Недетские истории

История пятнадцатая. Татьянин день

Умирать было скучно. В те часы, когда боль отступала, Таня снова и снова обводила глазами стены своей комнаты, рассматривала линялый рисунок обоев, складки на стареньких занавесках, корешки книг на полке, ― все-все было изучено и не на чем было остановить усталый взгляд. Еще недавно напротив кровати висели большие круглые часы, но Таня попросила маму убрать их: неуемная секундная стрелка с некоторых пор приводила Таню в отчаяние, напоминая о слишком очевидном ― о том, что время истекло или вот-вот закончится.

За окном быстро темнело: ноябрь. Мама включила свет на кухне, и под дверью пролегла светлая полоска. Сейчас мама заглянет к ней в комнату и спросит, не нужно ли чего, вздохнет, прикроет дверь. Тане в последнее время ничего не хотелось, она лежала и пыталась думать о чем-то важном, о чем все люди думают перед смертью, но ничего важного ей в голову не приходило, и от этого она очень расстраивалась. «Интересно, ― без всякого интереса подумала Таня, ― я доживу до своего дня рождения?» Она родилась в январе, всего лишь тринадцать лет назад.

Все случилось как-то неожиданно и нелепо: девочка все так же бегала в школу, на музыку и бальные танцы, вот только стала быстро уставать. По утрам ей не хотелось вставать с постели, засыпала даже днем, как старенькая бабушка. Родители сначала посмеивались, потом стали пичкать витаминами, потом повели по врачам, которые ничего такого в ее юном организме не нашли и пожимали плечами. На какое-то время к Тане вернулись силы и настроение, взрослые были рады, что все обошлось, и старались не обращать внимания на темные круги под глазами девочки и какой-то особый тревожный взгляд, с некоторых пор у нее появившийся. Родители много работали: отец был водителем автобуса, возил туристов из Москвы в их небольшой, но очень исторический городок, а мама работала на фабрике, где расписывали всякими красивыми цветами чайники, чашки, подносы ― все то, что эти самые туристы охотно раскупали в местных магазинчиках и ларьках. Школа была рядом, так что девочка с первого класса на уроки ходила сама, а на занятия музыкой ― вместе с соседской девочкой и ее мамой.

Таня слегка пошевелилась в кровати. Любое движение она теперь совершала осторожно, поскольку могла вернуться боль. Раньше Таня еще перемещалась по квартире, но теперь и это стало невозможно. Девочка подумала, что как раз сейчас соседка ведет свою девочку из музыкальной школы, ей даже показалось, что она слышит на лестничной площадке их голоса. Ах нет, сегодня вроде бы пятница, сегодня ― танцевальный кружок...

Таня стала вспоминать подружек по танцам, представлять, как они выбегают из класса, выходят на улицу. Представлять все это было просто, все передвижения, все маршруты: городок был маленький и изучен ею вдоль и поперек. Таня почти никогда не уезжала из него, даже на каникулах. Лишь один раз отец взял ее с собой, когда ездил в Москву, ― это было здорово! Правда, в столице они провели всего пару часов, но девочка запомнила громадный город с широкими улицами и много-много людей. В следующий раз Таня поехала в этот город в машине «скорой помощи».

Врачи говорили: если бы пораньше, если бы не упустили время. Это они говорили маме, но Таня слышала и не понимала, что это значит. Что ― пораньше? Ведь у нее в городе доктора ничего плохого в ее здоровье не нашли. Потом были долгие месяцы в московской больнице, она была такая большая, что казалась даже больше, чем весь ее родной город. Таня не могла запомнить все коридоры и переходы, знала только свое отделение, и именно здесь ей впервые стало страшно. У девочки, соседки, с которой Таня подружилась, вдруг клоками стали вылезать волосы. Светлые пряди оставались прямо на подушке, когда утром девочка поднимала голову. Ее мама, придя в палату, тихо плакала и собирала эти пряди в какой-то кулек и что-то тихо и ласково говорила своей дочке. Таня спросила, почему так произошло, но печальная женщина только покачала головой и сказала, что Таня потом сама все узнает. На всех тумбочках, над кроватями, в коридоре стояли и висели иконки, их было, наверное, больше, чем игрушек, хотя в их отделении болели дети. Потом соседскую девочку перевели в какое-то совсем закрытое помещение, где она стала жить совсем одна, даже с мамой говорила через стекло. А потом девочка почему-то умерла. Таня не знала, когда это произошло, просто однажды увидела маму девочки в черном платке, зареванную, о чем-то говорившую с врачами.

И все-таки в больнице было лучше, чем дома. Там Таня еще надеялась. Точнее, так: сначала не понимала, думала, что вот-вот, поделают ей уколы, попьет таблеток и станет ей хорошо и можно будет уехать домой. Как она тогда мечтала о доме! Потом... Потом она надеялась. Таня всматривалась в лица малолетних товарищей по несчастью и жадно слушала рассказы врачей и медсестер о полном выздоровлении Кати, Толи, Маши...

А потом ее выписали домой, совсем… К тому времени от них с мамой ушел отец, ушел как-то тихо, быстро, иногда передавал деньги через знакомых, но в свой бывший дом больше не заглядывал. Маме было трудно: когда Таню забрали в столичную больницу, она взяла на работе большой отпуск, но и этого большого отпуска не хватило, и пришлось уйти с фабрики. Иногда она рисовала какие-то пейзажики и пыталась продать туристам, но художников в их городке было слишком много... Время от времени кто-то из знакомых предлагал помощь, заходил, звонил, но все реже и реже. Мама почему-то почти перестала общаться даже с тетей Соней, ее хорошей подругой, мама вообще стала очень молчаливая и грустная. И очень худенькая, просто прозрачная, почти как сама Таня.

Из больницы они вернулись в начале лета, а в августе мама пошла в школу, чтобы попросить учителей приходить к ним домой, раз уж Таня не может больше ходить в класс. Но учителя не пришли. Из-за двери было слышно, как мама в кухне сдавленным голосом рассказывала тете Соне, что учителя не захотели ходить к девочке, поскольку она все равно скоро умрет. Таня заметила, что в последнее время она стала хуже видеть, но слух обострился необычайно; маме об этом не говорила, чтобы та не расстраивалась, что дочка все знает. Таня не обиделась на учителей: она представила себе пожилую Нину Васильевну, их классную руководительницу, как она поднимается к ним на пятый этаж, и пожалела ее. Правда ведь, зачем Тане французский язык? Она и на русском читать уже не может, устает очень.

Девочка снова посмотрела на корешки книг. Она только-только начинала искать среди них любовные истории, приключения с хорошим концом, чтобы обязательно ― свадьба, счастье и все помирились. А теперь вот, даже если бы могла читать, неинтересно. Таня вдруг подумала, что это и есть, может быть, то важное, о чем непременно надо что-то понять, ― любовь. Что это такое? Почему об этом так много говорят, пишут книги и снимают фильмы? И почему она должна уйти из этого мира, так и не узнав про нее?…

На кухне печальная женщина держала в руках книгу, которую пыталась читать, думая, что дочь задремала. Там была история больной девочки, которая целыми днями смотрела на стену соседнего дома и загадала, что, если с ветки плюща, вьющегося по этой стене, опадут все листья, она умрет. Добрый человек нарисовал листик прямо на стене и спас ее...

Танина мама подумала, что этот неопадающий листик она могла бы нарисовать и сама, много-много листьев на всех стенах в округе, только это не поможет... В тишине вдруг раздался звонок. Женщина вздрогнула и заранее рассердилась на того, кто стоял за входной дверью, ― наверняка разбудил Таню. Она открыла дверь, не спрашивая, поскольку из ее жизни давно ушли все мелкие страхи; за дверью стоял Танин отец.

Таня слышала и звонок, и высокий напряженный голос мамы, и глухой виноватый голос отца, но, о чем они говорили, ― не разобрала, поскольку родители переместились на лестничную площадку и даже прикрыли дверь. Девочка перевела взгляд на стол, за которым когда-то делала уроки, ― на нем стояли три фотографии в простых рамках. Одну из них она любила больше всего, а сделан снимок был как раз во время той, первой поездки в Москву, недалеко от стоянки туристических автобусов, на Васильевском спуске. Воспоминание было таким ярким и таким недосягаемо счастливым, что Таня тихонько заплакала. Она старалась плакать экономно, почти не двигая головой, чтобы раньше времени не вернулась боль.

А через пару дней случилось неожиданное. Отцу на работе выписали поездку в Москву, но не за туристами, а для Тани. С ними вместе вызвались ехать и два его товарища. Мама сначала сопротивлялась этой поездке, называла мужчин сумасшедшими и не собиралась даже тревожить ребенка, призывала сказать свое веское слова участкового врача, которая пришла к Тане, но та неожиданно подняла голову от рецептов с круглыми печатями и сказала, что не считает это предложение таким уж безумным и если можно подождать до послезавтра, то она тоже готова поехать с ними, чтобы быть вместе с Таней и помочь, если понадобится. И они поехали.

С погодой в этот воскресный день очень повезло: противный ноябрьский дождик, моросивший накануне, прекратился, и выглянуло неяркое солнце, добавив красок в окружающий мир. Из автобуса девочку вынесли только один раз, на Воробьевых горах, но какой же красивой смотрелась отсюда Москва! Холодный воздух был как-то особенно прозрачен и позволял видеть город до самого горизонта. А на смотровой площадке, где они находились, кипела своя жизнь: из машин шумно выгружались свадебные компании, смеялись, фотографировались, пили шампанское. Невесты щеголяли в пышных белых платьях с открытыми плечами, и им почему-то не было холодно. Таня видела, что мамины глаза опять наполняются слезами, и подумала, что им всем надо бы передвинуться подальше в сторону, чтобы не мешать празднику стольких красивых и здоровых людей… Но в тот самый момент, когда она хотела сказать об этом, одна из невест подошла к ним и спросила, можно ли угостить всех конфетами и шампанским. Ее взгляд остановился на девочке в инвалидном кресле, но молодая женщина не отвела его и не испугалась, она как-то ловко махнула рукой своей компании, одновременно подзывая их и в то же время приказывая не кричать громко. Когда все подошли, невеста сказала, что сегодня самый счастливый день в ее жизни и что она уверена ― сегодня возможны чудеса. Она сказала, что желает Тане выздоровления. Тут все загомонили, присоединяясь к этим словам, стали пускать в небо цветные воздушные шары, снова пить шампанское, уже вместе с Таниными родителями. Мама все-таки заплакала, врачиха что-то говорила ей, поглаживая по плечу, а Таня вдруг резко захотела не только дожить до январского дня рождения, но и до лета, отчаянно захотела еще хотя бы раз ощутить запах травы и увидеть солнце сквозь зеленые ветки деревьев...