикам? — мой голос дрожит от ярости.

— Звонил. А что? Люди должны знать, что студия закрывается. Не хочу, чтобы они зря приезжали.

— Урод! — кричу я. — Это же дети! Ты напугал детей!

— Дети быстро забывают. Найдут другого преподавателя.

— Руслан, остановись. Пожалуйста, остановись... — голос срывается. — Это же низко даже для тебя.

— Для меня? — смеётся он. — Злата, ты меня не знаешь. Совсем не знаешь. Я только разогреваюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Имею в виду, что если ты думаешь, что студия — это всё, на что я способен, то очень ошибаешься. У меня есть ещё идеи. Очень интересные идеи.

— Угрожаешь мне?

— Предупреждаю. Отзови адвокатов, соглашайся на мои условия — и мы разойдемся по-человечески. Будешь дальше воевать — получишь войну. Настоящую войну.

— А что, это было не по-настоящему? — язвлю я.

— Нет, Злата. Это были цветочки. Ягодки будут потом.

Он отключает трубку. Я стою посреди студии, держа телефон, и понимаю: он не блефует. Руслан никогда не блефует. Если он что-то говорит, то обязательно это сделает.

Но и я не блефую. Если он хочет войну — получит войну.

Достаю телефон, набираю номер Тихона Аркадьевича.

— Златочка! — в трубке радостный голос моего адвоката. — Как дела, красавица?

— Тихон Аркадьевич, скажите, могу я потребовать компенсацию морального вреда за психологическое давление со стороны мужа?

В трубке раздается довольный смех.

— Златочка, можете. И я знаю, как это сделать максимально болезненно для его кошелька.

— Тогда встречаемся. Сегодня. Прямо сейчас.

— Что-то случилось?

— Он купил мою студию, — говорю я коротко. — Выгоняет меня. Звонил моим ученикам.

— Вот негодяй, — резко говорит адвокат. — Ну что ж, будем работать. Приезжайте в офис через час. Берите все документы, связанные со студией.

— Тихон Аркадьевич...

— Что, Златочка?

— Сделайте ему больно. Очень больно.

— С удовольствием, красавица. С огромным удовольствием.

Еду от студии к адвокату в каком-то остервенении. Руки сжимают руль так, что костяшки белеют. В голове крутится одна мысль: как же я его недооценила. Думала, что знаю Руслана, а он оказался способен на такую подлость.

Но знаете что? Пусть он думает, что сломал меня. Пусть считает, что я буду рыдать и умолять о пощаде. Как же он ошибается.

В приемной у Тихона Аркадьевича сижу, листаю какой-то юридический журнал, но буквы сливаются перед глазами. Весь мозг занят планами мести. Нет, не мести — справедливости. Пусть он заплатит за каждую мою слезу, за каждый испорченный день.

— Златочка, проходите! — Тихон Аркадьевич встречает меня в дверях своего кабинета. Пожилой мужчина с хитрыми глазами и располагающей улыбкой. За двадцать лет практики он повидал всякого, но моя история явно его заинтересовала.

— Ну что, красавица, рассказывайте всё по порядку, — говорит он, усаживаясь за стол. — С самого начала.

Рассказываю. О том, как я сменила замки и вызывала инспекторов, когда он утром приехал со своими рабочими. О найденной любовнице. И наконец — о студии.

— Мерзавец, — качает головой Тихон Аркадьевич. — Извините за выражение, но по-другому не скажешь. Психологическое давление в чистом виде.

— И что мы можем с этим сделать?

— Многое, Златочка. Очень многое. — Он потирает руки. — Во-первых, иск о возмещении морального вреда. Учитывая, что студия — ваш основной источник дохода, а он преднамеренно лишил вас возможности работать...

— Сколько можно требовать?

— При правильной подаче — миллиона два-три. Может, больше.

У меня перехватывает дыхание. Два миллиона? Это же четверть его годовой зарплаты!

— Вы серьезно?

— Абсолютно. У нас есть свидетель — арендодатель. Есть факт покупки помещения по завышенной цене именно с целью навредить вам. Есть доказательства вашей творческой деятельности, список учеников... — Он записывает что-то в блокнот. — А ещё мы подадим на возмещение упущенной выгоды. Сколько вы зарабатывали в месяц на занятиях?

— Тысяч сто пятьдесят-двести, в зависимости от сезона.

— Отлично. Умножаем на количество месяцев до конца договора аренды, добавляем проценты... — Он что-то считает. — Ещё полмиллиона минимум.

Господи, неужели всё так серьезно? Неужели можно заставить его заплатить?

— Тихон Аркадьевич, а он не сможет как-то увильнуть?

— Сможет попытаться. Но у нас железобетонное дело. Факт покупки недвижимости с целью прекращения вашей деятельности налицо. Цена завышена в разы — тоже доказуемо. Плюс его угрозы по телефону...

— Какие угрозы?

— Вы же записывали разговоры?

Я моргаю. Нет, конечно, не записывала. Кому в здравом уме придет в голову записывать разговоры с собственным мужем?

— Не записывала...

— Жаль. Но ничего, обойдемся. — Он задумывается. — А вот что: а если он еще что-то предпримет? Попытается навредить еще как-то?

— Он говорил, что это только начало...

— Тогда следующий разговор обязательно записывайте. На телефоне есть диктофон?

— Есть.

— Используйте. Любые угрозы, любое давление — всё записывайте. Это будет наше оружие.

Выхожу от адвоката с ощущением, что у меня появился план. Нет, не план — стратегия. Руслан думает, что может меня сломать? Посмотрим, кто кого сломает.

Еду домой и понимаю, что нужно срочно что-то решать с учениками. Нельзя оставлять людей в подвешенном состоянии. Особенно детей.

Дома сажусь за компьютер, составляю список всех, кто ходит на занятия. Двадцать три человека в четырех группах. Некоторые занимаются уже третий год. Они стали мне почти родными.

Начинаю звонить. Первой — Анне Михайловне.

— Злата Владиславовна! — в трубке радость. — Как хорошо, что вы позвонили! Я так переживала...

— Анна Михайловна, всё будет хорошо. Да, студия закрывается, но не навсегда. Через неделю у нас будет новое место.

— Правда? — в голосе надежда.

— Правда. Более того, новая студия будет ещё лучше. Больше, светлее, с современным оборудованием.

Это не совсем ложь. Милослава обещала, и я ей верю. А пока...

— А что с субботними занятиями? Дети так ждут...

— Занятия будут. Обязательно будут. Я перезвоню вам завтра и сообщу новый адрес.

Следующий звонок — Марине из взрослой группы.

— Злата, что происходит? — она сразу переходит к делу. — Мужчина звонил, говорил про закрытие...

— Марина, это временные трудности. Мы переезжаем.

— А, правда, что всё это ваш муж организовал? — в голосе любопытство.

Блин. Новости в нашем городе разносятся со скоростью света.

— Марина, это личные вопросы. Главное — что занятия продолжатся.

— Конечно, Злата. Мы все вас поддерживаем. И если нужна помощь...

От этих слов на глаза наворачиваются слезы. Люди готовы помочь. Незнакомые, в сущности, люди, которые просто ходят ко мне на занятия.

Звоню остальным. Реакция везде одинаковая — сочувствие, поддержка, готовность подождать. И злость на Руслана. Оказывается, половина города уже знает о наших разборках.

Последний звонок — Милославе.

— Златочка, как дела? Нашла помещение?

— Мила, а ты серьезно готова помочь? С деньгами, я имею в виду...

— Абсолютно серьезно. Уже звонила риелтору. Есть несколько вариантов. Завтра поедем смотреть.

— Я не знаю, как тебя благодарить...

— Не благодари. Лучше расскажи, что сказал адвокат.

Рассказываю про иск, про возможные суммы. Милослава слушает молча, потом выдаёт:

— Два с половиной миллиона? За студию? — И хохочет. — Господи, Руслан, ну и дурак же ты! Самый дорогой развод в истории города.

— Думаешь, получится?

— Думаю, что мой братец сейчас сидит в своём офисе и строит планы дальнейших пакостей. А надо бы юриста хорошего нанять.

Вечером прихожу забирать Савелия из школы. Сын выходит угрюмый, рюкзак волочит по земле.

— Что случилось, солнышко?

— Пацаны говорят, что ты с папой разводишься, — бурчит он, не поднимая глаз.

Сердце сжимается. Дети всё знают. Конечно, знают. В школе же родители общаются...

— Сава, это взрослые проблемы. Тебя они не касаются.

— Касаются! — вспыхивает он. — Спрашивают, с кем я буду жить! А я не знаю, что отвечать!

Останавливаюсь, сажусь на корточки перед ним.

— Савушка, послушай меня внимательно. Что бы ни происходило между мной и папой, мы оба тебя любим. Очень сильно любим. И ты всегда будешь жить там, где тебе лучше.

— А где мне лучше? — в глазах слезы.

— Пока не знаю, сынок. Но мы обязательно это выясним.

Дома Савелий уходит к себе, хлопнув дверью. Я остаюсь на кухне, завариваю крепкий чай и думаю.

Руслан перешёл все границы. Студия — это одно. Но дети... дети должны быть вне конфликта. А он даже этого не понимает.

Звонит телефон. Руслан.

Быстро включаю диктофон на телефоне, как советовал адвокат.

— Слушаю, — говорю я холодно.

— Как дела, Злата? Освобождаешь студию?

— Не твоё дело.

— Моё. Я же теперь собственник. — В голосе издёвка. — Кстати, завтра туда придут рабочие. Начнём переоборудование под офисы.

— Завтра? Но у меня там вещи, картины...

— Вывози. До вечера. Потом всё пойдет в мусор.

— Руслан, ты совсем ополоумел? Там мои работы! Годы труда!

— Надо было думать раньше. До свидания, Злата.

— Стой! — кричу я в трубку. — Ты же отец! Как ты можешь творить такое при сыне?

— А сын то тут причем? Это между нами.

— Савелий страдает! Дети в школе его дразнят!

— Пусть привыкает. В жизни всякое бывает. — Голос становится жёстче. — А вообще, Злата, хватит меня шантажировать ребенком. Не прокатит.

— Я не шантажирую! Я прошу тебя подумать о сыне!

— Думаю. И считаю, что ему будет лучше без твоих истерик.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хочу сказать, что подам на лишение тебя родительских прав. По статье "создание неблагоприятной психологической обстановки".

У меня земля уходит из-под ног.

— Ты... ты не посмеешь...

— Посмею. У меня есть деньги на хороших адвокатов. А у тебя теперь даже работы нет.

— Ублюдок! — кричу я. — Мерзавец! Как ты можешь угрожать лишить меня ребенка?!

— Легко. Очень легко. — Голос спокойный, деловой. — Поэтому подумай, Злата. Соглашайся на мои условия — и живи спокойно. Будешь дальше воевать — потеряешь всё. Включая сына.

Трубка отключается. Я стою посреди кухни, дрожа от ярости и ужаса одновременно.

Лишить родительских прав? За что? За то, что я не хочу отдавать ему всё без боя?

Но вдруг понимаю: а ведь у меня теперь есть запись! Угрозы, шантаж, психологическое давление — все записано!

Завтра же понесу адвокату. Посмотрим, кто кого напугает.

Иду в комнату к Савелию. Он лежит на кровати, уткнувшись в телефон.

— Сынок, можно поговорить?

Он поднимает на меня красные от слез глаза.

— Мам, а правда, что папа хочет забрать меня у тебя?

Сердце останавливается.

— Откуда ты это взял?

— Слышал, как ты кричала... Про родительские права...

Сажусь на край кровати, глажу его по голове.

— Савушка, никто тебя ни у кого не заберёт. Ты мой сын, и я буду бороться за тебя до последнего вздоха.

— А если папа через суд заберёт?

— Не заберёт. — Стараюсь я говорить уверенно. — Мамы не бросают своих детей. Никогда.

Он обнимает меня, и я чувствую, как мокрыми становятся мои щёки. Вот чего не прощу Руслану никогда — то, что заставляет ребенка страдать.

Война, говоришь? Хорошо. Тогда получай войну. Но теперь уже не на жизнь, а на смерть.

Неожиданно раздаётся звонок в дверь. "Кто это может быть?" — думаю я, подходя к глазку. За дверью стоит курьер с плоской коробкой. Я открываю дверь, и курьер протягивает мне коробку с надписью: "Твоя новая студия. С любовью, Руслан".

"Что это ещё значит?" — думаю я, разрывая упаковку. Внутри лежат документы на аренду — но не на художественную студию, а на полуразрушенный склад на окраине города. "Он считает, что это смешно. Или это предупреждение?".