После боя в Учебке вокзала царил сущий хаос, с привлечением всех возможных служб. Со слов постоянной медсестры и двух охранников, присматривающих за больничной палатой интенсивной терапии, речь шла о сотнях погибших от магии черного вихря Хастура. В реку осыпались булыжники наполовину разрушенной набережной. Из-за вибраций, созданных коллективной магией, рухнула бесплатная гостиница и обвалилось каменное КПЗ для одаренных зэков. Число умерших пассажиров Поезда перевалило за три сотни.
В Учебке тоже пролилось немало крови. Вика и Олег, прежде чем добраться до моей комнаты в жилом блоке, убили семь Одаренных. И вот это уже был удар конкретно по репутации Российской Империи!
Приехавший в крепость посреди ночи посол Империи — Эдуард Пашкевич — устроил разнос безопасникам и военным. Тут дочь Императора вот-вот приедет, а на вокзальной станции люди сотнями умирают. Так что ни о какой госпитализации пострадавших в центральную Питерскую больницу не могло быть и речи. По меркам Империи, уровень безопасности там ниже плинтуса.
Мне провели две операции разом. Вправили и зафиксировали кости левой руки и вытащили застрявший в спине костяной кортик. Причем сделали всё прямо в лазарете Учебки, вызвав из города обычных хирургов и четверых слабеньких Одаренных, чьи целительские способности от Системы работали даже в мире Земли.
Помню, как очнулся после наркоза и услышал, что где-то за дверью, в коридоре, орал Пашкевич! Думал, снова глюки, но даже стоящий в лазарете солдат от крика начальства вытянулся по струнке. Страха в глазах столько, будто за дверью сам Император. А любая ошибка завершит его военную карьеру где-то на на дальней пограничной заставе.
Нас допрашивали. Меня и Костаса, над которым трое суток попеременно кружили замученные в конец целители. Богатырь пах как кусок барбекю, и выглядел соответствующе. Узор из черных вен покрывал всё его тело, а из одежды врачи оставили ему всего две тряпицы. Одна прикрывала пах, а вторая — лицо. И вот в таком виде, мы со смотрителем встречали поток гостей.
Врачи, следователи, дознаватели от Империи, злой как черт Пашкевич и снова дознаватели. Им было интересно всё! Знак Корзы, фамилии полицейских, ведущих дело, способ и дата переправки в Санкт-Петербург. Корза, Корза, Корза!
Посол заявился в палату прямо во время очередного «дружеского визита» службы сыска.
— Совсем страх потеряли! — Пашкевич кивнул на койку смотрителя. — Не будь здесь господина Нагорного, вы бы сейчас писали отчет о трехсот сорока Одаренных, убитых на вокзальной станции. А этот кусака, на соседней койке, будучи уже дважды раненным и ободранным, отбивался от пары вооруженных противников.
Один из следователей недовольно поморщился.
— В деле Кхана много нестыковок, господин посол. Почему только он выжил после зова Хастура…
— Хочешь я этого парня на тебя натравлю? — Пашкевич хмуро указал рукой на меня. — Так, в целях профилактики! Он загрыз человека, чтобы выжить. Вылез из могилы, которую потом взорвали эти же ублюдки из культа Корзы. Он живьем сжег четырех людей, боясь, что они устроят погоню за детьми. Ваш менталист это подтвердил!
— Но…
— И наш посольский пес сказал то же самое. И ты знаешь… — посол поморщился и на мгновение затих. — Фамилию твою не помню. Так вот, если мне кто-то скажет, что этот парень пережил раскол души, я поверю! Без столь сильной воли к жизни, он бы давно умер, а не с вами тут сейчас лясы точил. Всё! Допросы окончены. Вы и так, пользуясь моим расположением, три дня их мурыжите. Смотритель, вон, без сил валяется, а вы псы и глазом не моргнули.
Уходя из палаты, Пашкевич бросил на нас с Костасом полный негодования взгляд. И всё! Больше никаких допросов и гостей к нам не пускали. Точнее, не считая постоянной медсестры и пары охранников, нас проведал всего один человек. Полненькая женщина, лет сорока с удивительными глазами и крайне спокойной, даже не знаю, пусть будет аурой. В отличии от всех прочих навещавших нас людей, она будто несла с собой спокойствие.
Она что-то спросила. Простые, легкие, ничего толком не значащие вопросы. Кто я? Как зовут? Что думаю о Российской Империи и о темном герое Корзе? Она не спрашивала о нападении напрямую. Просто тихо и спокойно выслушивала мои ответы. И вот, с ее уходом, на душе у всех в палате стало как-то грустно. Медсестра с поникшим лицом вышла в коридор, а охранники притихли.
Странное чувство. Даже не знаю с чем сравнить. Будто пообщался с кем-то близким, тот искренне поинтересовался моим самочувствием и спокойно выслушал. А потом ушел. А я даже имени этого родственника не знаю. Удивительная женщина!
Спустя несколько минут после ее ухода, в себя пришел мой сосед по палате.
— Нас навестила сама Мастер Путей? — голос раздался из-под кусочка ткани, накинутой на лицо Костаса. — Я чувствую след от ее присутствия.
— Так ты не спал?
— Спал я, Кхан. — богатырь сглотнул. — Удивительно, что она пришла именно к тебе. Она… она знает, когда приходить. Ни следователи, ни посол Империи, ни даже я ей не нужен был. Она выбрала момент, чтобы поговорить с тобой наедине.
После ухода следователей у меня и самого в горле пересохло, но я старался пить поменьше, чтобы пореже пользоваться унизительной больничной уткой-туалетом. Костас понял молчание по-своему. Прикрывающая лицо ткань чуть сдвинулась от улыбки, обнажая зарастающие раны.
— Не переживай ты так! У тебя аж дыхание перехватило.
— Ага, кто бы говорил!
— Мастер работает не на Империю, а лично на княжну Анастасию Романову. У нее нет ни должности, ни обязанностей, ни ограничений. И ей будут рады в любом регионе Империи.
Богатырь облизнул пересохшие губы. Из-за ожогов ему давали мало пить, чтобы он меньше потел.
— Среди знати о Мастере Путей княжны ходит много слухов. Она не называет своего имени. И Кхан! Она реально видит будущее! Как ряд картинок или видений. Называет все это «временными полями» и вероятностями. Когда человек стоит перед выбором, она дает ему совет. Может просто взглянуть на тебя и сказать, когда твоей жизни будет угрожать опасность. Кто предаст и с кем не стоит вести дел. И вот Мастер Путей, зачем-то пришел в лазарет к никому неизвестному Одаренному.
— Она спрашивала про Империю…
— Ей плевать на Империю, парень! Она видит будущее. И служит только княжне. Не трону, не Императору, а только его самой юной дочери. Пусть уже и столетней старухе!
Намек Костаса, я понял не сразу. Смотритель говорил все это с опаской, зная, что нас слушает пара охранников стоящая у дверей. А смысл был! Мастер пришел к нам в палату, чтобы лично убедиться в нашей непричастности к инциденту с нападением на станцию Города-Поезда. Видимо, у ее дара есть ограничение, в виде необходимости контакта с теми, чью судьбу она предсказывает. И раз она пришла в лазарет, значит скоро в Питер, а потом и на вокзал Города-Поезда, прибудет и сама княжна Романова.
Я прикинул в уме, сколько времени уже нахожусь в Учебке. Выходит, пять ночей. Уже завтра вечером в крепость прибудет Город-Поезд, вот народ и суетится. Посол выгнал всех посторонних с территории вокзальной станции и видимо взял на себя роль станционного смотрителя. Никаких других благородных солдаты у дверей лазарета в разговоре не упоминали.
Догадка подтвердилась уже вечером. Охрану от дверей отозвали. Богатырь довольно скалился! Ведь благодаря бафу благородного у него восстановление тела шло семимильными шагами.
Уже ближе к ночи, после очередного сеанса из целительских способностей, Костаса помыли и даже побрили поросшую щетину. Старая кожа сошла, а новая выглядела гладкой и нежной. И вся эта благодать идеально подходила телу могучего атлета. Прямо-таки образец лысого из браззерс! Волосы на макушке еще не отросли. Если бы целители не просили полежать еще сутки, Костас бы прямо сейчас сбежал из лазарета.
Брила его всё та же постоянная медсестра. Девушка краснела и смущалась, и так и эдак крутясь вокруг здоровенного голого самца, ловко орудуя бритвой. А он зараза, откровенно пялился в ее роскошное декольте. Попка огонь, голос сладкий, а талия так и просит, чтоб ее схватили крепкие мужские руки.
Пациент и медсестра делали вид, будто не замечают, что тряпочка, прикрывающая Костасу пах, уже не лежит, а висит на его богатырской дубинке.
За дни проведенные в палате, мы со смотрителем нашли общий язык. Бабник, это еще мягко сказано! Забавы в клубах дворянства, кулуарные игрища в Академии, голографические фильмы и ментальные спектакли, в которых зритель чувствует эмоции актеров. Но обо всем этом Костас рассказывал, в контексте своих похождений по доступным дамам. Ну не политику же нам обсуждать!
Так что, следуя законам мужской солидарности, я кряхтя сел на койку и стал нашаривать ногами тапки. Сломанная левая рука вся в гипсе, а дыра в спине благодаря целителям уже немного заросла.
— Так! Вставать с постели мне уже разрешили, — сказал я нарочито вслух. — Так что отойду по своим делам минут на десять. Может до автомата с едой прогуляюсь.
— Н-на двадцать! — пискнула медсестра, которой богатырь уже залез рукой под юбку и стал стягивать трусы.
— Не меньше, чем на полчаса! — прогудел богатырь, заваливая девицу уже на мою койку.
Все же не удержавшись, я обернулся. У томно стонущей медсестры, с уже задранными к потолку ногами, одинаковый цвет бюстгальтера и белья. Вспомнились слова самого Костаса: «Если девушка так одевается, значит это не ты решил, что у вас сегодня что-то будет.»
Пока ходил по своим делам, понял, что не хочу возвращаться в лазарет. Не собираюсь я спать там, где этот самец оприходовал медсестру! И ведь, зараза, зачем-то на мою койку ее затащил!
Спустившись к интенданту, попросил на ночь комнату и стандартный набор одежды для учебки. Опять ночь, опять я один ем посреди столовой. Герои куда-то запропастились. Костас упоминал, что их специально заранее привезли в крепость, на случай экстренных ситуаций, связанных с приездом дочери Императора. И судя по тому, что охрана в Учебке перестала напрягаться, сама Романова явится на станцию только завтра. Так что сегодня у меня последний день, когда я могу нормально выспаться.
На утро, ко мне в комнату заявился сам Костас с двумя подносами еды.
— Давай лучше тут поедим, — богатырь боком прошел в довольно узкую для него дверь в комнату и сел на кровать напротив меня. — Без обид, Кхан! Я только когда… кхм…. закончил дела с медсестричкой, подумал, что ты там спать уже не ляжешь. Из-за этой кутерьмы с Поездом, Корзой и Романовой, я неделю нормальной бабы не видел!
— А подруга у медсестры есть?
Услышав вопрос, богатырь хохотнул.
— А ты в гипсе и с ранами-то своими справишься? — Костас заржал. — Нет, парень! Это уже перебор! Извращуга какая-то в голове рисуется. Не мне это говорить, но потерпи неделю. Как Поезд до Империи доберется, там в Сочи все девки будут твоими!
Пока завтракали, Костас поделился радостной для него новостью. Оказывается, за проявленный героизм при защите станции Города-Поезда и трехсот тридцати Одаренных, Императорский Дом приставил его к награде и вызвал в Новороссийск, столицу Российской Империи, на торжественное вручение награды. А до этого Константин Нагорный был за разгульный образ жизни сослан благородной родней аж сюда, на Землю.
Вот тебе и из грязи в князи! Теперь с наградой его второй раз работать станционным смотрителем родня уже не сможет отправить. Это будет уроном по репутации рода Нагорных. Так что восстановившийся богатырь едет на Поезде вместе с нами.
Пока разговаривали, Костас время от времени о чем-то задумчиво молчал по нескольку секунд. А когда речь зашла об отъезде в Город уже этим вечером, теперь уже бывший смотритель достал из кармана длинный тонкий деревянный футляр и положил его на прикроватный столик.
— Знаешь, Кхан. Я же видел всё то дерьмо, что творилось в Учебке, пока купол держал. Чувствовал, как корзовы уроды Одаренных на мясо пускают. Нехорошее это дело! — бывший смотритель кивнул на футляр. — Эту штуку подручный княжны притащил мне с утра пораньше, сказал, чтобы я подтвердил твое право владения таким… наградным оружием. На нем теперь клеймо с именным разрешением от дома Романовых. Ни одна таможня не посмеет докопаться.
В футляре оказался тот самый костяной кортик, который Вика воткнула мне в спину четыре дня назад. А под ним записка, написанная аккуратным женским почерком.
«Следуйте своим инстинктам, элир Кхан. Приобретенное вами спящее тайное знание, открывается этим клинком. С уважением, мастер вероятностей Н. Т.»
Костас ушел крайне хмурый, толком не попрощавшись. Вся его дерганная мимика, скупость движений и рубленные фразочки, буквально кричали:
«Мне противна сама мысль, что кто-то пользуется оружием сделанным из человеческой кости.»