Недоброе утро Терентия

Глава 19. Тьма.

Очнулся я! Открыл глаза и оказался в городе, полностью погруженном в ночной мрак. Темнота ночного неба, словно черная птица опустилась на этот город и укутав его своими плотными крыльями, навеки замерла не шевелясь. Бледная Луна, периодически выглядывала из-за плотных туч, немного осветив все вокруг блеклой, серебряной дымкой, — снова исчезала в непроглядной тьме черного неба. Внезапные порывы ледяного ветра, с легкими завываниями, медленно кружили снег и бумажный мусор, выгоняя его все новые и новые порции из темных, заброшенных подворотен и скверов.

Стекла во многих зданиях и витринах магазинов были разбиты, и окружающие здания, смотрели на меня своими черными глазницами оконных проемов. Ватная тишина, буквально обрушившись на меня всем своим практически осязаемым весом, сковывала сознание, и казалось, будто она физически удерживает меня от того, чтобы я поднялся на ноги. От этого становилось немного жутко. Наоборот, хотелось вернуться назад, пусть и в обреченные, но такие родные и привычные стены своего дома. Но надо было вставать!

Я с трудом пошевелил ногами и подтянувшись, сел на ящик из-под патронов. Грузовик, в кузове которого я находился, медленно полз среди руин. Впереди шел танк. Сзади — БТР. «Шестьдесят-шестого» — не было. Вий подал мне руку и помог умоститься поудобнее. У меня болел бок и бедро. Я увидел на левой ноге плотную бинтовую повязку. На ней проступала кровь. Ранен.

— Очнулся? — дядька улыбнулся мне.

— Ага... — я потер шею. Чувствовал себя так... Будто с огроменного бодуна. — Что у нас?

Вий вздохнул. — У тебя осколок в ноге. Достал уже. На ребре ушиб. Остальное — до свадьбы... Шона — ранен. Газ — разбит. Танк еле дышит... Нужен полноценный ремонт фрикциона. Так, подкрутили маленько. Доедет! Барахло вот... Все, что удалось нам спасти, мы сюда перегрузили. — он указал ладонью на кузов, в котором мы ехали. — Еще Петр мертв.

М-да... Я огляделся: В Урале мы теперь. Бомба на месте. А — это радовало! Ящики сложены. Собственно, я на одном из них и сидел. Еще бочек с десяток. Некоторые помятые. Две — тряпками позаткнуты в разных местах. Солярой от них несет... Еще тело Петра, в одеяло завернутое лежит.

— Что с Шоной? — я поправил край одеяла, чтобы на лицо нашего друга не падал снег.

— Бедро. Гадина порезала. Не особо сильно, но сам ходить уже не сможет. Пока не заживет. Зашил его. Он в «бэтэре»... — так дядька назвал наш БТР. — И еще. — продолжил он: — Мы... Вот — Петю забрали... Чтобы твари не тронули! Потом его похороним. Хорошо похороним. Попрощаемся. — Вий вздохнул.

Понял я о чем он... Правильно они сделали! Нельзя Петра вот так, на развалинах бросать, да на поругание гадости этой. Кивнул только Вию.

— Ночь уже? — я еще раз поглядел на небо. Черное все. Облака кучами по небу ползут. Так они — еще чернее кажутся. Поежился. Мрачно! Пробирает даже.

— Танк чинили, да гадин достреливали пока делались. Еще оружие дозаряжали. Махал-Махалыч — бомбу переделывал.

— А чо с ней?! — глянул я на бомбу. — Вроде целая. — не видно мне в темноте.

— Взрыватель дистанционный разломался. Удар сильный был. Нет теперь такой возможности...

Присмотрелся, и точно! Нет той коробочки, что Махал-Махалыч на самой базе к взрывателю приладил. Устройства того! Признаюсь, я чуть не подавился от таких новостей. Это как-же получается ее взрывать-то? Самоубийство совершать — мне чего-то, не особо охота...

— А как тогда? — спрашиваю. — Как рвать-то ее?!

Вий потер перевязку на предплечье. Видать тоже ранен был. — Теперь, только провода тянуть. Чтобы батарею подключить! Тогда она сразу рванет. Не будет времени для отсчета.

— А провода имеются? — чую, а у меня внутри похолодело все. Даже холоднее стало, чем на улице!

— Достаточно! — дядька улыбнулся. — Мы магазин хозяйственный нашли. Там люстры и лампы всякие продавали. Побито сильно все. Но провода там были! Целые. Оттуда и забрали. Так, что не дрейфь — Терентий. Есть чем нам ее на расстоянии подорвать! — Вий еще раз улыбнулся и поплотнее закутался в одеяло. Одно из тех, что мы с базы забрали.

Признаюсь, и я сам закутался. Благо одеял тех, сверток рядом лежал. Много мы их нагребли. Вот и пригодились! Холодно. Очень холодно! А откуда такое? Ведь середина лета-же! Вспомнилось мне, то-самое утро в подвале гостиницы. Точнее ночь! Когда мы с волчком тряслись и буквально стучали зубами от холода. И ведь это было не так уж и давно! Едва ли две недели прошло. Тогда — тоже снег срывался вроде! Не помню, чтобы точно конечно... Но казалось, что так. А я вот думаю, не связано ли это как-то с медузой?!

У Вия спросил. Поделился своими соображениями. А он, только пальцем ткнул. Выше моей головы. Вперед. Туда, куда мы ехали.

Глянул я туда! Как раз туча ушла, и Луна выглянула. Осветила немного небо. Да и то, что внизу лучше видно стало. Ох... Мы прямо к зданию Горкома прем. Туда проспект ведет! Аккурат у здания этого заканчивается он. Там еще площадь «Труда» — как и сам проспект названа. Совсем чуть-чуть нам доехать осталося. Висит гадина над зданием! Медуза поганая! Видно ее сейчас. Хорошо видно! Огромная, серая. Бахрома под ней красная. Еще щупальца вниз свесила, окружила ими пирамидку-ту, — «Горком Партии». Словно корни они свисают, от дерева жуткого! А на щупальцах тех — яйца висят. Нанизаны, словно виноград. Большие яйца стали, пульсируют, сокращаются. Будто шевелится там внутри кто-то. Да знамо кто! Гадинки, детки ее вызревают! Медузки мелкие, поганые. Видать скоро уже повылупятся! Шебуршат там, колотятся. На волю им видать не терпится! Жрать жизни человеческие.

Только не сама медуза удивила меня. Видал я уже такое! Насмотрелся до тошноты... С боков медузы — жабры сейчас раскрылися. Здоровенные такие. Будто слон уши расставил! Из жабер тех — дыхание ее идет. Глубоко она дышит, раздувает жабры свои. А оттуда — воздух выходит, да не простой, а с дымкой белой такой. Даже чуть голубинка в нем проскакивает. И от дыхания того — все морозом обдает! Холодом лютым. Иней вокруг, изморозь. Во как! Выходит, она этот холод в городе напустила! И тогда, когда с волком ночевали тут, и сейчас она заморозить все собралася! Раскрыл я рот, да смотрю на дело такое.

— Видал?! — Вий рядом стал. Тоже на морозильник этот глядит.

— Угу. — только и кивнул я. — А как она это делает? И нахера?!

— Хрен ее знает. — Вий только макушку почесал. Затем подумал еще, да добавил: — А если бы и знали, — легче бы нам от этого было?

— Та нихрена. С чего бы...

— Отож! — дядька снова сел в кузов. Покопался он там еще, за бомбой. Да не видно мне чего там он копается. Вытянул Вий пулемет мой, да кувалду. — На! — говорит. — Твое хозяйство! — и короб еще один запасной к пулемету вытянул. Полный патронами, заряженный! Пистолет, тоже на месте и даже карабин! Все отдал мне дядька. Похватал я это все в руки. Все целое! Все исправное! Тряпочкой, видать протертое. Чистое, да блестит! Даже ружье, то что он мне подарил, перед самым отъездом, карабин — КС-23! Жаль только патронов к нему нет. Ну, то ничо! Домой вернемся, сделаем! Махал-Махалыч все смастерит!

— Ура! — радый я сразу стал. Вернулись мои вещи любимые! И пулемет мой и кувалда моя, и пистолет, и карабин! Все теперь со мной! А я уж было переживать начал, что потеряно. Да молчал все. Нечего думал, таким дядьку грузить! И так тошно. Потери у нас! И с людьми, и с техникой...

Осталось только с делами нашими разобраться: — Так значит план тот-же? — решил я уточнить у дядьки. Мож поменялось чего. Обстоятельства изменились же.

Вий кивнул: — Да. План — тот-же! Несешь бомбу, — мы прикрываем. Дальше, все назад. Махал-Махалыч — проволоку тянет. Как отойдем — рвать!

— Ясно. — ответил я дядьке. А сам — на здание то посмотрел: Пять этажей мне переть бомбу эту! Последние этажи разрушены. Херово там будет переть такую дуру! Зато — там уже и брюхо медузы. Даст Бог — под самое пузо ей поднесу! Главное, смотаться оттуда вовремя... Ну — то ничо! Как прижмет, ноги сами вынесут. Так-то.

Помолчали еще маленько. Едем. Плавно покачивается грузовик. Танк впереди гусеницами шелестит, попыхивает выхлопом. Тучи на небе прошли. Луна уже полностью на небо выкатила. Смотрит на нас. Белая. И вокруг все белым светом серебрит! Освещает ночной город. Все ближе и ближе к нам пирамидка — здание «Горкома Партии»! БТР — вперед пропустили. Он ходу прибавил. Чтобы первым на себя удар принять, да отстреливаться мог, не повредив само здание. Нам же туда ногами переть!

Скоро уже нам выгружаться. Все больше медуза. Все отчетливее мне видно детали. Видно и чешую на ней — пластинами серыми и не бахрома то, а — щупальца! Извиваются, шевелятся под брюхом. Да на концах — вроде раздваиваются и когти на них изогнутые, длинные! А толстые у нее — будто змеи они. Гадины поганые! Свисают, шевелятся. Да яйца на них висят. Подрагивают, пульсируют. Тошно от вида такого!

Смотрю я на нее и мысли все у меня: — Вот что это за тварь такая?! Что за существо это? Откуда оно? Вий говорил, что коло моря оно появилося. Из моря, стало быть — вышло?! А там, как зародилось? Мутировала из обычной медузы? И это с чешуей, как у ящера какого, да такими щупальцами, будто не от медузы они, а скорее — как хвосты у скорпиона. Что в степи, на юге живет! Такое оно... Гадины еще эти. Лапы передние, да на хвосте ходит. Откуда такое создание?! Че-то не верю я, что такое могла природа создать! Уж слишком оно не наше, — чужое. Чуждое! Будто специально такое создано. Допустим в лаборатории той. Была такая цель — народ весь извести! Выморить всех подчистую! Иль не земное оно. Будто пришелец с другого мира, где каждый друг друга сожрать норовит, да укокошить все вокруг, чтобы только оно жило! Кто знает...

Подъезжаем! Задумался я, а мы уже тут! Вход в здание хорошо видно теперь. Замельтешило гадье на входе. Много их! Прыгают, пасти скалят. Так и знал, что медуза, не всех на нас сразу бросит. Оставила резерв для защиты своей! БТР по ним очередь вмазал, разметал тушки по парадному. Мясо только кусками полетело! Еще зашевелились. Десятка два их из здания вылезло. И еще очереди! Грохочет КПВТ. Звонко, ритмично. Бьют заряды по целям. Гулко, хлестко! Завывают рикошеты, с визгом уходя в небо. Звенят падающие гильзы по асфальту, с цокотом, словно колокольчики мелкие! Ну чо, стало быть — с музыкой прорываться будем!

Остановились. Считай, около входа самого. Да близко так. Под самые ступеньки мы подъехали! Медуза эта гадская, над нами уже висит! Шевелится брюхо ее, булькает там чего-то. Сопит она. Будто стонет. Изморозь всюду. Лед даже местами на бетоне да на стенах. БТР еще раз долбанул по фасаду. Видимо там снова гадины зашевелились! Да повернулся он так, чтобы фарами своими на вход светить. Чтобы нам виднее было! Хорошо подъехали. Ага. Недалеко мне бомбу нести! Переживал я. И так она тяжеленная. А тут — нога еще моя поранена...

Я спешился, Вий — пулемет мой взял, да фару, чтобы светить дорогу нам. Вперед пошел. Толян — следом. Несколько раз пальнули они в темноту арки входной. Алтай вылез из БТР. Шустро к мужикам побег! Там ступеньки на входе и колонны перед аркой. За колоннами еще прятались гадины. Несколько их. Перебили их, и в арку они нырнули. Вий — первый. Толян и Алтай — замыкающими рванули! Скрылись они в темноте холла. Сполохи яркие сразу пошли от оружия из темноты. Слышу, палят там! Очереди короткие — размеренные. Не заполошно бьют. Видать немного гадин осталось.

Махал-Махалыч из танка вылез. Он на месте мех-вода сидел. Сам танком управлял. Нету больше помощника. Умер Петр... Махал-Махалыч — катушку провода из кузова Урала нашего вытянул. Большая она. Еле-еле он ее себе на горб взвалил! Они лямки, на вроде рюкзака к ней сделали. Из веревки. Надел он их, поправил, чтобы не резало плечи. Автомат перезарядил. Меня ждет!

Ну чо, засунул я кувалду свою за ремень сзади. Пистолет проверил за пазухой. А пулемет мой — Вий забрал! Ну, то правильно! Как бы я, — и с ним, и с бомбой пошел? Такое... Мне другая роль в этом деле выделена. Надо бомбу до самого верха донести. А они — прикроют!

Схватил я бомбу эту за веревки, что для переноски обвязали. Поднатужился, стянул ее с кузова, да на плечи свои взвалил. Ух... Тяжеленная зарраза! Еще нога болит. Где ранение! Ноет, дергает там чего-то. Повязка кровью покрылась. Херово оно конечно, но делать нечего...

Пошел. Махал-Махалыч чуть сзади топает. Тылы прикрывает. Шона из люка БТР высунулся. Помахал мне. Морда черная от копоти. Одни зубы блестят белые. Автомат вытащил, заряды проверил. — Готов! — нам кричит. Он вход прикрывать останется. Если что, так из автомата, да КПВТ вмажет. Мало не покажется гадинам! Рад я, что живой он остался! Хороший парень. Веселый!

Поднялись мы по ступенькам. Ничо вроде. Нога затихла. Крови больше нет. И я вроде чуть наловчился. Чуть спину согнул, чтобы бомба на больше спины легла. Так вроде не сильно жмет. Иду!

Вий с мужиками уже холл зачистили. Внес я бомбу туда. Впереди стойка. Там еще баба сидела раньше. Вредная такая! Чуть кто зайдет — она орать: «Документы!» И морду так кривит, будто ей соли на язык насыпали. А коли нету у тебя документов тех — выгоняют в шею. Помню же все! Мальцом еще тут был, когда после маманькиных похорон, за компенсацией пришел. Навсегда запомнил! Гнездо это гадское... Видать не зря медуза тут поселилася. Место такое — нехорошее! Ладно, хоть справка у меня была. Что я существую. Они-же не видят, что я есть, и я живой. Им бумажку подавай! Чтобы там написано было, что ты — есть. Будто слепые! Иль сумасшедшие. Тьфу...

Дальше пошли мы. Большой холл! Люстра над головой висит. Красивая, да с лампочками. Не со свечами она. Не терпели тут нужды с электричеством! И на стенах — тоже светильники. Вона как. Видать тут светло было всегда. Чтобы на людей глядеть, да рожи рассматривать! А если чо, — дык документы требовать! Если рожей-то не вышел. Чтобы не пустить абы кого, к «слугам народным». Так-то!

Направо-налево — лестницы ведут. Толян с Алтаем держат их. Внимательно смотрят. Нас встретил Вий. Осмотрел. Кивнул. Все в порядке пока. Дальше рванули! Вверх, по ступенькам. Вий с пулеметом поскакал. Скрылись они в темноте. Снова пальба. А у нас, с Махал-Махалычем — только фонарик. Тот самый, что нажимать надо. Жучок! Ну ничо, им нужнее! А мы и так обойдемся.

Поднялся я на второй этаж. Тяжеловасто... Лестница узковатая. Не шибко с бомбой-то на плечаж развернешься. Да ступенек много! Невысокие ступеньки, частые. Для моих ног — не очень оно удобно... Вылез я на второй. Мужики — там уже. Трупов гадских полно валяется. Слизи с них натекло. Скользко. Потихоньку я потопал. Тут — тоже светильников дохрена. Двери в кабинеты деревянные. И ткани на стенах понацеплены. Красные, белые. Там, где окна — занавески длиннючие! Шелк кажись. Тоже белые. Блестят! Кучеряво тут жили-не тужили... Только двери те — выбиты сейчас все. На полу валяются. Да стены копотью, и слизью измазаны. Такое — шик, да грязь! Вроде как аристократно оно, да на помойке «царствие» ихнее теперь.

Следующий этаж — и снова пальба! Вий на всю катушку жарил. Не жалел патроны. Первая скрипка! Хороший концерт. Ага! Мужики — «подпевали» стволами. Подыгрывали! Нормально отстрелялись. Только я чуть присел. Там тумба бетонная была. И земля в ней. Видать цветок рос. Нету его теперь. Сожрали его что ли — гадины... Присел я на тумбу ту. Дух перевести. Тяжело-же!

Сижу. А мужики — дальше пошли. Этаж четвертый чистить. Махал-Махалыч со мной остался. Закурил он. «Приму» — ту самую, что на базе нашли! Курит, дыму напустил. Смакует он цыгарку. Улыбка у него даже. Мне подмигнул. А мне чо? Лижбы человеку хорошо было! И дым вроде приятный. Не самосад вырвиглазовый его... Тут взрывы начались. Гранаты видать в ход пошли. Небось дохрена там гадин тех! Вот мужики и гасят их — «массовым»! Пыль с потолка посыпалась. Побелка. Будто снег она на меня падает. Чихать начал. Кашлять. Ох и гадость. Кругом оно лезет. И в глаза и нос. Махал-Махалыч сигаретку потушил свою. Тоже видать душно ему стало!

Посидел я чуть. Прокашлялся. Пора подниматься! Затихли на верху. Перебили уже всех видать. Ну и хорошо! Поднялся я. Распрямил ноги. С трудом... Зря, я чувствую себе такую передышку дал! Затекли ноги, остыли мышцы. Снова больно и кровь пошла. Сейчас вся повязка кровью пропиталась. Ох... Кажется, будто бомба раза в два потяжелела. Заскрипели суставы, заныла спина. Шаг, за шагом потопал. — Потихонечку! — Махал-Махалыч рядом. Помогает маленько, придерживает, чтобы бомба не раскачивалась. Слышу, кряхтит: — Тяжелая зарраза... — Да и сам же он, с катушкой на спине. Мне не сладко, но я — вон какой! А ему, вообще херово...

Снова пальба началась. Едва я на лестницу поднялся. Да заполошно так молотят! Не жалеют боеприпасы! Слышу, и сзади пальба. Махал-Махалыч молотить начал. Обернулся, — гадины лезут! Страшные, при свете вспышек от выстрелов. Серые, зубастые... Прыгают! По стенам, потолкам, из окон полезли. Извиваются, хвостами машут... — Давай вперед! — он мне заорал. Задержит их! Сам гасит из ствола. Только успевает магазины менять! Я — ходу. Вверх по лестнице попер! Никак тут не могу ему помочь. Узко мне и бомбу не смогу положить! Мостил-мостил ее — никак! Эх... Делать-то чего?! Убьют же Махал-Махалыча... Орать я начал. На помощь звать! Вия, Толяна, Васяку, — хоть кого ни будь!

Услышали меня. Вий услышал! Прибег! Еле с ним на лестнице разминулись. Сразу начал из пулемета херачить! Гадины визг подняли. Воют, ревут, шипят... Уши заложило! Дальше во грохоте все потонуло. Гарь, дым, пыль повалила... Орут мне, чтобы я дальше двигался! Выпер я бомбу на четвертый этаж. Тут — тоже бедлам. Трупов гадин — кучами валяется. Перевернуто все. Двери — шторы — гады — лапы, хвосты... Куски мяса, слизь. Все перемолочено! Ужас... Толян чумазый. Васяка патроны в магазины сует, дозаряжается! Фара треснутая уже. Еле светит. В углу горит что-то, чадит. Смрад стоит от мяса горелого. Стены все в дырах от пуль! Ох и повоевали тут...

Вернулись мужики. Вий с Махал-Махалычем. Живые, целые! Отбились. Вий сразу проверил всех. Подождали пока Васяка дозарядит все. Прикрывали его, держали лестницы! Быстро он магазины напихал. Наловчился уже. Будто сам как автомат — щелк, щелк, щелк! Жизнь заставит и не такому научишься... Ага. Готовы!

Вперед Толян с дядькой пошли. Сразу дали жару вдоль лестниц. Васяка следом! Ну и мы — подтянулись. Дальше завал был. Пятый этаж... Лежит один пролет лестницы, над другим. Дыра хоть есть! Вий туда полез. Гранату приготовил. Чтобы кинуть, да назад — если что! Потянулись секунды. Тихо. А у меня сердце колотится, барабанит в ушах. Считаю удары... Морда его оттудава высунулась. Грязная моська! Все перья уже не белые, а черные с копотью. Да кровью измазаны. Сам — как черт теперь. Одни глаза желтые светятся. — Никого там! — кричит.

Ну чо — вперед! Я бомбу с плеч скинул. На колено ее опер и в дырку! Мужики туда тоже позалазили. Помогают мне. Тяжелая же зарраза, здоровенная! Еле просунули мы ее. Вытянули мужики бомбу с обратной стороны. Едва мне пролезть — дырка осталась. Просунулся туда. Крыша уже! Проломы под ногами. Плиты искорежены. Вылез я весь. Ухватил бомбу. Только сейчас морду в гору задрал...

Ух ешкин... Висит медуза. Брюхо ее прямо над нами. Руку вытяни — достать можно! Серое брюхо. Кожистое. Чешуйки шевелятся, и шорох от них стоит. Еще сиськи вроде какие-то висят с нее. Подрагивают. Повернулись они к нам. Сиськи эти! Распахнулись. Глаза-то! Много глаз! Штук сто их она выпучила! Будто у рыбы они. Круглые, серые, — да зрачки черные. Смотрит она на нас всеми своими зенками! Задрожала, шипеть начала. Щупальца к нам потянулись!

Мужики стрелять сразу начали. По щупальцам, да по глазам ее. Реветь медуза стала! Громко, утробно. Будто вол ревет! Вжарили мужики со всех стволов по ней. Враз все автоматным грохотом заглушило! Только щупальце к нам протянется, — его выстрелами сносят! Только она глаз очередной выпучит — его пулями размолачивают! Хорошо палят мужики, не дают гадине этой к нам подобраться! Славно так. Загляделся даже я.

— Чего стоишь, раззява?! — слышу крик. Вий на меня зыркает. Орет — ругается! Ну а я чо?! Ыть... Поволок я бомбу. Прямо к центру крыши этой. Чтобы враз, во все стороны рвануло! Только положил я ее, Махал-Махалыч — с проводами к ней кинулся, подключает! Толян рядом стал — прикрывает нас. Вий с пулеметом бежит. Васяка — короткими, от него щупальца отсекает. Грохот, шум-гам. Гильзы сыпятся! Одна за шиворот мне заскочила. Да вдоль спины покатилась. Горячая сука... Зарычал я от боли! Чую, жгет меня там. Будто утюг раскаленный приложили! Вот никогда бы не подумал, что так оно может быть, чтобы ожог от гильз получить...

Раскрылась шкура под брюхом у медузы. Будто сиська здоровая книзу опустилась. Мокрая, слизкая. Чешуйки на ней блестят. Вылез из нее гад здоровенный! Больше медведя он! Серый весь, пасть огромная. Зубов рядами! Лапы расставил, когтища длинные. Да на лапах он стоит, на задних, не на хвост опирается! Глаз — два ряда. Яркие — зеленые. Узкие щелочки зрачков. Зыркают на нас злобно. Ненависть у него там лютая! Будто сама смерть на тебя глядит. Жутко... Изогнуло оно спину, напряглась мускулатура нешутошная. Распушил шипы на спине, будто иглы торчат у него. Как завоет оно!

Итить... Бросился! Сходу — Васяку снес. Ближе всех он к этому гаду был! Полетел Василий кубарем, упал среди плит переломанных. Да так и застыл к верх ногами. Лежит, не шелохнется... Второго — Вия оно снесло. Гад этот поганый! Покатился дядька по бетону перекрытия. Упал, перевернулся. Гляжу — едва встать на ноги пытается! Махал-Махалыч только рот успел раззявить и Толян — тоже покатились вместе кубарем. Лежат все друзья. Еле-еле шевелятся... Я один остался! Меня оно с ног сбить не смогло. Только вмазало по груди сильно лапами своими! Отшатнулся я, да в ответку — кулаком в рыло! Оно еще раз меня вмазало. Когтями гад! Прорезал и бронежилет, и латы под ним поддетые. Шкуру на животе даже пропорол! Но не глубоко видать. Трошки крови выступило. А думал — хана уже. Больно то как! Отпрыгнула тварь эта и снова на меня кинуться целит!

Ну я кувалдометр свой то из-за ремня и достал. — Ща я тебе нос в щеки вобью гад! — Двинул я на него. Не стал ждать, пока инициативу оно к себе заберет. Все, как дядька меня учил. В боксе! Замахнулся я кулаком левым. Чтобы шугануть ее, да от кувалдометра отвлечь! Повелась гадина. Отшатнулась от кулака моего, да сходу — в башку свою поганую кувалдой и получила! Лясь! Ну все думаю, — готов... Да нихера! Не упало оно! Только рылом тряхнуло и на меня с когтями кинулось. Снова порезы на мне! И снова ему в башку кувалдой саданул. Со всей силы прихерачил! И еще дал, и еще добавил! Оно только отскакивает от ударов назад. Шипит там чего-то. Да только не падает оно! Ну щас... Подпрыгнул и как дам — сверху, да по черепу ему! Лопнула рукоятка... Отлетела буханка стальная в сторону. Я в руках с одной рукояткой, обломанной и остался. Ох епть... Спортил я инструмент свой! Жалко так мне кувалдочку стало...

Смотрю, а черепушка-то у этого гада — треснула! Пошла трещина от самой маковки, да до пасти. Слизь оттуда подтекает. А этот гад — башкой трясет. Шамкает соплями своими. Да не долго он так кукожился. Снова кинулся! Ну, то уже — дело поправимое! Главное, от когтей увернуться! Отмахнулся я от лап его. Рукоятку ему в пасть воткнул, да кулаком добавил! Ляснул ему в рыло. Даже руку отсушил об черепушку его... Завалилась тварь на спину. Шипит, извивается! Рукоятку мою от кувалды — прожевала, проглотила сука! Да на ноги встать пытается... Я сверху на него напрыгнул, дал еще пару раз в торец! — Угомонись ты гад наконец! — кричу. И бью. А оно — шипит и вырывается! Толку-то кулаками бить...

Уставать уже начал. Гляжу, а буханка от кувалдометра — рядышком валяется! Схватил я ее, зажал двумя ладонями и плоским торцом — На! Еще — На! По башке поганой, да по трещине! Еще замахнулся — Хрясь! Проломил ему голову. Пасть в череп, внутрь вошла. С хрустом вмялася! Замерла зараза эта. Только кончики пальцев на лапах подрагивают! Еще добавил по башке гадской. Закрякало оно, зашебуршило лапами... и враз расслабилось. Все, готова гадина. Вбил ей нос, в щеки поганые!

Только сейчас заметил, что у меня все красное перед глазами. Точно так же, как и до этого было, и в детстве и Дмитровке. Горит огонь в душе черный! А в глазах — красное. Тело все от напряжения вибрирует, да на каждый шорох резко отзывается! В голове — только пусто. Ни одной мысли нет...

Вий поднялся. Я уже хотел было броситься на него, размолотить кулаками, так меня этот огонь в душе настроил! Дернулся уже к нему, руку для удара занес... Вовремя остановил меня дядька. Заметил он мое состояние такое. Взглядом он меня поймал, да я сразу успокоился! Как и тогда, когда БТР ломал. Хорошо мне стало, спокойно. Похрен даже на медузу ту, что над головой висит. Поднялся Вий. Отстрелил еще пару щупалец, что к нам потянулись. Пытается еще медуза нас ударить, да нечем почти ей! Остальные, целые щупальца — яйцами унизаны. Не поднимет она их. Бережет свое потомство гадина! Посмотрел дядька вокруг. Наши лежат. Стонут! И бомба лежит. Говорит: — Помогай мужикам давай. Дело не доделано!

Я к ним! Поднял Толяна, Махал-Махалычу помог. Он сразу провода вниз потянул. С катушки сматывать. Толян — ему в прикрытие побег! А я к Васяке... Нет больше Василия. Помер он. Лежит, не шевелится. Глаза свои в небо поднял. Эх... Взял я его на руки. Понес вниз. К выходу. Все этажи так пронес. Аккуратненько, бережно. Чтобы даже пылинки на него не падали! Плакал я всю дорогу. Так-вот...

Вышли мы на улицу. Никого тут нет! Ни одной гадины вокруг. Всех перебили видать! Шона с Алтаем — технику назад отгонять начали, чтобы взрывом не побило. Махал-Махалыч катушку дальше размотал. Аккумулятор готовит. Быстро-быстро все мы делаем! Я — Василия только в кузов Урала положил. Укрылись за стеной бетонной. — Ну, давай! — Вий уши прикрыл, и мы в землю вжалися. Махал-Махалыч — клеммы накинул. Клац!.. Нету ничего... Он еще раз... Нет! Не взрывается бомба! Засуетился Махал-Махалыч. В сумку свою полез. Он какой-то прибор оттуда вынул и к аккумулятору подключил — есть говорит заряд! Светится лампочка у него! Дальше к проводам подключил — Нет ничего! Обрыв тама... Надо провода проверить... — хотел он подняться уже, да по проводу пойти...

Тут медуза выть начала! Здорово воет! Ухает, скулит — будто трясет ее вроде. А я гляжу — лопнула шкура на яйцах у нее. Выпустили из яиц свои щупальца медузы мелкие! Новорожденные... Узкие, острые. Пищать они уже начали. Надрывно так, будто дети человеческие. Да оно, на вой у них переходит! Утробный такой, жуткий... У меня шерсть на теле вся дыбом от воя ихнего поднимается. Лезет Смерть на свет! Нарождается Погибель всего живого... Вспомнились мне! И Волчок — друг мой сердешный. И серафима, и Степан. Вий тут... Толян, Васяка... Петр покойный... Еще мгновение, и все зря будет. Все прахом пойдет! Разойдутся медузы эти по миру, вырастут, наплодят своих гадин. Все живое дорежут они! До конца! Смерть одна останется... Прямо сейчас ее рвать надо, медузу эту, чтобы и деток ее всех накрыть!

Мужики загомонили. Решать начали, кто пойдет провода проверять! Оно так выходит, что может быть, тот обрыв — прямо коло медузы... Тогда шансов нет у того, кто провода подсоединит. Там он, под взрывом и останется! Голосование они устроили. Добровольцем — дядька вызвался. — Я это затеял, мне и расхлебывать... А вы — живите! — говорит. Засобирался, аккумулятор подобрал. Толян — тоже рвется! Махал-Махалыч! Алтай. Шона еще из БТР вылез. — Без брата — не останусь тут, — говорит! — Сам если надо пойду! — Скандал устроили. А я смотрю, уже гадины те мелкие, новорожденные, — из яиц вылазить пытаются. Видно мне. Луна-то светит сейчас! Высунулись они наполовину. Щупальцами дерут шкуру от яиц своих. На свободу им хочется... Некогда уже нам спорить!

— Нет! — говорю. — Я сам должен это сделать! Вий — вон, за главного в деревне сможет. Порядок при нем будет! У тебя Толян — семья. Да и механизатор ты лучший... Махал-Махалыч — всю технику наладить сможет после! А — я?! Чего — я? Правильно вы говорите: «Обизян!» Толку с меня, в деревне то?.. Не семьи — ни детей. Только и могу — водку жрать, да бошки бить... Значит мне туда и дорога! Никого не пущу! — раззявил я пасть, обнажил зубы свои, да как зареву на них! Толян назад отпрыгнул! Вий попятился. Алтай с Шоной — тоже назад отступили. Махал-Махалыч цыгарку выронил из губ. Закашлялся...

Не стал я ждать их протестов. Отобрал у Вия аккумулятор. Попер в здание. Быстро-быстро! Первый этаж — нет обрыва, Второй — нет! На третьем этаже, гадина на меня кинулась. Уцелела как-то видать. Или медуза новую народила. Не стал даже думать об этом! Вломил ей в рыло кулаком. С ходу, с лету! Полетела она спиной вперед, в стену впечаталась, да так и замерла. Только пятно мокрое на стене. Провод дальше. Вот он — обрыв! Нашел. Погрызана проволока. Перекусила зараза эта ее! Ну — то ничо. Я концы провода, зубами отчистил, взял проводки... Захрустело че-то. Зашипело. На лестнице медуза мелкая появилась. Вылупилась уже сука! Ползет по стене, щупальцами перебирает. Понятно... Времени больше нет! Соединил конец на аккумуляторе. Синий. Теперь красный. Только провод к клемме подвел... Медуза ко мне вплотную уже подошла. Шипит, ухает. Распахнула брюхо, пасть там зубастая. Бросилась на меня! Увернулся от нее, схватил за щупальце. Держу ее. Вырывается она, сильная. Только я сильнее! — Никуда ты сука, не денешься от сюда! Всех укокошу вас, гадин поганых... — взял красный провод. И накинул на клемму. Вспышка...

Очнулся! Снова. Что за день-то такой, что Второй раз так... Вырубает меня! Но ничо, живой-же! Ощупал тело свое. Целый вроде. Только болит все. И под завалом я оказался. Лежу, в нише такой, из плит. Попробовал приподнять — нихера! Тяжелые... Еще трепыхался, силился. Уперся со всех сил, толкнул. Поддалась чуть! Сдвинулась плита! Гляжу — дырочка махонька образовалась. Свет через нее видать. Солнышко уже светит! День-деньской... Продышался чутка. Дух перевел. Еще поднапрягся! Еще подтолкнул, до хруста в мышцах нажал — чуть шире стала дырка. А дальше — не идет! Как ни старался, нет сил больше... Мне чо, тут так и подыхать в завале этом?! Такие мысли у меня пошли гаденькие... Прямо кошки по сердцу заскребли. Хера! Еще даванул, вмазал кулаком по краю. Руку разбил... Но помогло! Еще ширше стало. Да так, что смог ладошку туда просунуть. Чую — ветерок мою руку обдувает! Значит на улице она! Махать ею начал, да орать, что есть мочи. Орал-орал... Коснулось что-то моей руки! Нежно так, осторожно. Слышу, голос. Навроде, как дите тама. Девочка. — Дядь?! А вы живой? — спрашивает.

— Да! — говорю. — Живой еще! — а у самого такое в душе завертелося! Вроде и рад я, что хоть кто-то ко мне подошел, да вот тоска... Ребенок-же! Чем он мне поможет...

— А что вы там делаете? — еще она меня спрашивает.

— Лежу вот... — отвечаю. — Завалило меня. После взрыва... Помощь мне нужна! Глянь там, — говорю. — Взрослые есть?! Чтобы вытянули. Плита тут. Не сдвину ее!

— Хорошо! — говорит. — Сейчас дяденьки тут... Они, наверное, вас ищут!

— Так ты скажи им! — говорю.

— Скажу! Сейчас, потерпите немного... — отпустила она мою руку и побегла видать, людей звать. А я вот лежу...

Долго лежал. Даже задремалось чуть! Только ноги затекли в одной позе лежать. И спина чешется зарраза... Слышу — техника загудела. Гулко так, мощно! Лязг гусеничный услышал. Выхлопом завоняло. От соляры! Точно, это-же танк наш! Не иначе!

Затарахтело вокруг, зашкребло. Пыль пошла. Я глаза прикрыл, чтобы не насыпало. Лежу. Тут мне свет яркий в веки и ударил! И ветром свежим меня обдало. Разлепил я зенки — солнышко светит! Танк наш стоит! Здание «Горкома Партии» — обвалилось совсем. Да медуза дохлая на обломках лежит. И рядом — малые ее дохлые! Хорошо получилось. Всех накрыли! Нету больше гадости этой. И наши живы! Вижу: Вий — Толян — Махал-Махалыч, Шона, Алтай — все тут! Оттащили они плиту танком. Освободили меня. Вылез я из плена своего! Здорово так! И не раненый я совсем. И они только кое-где замотаны бинтами. Но на ногах-же! Улыбаются они. Обниматься на меня кинулись. — Жив чертяка! — говорят. — Обизян наш — богатырь! — радостные все. И мне весело! Ухватил я их в охапку, поднял над землей. — Во какие друзья у меня!

Стою, держу их крепко. И выпускать не хочется!

— Ого! Вот это да! — вдруг голос детский услышал. Тот самый голос, что через плиты слыхал! Обернулся. Смотрю: девочка стоит. Лет шесть ей. Грязная совсем. Исхудавшая. Да в шорсточке она, в рыженькой вся. И ушки, на макушке у нее — треугольничками. Словно кошечка! И глаза красивые. Большие — зеленые-зеленые! Вижу, из «наших» она. Да мордаха уж сильно знакомая! Кого-то она мне напоминает... Присмотрелся, — платьице на ней красное! И ленточки на нем такие, узенькие. Точно!

Поставил я мужиков на землю. А-то уже матюгаться начали помаленьку, что навесу их держу. — А как тебя звать, солнышко? — спрашиваю.

— Аленушка. — отвечает.

— А вас?

— Терентий меня зовут. — ответил ей. — Знакомы будем! А у тебя есть брат, Аленушка?

— Есть братик. Его Степаном зовут!

— А мама твоя — Серафима?

— Так. — говорит она. — А откуда вы знаете их?! И где они?! А-то я потерялась тут... Меня чудовище несло, да потеряло тут. Люди по нему стрелять начали! Оно и выронило. Убили то чудовище. А я убежала! Я быстро бегаю! — хвастается. А сама — глаз с меня не сводит. Ответ мой ждет!

— Умничка какая! — говорю. — Знаю я их. И братика твоего, и маму! Живы они и здоровы. И тебя ждут! И даже знаю, где они сейчас! Меня же брат твой, за тобой и послал. Чтобы я нашел тебя!

— Да? — смотрю, а у нее сразу слезы на глазах. На руки ко мне просится! — Правда братик за мной послал?!

— Правда! — говорю. Поднял ее к себе. Обняла меня. Прижалась ко мне. — А вы меня к ним возьмете?..