Не время умирать

Глава 2. Трижды мертвый

После общей анестезии, использованной для проведения операции по извлечению пули из бедра и плеча, первое, что помню, — как в бреду учуял стоящий в палате запах стерильности. Сработала ассоциативная память, и я как наяву увидел одно из потерянных воспоминаний.

Я учился в школе-интернате для детей из неблагополучных семей. Домой родители нас забирали только на выходные. Как-то раз, в восьмом классе, мы с пацанами в общаге ночью варили доширак в ведре. По приколу, разумеется. Кипятильник, ведро, стаканы и никаких тарелок. Делали мы это в едва освещенном коридоре, рядом с медкабинетом, из которого пахло той самой стерильностью. Вот как сейчас в палате.

Это полубредовое воспоминание стало первым из того, что нового я о себе узнал. И это хорошо! Значит, детство, какое-никакое, у меня всё же было. Жаль только, ни своего имени, ни места учебы не вспомнил.

Воспоминание о школе волной ассоциаций задели и сообщение от Тальзеура. Пробуждение способности! Такое уведомление в мире Земли приходит только Одаренным — тем, кто может управлять маной и плести заклинания. И учат этому в самых крутых Академиях мира Тальзеура.

Одаренные также по сути своей являются живым билетом, открывающим в Городе-Поезде десять пассажирских мест для обычных, не одаренных магией людей. Не существует никаких других способов добраться до мира Тальзеура. Вот этому я в скорой тогда так сильно и обрадовался! Магия, чтоб ее! Я, оказывается, одаренный!

Воспоминания закончились. Я огляделся и ощутил накатившую тошноту. Последствия общей анестезии всё ещё дают о себе знать. Мысли спутаны, хочется закрыть глаза и спать дальше, но сознание протестует и не дает уснуть. Проморгался, зевнул и только после этого понял, что у меня на лице больше нет корки из засохшей крови. Осмотрел руки и понял, что в больнице меня отмыли от крови и грязи. Чувствуются бинты на руках, ногах и даже лице. Видимо, медики постарались залатать все «царапины» от побоев. А я в итоге соберу целую коллекцию шрамов.

В палате, кроме моей койки, находилась еще пара. На одной лежала незнакомая девчушка, совсем еще подросток. На лице кислородная маска, глаза прикрыты. А на второй постели сидит знакомый парень-храбрец. Всё свое внимание он уделяет смартфону, не замечая ничего вокруг. Судя по звукам, ему кто-то пишет, едва ли не по десятку сообщений в минуту. И именно эта противная трель и разбудила меня! Ему всё пишут и пишут, будто он звезда блогов.

Был и четвертый человек в палате. Сотрудник полиции сидел на стуле у двери, тоже с головой уйдя в свой телефон. Заметив, что я пришел в себя, он отлип от экрана и пулей вылетел в коридор. Не прошло и пяти минут, как в палату вошла группа из пяти человек. Все в белых халатах, поверх полицейской формы. И ни одного врача! Странно. А как же мои близкие? Должен же был меня кто-то искать.

Погонов не видно, но по наглым мордам и так понятно, что как минимум трое из них не рядовые менты. Один из пятерки шепнул кому-то в коридоре, и им мигом организовали в палате еще четыре стула.

Трое полицейских, видимо, более авторитетных в их компании, сели на стулья у дверей. А парочка более «молодых» — лет под сорок — поднесла стулья прямо к моей койке и села рядом.

— Кхе-кхе… я старший следователь Федор Ворошилов из Обнинского района. Веду дело о массовом похищении, — мужчина указал сначала на себя, а потом на более молодого мента, сидящего рядом. — Это сержант Спицын. Он немой, так что прямого участия в разговоре принимать не будет. Его специально из Москвы прислали ради этой… беседы. Уточню! Это не допрос. Мы с тобой просто разговариваем.

Первое, что я почуял, — это вонь. От Ворошилова несло одеколоном так, будто он вылил на себя целую цистерну этой дряни. Даже старухи так не духарятся. Сидящий рядом с ним Спицын стыдливо старался дышать ртом, не поворачивая голову в сторону коллеги.

— От вас… пахнет, — всё же выдавил я из себя. — Сильно пахнет!

Где-то совсем рядом раздался смешок, но я не понял, кто смеялся. Вроде всех людей в палате вижу.

— Потерпи малость, — Ворошилов как назло достал одеколон и еще раз мазнул себя им. — У меня аллергия на воду, уж пятый год как. Мыться нормально не могу. Приходится проводить длительную процедуру очистки иными средствами. А я тут, понимаешь ли, неделю на работе жил безвылазно. Начальство в темечко долбит. Жене на работе прохода не дают. Так что приходится этой пахучей дурью заливаться, чтобы ты вообще мог дышать рядом со мной. Так что терпи, боец.

От ударившего в нос запаха Спицын повернул голову, начал моргать и тихо беззвучно ржать. Федор недовольно поморщился, видя полное непонимание его проблемы. А чего они собственно хотят?! Зачем-то пришли, да и пахнут так, что цветы в палате скоро завянут. Вон храбрец на соседней койке нос зажимает.

Спицын улыбнулся и показал коллеге какой-то знак рукой, будто давая свое согласие. И следователь нехотя добавил.

— Спицын служит в ОВР, «Отдел внутренних расследований». Он одаренный, и у него крайне редкая способность «Детектор лжи».

— Так он из Тальзеура? — впервые подал я голос, стараясь дышать ртом а не носом. Ох уж этот запах одеколона!

— Он не сел на Поезд. Билет сгорел, — Ворошилов кивнул на коллегу. — Как видишь, эта заноза осталась жить на Земле, отказываясь присягать на верность Российской Империи. Повезло, что способность слабая, нулевой ранг силы, и может работать даже в нашем разряженном магофоне.

Так у способностей есть ранги силы?! Прежний я наверняка знал больше, но пока довольствуемся тем, что имеем.

— И зачем вы его в больницу ко мне вызвали?

— Я буду задавать тебе вопросы. А Спицын показывать, говоришь ты правду или ложь. Один палец — правда. Два пальца — ложь. Три пальца — сомнения или полуправда.

Прочтя по взгляду, что я готов к сотрудничеству, Спицын снова показал Ворошилову тот же жест рукой и следователь начал рассказывать о том, что им уже известно, предупредив, что многое рассказать не сможет из-за тайны следствия.

Нас и впрямь держали в здании заброшенного автовокзала рядом с заброшенной железнодорожной станцией. Прибывшие на возгорание медики и пожарные оказали первую медицинскую помощь всем тридцати семи выжившим. Пожарные успели найти даже тех, кто ушел далеко.

Лежащую на соседней койке девушку-подростка кинологи нашли в яме, куда похитители стаскивали трупы. Из-за побоев она впала в кому. Дыхание и пульс почти не прощупывались, и избивавшие нас уроды сочли её мертвой. На осенней прохладе она выжила только потому, что оказалась одаренной и пробудилась, находясь уже в коме.

Знакомый мне храбрец пробудился, когда на себе вытаскивал пленных из горящего здания. Ну, тех, кто уже сам не мог ходить. И я — третий и самый непонятный в их компании — пробудился, видимо, когда убивал бугая и тощего.

Хмурый и бубнящий себе под нос Ворошилов не сказал, ни сколько всего людей было похищено, ни сколько трупов нашли в той яме. В какой-то момент бубнеж следователя взбесил меня настолько, что я непроизвольно дернул рукой и заметил на запястье наручник.

— Какого хрена?! — поднял руку еще раз и убедился, что наручники прицеплены к поручню койки.

Накатил гнев, ненормально сильный, а потом пришел и страх. Меня что, снова лишают свободы?! Внимательно следивший за мной Спицын снова дал знак Ворошилову, и тот остановился.

— Вы нашли Корзу или нет?! — вопрос прозвучал громче положенного, но меня уже всего трясло от злости. — Чего молчите?

Ворошилов, нахмурившись, достал из своей рабочей папки лист с распечаткой лиц девяти разных человек.

— Вам знаком кто-то из этих людей? Подумайте…

Под каждым фото было имя. Тимур Саидов, Артур Костров, Роберт Кхан и другие имена.

— Нет, — я сглотнул и перевернул лист, но там ничего не было написано. — Никого из них не знаю.

Спицын повторил жест рукой [Правда].

Следователь протянул пачку цветных фотографий. На них были всё те же девять человек, пусть и с трудом узнаваемых после их вида на распечатке. Я просмотрел фото, но снова никаких ассоциаций в голове не всплыло.

— Здесь тоже никого не знаю.

Ворошилов от такого ответа аж приподнял брови, не обращая внимания на Спицына и его знак [Правда].

— Что, и даже вот этого человека не узнаёте? — следователь выделил фотографии крепкого парня лет за двадцать.

На первом фото он обнимает какую-то девушку за плечо. Черты лица схожи, оба корчат рожицы и явно радуются жизни. Видимо, брат и сестра, причем в хороших отношениях друг с другом. На втором тот же парень стоит у ночного клуба, но почему-то с парой книг в руках. На третьем… это фото явно делали в полицейском участке при задержании.

— Нет, не узнаю. А должен?

Ворошилов смотрит на меня, как на идиота. Спицын снова показывает ему тот же знак рукой [Правда].

Откуда-то позади меня раздался хриплый, пробирающий до костей голос:

— На фотографиях изображен ты, Роберт Кхан, — у меня аж волосы дыбом встали. — Возраст двадцать четыре года. Прозвища нет. Тебя все просто Кханом звали. Есть еще младшая сестра, Камилла, работает барменом в ночном клубе. И мать, Маргарита, бухгалтер на пол ставки. Отец числится пропавшим без вести уже больше десяти лет. А сидящие перед тобой господа в форме всё никак не могут понять, что у тебя украли имя. А с ними и память того, кем ты был раньше. Даже посмотри ты в зеркало, сам себя бы не узнал.

Как бы я ни пытался повернуться и посмотреть на обладателя хриплого голоса, у меня это не получалось. Да еще и раненное плечо болью отзывалось. А неизвестный, видимо, специально сел так, чтобы я и входящие в палату люди не могли сразу его увидеть. И еще я понял, что это он тихо хохотнул, когда я упомянул вонь, исходящую от Ворошилова. Полицейские же реагировали спокойно и явно знали, кто там сидит.

— То есть на этих фотографиях я изображен?

— Да, — отвечает хриплый голос. — Зови меня Хриплый или мундирник. Без разницы. Ваши меня и так и так кличут. Сам понимаешь почему, имени своего называть не стану. Я офицер Имперской службы поиска одаренных, прикомандированный к посольству Империи в Сибири. То бишь в вашей России. Прозвище «мундирник» ваши дают таким как я за то, что мы всё ещё чтим честь мундира и служим императору Российской Империи.

Вроде узнал я свое имя, но воспоминания не вернулись. Пустота! Роберт? Кхан? Однако имя Камиллы вызывало целую бурю эмоций. Странно всё это. Я будто одновременно помню и не помню сестру. А мама … ничего… если, конечно, пустоту и холод не считать за эмоции. Может мы с ней были в не самых хороших отношениях?

Пока я размышлял о своем, Хриплый перехватил инициативу в разговоре и стал рассказывать то, о чем следователь умолчал. Оказывается, кто-то из похитителей нарушил приказ Корзы — предполагаемого босса банды — и не стал выбрасывать все дорогие телефоны, найденные в карманах жертв. Семь таких смартфонов удалось найти в покрытом фольгой ящике на месте сгоревшей каморки. Так удалось опознать меня и других владельцев. Одного парня не нашли ни среди трупов, ни среди выживших. Это косвенно подтверждает и то, что кроме вокзала есть и другие места, где держат похищенных людей.

Самого Корзу и его как минимум второе убежище так и не нашли. Я слушал Хриплого и выпадал в осадок всё больше. Как вообще можно не заметить похищение полусотни людей и не найти ни одной улики? А ведь с его слов заявления на розыск пропавших приносят до сих пор. Однако заявление на мое исчезновение никто не подавал. Вообще никто! Ни Камилла, ни Маргарита. Странно как-то. Каким же я был братом и сыном, чтобы меня не хватились даже спустя неделю?!

Истинный размах преступления Корзы — или тех, кто за ним стоит — до сих пор не ясен. Господи! Да они даже мотива его понять не могут. Ни денег, ни жертвоприношений, ни работорговли — просто череда избиений и выкрикивание его имени «Во имя Корзы! Во славу Корзы!»

Есть свидетели, которые видели фургоны, отъезжающие от места преступления. Но вот дальше начинается чертовщина. Эти машины на камерах вообще не показывались, хотя нашлись и свидетели, видевшие их авто прямо под камерами в момент преступления. То же касается и триангуляции сигналов с телефонов похищенных — сигнал со смартфонов пропадал и вышки сотовой связи больше не могли их отследить.

И вот, на восьмой день с начала похищений, появляемся мы — полсотни похищенных людей, лишенных имен и избитых так, что мать родная не сразу признает. Все мучители мертвы, а место удержания сгорело напрочь со всеми возможными уликами.

Хриплый довольно рассмеялся и откуда-то из-за моей подушки высунулась рука, указывающая на полицейское начальство, сидящее у двери.

— Видишь этих до-о-о-брых людей! — холода в голосе Хриплого было столько, что им воду замораживать можно. — Когда вы, пацаны, устроили пожар, приехали вообще все, кто только мог. Пожарные, медики, полиция и журналисты. И тут началось самое интересное!

Хриплый говорил хлестко, язвительно, добавляя в свой и без того пугающий голос столько яду, что полицейские недовольно морщились. Спицын же при этом от вони еще дышать в сторону как-то умудрялся. И только теперь я понял, почему Хриплый сидел за моей койкой — он уже знал Ворошилова и не желал находиться с ним рядом!

С приездом первых машин скорой в больницу среди родителей похищенных началось всеобщее счастье. Их детей нашли! Пусть и далеко не всех, но нашли. Потом кто-то из полицейских сообщил на общей волне раций, что в сгоревшей комнате вокзала нашли телефоны. Но не сказал чьи! Это важно! Просто, мол, поврежденные пожаром телефоны и надо срочно скачать с них данные. Как говорится, писец подкрался незаметно.

Уже час спустя после появления сообщения о найденных телефонах на общей частоте исчез начальник полиции нашего города. Следствие подозревало его причастность к вмешательству в работу камер дорожного наблюдения. Так преступники заметали следы.

Пропала также пара дата-программистов из двух разных компаний сотовых операторов, стеревших данные о контрактах на сим-карты у похищенных людей. Телефоны не видели сеть, а сеть в свою очередь не видела даже IMEI-адреса смартфонов похищенных людей.

Однако нашелся и еще один, куда более честный программист из дата-центра третьего и самого крупного в городе сотового оператора, который сам пришел в полицию и рассказал, что ему заплатили за удаление данных. По номерам телефонов и привязанным к ним договорам следствие выяснило точный список всех похищенных подростков. Это стало подтверждением, что сами похищения не были случайными.

Полиция за минувшую ночь обделалась по полной! Прямо обгадила свою репутацию так, что ее уже никогда не смыть, всплыви всё это дерьмо в СМИ. Начальник полиции сбежал, несколько патрулей и следователей перестали отвечать на звонки. Мэра города нашли мертвым в его незарегистрированном загородном доме, вместе с десятком забитых до смерти подростков. Что удивительно, когда иерархия в банде Корзы стала рассыпаться, мелкие исполнители не спешили сдаваться следствию. Вообще никто не явился с повинной, не считая того программиста.

Со слов Хриплого, там мужик попался тертый и подумал, что подельники его скорее всего убьют. Поэтому он жену с детьми отправил на дачу к теще, а сам пошел и сдался следствию.

Интересно получается. Один парень, сжегший вокзал — то есть я, и один сболтнувший в эфир лишнего полицейский поломали весь план банды Корзы. Ведь телефоны нашли только наши. У мучителей ничего такого не было. Следов самого «Хозяина имен» так и не нашли, но и дело никто не собирается закрывать. Исходя из масштабов преступления уже точно известно, что минимум две трети банды Корзы всё еще находятся на свободе. А это не меньше тридцати человек!

Судя по тому, как заерзали на месте Спицын с Ворошиловым, то, что сейчас собирается поведать Хриплый, они уже слышали. И весь разговор сводился к этому самому моменту.

— Роберт, посмотри на этих господ в форме еще раз, — Хриплый указал рукой на троицу высокопоставленных полицейских, сидящих у двери. — Полиция знает, что не сможет тебя защитить от мести Корзы. С таким уровнем организованной преступности в России еще никто и никогда не сталкивался. А месть будет! Не может Корза простить подобной оплеухи. Поэтому товарищи в форме предлагают тебе добровольно умереть. Здесь. Сегодня. И заметь, самое важное. Они предлагают сделать это безболезненно!

После слов Хриплого Ворошилов опустил взгляд, сдерживая улыбку. Ждет, гад, что испугаюсь! Я может и не помню ни черта, но суть уловил. Полиция хочет сымитировать мою смерть, чтобы Корзе стало некому мстить. А Спицын, приехавший из Москвы, служит гарантом того, что никто из присутствующих полицейских не работает на Корзу. И, наконец, сам Хриплый. Он мундирник, о котором говорил медик в скорой, а, значит, это он провожает пробудившихся одаренных до ближайшей станции Города-Поезда.

Получается, в палате собрались почти все, кто заинтересован в том, чтобы я был переправлен в Тальзеур наиболее безопастным путем. Причем решение надо принимать сейчас, пока я в больнице и о состоянии моего здоровья после пулевых ранений никто из посторонних не знает.

Смотрю на довольно скалящегося Ворошилова. Наверное, я должен уважать полицейских, как представителей закона, но это было в прошлом. До потери воспоминаний. Кто они сейчас для меня? Никто. Просто люди в погонах, с которыми судьба свела одной общей проблемой.

— Значит или я «умру» от ваших рук и исчезну. Или Корза найдет меня, даже если я переберусь жить в Город. Я согласен «умереть». И да! Спасибо, что помогаете.

Голос подал один из мужчин, сидевших у двери. Кряжистый, с резкими рублеными чертами лица, он походил скорее на ожившую гротескную статую, чем на живого человека.

— Не начни ты бузу с пожаром, эти уроды всех детей бы там положили. Так что не надо благодарить нас, парень. Мы, считай, ничего не сделали. А теперь даже задницу твою прикрыть не можем.

Хриплый одобрительно хохотнул, и из-за спинки койки показалась рука с поднятым вверх пальцем.

— А ты, я смотрю, мужик с яйцами! Заслуг чужих не присваиваешь. Уважа-а-ю! — рука мундирника опустилась мне на раненое плечо, и я дернулся от вспышки боли. — Упс. Не специально. Ну, раз согласен, значит, мелочи остались. У тебя, как одаренного, есть право взять с собой десять человек, которые с тобой поедут. Мамки, папки, сестры и да просто бабье свое прихватить. И да, собака за отдельное место считается!

Хриплый рассказывал детали переправки в Тальзеур, а я потихоньку начал вспоминать детали. Пять мест на Поезде у одаренного выкупает государство. Федерация или Империя, не важно. Деньги выдаются в банке по прибытию как подъемные средства для жизни в Империи. Так, выкупая места на Поезде, Империя защищает одаренных от их собственной неосведомленности. Обучение в Академии Магии стоит столько…. тут Хриплый решил не озвучивать точных сумм. Города разные, образовательные учреждения для одаренных тоже разные. Есть дешевые Общества одаренных. Есть Школы Магии типа наших колледжей. И есть Академии. Вот они-то самые дорогие!

У одаренного есть приоритетное право выкупить у государства недостающие места на Поезде. Именно купить! Не получить своё по праву, а именно купить. Подъемные средства у одаренного на той стороне должны быть обязательно. Это одно из железных правил в Российской Империи.

Короче, у меня есть пять мест на Поезд. Взять с собой можно только того, кто сам согласится покинуть мир Земли и перебраться в Тальзеур. По понятным причинам, билеты обратно будут тоже стоить очень-очень-очень дорого. Так что скорее всего это будет переезд в один конец.

На пять имеющихся билетов я вспомнил только двух человек. Маму и сестру Камиллу. Но потом зло в груди зашевелилось и в темечке заломило так, что я аж поморщился. Конечно! Как я мог о ней забыть.

— В плену со мной в клетке была девушка. Блондинка, стройная, примерно моего возраста. Предложите три места ей. Без нее я бы не выжил. Если после этого останутся лишние билеты, предложите сначала Камилле, а потом моей матери. Может у кого-то из них есть ухажер, которого они захотят забрать с собой в Тальзеур.

При новости о блондинке Ворошилов нахмурился и невзначай расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Молчун Спицын аж отшатнулся и часто задышал, учуяв непередаваемое амбре из смеси запаха ядреного одеколона и застарелого пота.

Сержант судорожно сглотнул, будто его сейчас вырвет. А потом в итоге не выдержал и отсел от следователя подальше.

Ворошилов уже не человек! Он вонючее оружие массового поражения.

— Злата Северова, да?! Опознали. Ее отца держат пока в каталажке, за угрозу сотруднику полиции, находящемуся при исполнении.

В голосе следователя чувствовалось совсем слабое сопротивление.

— Я не стану менять решения! Билеты достанутся им. Мы тут с вами говорим только потому, что у этой девушки смелости оказалось больше, чем у совсем уж взрослых парней.

Вроде всё обсудили, но про одну любопытнейшую деталь я не спросил. А менты, то есть товарищи полицейские, ее так и не озвучили.

— Как именно я тут умру? — вроде сам сказал, а в груди всё аж похолодело. — Больно точно не будет?

Со стороны Хриплого раздался непонятный шорох, и в шею что-то кольнуло. А потом перед глазами все потемнело.

Хриплый одним движением вытащил из тела Роберта иглу от шприца с ядом и убрал в специальную колбу. Тетродотоксин — яд, добытый из рыбы фугу — оказывает на одаренных весьма странное воздействие. Токсин не убивает одаренных, а вводит их в состояние глубокой комы. Сердцебиение почти останавливается, дыхание не прослеживается, а тело остывает до комнатной температуры.

Если порция тетродотоксина рассчитана верно, примерно через 60 часов организм справляется с отравлением и одаренный приходит в себя, получив в виде бонуса слабый иммунитет к ядам. Однако все три дня до этого отравленного одаренного крайне сложно отличить от обычного трупа.

— Всё, мужики! Можно начинать, — Хриплый обошел койку с Робертом, подойдя к храбрецу и девушке в коме. — С этими я сам разберусь. А вы действуйте, как и договаривались. Пишете, что смерть наступила из-за кровопотери. Устраивайте проводы, а потом я его у вас забираю.

Ворошилов оглянулся на начальство и то согласно кивнуло.

— Мы согласны. Мэрия возьмет все расходы на себя.

Спицын, повернув голову и продолжая дышать куда-то в сторону, показал Хриплому большой палец в знак согласия. Он свою работу здесь уже выполнил. Главный свидетель по делу Корзы будет скрыт через программу защиты свидетелей.

В следующий час в больнице начался форменный спектакль. Менты ушли, оставив Хриплого присматривать за подопечными. Спустя двадцать минут в палату зашла дежурная медсестра, которая и заметила, что у Роберта Кхана не прослеживается пульс. Попытка реанимации ни к чему не привела. Стоящие в коридоре зрители получили желаемое зрелище. Официальная причина смерти: «Осложнение, возникшее после двух пулевых ранений и проведенной операции. Пациент так и не пришел в сознание».

Новость о смерти Роберта Кхана разместили в социальных сетях и специальном форуме, где родственники похищенных Корзой людей обменивались информацией. Текст сообщения получился ярким, эмоциональным, с сочными деталями, описывающим героические действия Роберта Кхана на вокзале. С приложенной фотографии читателю некролога улыбался парень с парой книг, стоящий около клуба. Мир Тальзеура лишился едва обретенного героя.

Тем же вечером журналисты раструбили новость о смерти Роберта по всем местным телеканалам. Спицын сделал всё возможное, чтобы люди Корзы передали эту информацию своему боссу. Нет Роберта, а значит, и мстить некому.

Сообщение достигло получателя! Посмотрев новости, Корза швырнул кружку в экран монитора так, что та пробила корпус насквозь.

— Не-ве-рю! Не-ве-рю! Не-ве-рю! — синтезированный голос доносился из модулятора, закрепленного на горле «Хозяина имен». Кража чужих имен имела неприятные последствия для Корзы. Он временно лишился дара речи. — Най-ти и уни-что-жить Кхана!

И подчиненные Корзы оказались весьма-а-а находчивы!

Мэрия согласилась взять на себя расходы, связанные с похоронами погибших, и включила имя Роберта Кхана в число таковых, устроив на следующий день запланированную ранее траурную процессию. И Хриплый и Спицын знали, что Кхану деваться некуда и он согласится на мнимую смерть. Так что начало траурной процессии перенесли на сутки только из-за него.

На следующее утро толпа из родственников погибших пронесла четырнадцать гробов от центральной городской больницы до здания церкви. В ней местный священник провел отпевание, а друзья и родители смогли в последний раз попрощаться с погибшими.

Именно церковь являлась самым опасным моментом в плане Хриплого. Во-первых, мундирник не сказал родителям Роберта, что похороны липовые, так что его сестра Камилла там рыдала навзрыд, всё бросаясь к гробу, желая обнять любимого брата. Маман Роберта — Маргарита Кхан — пришла вся в черном и время от времени промакивала платочком уголки глаз. Вот только платочек был мокрый, а слезы фальшивыми! Хриплый видел всё в деталях, следя через камеры за обстановкой в церкви.

Как и планировалось, священник разрешил похоронить вместе с погибшими их любимые вещи. Родственников об этом предупредили накануне. Маман Роберта, поморщившись под взглядами осуждающих родственников, все же положила в гроб книжку в истрепанной обложке, которую парень, видимо, зачитывал до дыр. На корешке красовалась надпись: Джон Голд «Хризалида, полное издание».

Немного помедлив перед открытым гробом, Камилла, закусив губу, убрала свою уже приготовленную книгу и вытащила из кармана… кастет с шипами. Девушка поцеловала диковинное оружие и вложила в руки брата. Тут явно был подарок от брата к сестре. А теперь она его вернула, провожая в последний путь.

Хриплый тоже не медлил. Он договорился с одним из парней, знакомых с Робертом, чтобы тот подложил в гроб маленький баллон с воздухом, замаскированный под банку пива. Может другим и кажется, что Кхан мертв, но парень жив и дышит, черт возьми! А оказаться в гробу без запасов воздуха… да тут как бы липовая смерть не превратилась в настоящую.

Последним к гробу Роберта подошел как-то совсем уж незнакомый хмурый парень с фигурой тяжелоатлета-кавказца. Борода, смуглая кожа и волосы на руках такие, что их впору в мини-косы заплетать. Окинув труп взглядом, он буркнул «в добрый путь, братан» и сунул в ноги Роберта какую-то перевязанную книгу размером с толковый словарь. Она едва в гроб влезла, за что атлет заслужил осуждающий взгляд от попа и родственников. И ведь не уберешь ее! Каждый прощается с усопшим как может.

Родственники в последний раз простились с погибшими, после чего траурная процессия пронесла на себе гробы от церкви до ближайшего кладбища. Благо, находилось оно совсем рядом. На месте, как и полагается, гроб заколотили и опустили в могилу. Кто-то бросил горсть земли, а кто-то, как все еще плачущая Камилла и хмурый охотник с ожогом на пол лица, не смогли смириться с мыслью о смерти Роберта Кхана.

Сестра Роберта не могла смотреть, как ее брата закапывают в землю. А охотник… ему не нравилась мысль о том, что долг за спасение дочери остался невыплаченным.

Я убью Хриплого!

Я убью Спицына!

Я убью Ворошилова и всю их братию следователей!

Никогда не думал, что очнусь не в силах пошевелиться и даже глаза открыть. Полный паралич! Причем пришел я в себя в церкви, прямо во время отпевания и тут же ощутил запах благовоний и толстый слой грима на лице. И холод… будто меня опустили в ледяную воду, а я даже и пошевелиться не могу.

Когда Камилла начала рыдать над гробом, у меня кошки на сердце заскребли. И тут воспоминания потихоньку начали возвращаться. Снова сработала ассоциативная память.

Сестра — человек, ставший мне более родным, чем мать. Я вспомнил эмоции, что нас связывали, но не слова. Это сложно объяснить… словами. Будто чувствуешь что-то очень-очень теплое, нежное, заботливое и даришь то же самое этому человеку. Вот какие у нас с сестренкой отношения. Я подарил ей кастет, когда она начала работать барменом в клубе. Так, на всякий случай. А потом сам первое время сидел у бара, не давая подвыпившему быдлу до нее докопаться. Вот таким я был братом! Внешне спокойным, терпеливым, но когда дело касалось близких мне людей, котел гнева взрывался и зло выбиралось наружу. И тогда только Камилла и могла меня остановить.

А вот про мать и сказать толком нечего. Она не любит себя, не любит меня и не любит даже Камиллу, хотя сестренка любит ее всем сердцем. Всё дело в нашем отце. Первые пять лет брака у папы с мамой всё было хорошо. Потом отец исчез куда-то на два года и вернулся домой уже с маленькой Камиллой на руках. Сказал, что ее родная мать погибла и теперь она будет жить с нами. А маме — то есть моей матери Маргарите — ничего не оставалось, кроме как принять отца обратно в семью. Мне тогда было семь, но я уже понимал, что брак трещит по швам.

Следующие семь лет отец то появлялся с деньгами, то исчезал на полгода и даже больше. У маман завелись любовники, и в нашем доме стали появляться посторонние мужчины. А когда мне стукнуло четырнадцать, отец заявился в дом аккурат в тот момент, когда я сломал табуретку о голову нового хахаля маман. Этот урод докапывался до Камиллы, не обращая внимания на то, что она плачет и уже на грани истерики. У меня тогда впервые котел взорвался. От того, чтобы этого гада забить до смерти, удержал как раз-таки отец.

Когда приехали менты и скорая, он взял вину на себя. Годы спустя я понял, почему он так поступил. Четырнадцать лет — это возраст, с которого человек начинает нести уголовную ответственность. Если бы меня забрали в колонию для несовершеннолетних, а отец снова исчез, за Камиллой стало бы некому присматривать. И очередной хахаль маман мог сотворить с ней нечто ужасное, а мы с отцом не смогли бы простить своё бездействие. Так что в тот вечер, взяв вину на себя, он поступил по-отцовски верно…

… Потому что уже по дороге в участок он сбежал прямо из полицейской машины. Вот такой у нас с Камиллой отец — Гарт Кхан. На русский манер, да и по паспорту его звали Игорь Кхан. Но маман его только Гартом и называла.

С тех пор прошло десять лет. Отец так и не вернулся домой. Может решил, что в доме теперь есть другой мужик в лице меня. А может ему опостылела жизнь с супругой, которую он давно уже не любит.

Плач Камиллы и поднятые им воспоминая лишь ненадолго отвлекли от лютого холода. А слух и другие органы чувств работали у меня как обычно! Так что стук молотка о крышку гроба я слышал очень хорошо. И вот тогда стало страшно!

Помню, как в клетке скреб ногтями о металлический пол, готовясь напасть на бугая. Как держал дверь, а в меня сквозь в нее стреляли. Так вот этот тот страх никогда не сравнится с тем, когда в твой гроб забивают гвозди, раскачивая опускают в могилу, а потом засыпают землей. Я орал… пусть и в душе, но я орал, как мог! Звал на помощь, кричал, что жив, и просил вытащить меня из могилы. Но с каждым упавшим сверху куском земли шума с поверхности доносилось всё меньше и меньше. И холод… он стал кусачим, пробирая до мозга костей.

Никогда не думал, что холод может вызывать боль. И жаль, что узнал об этом, оказавшись живьем похороненным в могиле.

От накативших эмоций я ощутил, как само сознание начинает задыхаться! Мысли путаются, и наружу лезет какая-то звериная ярость.

Я тот самый Роберт Кхан, который выжил в бойне на вокзале! А не безродная крыса, которую можно просто так живьем хоронить!

Не знаю, сколько пролежал так, но в какой-то момент от избытка эмоций руки в гробу начали дрожать, выбивая бессвязную морзянку о деревянный корпус. А выбравшееся из котла гнева дикое зло заполонило каждую клеточку тела. Каждую кость, каждый сустав и мышцу, заставляя тело двигаться! Сначала едва ощутимо зашевелились руки, потом я смог вздохнуть и в груди с натугой заработало сердце. Легкие горят огнем! Воздух уже начал заканчиваться.

Дыша, как загнанная лошадь, попытался оттолкнуть крышку гроба, но куда там! Он забит наглухо и привален землей.

«Нет, я так ни за что не сдохну! Скорее руку себе отгрызу, чем сдамся».

Руку? Ощупав окончившими пальцами левый кулак, кое-как понял, что на руке одет кастет. Тот самый, который я подарил сестре.

Первый удар в крышку гроба получился так себе. Сил вообще нет, да и воздуха сильно не хватает. Еще один удар выбил щепку, размером со спичку.

Еще один, еще один, еще один. Стараясь больше ни о чем не думать, я бил по деревяшке перед собой, выламывая из нее куски. Когда сверху посыпалась земля, я уже толком не соображал от нехватки кислорода. А вот злоба во мне зубами цеплялась за жизнь!

С появлением дыры в крышке гроба, стал отпихивать землю к ногам, попутно расширяя проход. Где-то сбоку раздалось шипение и дышать стало легче. Кто додумался положить в гроб такой мелкий баллон с воздухом?! Его хватит дай бог минут на пять.

Когда стало совсем уж тесно, я кое-как ужом протиснулся в проделанный проход, ободрал щепками лицо, руки, грудь и спину, доведя пиджак со состояния мусора. Жить очень хотелось!

Как хватило сил выбраться наружу, сам не понимаю. Адски болят ободранные кисти рук, простреленное плечо и нога! И холод… противный холод осенней ночи.

Ощутив слабость, покачнулся и, едва не упав, оперся на собственное надгробие.

«Роберт Кхан 2003–2027 год. Любящий сын, герой и защитник».

Зло сплюнул на могилу.

— Обойдетесь, — от холода обычный голос стал походить на сиплый шепот. — Свои похороны я уже пережил!

Перебравшись через ограду, выставленную вокруг могилы, я кое-как шаткой походкой побрел в сторону выхода с кладбища. Ноги еле держат и в голове пустота. Если сейчас где-то лягу или сяду, уже точно встать не смогу. Так что надо идти и искать какой-то островок безопасности. Место, где можно отогреться, а в идеале поесть чего-нибудь сытного и горячего.

Сторожа на кладбище не оказалось. Пришлось перелезать через калитку и плестись вдоль ночной дороги. Чертова осень! Кто-то скажет, что это красивое время года, ведь деревья одеваются в свои самые яркие наряды. И прочую романтическую чушь! А вот я сейчас знаю другую осень. Сырую, дождливую, прохладную, со слякотью на обочине и туманом, таким густым, что машину замечаешь не сразу.

Ненавижу осень!

Спустя десять минут блужданий я всё же нашел автобусную остановку. По ней понял, где примерно нахожусь, и пошел дальше вдоль дороги. Адреса дома не помню. Телефона близких тоже не помню. В полицию тоже обращаться нельзя. Ну и как мне теперь быть?

Судьба сжалилась надо мной, подкинув наконец придорожный круглосуточный магазин. При моем появлении у прилавка молодая пухленькая продавщица побледнела и отшатнулась. Еще бы! Грим покойника потек, а следы побоев от похитителей никуда не делись. Все лицо и руки ободраны.

Продавщица уже потянула руку под кассу, явно к тревожной кнопке, но тут я поднял руки в примеряющем жесте.

— Девушка, я ничего вам не сделаю! И ничего не украду! Даже к кассе близко подходить не буду, — сняв с руки двумя пальцами кастет, положил его на прилавок. — Считайте это залогом. Всё, чего я прошу, — это пару стаканов горячей воды.

Когда Хриплый вместе с охотником подъехал к кладбищу, из-за ворот донесся приглушенный звук взрыва. Фрол Северов, отец Златы, перехватил поудобнее охотничий карабин и в два удара сбил прикладом висячий замок на калитке. Уже через пару минут мундирник собственными глазами увидел то, что осталось от могилы Роберта Кхана.

Мраморное надгробие раскололось, ограду разбросало в разные стороны, а на месте захоронения образовалась воронка.

— Тот атлет-кавказец, — Фрол указал стволом куда-то в сторону могилы. — Видимо, прощальный подарок от Корзы в могилу положил. Вон он, голубчик! Тепленький еще.

Хриплый мельком осмотрел место взрыва и понял, что случилось. Тело неизвестного мужчины разорвало на части без шансов на выживание. Конечности и половина туловища в одном месте, а голова в другом. Куда делось еще полтуловища, было непонятно, но вдруг оно само упало с дерева, заслужив длинную матерную отповедь охотника. Да Хриплый сам чуть от неожиданности не обделался. Ночь, кладбище, взорванная могила и тут в темноте что-то сверху падает. Ж-жуть!

— Дистанционный подрыв, — мундирник указал на свежий труп. — Видимо, сигнал под землю не проходил, и этот умник решил подойти поближе.

Охотник несколько раз обошел воронку по кругу и наконец разглядел на земле то, что искал.

— Шеф, тут кусков плоти маловато для двух человек. И есть два следа. Один сорок пятого размера, как у нашего атлета. А второй след поменьше, но четкий и глубокий. Вода от дождя его уже наполнила. Кто-то отсюда ушел, но как приходил непонятно. Цепочка следов у него одна.

Хриплый еще раз взглянул на взорванную могилу, подумал секунду и как-то смущенно произнес себе под нос.

— Да, не?! Жуть какая! Надо будет его на наличие оружия проверить. Убьет ведь! За такое я бы и сам того… Мда, нехорошо получилось.

Размышления мундирника прервал Фрол, дернувший его за рукав.

— Шеф, я этот след у калитки видел. Ну, когда замок сбивал, — охотник указал на отчетливые отпечатки от обуви, оставленные на осенней грязи. — Он вдоль дороги идет.

— Веди!

Через полчаса блужданий под прохладным осенним дождем Хриплый вместе с охотником вышел к тому самому круглосуточному магазину. Мундирник одернул Фрола, не давая зайти внутрь.

— Здесь жди. А лучше вообще сходи и машину сюда подгони, — Хриплый указал на дверь, за которой виднелся пустой прилавок магазина. Кассира нигде не было. — У того, кто дважды выжил в таком дерьмище, чуйка похлеще звериной будет. Да и не захочет он сейчас никого видеть, кроме меня.

Фрол, ощутимо напрягшись, кивнул и не убирая рук с винтовки растворился в ночи. Мундирник поправил форму, стряхнул с обуви налипшую грязь и шагнул внутрь магазина. На звон дверного колокольчика откуда-то из-за стеллажей выглянула молоденькая продавщица, тихо ойкнула, но от Хриплого не ускользнул коротко брошенный в угол взгляд.

Не слушая девицу, уже вставшую за кассу, мундирник прошел внутрь вдоль торгового зала к тому самому углу. Как и ожидалось, там, на пустом деревянном ящике, сидел Роберт Кхан. На полу валялись бинты, ватные тампоны и початая бутылка водки, использованная для обработки ран. Сам парень уминал лапшу быстрого приготовления, при этом внимательно глядя на Хриплого.

Первое, на что он обратил внимание, — это вилка в руках парня. Она была металлической, и держал ее Роберт скорее как оружие, чем как столовый прибор. И по тому, как затянулось молчание, Хриплый понял, что от него ждут не объяснений, а извинений. Но как офицер Российской Империи, мундирник не мог себе такого позволить. Не тот статус у пацана для таких расшаркиваний.

— Ты зачем из могилы вылез?

В ответ тишина. Роберт всё так же напряженно поглощал лапшу, не отрывая взгляда от Хриплого.

— Ладно, признаю! Не думал, что яд так быстро выветрится. По плану ты еще сутки должен был…

Тишина, но теперь уже напряженная с примесями угрозы жизни. Уж что-что, а без чутья на опасность в Тальзеуре не выжить. Хриплый затих, поняв, что снова ляпнул не то. Роберту плевать на взрыв его могилы. Плевать на то, зачем Хриплый вообще сейчас сюда пришел. Парень с его-то живучестью и сам бы смог добраться до станции Поезда.

Размышления прервал сам Роберт. Встав с места, он подошел к Хриплому и, аккуратно передав ему металлическую вилку, зачем-то спросил.

— Пятый билет… последний… он пригодился кому-то из моих близких?

Мундирник на автомате покачал головой. Злата и Фрол, мать Маргарита и Камилла. Они больше никого с собой брать не стали. Охотник так и вовсе был готов с дочерью бежать из города прямо сейчас. Ворошилов выпустил его из КПЗ с большой неохотой.

Роберт кивнул.

— Тогда рассчитайся за меня с продавщицей. Билета в мир Тальзеура ей как раз хватит.

Пока Хриплый потрясенно осмысливал услышанное, парень дошел до выхода из магазина и там вежливо, как истинный офицер, поклонился продавщице. В одном поклоне было больше благородства и чести, чем у большинства солдат, носящих мундиры в Российской Империи. Это была хлесткая пощечина по лицу Хриплого! Кхан четко дал понять, что обиды не простил и ставит Хриплого в своей иерархии уважения даже ниже продавщицы в придорожном магазине.

Из потрясенного состояния Хриплого вывел сам Кхан. Парень, уже стоя в дверях, обернулся.

— Теперь, когда все дела улажены, может вы, наконец, расскажете, что такое мир Тальзеура? И как, черт возьми, с ним связан мой отец, Гарт Кхан?

Мундирник, сам того не замечая, оскалился. Догадался-таки, паршивец!