Не с тобой-2

Глава 6

Лос-Анджелес, осень

Он представлял его себе пухлым розовощеким ангелом, таким, как и все малыши его возраста. Ким же держала на руках худенькое большеглазое существо, которое улыбчиво таращилось на чужого дядьку, как-то странно вразнобой взмахивая тоненькими ручками-проволочками. Время от времени малыш сильно дергал головой, откидывая ее назад под таким углом, что у Нолана сердце моментально скатывалось куда-то в пятки — казалось, что в этот раз голова точно отвалится.

— Ну вот, Крис, это… — Ким замолчала, боясь продолжить и не сводя с Нолана темных блестящих глаз.

Нолан словно прирос к полу, не решаясь преодолеть эти несколько метров между ними. Что-то мешало под правой рукой и, опустив глаза, он обнаружил, что все еще зажимает подмышкой подарок — веселого розового кролика с длинными шелковистыми ушами, который был больше Криса, теперь это стало очевидным, раза в полтора.

— Вот, — пробормотал он, протягивая игрушку и изнемогая от неловкости, — это для Кристофера.

Ким улыбнулась, беря кролика. Опустившись с ребенком в кресло, она взяла его руку в свою и провела ею по мягкому меху.

— Смотри, какой он, — прошептала она, — пушистый, мягкий. Потрогай его, Крис.

Нолан, холодея, наблюдал, как маленькие поджатые пальчики безвольно скользят по розовому меху. Крис даже не предпринял попытки вцепиться в новую игрушку, подобно любому любознательному восьмимесячному человеку, лишь тихо попискивал, хлопая длинными ресницами.

— Ему нравится, — сказала Ким. — Смотри, Нолан, ему понравилось! Доктор Спейси утверждает, что ему нужно развивать тактильные ощущения, используя материалы разной текстуры. Твой подарок очень кстати.

Она говорила что-то еще, но Нолан уже не слышал ее, не в состоянии оторвать взгляд от этой похожей на цыплячью лапку ручонки.

— Ким… — голос предательски сел, — что с ним? Почему он… такой?

Ким замолчала, продолжая гладить ладошкой сына игрушку. Улыбка застыла на ее лице. Острое пронизывающее чувство непоправимого несчастья навалилось на Нолана. Содержание того старого смс, которое два месяца назад погребло под собой все его надежды, мечты и желания, вдруг предстало перед ним в совсем ином, своем истинном зловещем свете.

— Врачи не поставили диагноз окончательно, — наконец произнесла Ким. — Мы консультировались у разных специалистов. Большинство склоняются к тому, что у Криса ДЦП.

Стало тяжело дышать. Оглушенный сказанным, Нолан опустился в соседнее кресло. Даже его куцых знаний по медицине было достаточно, чтобы понять, что означал диагноз.

— Почему ты не сказала мне? — глухо спросил он.

Ким смотрела на него печально и недоуменно.

— Но, Нолан… Мы ведь обо всем договорились. Еще до рождения Криса. Ты ведь сам… — она растерянно замолчала.

Все верно. Он сам ничего не хотел знать. Он сам, как мог, избегал любой информации о собственном ребенке, не желая впускать его в свою жизнь, ибо именно его появление на свет он воспринимал, как причину, превратившую эту самую жизнь в руины. Нолан едва удержался, чтобы не зажмуриться.

— Это… Это лечится? — выдавил он.

— Для нас разработали программу реабилитации. Мы как раз проходим третий курс. И есть успехи, — зачастила Ким. — Крис уже уверенно держит голову и даже иногда тянется за игрушкой. А на днях он смог ухватиться за мой палец! Это огромный прогресс для нас.

За палец. В восемь месяцев. Прогресс.

Нолан резко встал. Ким поднялась вслед за ним, прижимая к себе ребенка. Тот недовольно завозился у нее на руках, но она словно не почувствовала этого, глядя на Нолана с каким-то безнадежным отчаянием. Широко распахнутые глаза вдруг наполнились слезами.

— Я не ухожу! — процедил он. — Просто выкурю сигарету и вернусь, слышишь?

Ким кивнула.

— Если хочешь, — неуверенно сказала она, — можешь поговорить с доктором Спейси. Он наблюдает Криса с рождения и лучше меня сможет объяснить все, что с ним происходит. Если, конечно…

— Да, — перебил он ее и, стремительно развернувшись, вышел из этой уютной комнаты с почти домашней обстановкой, где так остро пахло бедой.

… Сидя на скамейке в небольшом парке, Нолан отрешенно наблюдал, как вечернее солнце неуверенно зависло над плоской крышей одного из корпусов Children's Hospital Los Angeles, краснокирпичную стену которого украшала позитивная эмблема — огромная бабочка с разноцветными крыльями. Эта жизнерадостная бабочка была повсюду: на стенах изнутри и снаружи, на дверях, на спинках скамеек в парке, даже на униформе персонала. За короткое время, проведенное здесь, Нолан успел ее возненавидеть.

От выкуренных одна за другой сигарет тошнило и кружилась голова. Прикуривая очередную, Нолан уже битый час думал об одном и том же. Расплата. За легкомыслие и беспечность, за чужие ласки и поцелуи, которые не отверг, а наверняка принял с наслаждением и удовольствием, за неразборчивость, за предательство, за измену. И за те чувства, которые он испытал, когда узнал о ребенке, за то, что остро, до боли пожелал, чтобы его никогда не было. За то, что не ждал его, не хотел, за то, что отстранился, не принял, отверг еще до рождения. Наказание ему. Дьявольски изощренное и чудовищно несправедливое по отношению к невиновному. Его вечное отныне проклятие и боль.

Окружающие предметы вдруг раздвоились, поплыли. Нолан крепко зажмурился, смаргивая выступившие слезы. Он, привыкший легко получать от жизни желаемое, всегда ненавидел и презирал слабость. И вот сейчас, столкнувшись с ситуацией, над которой был не властен, он чувствовал себя абсолютно беспомощным, и это чувство выворачивало его наизнанку.

Вспомнилось, как сегодня в самолете он неожиданно для себя подумал, что если уж так случилось, хорошо, что Крис родился мальчиком. Что делать с девчонкой, он не представлял совершенно. А так… Он научит сына играть в футбол, как его дед. Надо думать, Итан-старший будет совсем не против, если внук пойдет по его стопам.

Нолан до хруста сжал зубы. Отшвырнув дотлевшую до фильтра сигарету, он с силой потер руками лицо, замер, глядя себе под ноги. На какие-то доли секунды тенью мелькнула мысль: уйти, уйти отсюда и больше никогда не возвращаться. Нолан встал.

Доктор Спейси оказался заведующим отделением реабилитации детской больницы Лос-Анджелеса. Указав Нолану на мягкое кресло возле журнального столика, сам он сел напротив и, положив на колени сцепленные пальцы, терпеливо ждал, пока тот соберется с мыслями и изложит причину визита.

— Я… Мое имя, — начал было Нолан, но доктор, улыбнувшись, перебил его:

— Мне известно, кто вы, мистер Хьюз. Чем могу быть полезен?

Нолан с трудом оторвал взгляд от одного из дипломов на стене и решительно произнес:

— Я отец Криса. Кристофера Броуди, — зачем-то уточнил он, хотя видел, что доктор его прекрасно понял. — И мне необходимо поговорить с вами о моем сыне.

Он ожидал каких угодно комментариев по поводу своего запоздавшего отцовства, но их не последовало.

— Насколько я понимаю, мисс Броуди уже поделилась с вами некой информацией относительно состояния Криса, — начал его собеседник, — равно как и вы сами могли убедиться в том, что у ребенка наблюдаются нарушения моторных функций вкупе с задержкой физического развития. Подобные нарушения, как правило, обусловлены органическим поражением головного мозга плода во время беременности либо в родах.

— То есть, Ким права — у Криса ДЦП? — попытался перевести с медицинского на человеческий Нолан.

Доктор замолчал и молчал довольно долго, заставляя Нолана нервничать и дергаться в нетерпении.

— Видите ли, мистер Хьюз, — наконец сказал он, — буду с вами откровенен. Мой опыт, а он у меня немалый, заставляет меня усомниться в том, что у мальчика детский церебральный паралич.

— А что же тогда? — Нолан впился глазами в малоэмоциональное лицо хозяина кабинета.

— Я склонен предполагать у Криса очень редкое генетическое нарушение — синдром Ангельмана. Его еще называют синдромом счастливой марионетки. Не слишком корректно, но отражает суть.

Нолан вспомнил улыбающееся лицо малыша, его резкие разбалансированные движения руками, словно им действительно управлял невидимый неопытный кукольник. Эти странные подергивания пугали невероятно.

— Да, вы правы, — легко прочитал доктор его мысли, — главными симптомами заболевания как раз являются частые улыбки и смех, раскоординированность движений, отставание в физическом и интеллектуальном развитии.

— И как это лечить? — спросил Нолан, уже предполагая ответ.

— Никак, — просто ответил доктор Спейси. — Если у Криса действительно болезнь Ангельмана, а это станет окончательно известно, когда придут результаты генетического анализа, тактика реабилитационных мероприятий практически не изменится. Мы купировали судорожные припадки и делаем все, чтобы восстановить, насколько это возможно, двигательные функции. Компенсаторные возможности организма в этом возрасте невероятно велики. Но… мистер Хьюз, не стоит ждать чуда. Все заболевания такого рода связаны с мутацией либо потерей генов одной из хромосом. А восстанавливать утраченные участки наша медицина пока не научилась. Ваш ребенок особенный, и ему никогда не стать таким, как другие дети. И единственное, что вы можете сделать, это принять этот факт, научиться жить с ним. Только так вы сможете помочь Крису адаптироваться в этом неприспособленном для него мире.

Нолан встал и возбужденно заходил по кабинету. Затеплившаяся было надежда, когда доктор отмел диагноз ДЦП, растаяла, словно облачко дыма.

— Как? Как это возможно принять? — проговорил он. — Почему? За что ему это?

Он вдруг остановился и перевел на врача застывший взгляд.

— Скажите, доктор, — медленно произнес он, — болезнь Криса, она может быть связана с тем, что в тот раз, когда мы с Ким… когда он был зачат, я был…

Нолан замолчал, но доктор-телепат вновь пришел к нему на помощь.

— Находились в состоянии алкогольного опьянения? — суховато завершил он то, что не решался произнести Нолан. Тот лишь кивнул.

— Нет, мистер Хьюз, — после некоторого молчания сказал врач, — между вашим состоянием тогда и болезнью Кристофера нет никакой связи. Ибо при данном синдроме страдает копия хромосомы, унаследованная от матери.

…Очертания предметов в комнате тонули в мягком полумраке. В сонной тишине слышалось лишь журчание декоративного фонтанчика на столе. Размеренно дышала Ким, примостившись поверх одеяла на самом краю постели и держась рукой за прутик детской кроватки. Даже сон не разгладил скорбные складки возле рта на ее измученном смуглом лице.

Стараясь ступать бесшумно, Нолан подошел поближе. Растянувшись поперек и разметав ручки и ножки, Крис спал, слегка повернув голову набок. Боясь потревожить Ким, Нолан сел прямо на пол и, просунув между прутьями руку, легонько коснулся гладкой бархатистой щеки ребенка. Крис причмокнул во сне и нахмурил фамильные хьюзовские брови. Нолан убрал ладонь.

Прижавшись щекой к прохладному дереву кроватки, он бесконечно долго смотрел на свое дитя, в каждой его черточке узнавая себя и чувствуя, как, взламывая асфальт безразличия, в его душе прорастают неуверенные и хрупкие ростки жалости и робкой нежности.

По статистике в Лос-Анджелесе примерно 320 солнечных дней в году. Ни дождя тебе, ни тумана, про снег и говорить нечего. И как здесь только люди живут? Нолан слегка повернул коляску со спящим Крисом, не давая ярким послеобеденным лучам забраться внутрь, и, заложив руки за голову, расслабленно откинулся на спинку скамейки.

Под ногами плескался океан. Этот особняк с широкой террасой, расположенный на самом побережье, он купил шесть дней назад и вчера, забрав Ким с Крисом из больницы, привез их сразу сюда. Потрясенная Ким долго бродила по светлым комнатам с панорамными окнами, трогая руками мягкую обивку мебели, касаясь кончиками пальцев контрастных на фоне спокойных бежево-кремовых тонов интерьера безделушек.

— Нолан… — пробормотала она, вскидывая на него глаза.

— Только вот давай ты не будешь сейчас говорить это свое любимое — «я сама», — поморщился он.

Она не сказала. Только покачала головой, обняла его, прижавшись щекой к плечу, очевидно хорошо понимая, что этот его широкий жест был гораздо более необходим ему самому, нежели им.

Нолан закрыл глаза. Казалось, пол террасы под ногами слегка покачивался и пружинил, как будто и не пол вовсе, а палуба круизного лайнера. Иллюзию довершало мерное убаюкивающее дыхание океана, доносимое сюда легким бризом. Когда-нибудь он научит Криса плавать. Доктор Спейси сказал, что возможно, это единственная среда, где ему будет комфортно.

— Не стоит отчаиваться, — внушал он Нолану во время долгих бесед. — Научить Криса ходить, разговаривать и минимально обслуживать себя вполне реально. Но это будет не скоро. А до этого… Ему и Ким нужна ваша помощь и поддержка, ваша опора, ваша сила. Им не справиться одним.

Результаты анализов Криса пришли два дня назад. Предположение доктора Спейси подтвердилось. К этому времени Нолан знал о синдроме Ангельмана все, что можно было извлечь из общедоступных источников. И эти знания никак не желали укладываться в голове. Действительно, невозможно было просто взять и принять тот факт, что твой ребенок скорее всего никогда не сможет заговорить, и основу его коммуникации в лучшем случае будут составлять карточки PECS, а умение сидеть и ходить — не само собой разумеющиеся базовые навыки, а плод кропотливого и упорного труда, который, возможно, займет не один год. Как, во имя всего святого, со всем этим справлялась Ким?

— …Еще спит? — шепотом удивилась Ким, появляясь на террасе с баночкой пюре.

Нолан кивнул и поинтересовался:

— Уже обед?

— Уже ужин, — улыбнулась она. – Ну, надо же, он никогда не спал так подолгу днем. Похоже, нам предстоит разнообразная ночь.

Ким опустилась рядом. Некоторое время они молча смотрели на уютно посапывающего ребенка.

— Он становится все больше похож на тебя, — сказала Ким. — И губы, и нос, и линия подбородка.

Сходство бросалось в глаза. Особенно, когда Кристофер хмурился, отчего брови съезжались в одну черту над переносицей. Правда, оставалось только гадать, кто из его ирландских предков наградил малыша волосами с легкой рыжиной, ибо подозревать в этом мулатку Ким было, пожалуй, чересчур смело.

— Я давно хотела тебе сказать, Нолан… — вдруг произнесла Ким, поворачивая к нему лицо. — Я бесконечно благодарна тебе за Криса. За то, что ты подарил мне его.

— Ким! — в смятении пробормотал он, совершенно не готовый к подобному разговору.

— Погоди, — качнула она головой, — можно я договорю?

Она сидела рядом, крутила на тонком пальце узкое колечко.

— Погоди, — качнула она головой, — можно я договорю. Я знаю, что ты не планировал становиться отцом, и это произошло слишком неожиданно для тебя. Даже не знаю, зачем задала этот дурацкий вопрос в то утро, на эмоциях что ли, — усмехнулась она. — Я готовилась к ЭКО, когда поняла, что беременна. Это было для меня… Подарок, знак свыше. И я, правда, не хотела вторгаться в твою жизнь и уж тем более навязывать тебе то, к чему ты не был готов. Поверь, если бы я тогда знала, что ты связан серьезными отношениями…

— Не надо, Ким! — тихо попросил Нолан. Все эти «если бы» были чудовищно болезненными.

Она кивнула. Помолчала.

— Мне казалось, что я со всем справлюсь сама. Рождение Криса придало смысл всему моему существованию, и я была уверена, что смогу дарить ему ласку и заботу за двоих. Но я не справилась. Нолан, это так страшно! Когда ты держишь его на руках, а все его тело, словно натянутая тетива, и пена изо рта, и закатившиеся глаза так, что видны только белки… В первый раз это случилось дома. Я словно обезумела. Я прижимала его к себе, трезвонила в двери ко всем соседям и вопила: «Помогите, мой ребенок умирает!» А потом он обмяк, и я поняла – всё! Его больше нет. Тогда я еще не знала, что любой припадок заканчивается так. И всю дорогу, пока скорая везла нас в больницу, я, как заведенная, повторяла: «Он умер, да?»

Ким зажмурилась, вновь переживая тот самый первый раз, до боли закусила губу. Нолан обнял ее одной рукой за плечи, притянул к себе.

— Тише. Все хорошо.

— А потом мы начали наше бесконечное путешествие по больницам. И диагнозы один за другим: судорожный синдром перерос в эпилепсию, в отставании в физическом развитии увидели симптомы ДЦП. И я сорвалась… нарушила свое обещание.

Ким замолчала на секунду, а потом подняла к нему лицо.

— Боже, Нолан, я чудовищная эгоистка! — прошептала она. — Но теперь, когда ты появился в его жизни… Я счастлива, что у Криса есть отец.

Она невесомо коснулась ладонью его небритой щеки.

— Ты очень хороший, Нолан, — проговорила она. — Ты просто сам не знаешь, какой ты хороший!

Он горько усмехнулся, глядя перед собой. Куда уж лучше! Столько всего натворил и исключительно по доброте душевной! Теперь до конца жизни не расхлебаешь.

Ким словно читала его мысли.

— Возможно, я сейчас скажу банальность, — произнесла она после долгой паузы, — но на свете есть единственная непоправимость, единственное, что нельзя обратить вспять. Это смерть. И пока этого не произошло — все можно исправить, — Ким смотрела на спящего Криса. — По крайней мере, бороться за это.

…На нелюбимый им город обрушилась стремительная субтропическая ночь, когда Нолан покинул уютно закутавшийся в мягкую тьму дом.

— Я прилечу, как только смогу, — пообещал он Ким.

— Мы будем ждать, — просто сказала она.

Крис широко улыбнулся отцу. Нолан поцеловал его в лоб, пригладил мягкие с медным отливом волосы и, кивнув Ким, вышел за дверь. Уже садясь в машину, он вдруг подумал: «Забудет меня за месяц!» И эта мысль неожиданно огорчила его.

Зазвонил телефон.

— Верни мою машину, террорист, — вместо приветствия потребовала сестра. — Надеюсь, с ней все в порядке?

— То есть все ли в порядке со мной, тебя не интересует совершенно? — осведомился Нолан.

— Да что с тобой может случиться, баржа непотопляемая? — удивилась Клодин и, наконец, перешла к делу: — Документы готовы.

— Уже? — выдохнул он.

— Уже. Я привезу завтра в аэропорт.

— Спасибо, Кло, — искренне сказал он. — Я твой должник.

— Иди ты к черту, братик, — устало сказала сестра. — Тебе жизни не хватит, чтобы со мной рассчитаться. Тебя даже в рабство брать неинтересно. Ариведерчи.

Клодин отключилась. Нолан задумчиво покрутил телефон между пальцами. Вот и все. Пути назад не было. Кристофера Патрика Броуди больше не существовало. Зато сегодня на свет появился Кристофер Патрик Хьюз. Недоверчиво прислушиваясь к себе, он пытался разобраться в том, что чувствовал сейчас, и не мог. Пока не мог.