Нежная буря

28

Недовольство своей работой и смерть отца понемногу стали сказываться на состоянии Кардинала. Следующие два дня он не появлялся в отделе, всецело отдавшись печальным похоронным процедурам. Была церемония прощания в похоронном зале, и было отпевание в соборе, и была кремация. И Келли, и брат Кардинала хотели прилететь домой, но ледяная буря намертво парализовала аэропорт, и все рейсы в Алгонкин-Бей и из Алгонкин-Бей были отменены. Несмотря на утешения друзей и коллег, несмотря на нежную заботу жены, Кардинал чувствовал, что его подавленность становится все сильнее.

В пятницу он вышел на работу, и Делорм рассказала ему о том, как продвигается расследование. Этот рассказ занял не больше тридцати секунд, потому что никакого продвижения не намечалось. Центр судмедэкспертизы больше ничего не мог им сообщить; повторный опрос соседей доктора Кейтс не дал ничего нового, как и изучение вещей покойного Шекли под микроскопом.

— Послушай, — сказала наконец Делорм, — похоже, в этот раз мы не сможем его взять. Но вдруг что-нибудь случится — потом, через месяц или через год? Он допустит ошибку или появится какой-то свидетель, о котором мы сейчас не знаем, — и вот он, прорыв в расследовании. Но сейчас нам вряд ли что-то светит.

Кардинал закрыл папку. Он готов был швырнуть ее в огонь.

— Ирония судьбы в том, — проговорил он, — что мы все-таки должны тащиться на этот проклятый предвыборный банкет. Это меня бесит.

— Я знаю. Я просила Шуинара снять нас с этого мероприятия, но он отказал.

— Шуинар… Не знаю, что происходит с людьми, когда они становятся начальниками, но происходит это быстро. — Кардинал убрал папку в стол и с грохотом задвинул ящик. — Даже если бы Ларош не был у нас главным подозреваемым, я бы не стал помогать его паршивому кандидату. Из-за Мэнтиса и его проклятого снижения финансирования получилось так, что моего отца, когда он попал в больницу, запихнули в коридор, и он так и пролежал там, пока его не выписали.

Делорм положила теплую руку ему на плечо.

Когда вечером Кардинал и Делорм ехали по черным пустынным улицам, в разных местах у них на глазах взорвались три трансформатора, озарив все вокруг очень красивыми голубыми вспышками.

К западу от Саммер-стрит свет еще был, но уличные фонари сильно покосились. Некоторые сломались и теперь лежали поперек дороги, как поврежденные конечности. Некоторые еще горели. Команды монтеров очищали их от льда. Торговые центры и офисы по обе стороны дороги опустели, и улицы, ведущие на север, были безлюдны. Но к Маршалл-роуд тянулась длинная вереница автомобилей. Похоже, предвыборному мероприятию, затеянному Ларошем, была нипочем даже ледяная буря.

— Невольно задаешься вопросом, — проговорила Делорм, — сколько человек проголосует за премьера, если станет известно, что руководитель его местного избирательного штаба — убийца.

— Кое-кто проголосует. Один американский политик как-то сказал: «Я могу проиграть на нынешних выборах, только если меня застанут в постели с мертвым мальчиком или мертвой девочкой».

— Вот это мне в тебе нравится, Кардинал. Ты во всем умеешь видеть светлую сторону.

Дорога к новому лыжному клубу была так щедро усыпана солью, что казалось, они едут по гравию. Цепочка задних фар змеилась по холмам и исчезала в лесу, медленно ползя вперед, словно гигантский красноватый червь.

Наконец они добрались до грозди светофоров, не работавших из-за обледенения. Здесь же висел большой указатель с надписью «Лыжный клуб „Хайлендс“». Стоя в автомобильной очереди, Кардинал при свете фар успел прочесть то, что было написано на указателе ниже: список компаний, участвовавших в финансировании проекта. Первой стояла «Ларош девелопмент». Под перечнем компаний еще более мелкими буквами сообщалось: «При финансовой поддержке Фонда развития северных территорий».

Кардинал свернул на подъездную аллею. Чтобы машина смогла одолеть подъем, пришлось переключиться на первую передачу. Метров через пятьдесят березы поредели, и перед ними появилась серебристая громада клуба «Хайлендс». Здание состояло из двух секций: треугольный пятиэтажный корпус примыкал к длинному приземистому строению. Растущие рядом кедры придавали этому месту грубоватую деревенскую теплоту, столь ценимую завсегдатаями лыжных клубов, а островерхая крыша сообщала зданию что-то альпийское.

Автомобильная стоянка была почти заполнена. Молодые люди с аккуратными прическами и в утепляющих наушниках направляли машины на немногочисленные свободные места. Кардиналу пришлось припарковался далеко от входа в клуб.

Позади здания склоны холмов, покрытые волнами льда, светились молочно-белым светом в сиянии огней клуба. На гребне холма застыла, словно в ожидании, цепочка пятиметровых высоковольтных вышек.

Внутри, сразу за парадной дверью, стоял у бархатного шнура крупный бородач в смокинге, проверявший приглашения. Кардинал и Делорм показали свои значки.

Когда они вошли в банкетный зал, Делорм тихонько присвистнула.

Кардинал вынужден был признать, что место выглядит внушительно. Сводчатый потолок был украшен канадскими флагами и стягами Онтарио. В трех каминах пылал огонь, какого с лихвой хватило бы на то, чтобы согреть в такой морозный зимний вечер целый средневековый замок. В дальнем конце зала из громадного окна, тянувшегося на три этажа, открывался вид на обледенелые холмы. Кардинал всмотрелся в толпу, особенно в тех, кто находился ближе к передним столикам, но Лароша нигде не увидел.

Делорм пошла занимать свое место. Она сядет рядом со ступеньками, ведущими на сцену, и ей будут хорошо видны кулисы в дальней части зала. Кардинал направился к столику у противоположной стены.

Он чувствовал, как температура окружающего воздуха падает, по мере того как он приближается к гигантскому окну. Тут раздался звук, напоминающий далекие аплодисменты, и три сотни голов резко повернулись на шум: оказывается, дождь полил снова, и ледяные капли застучали по стеклу. Среди пришедших Кардинал узнал многих: здесь были олдермены,[25] мэр, несколько известных адвокатов, один из судей, владелец крупной строительной фирмы и по меньшей мере пять человек, занимающихся недвижимостью. Ближе к передней части зала он заметил нескольких прожженных торонтских политиков, двух федеральных депутатов от консервативной партии, а также бывшего премьера. Команда Бикома, укомплектованная микрофонами и наушниками, заняла посты у выходов.

Воздух наполнил гром фанфар, за что следовало поблагодарить уникальную акустическую систему клуба «Хайлендс». Все повернулись назад: двустворчатые двери распахнулись, и в зал торжественно вошел премьер-министр провинции Онтарио Джефф Мэнтис в сопровождении своей обычной свиты — мужчин и женщин в костюмах. Среди них был и Поль Ларош. Они прошествовали на середину зала, Мэнтис махал всем рукой, сияя, словно победитель лотереи. Гости вскочили на ноги, бешено аплодируя. Кое-кто засвистел.

Мэнтис пожал руки сидевшим за передними столиками и уселся сам. Кардинал отметил, что супруги премьера нигде не видно. На сцену вышел Чарльз Медина, большой человек в сфере недвижимости и председатель местного отделения консервативной партии.

Медина поблагодарил всех за то, что они пришли сюда. Отпустил пару шуточек о погоде и еще несколько — насчет либералов и «новых демократов». Затем стал превозносить Джеффа Мэнтиса, отметив достижения провинции за то время, что он ее возглавлял: снижение налогов, улучшение инвестиционного климата, повышение доходов. А теперь, мысленно призвал его Кардинал, расскажи нам о закрытии школ, о растущем количестве бездомных, не говоря уж о погибающем здравоохранении.

Несколько раз речь Медины прерывалась криками одобрения. Когда наконец он начал представлять самого премьера, все снова вскочили на ноги и разразились громоподобной овацией, пока Мэнтис вставал из-за своего столика и шел на сцену.

Они с Мединой обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечу. Очевидно, не обошлись без обычных в подобных случаях приятельских подтруниваний. Мэнтис повернулся к гостям, воздев руки в знак признательности за теплый прием, и стал делать успокаивающие пассы, раздвинув рот в улыбке, пока все снова не заняли свои места.

Кардинал был рядом со сценой. Он видел место, зарезервированное для него за третьим столиком, но оставался у стены.

Поль Ларош появился за кулисами в дальней части зала. Кардиналу пришло в голову, что рано или поздно Ларош может что-то выпить, оставив на бокале материал для анализа ДНК. Но Ларош не выказывал намерений сесть за столик. Он стоял, расставив ноги и скрестив руки на груди: волшебник, наблюдающий за плодами своего колдовства. Между тем Мэнтис задавал в микрофон обычные риторические вопросы: «Как бы вам понравилось повышение всех возможных налогов? Как бы вам понравилось, если бы все большему количеству людей платили за то, что они ничего не делают? Как бы вам понравилось, если бы наших одаренных предпринимателей и талантливых инженеров начали стеснять неразумные законодательные ограничения?» Кардинал слышал все это и раньше. Все остальные тоже это слышали, но им это, в отличие от Кардинала, нравилось.

Кардинал начал пробираться между передними столиками. Делорм, нахмурившись, взглянула на него, когда он прошел мимо нее к двери, ведущей со сцены за кулисы.

— Что ты делаешь? — спросила она, но Кардинал только отмахнулся.

Лароша больше не было за кулисами. Не было его и за передними столиками. Кардинал обшаривал взглядом гостей, обожающе вперившихся в премьера, своего земляка, сумевшего прославиться. Кардинал вышел через боковую дверь в вестибюль. Ларош направлялся к парадному входу.

— Вы не останетесь? Не хотите насладиться своим триумфом?

Ларош обернулся, в руке у него был зонтик.

— Это не мой триумф, детектив. Это триумф премьера.

— Но ведь за этим стояли вы? Двигали рычаги, дергали за ниточки?

— Именно этим и должен заниматься глава избирательного штаба. Теперь моя работа завершена — по крайней мере, на данный момент. Я уверен, мистер Мэнтис сумеет справиться с аудиторией, ведь он настоящий профессионал. Кендалл говорил мне, что вы остаетесь на банкет.

— Вряд ли я останусь. У меня что-то пропал аппетит.

— Печально слышать. А как ваше расследование? Продвигается?

— О да. Сейчас мы знаем гораздо больше, чем, скажем, неделю назад. Во-первых, выяснилось, что эти два убийства связаны между собой. И кстати, это имеет отношение к вашей профессии.

— К какой именно? К торговле недвижимостью или к развитию территорий?

— К политике.

Ларош расхохотался. Это был раскатистый, непринужденный хохот человека, который знает, что занимает слишком высокое положение, чтобы кто-нибудь посмел сделать ему замечание, что он смеется слишком громко.

— Ну разумеется, те, кто плохо разбирается в политике, всегда склонны обвинять политических деятелей в насильственных действиях. Но все-таки не в изнасилованиях.

— Доктор Кейтс не была изнасилована.

— Вот как? Значит, «Лоуд» опять наврала?

— Доктор Кейтс убили. А затем убийце пришлось потрудиться, чтобы создать впечатление, будто ее изнасиловали.

— Не вижу смысла. Если вы кого-то убили, зачем ухудшать свое и без того незавидное положение, инсценируя изнасилование? Это только усугубит обвинения.

— Возможно. Но и скроет подлинные мотивы.

— Ну разумеется. Не подумал об этом. Кендалл говорил мне, что вы молодец. А я-то, глупец, полагал, что эти похвалы — следствие esprit de corps.[26] — Ларош отошел от парадной двери и показал на лифт: — Вряд ли вы видели остальные помещения клуба. Хотите, устрою вам персональную экскурсию?

Кардинал пожал плечами:

— Конечно.

Они вошли в лифт, и он бесшумно вознес их на третий этаж.

— Я покажу вам наш северо-восточный угол. Оттуда открывается самый красивый вид — если только не выключат электричество.

Ларош повел его по коридору. Стены из кедра и дорогие красные ковры создавали ощущение беспредельного комфорта, роскоши в сочетании с простотой.

— Мы уже принимаем заявки на две недели вперед. Поверьте, ничто на земле и в небесах не сможет помешать открытию этого клуба после того, как минует ледяная буря. Voila.[27] Наша главная лыжная трасса.

Сквозь стеклянную стену видна была широкая панорама холмов, освещенных фонарями, горевшими над лыжным треком. На юг открывался вид до самого озера Ниписсинг. Дальняя часть города лежала в непроглядной тьме.

— Прекрасно, — признал Кардинал. — Думаю, у вас не будет отбоя от клиентов.

— Если бы я считал иначе, я бы не стал все это затевать.

— И вам удалось получить грант Фонда развития северных территорий. Я видел надпись перед въездом.

— Ну разумеется. Этот проект полностью подходит под их критерии. Увеличивает ли он количество рабочих мест? Да. Способствует ли развитию туризма? Безусловно.

— Думаю, вам не повредило и то, что премьер-министр провинции — на вашей стороне.

— Джефф Мэнтис — мой друг, и я готов сделать все, — разумеется, в рамках закона, — все, чтобы он был переизбран. Но он не так глуп, чтобы ради моих интересов пытаться оказывать давление на какие-то министерства провинции Онтарио.

— Конечно нет. А тем более — на Канадскую разведслужбу.

— Кажется, вы упустили нить.

— Вряд ли, — заметил Кардинал.

— Может быть, вернемся вниз? Я обещал жене приехать домой пораньше, чтобы уложить детей.

Лифт плавно опустил их на первый этаж. Из зала донесся взрыв смеха, перешедший в аплодисменты.

Когда они уже были у дверей, Кардинал сказал:

— Вы знаете, я удивился, что среди спонсоров проекта не был назван Ив Гренель.

— Кто? — На мясистом лице не было никаких признаков волнения или испуга. Мохнатые брови сурово сдвинулись, не более того.

— Ив Гренель. Он входил в ту самую группу ФОК, которая похитила Рауля Дюкетта. Ах, простите, в ту группу, которая убила Рауля Дюкетта. Гренелю удалось скрыться еще до того, как поймали остальных. Наверняка ему помог в этом его приятель из ЦРУ — Майлз Шекли.

— Детектив, в вас есть талант и настойчивость — два качества, которые я очень ценю. Но у вас чудовищно напряженная работа, и, по-видимому, это напряжение начинает на вас сказываться. Все эти не относящиеся к делу замечания… Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

— Вскоре после того, как он убил Рауля Дюкетта…

— Ха! Это мне нравится, детектив. У вас что, есть волшебный хрустальный шар, в котором вы все видите?

— Вскоре после того, как он убил Дюкетта, Ив Гренель сбежал в Париж, где и жил около двадцати лет под чужим именем. Он стал другим человеком, утратил ту резкость и порывистость, которые были свойственны юноше, воспитывавшемуся в Труа-Ривьер. Получил образование, приобрел внешний лоск и наконец — очевидно, в конце восьмидесятых — вернулся в Канаду. Следует заметить, что у него хватило ума не ехать обратно в Монреаль. Нет, сэр. Он поехал туда, где никому и в голову бы не пришло искать бывшего франкоканадского террориста, а именно — в провинцию Онтарио. Если быть точным, в Алгонкин-Бей. А если быть еще более точным, в доходный дом «Уиллоубэнкс». Я знаю, что вы слышали об «Уиллоубэнксе».

— Удивительная история. Доскажете мне по пути к машине.

Ларош раскрыл зонтик, держа его так, чтобы укрыть их обоих. Его автомобиль, черный сверкающий «линкольн-навигатор», стоял всего в нескольких шагах, но косой дождь успел промочить Кардиналу брюки. Ларош достал из кармана ключи, и дверца «линкольна» с чирканьем открылась.

— Залезайте! Залезайте, а то простудитесь!

Они забрались в машину, салон которой не уступал по размеру небольшой квартире. Дождь громко барабанил по крыше. Ларош завел мотор и включил «дворники».

— У мсье Гренеля, ставшего респектабельным господином, поначалу все шло хорошо, — продолжил свой рассказ Кардинал. — Он устроился в компанию недвижимости «Мэйсон и Барнс», где работали люди с политическими связями, такие люди ему всегда нравились. Он был человеком энергичным, и казалось, ничто не может помешать ему достичь своих целей. Но однажды случилось ужасное. Объявилась девушка, которая его когда-то любила.

Она совсем не была похожа на террористку: маленькая, хорошенькая, типичная француженка. Да она, по сути, и не была террористкой: просто иногда готовила активистам еду, иногда передавала послания, в общем, была совершенно безобидна. Но она с ума сходила по Иву Гренелю. По крайней мере — за двадцать лет до событий, о которых я рассказываю. Наверняка к девяностому году она бы забыла этого парня, если бы по несчастливому стечению обстоятельств не поселилась в том же доходном доме «Уиллоубэнкс». Ну какова была вероятность, что такое произойдет, скажите?

— Совпадения случаются постоянно. Без них жизнь была бы совсем другой.

— Как это вышло? Может быть, она столкнулась с ним в лифте? Вы так и ответили полиции. Вы сказали: «Я не был с ней знаком. Раз или два ехал с ней в лифте. Я даже не знал, как ее зовут». Вот что вы сказали детективу Тарджену. «Мадлен Ферье? Ах вот как ее звали? Я не знал».

— Я сказал вашему детективу правду. Я не был с ней знаком.

— А Ив Гренель — был. Это была Мадлен Ферье, и он отлично ее знал. Она была по уши влюблена в него, и он наверняка получал большое удовольствие, изображая перед ней героя. Да, должно быть, это была незабываемая сцена — когда вы оказались с ней лицом к лицу впервые за двадцать лет. Что она сказала? «Господи, Ив! Где ты пропадал все эти годы?»

Но не важно, что именно она сказала. Важно то, что вы поняли: она вас узнала. Этого было достаточно. Вы были так аккуратны, так терпеливы. Вам казалось, что теперь вы в безопасности. Разве вы могли поставить под угрозу свою новую жизнь? Ни за что. Значит, Мадлен Ферье следовало убить. Что и произошло: ее задушили ее же шарфом, а потом с нее сорвали одежду, чтобы инсценировать изнасилование.

Ларош включил CD-плеер. Их окутали звуки классической музыки.

— Бедный детектив. Вам абсолютно не везет с этим расследованием, не так ли? Очевидно, у вас нет ни отпечатков пальцев, ни ДНК, никаких так называемых веских доказательств, которые обычно так облегчают вашу работу. Насколько я понимаю, вы пытаетесь обвинить меня в том, что я — бывший террорист. Как его там? Ив Гренель. Но если бы вы были в состоянии это доказать, мы бы с вами сейчас не беседовали — или, во всяком случае, беседовали бы в другом месте. Вы бы отвезли меня в управление полиции, размахивая у меня перед носом уликами. Но размахивать вам нечем, поэтому вы ударяетесь в какую-то истерику, а это, поверьте, вас не украшает.

— Доктор Кейтс тоже жила в одном из принадлежащих вам домов. Когда Майлз Шекли стал шантажировать вас, угрожая выдать, вы согласились с ним встретиться. Вероятно, встреча произошла у него в машине. Вы его застрелили, но и сами получили ранение, скорее всего — пулевое, иначе почему вы побоялись идти в больницу? Два дня вы пытались перемочься, но вам это не удалось. Вам нужен был врач — такой врач, которого вы смогли бы заставить не сообщать о пулевом ранении. Вы знали, где найти одного такого врача. Вы встретили ее в тот день, когда она переезжала в один из ваших домов.

— В моих домах живут сотни людей. Пожалуй, даже не меньше тысячи. Вам известно, что ваша коллега тоже была когда-то моим жильцом?

— Но имена этих жильцов не всплывают одновременно в двух делах об убийстве. Обе жертвы задушены, в обоих случаях инсценировано изнасилование. Майлз Шекли любил нарушать правила, верно? Он нарушил их, когда много лет назад воплотил в жизнь свою идею убийства заложника. И он нарушил их, когда тридцать лет спустя явился сюда, чтобы шантажировать своего бывшего партнера, с которым они когда-то вместе дестабилизировали обстановку, — Ива Гренеля. Ведь на самом деле вы, конечно, никогда не были левым радикалом и террористом, вы всегда были убежденным правым, консерватором до мозга костей. Как и сейчас.

— Вы думаете, ЦРУ опекало Фронт освобождения Квебека? Я считал, что вы умнее.

— Они опекали не ФОК, а вас. Потом ваши пути разошлись. Шекли покатился по наклонной плоскости. Он ушел из ЦРУ, удача от него отвернулась, но каким-то образом — благодаря старым связям в разведке? через Интернет? — через тридцать лет он обнаруживает, что вы живете здесь. Он приезжает сюда, имея при себе доказательства, что вы убили Рауля Дюкетта, и требует колоссальную сумму за то, чтобы предать забвению этот пустячок.

— Продолжайте. Хочу показать вам вид с гребня холма. На другой машине я бы туда сейчас поехать не рискнул, но эта, думаю, справится.

Машина медленно объехала автомобильную стоянку, миновала указатель, затем «навигатор» повернул направо и стал подниматься на холм, по-прежнему на второй передаче. Через несколько минут деревья поредели. Ларош остановил машину у обочины и выключил свет. Далеко внизу виднелся клуб «Хайлендс» — желтое пятнышко. На электрических вышках мигали огоньки — предупреждение для самолетов. До одной из вышек было не больше тридцати метров. Даже сквозь шум дождя, стучавшего по крыше машины, Кардинал слышал хриплое гудение высоковольтных проводов.

— Ну и историю вы состряпали, детектив. Разумеется, все это не имеет никакого отношения к действительности.

— А это тоже не имеет отношения к действительности? — Кардинал вынул из кармана фотографию.

Ларош безразлично скользнул по ней взглядом:

— И кто из них я, по-вашему? Девушка? Думаете, я сменил пол?

— Девушка — это Мадлен Ферье. Вы ее убили, помните? А вы — справа, в полосатой футболке.

Ларош отдал ему снимок.

— Это может быть кто угодно.

— Вот как? — Кардинал вытащил распечатку фоторобота, который сделала Мириам Стэд. — А вот работа полицейского художника. Перед нами тот же человек тридцать лет спустя. У него меньше волос, нет бороды, он прибавил около тридцати кило…

— Ключевое слово здесь — «художник». Все это чистая фантазия, как и ваша история, детектив.

— Между прочим, пуля пробила дверцу автомобиля Шекли рядом с ручкой. Думаю, она попала вам чуть выше локтя. Вот сюда. — Кардинал сдавил Ларошу бицепс.

Ларош вскрикнул и выдернул руку.

— Видимо, это тоже моя фантазия, — заметил Кардинал.

— Это от неожиданности. Не люблю, когда меня трогают. — Ларош вновь обрел хладнокровие, но на верхней губе у него выступили капельки пота.

Невдалеке, словно голубые звезды, взорвались трансформаторы; звук был такой, словно поблизости идет стрельба. И был еще один звук — что-то вроде поросячьего визга. Кардинал знал, что это рвется металл.

— Нам стоило бы убрать машину, — посоветовал он. — Вышка может рухнуть в любую минуту.

Ларош задумчиво посмотрел вниз, на склоны холмов, на цепочку высоковольтных опор.

— Через две недели великолепный подъемник будет возносить сотни людей на эти склоны. На холмах будут наслаждаться отдыхом сотни отпускников. Они будут тратить в Алгонкин-Бей свои деньги, заработанные с таким трудом. По нашим подсчетам, около миллиона долларов за сезон.

— Я уже сказал, что это очень впечатляет.

— Не знаю, чего вы добиваетесь, возводя на меня всю эту напраслину. Ожидаете, что я стану предлагать вам взятку?

— Для этого вы слишком умны.

— Оказываете на меня давление? Надеетесь, что я сломаюсь и во всем сознаюсь?

— Почему бы и нет? Будете чувствовать себя легче.

— Да, многим нравится делать признания. Иначе исповедь не стала бы таким повальным увлечением современного культурного человека. Но, на мой взгляд, чувство очищения недолговечно. Уверен, вы думаете то же самое.

— Разве мы говорим обо мне?

— А разве нет? Похоже, вы одержимы навязчивой идеей: «Люди — не то, чем они кажутся». Откуда в вас это? Да, разумеется, часто люди — не те, кем они кажутся. Джефф Мэнтис — исключение, и это одна из причин моего восхищения им. Еще одним исключением был, вероятно, ваш отец, профсоюзный деятель: кстати, приношу свои соболезнования. Он верил в достоинство Труда, в силу общественного договора.

А теперь возьмите меня, сироту из Труа-Ривьер, который всего в жизни добивался сам, изо всех сил карабкаясь наверх. На меня тоже не распространяется эта ваша теория. Но я не порицаю вас за то, что вы сочинили обо мне такую нелепицу. Да, возьмем вас. Вы работаете на благо родного города. Я знаю точную цифру ваших доходов. Крайне сомнительно, чтобы простой сотрудник местной полиции сумел дать дочери образование в Йеле.

— Я этого хотел, — ответил Кардинал. — Но в итоге не смог себе этого позволить. Она там не доучилась.

— А чикагская клиника «Тамаринд»? Лучшее лечение от депрессии, какое можно купить за деньги. Насколько я знаю, особенно благотворно оно действует на женщин. Медицинское обслуживание в США не бесплатно. Даже недолгое пребывание в таком заведении обходится в десятки тысяч долларов — американских, не канадских.[28] Кстати, вы записываете наш разговор на пленку?

— Если бы и записывал, я бы вам об этом не сказал.

— После того, что я вам только что изложил, вы вряд ли сможете воспользоваться этой записью.

Кардинал открыл дверцу и вылез из машины. Под ледяным дождем он тут же вымок до нитки. Ларош опустил стекло.

— Хотите вернуться назад пешком? В такой ливень?

— Думаю, да. Я говорю только с теми убийцами, которых могу арестовать. Продолжим разговор в другой раз.

Ларош пожал плечами:

— И как вы думаете, далеко ли вы уедете на ваших умозаключениях, детектив?

— Вероятно, недалеко. Вы же сами сказали: если бы у меня были веские доказательства, я бы сразу же надел на вас наручники.

Снова раздался визг металла, и медленно, почти грациозно высоковольтная опора наклонилась и упала. Провод лопнул и взвился в воздух со скоростью, которой хватило бы, чтобы оторвать человеку голову. Провод ударился об лед с такой силой, что у Кардинала свело живот. Раздался звук какой-то чудовищной, космической отрыжки. Дотуда было метров двадцать. Кардинал застыл на месте, плотно сжав ноги.

— Вы точно не хотите вернуться в машину?

— Спасибо. Предпочел бы остаться здесь.

С востока налетел порыв ветра. Рукава Кардинала начали покрываться паутиной льда.

— Итак, положение таково, — проговорил Ларош. — Я не впал в панику. Ни в чем не сознался. Какой вывод можно обо мне сделать?

— Не стану притворяться, будто понимаю, о чем вы.

— И не надо. Мы с вами очень разные. Вот посмотрите на меня: я построил этот клуб и трассу, у меня больше зданий, чем у вас рубашек, моего состояния хватило бы на тридцать человек. И я в отличных отношениях с начальником полиции, а также с судом, не говоря уж о премьере. А теперь… — Он махнул рукой, словно указывая на ветхое здание, которое он даже не рассчитывает продать. — Посмотрите на себя.

Еще один провод лопнул и ударился о лед. Гирлянды голубых искр брызнули в сторону Кардинала.

Ларош поднял стекло, и «навигатор» сдвинулся с места. Кардинал смотрел, как красные фары спускаются по холму, то и дело замирая, когда Ларош давил на тормоза. Дождь падал на кожу, тяжелый, как мрамор.

Три раза, говорил Станчек. После трех коротких замыканий линия отключается. Кардинал уже промок насквозь, он дрожал с головы до ног, и ему не терпелось пуститься бежать. Но он помнил о мальчишке, который много лет назад залез в трансформатор. Высоковольтный провод восьмерками извивался на льду. Кардинал закрыл глаза, ожидая удара током.

Провода снова лопнули, со свистом разрезая воздух. Потом провод ударился о землю, рассыпая голубые искры. А потом был только шум дождя и стонущий скрежет металла.