(Не)счастье на мою голову

Глава 35

Борзый

– Лицом к стене, – слышу голос, приглушенный железной дверью. – Пошел, – добавляет он, после чего дверь в комнату свиданий распахивается, и внутрь заходит надзиратель с мужиком.

Я рассматриваю без пяти минут бывшего мужа моей любимой женщины, и пытаюсь понять, что она в нем нашла. Наверное, в самом начале он был еще ничего. Высокий, довольно крупный. Острый взгляд темных глаз, резкие черты лица. Его можно было бы назвать мужественным, если бы не вот эта подлость во взгляде. Ну ладно…

– Командир, прогуляйся, – как только Ровинский садится на стул напротив, киваю конвоиру на дверь. Его брови на секунду взлетают, и он смотрит, как надзиратель покидает комнату.

– Вот это финт, – хмыкает заключенный. – Ты кто?

– Я могу быть твоим палачом, а могу – просто прохожим.

– Ой, блядь, – кривится он. – Только давай без этой ебаной философии. Чего надо? – он складывает руки, сплетая пальцы.

Я достаю из лежащей на столе папки первый документ. Двигаю бумагу Ровинскому. Даже не коснувшись ее, он пробегает по буквам взглядом, а потом смотрит на меня. Выражение лица брезгливое, в глазах насмешка и пренебрежение. Меня это не трогает, потому что он недолго будет корчить из себя непобедимого.

– Ты ебнулся? – спрашивает. – Я не подпишу эту херь.

– Подпишешь, – киваю я.

– Хрена с два. И кто ты вообще такой? – прищуривается он, а потом в его глазах отражается понимание. – А, так ты новый ебарь моей жены? Ну береги свои бубенцы, красавчик, потому что я выйду и отрежу их тебе тупым ножом, – тихо добавляет он.

Я спокойно встречаю его взгляд. Ни один мускул на моем лице не дергается, когда я резко вскидываю руку и, схватив мудака за затылок, так жестко опускаю на его же руки, что слышу хруст пальцев. Парочка точно сломана, чувак, кажется, твердолобый.

– Сука! – подрываясь, ревет он. Я тут же оказываюсь на ногах. – Ты охуел?!Ты вообще знаешь, кто я?! – орет он, вытирая юшку под носом.

– Ты – тот, кто подпишет заявление на развод.

– Пошел! На хуй! – орет Ровинский.

Я ухмыляюсь.

– Смотри, мудила, – начинаю я. – У тебя два варианта. Первый: ты мирно подписываешь документ и отправляешься отсюда назад в камеру, где спокойно дожидаешься своего УДО. Второй: я ломаю тебе все кости, оставляя только пальцы правой руки, чтобы ты мог подписать заявление. Ты подписываешь, и я сдаю тебя на милость тюремным врачам. Тюремным! – подчеркиваю. – Никакого выезда в нормальную больничку. Никакой заботы и симпатичных медсестричек. Я даже засеку, через сколько ты подохнешь от такой терапии. А потом, возможно, мы с Тиной принесем букетик на твою могилу. Как тебе перспектива?

– Пошел ты на хер! – ревет он и бросается на меня.

Я ждал этого, да. Более того, жаждал, чтобы сучара дал мне повод прессануть его как следует. Поэтому, уворачиваясь от его ударов, наношу собственные, вкладывая всю душу. Всю, сука, душу! Потому что мне хочется укатать его в холодный бетон прямо тут, в этой комнате! И я мог бы. Мне даже не обязательно было приходить сюда и лично встречаться с этим дерьмом. Можно было просто заказать его, заплатив нужным людям. И не было бы никакой волокиты с разводом. Тина просто стала бы вдовой.

Но мне доставляет удовольствие ломать эту сволочь в прямом смысле слова. Я практически кончаю от хруста его костей и болезненных вскриков и стонов.

Когда Ровинский падает на пол и, привалившись к стене, еле дышит, я присаживаюсь возле него на корточки. Смотрю в месиво, которое еще недавно было его лицом.

– У тебя пока еще целые колени, – произношу, поправляя кожаные перчатки без пальцев. Я специально надел их, чтобы не сбить костяшки, и Тина не видела, что я дрался. Вряд ли она бы порадовалась этому. – Как и шея. И кисти рук. Левая, правда, уже пострадала, но того, что осталось, тебе хватит, чтобы подписать заявление. – Ровинский стонет и вздыхает. – Так что? Идем подписывать? Или Тина просто станет вдовой?

– Сука, – шипит он.

– Даже не хочу уточнять, о ком ты, – качаю головой. – Ну? Готов подписать?

Кивнув, он сплевывает на пол, оставляя на бетоне лужицу слюны вперемешку с кровью.

Помогаю мудаку подняться и тащу его за стол. Усаживаю и пару раз помогаю выпрямиться, потому что от бессилия он норовит сползти вправо. Вытягиваю из папки новый документ и кладу рядом с ним ручку.

– Руку вытри о штаны, иначе испачкаешь бумагу, – сухо требую я, и он медленно вытирает ладонь. – Подписывай.

– Я еще доберусь до тебя, – шепелявит он. Да, несколько зубов валяются на полу. – Я тебя пошматую, сука, – добавляет, оставляя подпись на документе.

– Обязательно, – отвечаю я и прячу документ в папку. Закрываю ее и выпрямляюсь. Больше нет надобности придерживать этот кусок дерьма, поэтому он с громким стоном валится на пол. Я присаживаюсь на корточки и смотрю в опухшие щелочки, в глубине которых скрываются глаза. – Когда придешь за мной, я наконец доберусь до твоих коленей, – подмигиваю и, встав, выхожу из комнаты.

Сунув в ладонь конвоира пару купюр, киваю на дверь за моей спиной.

– Думаю, вам понадобятся носилки.

Он кивает и пропускает меня на выход. Покинув здание тюрьмы, звоню начальнику этого заведения и благодарю за оказанную помощь. В принципе, я поблагодарил еще вчера, переведя внушительную сумму на счет его жены, но мне нужны такие связи, так что не будет лишним напомнить о себе.

А теперь пора ехать к Тине. У меня внутри все аж зудит от желания похвастаться ей своими успехами. И наконец сделать эту женщину по-настоящему своей!