Нежная буря

15

Пока эксперты занимались своей работой на месте обнаружения трупа, Делорм отправилась в Садбери — город в ста тридцати километрах к востоку от Алгонкин-Бей. Мимо мелькали столбы, провода и россыпи камней, лед на них заманчиво сверкал и переливался, но Делорм не смотрела по сторонам: ее мысли были сосредоточены на увиденном в лесу.

Преступление на почве страсти? Крейг Симмонс, отвергнутый любовник, наконец дал волю гневу? По-видимому, в жизни доктора Кейтс не было других людей, которых можно было бы заподозрить в таком преступлении. Человек заявляет, что был дома и смотрел хоккей, но не может это доказать. Но нельзя доказать и обратное. Что же делать? Алиби доктора Шокетта тоже нуждалось в проверке, но Делорм слабо верила, что он причастен к произошедшему. И потом, будем иметь в виду, что за несколько дней в лесу нашли два трупа. Если Крейг Симмонс ни при чем, то можно предположить, что доктор Кейтс как-то связана с убитым американцем. Почему же тогда его скормили медведям, а ее — нет?

Пока же предстояло поговорить с пациентами доктора Кейтс. Делорм уже сообщила им о случившемся по телефону, но необходимо было встретиться с ними лично. Беседы с потрясенными горем людьми — одна из самых тяжелых вещей при расследовании убийства, и именно поэтому Делорм так долго оставалась в сравнительно стерильной обстановке отдела спецрасследований. Работая там, ей удалось раскрыть несколько громких дел, но при этом ей никогда не приходилось сообщать родителям, что их дочь мертва: стоять посреди комнаты и словно погружаться в пучину чужой беды.

Между тем полчаса спустя Делорм именно это и делала. С каминной полки на нее смотрела выпускная фотография Уинтер Кейтс, улыбка девушки таила в себе обещание будущих радостей и успехов. Ее мать, полная, невысокая женщина за шестьдесят, сгорбилась в кресле, стоящем в углу, и комкала в руке платок. Несмотря на возраст, в ее лице можно было уловить сходство с сияющим молодостью и свежестью лицом дочери на снимке. Отец доктора Кейтс оказался коренастым человеком с седой бородой и седыми волосами, зачесанными вперед и образующими челку. Он преподавал английскую литературу в Лаврентийском университете.

— Что касается Крейга Симмонса, — проговорил профессор Кейтс, — то я с самого начала знал, что она совершила ошибку. Мы оба это знали. Когда Уинтер с ним познакомилась, ей было всего шестнадцать, он был привлекательный, атлетически сложенный молодой человек, футболист, все это очень действует на шестнадцатилетних девушек, но любому взрослому было ясно, что с ним что-то явно не в порядке. Он был слишком настойчив. Слишком ее обожал. Он буквально все время вешался ей на шею. Помню, как они стояли вот здесь, в холле, и он цеплялся за ее локоть, точно какой-то старичок.

— И он все время на нее смотрел, — негромко добавила миссис Кейтс. Глаза у нее были красные, но она уже не плакала. — Как-то неестественно пристально. Когда она говорила, он не отрывал от нее глаз. Как будто каждое ее слово было для него важнее жизни.

— Уинтер была еще ребенок, — пояснил профессор Кейтс. — Она не понимала, что происходит. Полагаю, она просто видела в нем пылкость увлечения. Но всякий, у кого есть хоть какой-то опыт, умеет разглядеть болезненную страсть, когда с ней сталкивается. Печально, что в наше время именно к этой разновидности любви приковано всеобщее внимание. Я имею в виду — в книгах, фильмах, песнях. Любить тихо никому не разрешается. Нет-нет, любовь обязательно должна быть «бурей и натиском».

В жизни Делорм любовь, как правило, была именно «бурей и натиском», но она не собиралась вступать с профессором Кейтсом в дискуссию по этому вопросу.

— Крейг Симмонс никогда никого не любил, кроме самого себя, — продолжал он. — Чем-то он напоминает мне того психопата, который застрелил Джона Леннона. И всех тех маньяков, которым невыносима сама мысль о том, что их отвергли. На самом-то деле они никого по-настоящему не любят, кроме себя. Чувства другого человека им безразличны. Вы думаете, ему было хоть какое-то дело до того, счастлива Уинтер или нет? Никакого. Мы с ней говорили на прошлой неделе, и она сказала, что он ей осточертел, что она больше с ним не разговаривает и не берет трубку, когда он звонит. Видите ли, для Крейга Симмонса в мире существует лишь его Я, больше ничего. Огромная буква Я. Всего остального попросту нет. Когда такой человек слышит твердое «нет», он чувствует, что мир больше ему не принадлежит, и ему кажется, что сам он вот-вот исчезнет, растворится. И он силится нанести ответный удар. Что этот мерзавец и сделал.

Профессор говорил все громче. Жена протянула руку и дотронулась до его запястья, но он не обратил внимания.

— Этот полоумный убил мою дочь, и я хочу справедливости, детектив Делорм. Я хочу, чтобы этот душегуб до конца своих дней гнил в тюрьме. Я полагаю, он ее изнасиловал? — Его сенаторские брови приподнялись, словно он высказывал вполне естественное любопытство, обсуждая какую-то научную проблему.

Делорм опасалась именно этого вопроса — и тем не менее оказалась к нему не готова.

— Боюсь, это не исключено.

Профессор Кейтс отшатнулся, словно в него попала пуля. Он тяжело опустился на диван и согнулся в поясе. Миссис Кейтс встала с кресла, подошла и села рядом с ним, положив ему руку на спину.

— Самое смешное, что этот Крейг Симмонс… — заговорила она почти неслышно. — Все, что сказал про него мой муж, — это все правда. Крейг действительно так себя вел. И все-таки у меня всегда было ощущение, что он где-то этому научился.

— Конечно, — откликнулся профессор. — Его этому научили фильмы, родители, бог знает кто еще… Кому какое дело?

— Я не это имела в виду. Я имела в виду, что он усвоил эту манеру, как актер выучивает роль. Словно он где-то прочел, что надо вести себя именно так — и так он себя и вел. Чувствовалось, что он сам знает: это недопустимо, — и все равно так поступает. Вот что особенно огорчало.

— Мистер Симмонс когда-нибудь угрожал вашей дочери?

Миссис Кейтс посмотрела в потолок, чтобы из глаз не потекли слезы.

— Никогда, — ответила она. — Ни разу.

Профессор Кейтс распрямился так резко, что при других обстоятельствах это показалось бы смешным.

— Что ты хочешь сказать? Парень вечно заявлялся сюда без приглашения. Постоянно приходил, чтобы проводить ее в школу. Я понимаю, если бы у них продолжался роман, но он таскался сюда и после того, как она с ним порвала. «Папа, он опять тут», — говорила она, и я выходил и требовал, чтобы он убирался восвояси. Но это не помогало. Через неделю он появлялся снова.

— Дорогой, я не думаю, что детектив именно это подразумевает под словом «угрожал».

— А сколько было непрошеных звонков? Сотни? Тысячи?

— Это верно, он все время сюда названивал, — подтвердила миссис Кейтс. — Поначалу мне было его жалко. Любому на моем месте было бы его жалко. Он казался таким несчастным.

— Только не вздумай искать ему оправдания. Не вздумай жалеть этого сукина сына.

— Я не ищу ему оправданий, дорогой. Я просто рассказываю, как все было. Он никогда не грозился, что причинит Уинтер какой-то вред. Ему просто хотелось с ней поговорить. Увидеть ее. Для шестнадцатилетней девушки все это было чересчур, сами можете себе представить.

— Иногда он торчал около нашего дома. Сидел у себя в машине. — Профессор ткнул пальцем в сторону улицы.

— Но потом в течение нескольких лет он ей не досаждал, — заметила Делорм. — Правильно я поняла? Когда она училась в колледже…

— Верно, — признала миссис Кейтс. — Пока она была в Оттаве, она ни разу на него не пожаловалась. Впрочем, почти все это время он провел далеко на западе. Он мог разве что один-два раза к ней выбраться. Сначала он был в учебном подразделении Конной полиции в Реджайне, а потом его послали куда-то на север. Мне кажется, ужасна сама мысль о том, что человек вроде Крейга Симмонса служит в полиции. Да еще и наверняка при оружии.

— И Уинтер согласилась встречаться с ним просто как с другом? Уже после того, как она получила диплом?

— Она его жалела, — объяснил профессор Кейтс. — Бог знает почему. Я никогда не испытывал к нему жалости. Но вы должны понять одно: Уинтер хотела получить практику в Садбери. Единственная причина, по которой она этого не сделала, — потому что там жил он. К сожалению, оказалось, что Алгонкин-Бей — это не так далеко. Впрочем, боюсь, его не остановило бы никакое расстояние.

В течение еще четверти часа Делорм выслушивала его, но не получила практически никакой новой информации. Потом профессор Кейтс проводил ее на застекленную террасу. Вокруг сиял идиллический пригородный пейзаж.

— Послушайте, — сказал профессор, — когда вы его предполагаете арестовать?

— У нас пока нет достаточного количества доказательств.

— Но вы ведь знаете, что это сделал он?

— У нас нет никаких подозреваемых, о которых мы могли бы с уверенностью это сказать. Поведение мистера Симмонса могло вас раздражать, но оно еще не делает его виновным.

Профессор Кейтс смерил Делорм взглядом, словно оценивал ее ответ на экзамене. Казалось, он вот-вот поставит «неудовлетворительно».

— Скажите мне только одно, — произнес он. — Скажите, чего тогда вообще стоит ваша организация, если вы даже не в состоянии посадить за решетку подобного человека?

Страдания супругов Кейтс мучили Делорм всю обратную дорогу. Она пыталась представить себе, какое опустошение чувствуешь, потеряв ребенка, но не могла. Перед ней маячило лицо доктора Кейтс. Делорм в который раз поклялась найти того, кто украл у этой молодой женщины ее будущее.

Она снова подумала об одержимом страстью капрале Крейге Симмонсе — и невольно вспомнила о своем давнем поклоннике по имени Рене, таком же одержимом. Он до сих пор время от времени ей звонил, обычно часа в два ночи. Сквозь пьяные слезы он грозился покончить с собой. Однажды он явился к ней, когда она была с другим. Они целовались на диване, и тут раздался звонок: Рене топтался на ступеньках, колотя ладонями в дверь. Новый друг Делорм очень занервничал и после этого больше никогда к ней не приходил. Судя по последним сведениям, Рене теперь в Ванкувере — и пусть там и остается, ради всего святого.

Трудность заключалась в том, что в Алгонкин-Бей имелось не так уж много идеальных мужчин, а в полицейском управлении Делорм не хотела ни с кем заводить романы. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь вроде Кардинала (разумеется, не сам Кардинал) вдруг возник у нее на пороге. Из всех мужчин, каких она встречала, Кардинал был наименее одержимым. Да, профессор, речь здесь идет об уравновешенности. Не сказать, чтобы Кардинал был человеком счастливым: он из тех, кто постоянно погружен в раздумья, часто довольно мрачные, и он нередко бывает в подавленном состоянии, — но о своей жене он всегда говорит с обожанием. Никогда ни словом не обмолвится о ее болезни. Хотя живется ему с ней наверняка тяжело. Если верить Маклеоду, Кардинал воспитывал дочь, можно сказать, один. Да, с Кардиналом было порой трудно работать, он совершал ошибки, вспомним хотя бы эту неприятную историю с Бушаром, но такому, как Кардинал, можно вверить свою жизнь, и он вас никогда не разочарует и не предаст.

С поворота на Старджен-Фоллз резко вырулил грузовик, и Делорм пришлось ударить по тормозам. «И почему я стала думать о Кардинале? — удивилась она. — Он-то обо мне наверняка не думает». Она включила радио. В новостях сообщали, что в Монреале взорвалась еще одна самодельная бомба, на сей раз — возле одного из ресторанов: члены Лиги французской самообороны[9] выразили таким образом свой протест против англоязычной вывески заведения. Делорм переключилась на франкоязычную музыкальную станцию, где Селин Дион стонала об утраченной любви, и решила запретить себе думать о Джоне Кардинале.

Вернувшись в отдел, Делорм связалась с коронерской службой, располагающейся в больнице Онтарио. Сначала она поговорила с доктором Барнхаусом, а затем он передал трубку патологоанатому, приехавшему в Алгонкин-Бей с деловым визитом. Судя по голосу, доктор Ален Лорти был человеком молодым, но уверенным в себе.

— Женщина умерла от удушения, здесь не может быть сомнений. Внутреннее кровотечение в легких и в глазах, а кроме того, раздроблена подъязычная кость, мы нашли ее осколки в гортани. На мой взгляд, это сделал человек недюжинных сил.

— А как насчет изнасилования, доктор? С нее сорвали одежду, мы нашли ее рядом с телом.

— Да, сорванная одежда может указывать на то, что совершено сексуальное надругательство. Еще один признак — вагинальное кровотечение, у нас он тоже имеет место. Но я бы не обращал внимания на одежду, так как кровоподтеки на теле и следы деятельности насекомых показывают, что ее убили в другом месте. В лесу или на улице в это время года не бывает мух, а значит, все произошло где-то в помещении. А одежду, возможно, сорвали уже потом. На теле и в его полостях нет спермы, разрыва тканей в вагинальной и анальной области также нет. У меня четкое ощущение, что эта женщина не подверглась сексуальному насилию.

— Вы уверены?

— Доказать не могу. Но у меня такое чувство, что изнасилования не было.

— Но кто-то его инсценировал?

— Похоже, что так.

— А что у нас со временем смерти?

— Содержание желудка: два шоколадных печенья. И практически больше ничего.

— Мы знаем, что она их ела в понедельник, в половине двенадцатого ночи. Она разговаривала по телефону с подругой.

— Судя по тому, насколько далеко пища прошла по ее желудочно-кишечному тракту, ее убили примерно через час после этого звонка. Боюсь, больше ничего интересного сообщить вам не могу. Пришлю вам по факсу полный текст заключения.

— Очень вам признательна, доктор. Я знаю, что вы приехали в наш город не для того, чтобы проводить вскрытия.

— Рад был вам помочь.

Делорм мысленно отправила время смерти в раздел неоспоримых фактов и не спеша спустилась в буфет. Как всегда, она задержалась у доски объявлений, висящей рядом с автоматом, продающим газировку. Кроме раздела «Продаем», там имелся список номеров машин, замеченных близ Норстаунского торгового центра.

Галерея видеоигр в этом торговом центре стала в последнее время чем-то вроде местной группы продленного дня. Подростки проводили там все свободное время, курили наркотики и производили невероятный шум. Патрульные полицейские получили приказ переписывать номера всех машин, которые стоят возле магазина после одиннадцати вечера. Предполагалось, что это поможет без особых усилий поймать дилера, снабжающего молодежь травкой. Над списком номеров красовался заголовок: «Алгонкин-Бей усиленно разыскивает».

Такое отслеживание номеров было операцией совершенно неофициальной — если это вообще можно назвать операцией. Подобные действия шеф солидно именовал «непрестанными усилиями по решению некоторых незначительных проблем». «Мы внимательно следим за развитием ситуации», — вещал Р. Дж. Кендалл, хотя он, в сущности, просто смотрелся в зеркало. Иными словами, этот список номеров никто не принимал всерьез. Листок висел на доске у автомата для газировки, рядом с объявлениями о продаже спортивных тренажеров и сдаче коттеджей. Но тем не менее все волей-неволей бросали взгляд на этот список.

Делорм опустила монетку и нажала кнопку «Диетическая кока-кола», но автомат выдал ей обычную. Она посасывала напиток из банки, разглядывая фотографию под заголовком «Продаю»: полный комплект вратарской формы для мальчишки-хоккеиста, «всего» за пятьсот долларов. Кто-то желал отдать в хорошие руки семь полосатых котят, кто-то хотел приобрести ноутбук — «по бросовой цене». «Обратитесь к Нэнси Ньюкомб», — приписал кто-то внизу. Нэнси Ньюкомб заведовала помещением, где хранились вещественные доказательства.

Делорм прикидывала, сколько калорий содержится в кока-коле, когда ее взгляд упал на список номеров. Легко запомнить: «ПАЛ 474». Делорм быстро пролистала записную книжку, чтобы проверить. Но кровь у нее в висках застучала не поэтому: она увидела дату и время, когда патруль заметил машину с этим номером. Понедельник, двадцать три ноль-ноль.

Законопослушный гражданин, соблюдающий скоростной режим, доедет от Алгонкин-Бей до Маттавы минут за тридцать пять, Делорм же удалось уложиться в двадцать. Мрачный викторианский коттедж Симмонса маячил в конце подъездной аллеи. К пряничной глазури, оставленной ледяным дождем, теперь добавился иней. Джип Крейга Симмонса был на месте. Номер на нем был для Делорм как ослепительный огненный знак: «Виновен!»

Она поднялась на крыльцо, позвонила, но никто не ответил. Симмонса она нашла у лодочного сарая: он прилаживал к двери сложный замок. Позади него бурлила река Маттава, глубокая и черная, как везде в этих краях. Он коротко глянул на Делорм и вернулся к своей работе.

— Капрал Симмонс, у меня к вам еще несколько вопросов.

— Она мертва. Я слышал в новостях. Я не расположен сейчас с вами разговаривать.

— Вы же служите в Конной полиции. Вы знаете, что у меня есть свои обязанности. Давайте не будем осложнять друг другу жизнь.

Симмонс посмотрел на нее с отвращением. Потом бросил клацнувшую отвертку в ящик с инструментами и направился к дому.

Делорм прошла за ним внутрь. Здесь пахло кофе. Симмонс наполнил чашку и предложил ее Делорм. Когда она отказалась, он отнес ее в гостиную, сел на край дивана и уткнулся лицом в ладони. Делорм вся напряглась в ожидании очередного взрыва. Но когда капрал отнял руки от лица, он просто посмотрел на них — так, словно держал перед собой раскрытую книгу.

— Я знал, что она мертва, знал с самого начала. Как только она исчезла. Уинтер не из тех, кто исчезает.

— По-моему, вы это довольно спокойно приняли.

— Спокойно? Я бы не сказал.

Делорм присела на край кресла.

— Во всяком случае, сейчас вы явно спокойнее, чем вчера.

— Вы думаете, что я убил Уинтер. И вы думаете, что именно поэтому я спокоен.

Делорм пожала плечами:

— Если все сходится…

— По-вашему, это невозможно — сохранять спокойствие и при этом испытывать немыслимые внутренние страдания? — Симмонс потянул кофе из тоненькой чашки с цветочным узором; она странно смотрелась в руке такого мускулистого мужчины. — Неужели вы не понимаете, что точно знать, что Уинтер мертва, гораздо менее мучительно, чем все время гадать, где она может быть, представлять себе: а вдруг она где-то лежит, истекая кровью? Да, сейчас я чувствую боль и опустошение, но в то же время я гораздо менее… напряжен, если можно так выразиться.

— Вы могли бы испытывать сейчас и другие чувства, особенно если учесть, что у вас нет алиби — за исключением хоккейного матча, который, по вашим словам, вы смотрели в понедельник вечером.

— Но я-то знаю, что невиновен, правда? Так что это ваши заботы, а не мои. С тех пор, как я встретил Уинтер, — а это было десять лет назад, мы еще учились в школе, — с тех пор у меня было единственное желание — быть с ней. Но для нее все было иначе. Да, она была ко мне неравнодушна. Многое во мне ей нравилось. Но я хотел на ней жениться, а она бы никогда не согласилась. Это была пытка.

Симмонс сидел, глядя на дымок, поднимающийся из чашки. Потом откинул назад свою бледную челку. Он мог бы быть даже привлекательным, подумала Делорм, если бы не эта фальшь, не это актерство.

— С тех пор, как мы познакомились, у меня внутри словно включился мотор: «Она должна быть моей, должна быть моей, должна быть моей». — Слова постукивали, как бешено работающий двигатель. — День за днем, год за годом я был сосредоточен на одном — я пытался сделать так, чтобы Уинтер меня полюбила. Когда я был в Реджайне, в учебке, я иногда летал в Оттаву, — это мне стоило колоссальных денег, — просто чтобы побыть с ней один день. Хотя бы один день. И еще — письма. Я писал эти бесконечные письма, где говорил ей, как сильно ее люблю. Я даже стал читать медицинские книги, потому что она изучала медицину. Можете вы себе это представить?

— Послушайте, капрал Симмонс, для меня не новость, что вы домогались любви доктора Кейтс. Это было ясно уже по тем сообщениям, которые вы оставляли у нее на автоответчике.

— Вы знаете, на что это было похоже? — Симмонс взглянул на нее, и Делорм поняла, что ответа он не ждет. — Все эти десять лет мотор работал на пределе. Больше десяти лет. И знаете что? Теперь это кончилось. Да, я чувствую опустошение, потому что Уинтер больше нет. Но при этом с моих плеч словно сняли огромную тяжесть. Мне больше не нужно предпринимать какие-то усилия. Все кончилось. Я больше ничего не могу с этим поделать, я больше не должен ее завоевывать, так что, странно сказать, в каком-то смысле это даже облегчение.

— Очень мило с вашей стороны, — откликнулась Делорм. — Уверена, что доктору Кейтс было бы приятнее умирать, если бы она знала, какое облегчение она вам этим доставит. Вероятно, она бы даже постаралась сделать это раньше.

— Вы не можете меня подозревать, детектив. Я с вами сейчас откровеннее, чем было бы большинство людей на моем месте.

— Безусловно. Ваша откровенность, она меня очень впечатляет. И потом, вы ведь смотрели хоккей в тот вечер, когда она была убита, верно? Так вы сказали.

— Да, я так сказал. И это правда.

— Почему же тогда ваш «джип-рэнглер», номер «ПАЛ 474», был замечен у Норстаунского торгового центра в Алгонкин-Бей поздно вечером в понедельник, незадолго до того, как была убита доктор Кейтс?

Симмонс опустил чашку на стол — так медленно, что она не издала ни звука. В лице у него не осталось ни кровинки. Потом он наклонился вперед и снова спрятал лицо в ладонях.

— Адвокатам будет очень трудно опираться на эту вашу так называемую откровенность, капрал Симмонс. Вы говорили, что во время убийства Уинтер вы находились здесь. Но на самом деле вы были в Алгонкин-Бей.

— Боже, — пробормотал Симмонс, не отводя ладоней от лица. — Боже милосердный.