История девятая. Никто не виноват


― Анастасия Сергеевна, можно? ― в приоткрытую дверь нерешительно заглядывала светловолосая женщина средних лет. Ее можно было бы назвать и молодой, и симпатичной, если бы не тоскливый взгляд, который портил впечатление. Настя узнала женщину ― это была совсем недавно объявившаяся мама Кристины.

― Заходите.

Мама Кристи сбивчиво делилась своими страхами: девочка все хуже реагирует на что бы то ни было, стала совсем неподвижной, совсем не ест.

Настя вздохнула: о том, что Кристина умирает, ее мама была предупреждена сразу, как только переступила порог интерната. Это еще удивительно, что девочка дотянула почти до пятнадцати лет...

Кристина родилась таким тяжелым инвалидом, что должна была умереть практически сразу, в роддоме. Во всяком случае, испуганной молодой мамаше так сказали и посоветовали отказаться от младенца, ― мол, молодая, родишь еще. Но парализованная девочка выжила и была определена в интернат, где и провела уже пятнадцать лет своей жизни. В свое время ее пытались немножко лечить, но скоро оставили усилия, и все последние годы Кристя только лежала в кровати. Спазмы все сильнее скручивают ее мышцы, так сильно, что девочка уже стерла до корешков свои зубы.

Совсем недавно и совсем случайно ее мама узнала, что девочка до сих пор жива, и приехала в интернат. Теперь сидит по выходным дням возле Кристины, переворачивает ее невесомое тело, протирает, разговаривает о чем-то... Это не редкость ― визиты родителей в интернат. Почти у половины детей время от времени бывает кто-то из близких, чаще всего это матери.

Своего собственного ребенка Настя, начинающий врач и молодая жена, ждала радостно, беременность протекала идеально. Да и как же иначе: они с мужем были молоды, здоровы, любили друг друга и мечтали о большой семье. Настя очень обрадовалась, когда узнала, что ее первенец ― мальчик.

С полом ребенка врачи не ошиблись, все остальное предугадать оказалось невозможно. Несколько дней младенца держали в реанимации, поскольку даже дышать оказалось для него делом непосильным. По ходу обследований выявился целый список тяжелейших отклонений в развитии. В какой-то момент врачи почти уговорили молодых родителей отключить аппарат искусственного дыхания, но ребенок вдруг задышал сам. Никакого отказа оформлять не стали, забрали мальчика домой и попытались жить дальше.

Сначала очень трудно было привыкнуть к мысли, что это случилось именно с ней, веселой, красивой Настей. Она засыпала, примирив себя за день с этой мыслью, а утром просыпалась и опять не могла поверить в свою беду...

Потом пришло время вопроса: за что? Что я такого сделала, чем провинилась? Она чуть ли не по дню перебирала весь последний год своей жизни, профессионально и дотошно вдумываясь в каждую мелочь, но так и не смогла найти причину. Это сводило с ума, лишало последних сил. Потом стало очень трудно пережить жалость и брезгливость окружающих.

Муж продержался целых четыре года. Это были очень тяжелые годы, и Настя была благодарна ему за терпение. Потом он ушел, а она осталась со своим мальчиком, Алешей, с массажами, лекарствами, уколами. Она училась жить без надежды на чудо и радоваться даже мелким победам. Именно тогда Настя поняла, что не должна закрывать все двери в свою жизнь и объявила войну одиночеству: теперь она снова ходила в гости и обязательно брала с собой сына. Она усаживала инвалида на одеялко рядом с собой и пыталась приучить его к присутствию незнакомых людей, а людей ― к тому, что у нее такой особенный мальчик. Настя понимала, что всерьез испытывает терпение друзей, ― даже смотреть на Алешу человеку неподготовленному было тяжело. У мальчика было перекрученное тело и постоянно открытый рот, который она ловко вытирала привычным движением руки, не прерывая разговора...

Она научилась не обращать внимания на испуганные или нездорово-любопытные взгляды на улице и в магазине, перестала расстраиваться, слыша глупости, сказанные свистящим шепотом за ее спиной. Глупые люди, они уверены, что с ними такого случиться не может...

Дома она читала своему мальчику книжки, включала музыку, рисовала картинки и придумывала все новые игры, которые могли бы пробудить в ребенке интерес к жизни. Она написала на карточке слово «мама» и, наклоняясь над кроваткой, показывала на себя пальцем и повторяла по многу раз: «Мама». На то, чтобы мальчик уяснил это слово, ушло полгода... Настя научилась радоваться своим победам. Однажды позвонила подруга и стала привычно жаловаться на жизнь: муж, похоже, изменяет, дети не учатся, на работе завал. Потом, спохватясь, спросила: «А у тебя-то как?» «Все отлично, все просто очень хорошо, ― искренне ответила Настя, ― вчера у Алеши разогнулся мизинец на правой руке...»

Мальчик рос, и все труднее стало спускаться и подниматься по лестнице в их квартиру на пятом этаже. Но Настя не разрешала себе и сыну сидеть дома даже один день, она тащила инвалидную коляску и больного ребенка, помогая ему переставлять ноги, с трудом преодолевая каждую из восьмидесяти семи ступенек. Они выходили на прогулки, отправлялись в гости, посещали детские спектакли. Ее мальчик, она в этом была абсолютно уверена, уже все понимал и по-своему реагировал на радостные и грустные события их жизни. Конечно, всегда не хватало денег, но Настя привыкла быть очень экономной, к тому же время от времени помогал бывший муж.

О работе врача она как‑то совсем забыла, хотя стала, пожалуй, уникальным специалистом узкого профиля ― по преодолению последствий церебрального паралича, по выживанию с ребенком-инвалидом. Ей было очень трудно, но ни разу, ни одного дня она не пожалела о том, что не отказалась от своего мальчика.

Однажды Настя прочла заметку о забытом богом и людьми интернате для детей-инвалидов. Располагался он далеко от города и в стороне от проезжих дорог. Так повелось еще в Советском Союзе ― убирать с глаз подальше все и всех, кто мешал радостному восприятию новой жизни. Инвалиды считались чем-то вроде брака, испорченного человеческого материала, любоваться на них всем остальным, «нормальным» людям, совсем необязательно. После развала Союза жизнь в интернате стала совсем тяжелой, в девяностые не хватало не только лекарств, но даже еды, из обслуги поувольнялись почти все... Настя прочитала о трудной жизни интерната и поняла, что может и должна там работать.

Им с Алешей выделили маленькую комнатку в здании интерната, и началась новая страница жизни. Настя сначала работала просто врачом, а затем, за отсутствием других кандидатур, ее назначили директором заведения.

...Настя зашла в комнату самых тяжелых. Она никогда не плакала, глядя на лежачих детей, она всегда им улыбалась. Она знала, что все они чувствуют ее присутствие, ее настроение, что они рады ей. Настя подошла к кровати, где лежала Кристина. Она взяла руку девочки и стала рассказывать ей, как вчера обитатели интерната отмечали проводы зимы: сожгли соломенное чучело, ели блины. На улицу выбрались все-все ходячие, и даже вынесли, укутав потеплее, некоторых тяжелых детей. Сторож положил сена в сани, запряг тихую лошадку Зорьку и катал всех желающих вокруг интернатского здания... Настя рассказывала девочке о том, что не случилось и уже никогда не случится в ее жизни. Она не виновата, никто не виноват.


Загрузка...