(не)ваша девочка

Глава 38. Двойное удовольствие

— Расслабься, — Тимур выдавливает мне между ягодиц вязкую смазку и мягко массирует анус. — Анечка…

Я лежу в объятиях Ромы, уткнувшись в его грудь лицом. Ситуация очень неловкая, буквально скользкая и интимная, и присутствие второго мужчины, когда первый неторопливо проникает в тугое колечко мышц указательным и средним пальцем, успокаивает. Да, в руках Ромы я нахожу утешение, хотя он, как и Тимур, полноценный участник творящегося безумия.

— Вот так, — пальцы проскальзывают в меня глубже и идут по кругу, растягивая мышцы.

Я шумно выдыхаю через нос, и Рома подбадривающе целует меня в макушку, а после поглаживает меня по плечу:

— Умница.

Когда в меня проскальзывает три пальца, я выдыхаю болезненный стон. Тимур нетороплив и основателен. Растягивает, расширяет, проминает мускулы, в которые медленно, но верно проникает разогревающая смазка. Кровь приливает к промежности и пульсирует густым желанием, что переплетается с тянущим дискомфортом.

— Завелась? — шепчет Тимур и входит в меня до последних фаланг.

Немного раскрывает пальцы, а в ответ шумно выдыхаю. Под мой стон вытягивает пальцы, поглаживает и целует в плечо. Проводит упругой головкой по расслабленным мышцам. Закусываю губы. Мягкий скользящий толчок, и у меня выдох обрывается сиплым стоном.

— Хорошая девочка, — сдавленно отзывается Тимур, проскальзывая глубже. — Дыши, Анечка, дыши.

Неумолимо насаживает меня до основания. Прерывисто выдыхаю, а Тимур замирает и покрывает шею и плечо влажными поцелуями. Рома вскрывает презерватив зубами и ловко раскатывает его по члену.

— Нет… — сипло отзываюсь я.

Рука Тимура скользит по бедру, ныряет под колено и поднимает мою ногу. Рома разворачивается ко мне, въедается в губы под мое испуганное мычание.

— Выдыхай, Анечка, — шепчет Тимур.

Уверенный рывок, и я в ужасе распахиваю глаза. Я вот-вот разойдусь на две половины. С двух сторон во мне. Распирают тесные глубины моего тела, поочередно выскальзывают, чтобы вновь вторгнуться, покачивая меня на волнах вскипающей похоти. С каждым новым толчком и стоном мое сознание плавится черными пятнами.

В неразборчивом мычании кусаю губы Ромы, царапаю его, и падаю на дно спазмирующей пропасти. Моя личность стерта. Я потеряна в пространстве и времени, охваченная пронизывающими судорогами и болезненным экстазом, что расходится вспышками от расплавленной глубокими и резкими фрикциями промежности.

С рыком вжимаются, пульсируют, продлевая затихающие волны оргазма. Я со стоном всхлипываю, когда Рома и Тимур с тяжелыми и хриплыми вдохами выскальзывают из меня. Опустошенная обмякаю на мятых простынях. Из меня будто вырвали куски плоти и оставили вместо них зияющие дыры, которые вздрагивают и медленно смыкаются. И пасть ниже уже некуда. И большего извращенного удовольствия не испытать.

— Выпить не хочешь? — Тимур поглаживает меня по бедру.

Как после подобного можно еще вести беседы и задавать вопросы? Я бы предпочла забыться в обмороке и выйти из него через пару лет, а лучше через десять.

— Анечка, — целует между лопаток. — Ты меня слышишь?

— Я ничего не хочу, — хрипло отзываюсь и закрываю глаза. — Можно меня не трогать хотя бы пять минут?

— Пять минут и ты готова повторить?

Переворачиваюсь на спину и всматриваюсь в расширенные зрачки Тимура.

— Да шучу я, Одинцова, — он смеется и смахивает со лба локон. — Вот это взгляд. Насквозь прожигает.

— У тебя несмешные шутки, — шепчу я.

Рома под боком сладко посапывает, закинув руки за голову. И я ему завидую. Я бы тоже хотела отключиться, но Тимур, похоже, не намерен оставить меня в покое.

— У меня отличное чувство юмора, — широко и самодовольно улыбается, — а вот у тебя его нет.

Я сердито шлепаю его по щеке, а затем еще раз. У него округляются глаза, вытягивается лицо, и с моих губ срывается тихий смешок, который перерастает в громкий смех. Ну и рожа у Тимура.

— Что?! Что такое? — подрывается Рома и непонимающе озирается по сторонам.

Я хохочу в голос. Обескураженно смотрят на меня, а я успокоиться не могу. Они такие забавные. Взъерошенные, голые и растерянные. Настоящие. Без лоска и брони надменности, которую годами с детства наращивали.

— Это ты опять хохмишь? — недовольно уточняет Рома.

— Нет, — Тимур обиженно хмурится, — я, по ее мнению, шутить не умею.

Я делаю прерывистый вдох, глотаю смешинку, а когда они опять смотрят на меня, то вновь смеюсь.

— Это у нее истерика такая? — Рома кидает обеспокоенный взгляд на Тимура.

— Наверное.

— И что делать?

— Ой не могу, — сипло отзываюсь я и накрываю лицо подушкой.

Я откровенно гогочу. У меня болит живот, мышцы челюстные сводит.

— Воды принесу, — шепчет Рома.

— Может, чего покрепче?

— Вдруг хуже станет?

— Логично.

Через минуту затихающего смеха Тимур забирает у меня подушку, а Рома протягивает стакан воды. Я сажусь, вновь делаю глубокий вдох и подношу стакан к губам. Замираю, перевожу взгляд с напряженного Тимура на Рому и с хохотом выплескиваю на них воду. Сначала на одного, потом на второго остатки.

— Что за… — охает Тимур, отплевывается и рявкает. — Одинцова!

Ржу, как лошадь. Рома растерянно фыркает, моргает и шепчет:

— Анюта…

— Тихо! — поднимаю палец, и Тимур с Ромой застывают в полумраке.

Прислушиваюсь к тишине. Из гостиной доносится приглушенная трели звонка.

— Что? — едва слышно спрашивает Тимур. — Только не говори, что тебе так сорвало крышу, что глюки начались.

Сползаю со смехом с кровати, встаю под тревожными взглядами и ковыляю из спальни. Между ног тянет.

Точно. Звонят. И звонят мне. Под ворохом одежды ищу телефон, продолжая хихикать. На экране высвечивается “Наташа соседка”, и я отвечаю, прижав прохладную ладонь к опухшей промежности:

— Да? — хрюкаю от смеха и прочищаю горло. — Слушаю.