Нежная буря

20

— Бернар Теру, — сказал сержант Дюшарм. — Второй номер, по которому звонил Шекли, принадлежит Бернару Теру. В семидесятом году ему было девятнадцать. Входил в группу «Шенье» и, как и Даниэль Лемойн, отбыл двенадцать лет за похищение Рауля Дюкетта. Женат на Франсуазе Котрель, тоже имеющей отношение к ФОК, но скорее она была просто сочувствующей, нежели настоящим террористом. Ей не предъявляли никаких обвинений. Оба они иногда оказывали содействие некоей Симоне Руо, но о Симоне мы поговорим позже. Насколько мне известно, Бернар и Франсуаза Теру больше не имеют никакого отношения ни к терроризму, ни вообще к преступной деятельности. Но, так или иначе, это их телефон, и вы вправе задаться вопросом, почему ваш американец позвонил им за три недели до того, как его нашли мертвым.

Да, мы вправе задаться таким вопросом, говорила себе Делорм полчаса спустя, пытаясь проехать по центру Монреаля, не попав при этом в классическую «аварию с участием нескольких автомобилей». Дождь был не очень сильный, но тем не менее он очевидным образом сеял недоумение и смущение среди местных водителей.

Остановившись на ближайшем светофоре, она позвонила Желаги.

— Что там с доктором Шокеттом? Что он говорит насчет того, где он был в понедельник вечером?

— Этот тип мог бы преподавать курс алиби, — съязвил Желаги. — Мало того, что у него есть три свидетеля, которые играли с ним в бридж, так еще и все три — совершенно кристальные люди. Один — директор больницы Онтарио, другой — попечитель школьного совета, а третий руководит местным центром помощи детям. Просто какой-то совет директоров.

— Ты говорил со всеми по отдельности?

— Да, со всеми по отдельности. Они были такие вежливые. Хотел бы я, чтобы у моих друзей были такие же манеры.

— Это вряд ли. Все твои друзья — копы.

Не успела Делорм убрать телефон, как он зазвонил. Это был Малькольм Масгрейв.

— Ну что, теперь вы перестали донимать моих коллег, детектив Делорм? Или вы хотите допросить вообще всех, кто служил и служит в Конной полиции?

— Не сердитесь на меня за Симмонса. Вы же понимаете, я должна была его проверить.

— Не говорите, я сам догадаюсь. Выяснилось, что он никого не похищал и не убивал, так? Видите ли, я стараюсь по возможности не брать в свою группу похитителей людей и убийц.

— Крейг Симмонс перестал быть подозреваемым по этому делу, — сформулировала Делорм. — Вот и все.

— И мы никому не скажем о том, как мы вторгаемся в частную жизнь сотрудника Королевской конной полиции, ведь так?

— Не совсем понимаю, о чем вы.

Прямо перед ней вылетел черный «сааб», совершая запрещенный левый поворот; при этом водитель имел наглость даже обругать ее. У нее возникло сильное желание приказать ему прижаться к обочине, хотя на Монреаль ее полномочия не распространялись.

— Думаю, вы отлично понимаете, о чем я, — ответил Масгрейв. — На свете нет ни одного сотрудника полиции, который хотел бы обнародовать детали своей личной жизни, будь то вы, ваш партнер или Крейг Симмонс. Для этого надо быть святым, что большая редкость.

— То есть вы знаете? Я имею в виду — о том, что капрал…

— Остановимся на этом, Делорм. Я знаю все, что мне нужно знать, о моих парнях. И о женщинах, которые со мной работают, если уж на то пошло. Я просто подчеркиваю, что у нас с вами в этом есть взаимопонимание. По крайней мере, надеюсь, что оно есть. Что, я должен сказать что-то еще?

— Нет, — ответила Делорм. — Как всегда, вы очень ясно выразились.

— Наслаждайтесь Монреалем, — пожелал ей Масгрейв. — Приятный город.

Теру жил на улице Сен-Юбер в районе Виллерэй, почти в самом центре Монреаля. В этих местах обитали в основном франкоканадцы, но Делорм заметила еще и итальянские, португальские и арабские вывески. Среди пешеходов, судя по всему, преобладали студенты и представители рабочего класса. Старые пыльные магазины тканей чередовались с недавно выстроенными бутиками и крошечными кафе.

Делорм припарковала машину Конной полиции, замаскированную под обычную, у галантерейной лавки. Дом номер 7540, который она искала, располагался на полквартала южнее, среди выводка маленьких квадратных строений, расставленных в ряд, словно для защиты, перед греческим православным храмом. Она позвонила в дверь, рядом с которой висели две таблички: «Теру» и «Бо-Солей». Пока она ждала, опять начался дождь.

Дверь открыла полная женщина средних лет, ее лицо обрамляли черные вьющиеся волосы.

— Oui?[13]

— Мадам Теру?

— Oui?

Делорм по-французски объяснила, что она работает в полиции Северного Онтарио и надеется, что мадам Теру сможет помочь ей в одном расследовании. Из дома доносились крики и болтовня детей. Кто-то с кем-то столкнулся, и началась яростная перепалка.

— Извините, — сказала женщина. — Муж не общается с полицией.

Небольшой подвижный человек с темными глазами и темными волосами, в которых пробивалась седина, возник за спиной женщины. Он надевал пальто.

— Убирайтесь, — бросил он. — Вы слышали, что сказала моя жена.

— Никто за вами не охотится, — заверила его Делорм. — Мне просто нужна кое-какая информация.

— «Кое-какая информация»? Только-то? — Мужчина протиснулся мимо нее и сбежал по ступенькам. — Из-за информации убивают.

Он прыгнул в свой пикап и укатил.

— Извините, — пробормотала женщина. — Но я же вам говорила…

— Да-да, — подтвердила Делорм. — Можно мне от вас позвонить, чтобы вызвать такси? Машину забрал мой коллега.

Женщина открыла дверь шире. Делорм вошла в холл, где стояло пианино и десяток маленьких пластмассовых стульев. Справа, за застекленными створчатыми дверями, молодая женщина в обтягивающих джинсах водила хоровод с группой дошкольников.

— Телефон в кухне. Вот сюда.

Делорм набрала номер и тут же разъединилась. Потом сказала в трубку:

— Через какое время? И это самое раннее? Да, я понимаю, что дождь… Хорошо. Спасибо.

Миссис Теру поставила на поднос яблочный сок, положила туда же бисквиты из арроута[14] и понесла все это в смежную с кухней столовую. Стены во всех комнатах были увешаны детскими рисунками. На некоторых были восторженные надписи: «Je l'aime, Francoise!»,[15] «Ma deuxieme mere»[16] и прочее в том же духе, с неизбежными ошибками в правописании. На весь дом пахло супом и чем-то печеным. Трудно было себе представить, что здесь живет террорист, пусть даже бывший.

— Боюсь, такси будет только через полчаса, — сообщила Делорм.

— В дождь у нас всегда так. Хотите кофе?

— Нет-нет, ничего, спасибо. Не обращайте на меня внимания.

— Я не могу не обращать на вас внимания, ведь вы в моем доме. Выпейте кофе.

— Спасибо. Вы очень любезны.

Наливая кофе, добавляя в него молоко, Франсуаза Теру являла собой образец домашней хозяйки — дородная, представительная, журналисты берут у таких интервью, когда им нужно «мнение матерей» по поводу деятельности местного школьного совета. Кофе был темный, ароматный, без малейшего привкуса горечи. Делорм казалось, что кофеин буквально пронизал ее светом.

— Когда было бы удобнее приехать к вам еще раз? — спросила она. — Простите, но мне очень важно поговорить с вашим мужем.

— Пожалуйста, не приезжайте больше. — Лицо женщины помрачнело. — Бернар вот уже больше тридцати лет не связан ни с чем преступным.

— Я знаю. Мы как раз и хотим поговорить с ним о том, что происходило тридцать лет назад. ФОК, Октябрьский кризис.

— Вам нельзя сюда приезжать. Бернар впадает в бешенство, когда рядом появляется полиция: она ему напоминает о прошлом, а он хочет забыть. Может быть, я могла бы вам помочь. Вы, наверное, знаете, я тоже была членом ФОК.

— Но вам не предъявляли никаких обвинений.

— Да. Потому что Бернар не подпускал меня ни к каким активным действиям.

— Не могли бы вы попробовать опознать людей на этих фотографиях? — Делорм показала ей фото Майлза Шекли с его поддельных водительских прав и снимок из личного дела, добытый Масгрейвом. — Узнаете этого человека?

— Нет. Незнакомое лицо. Кто это?

— Мы к нему попозже еще вернемся. Кто вот эти люди?

Миссис Теру взяла у Делорм групповой портрет.

— Какие они тут молодые! Да они и правда были тогда молодые! Впереди — Бернар, ему тогда было лет девятнадцать. Боже, кожа да кости… Слева — Даниэль Лемойн. Девушку не знаю. А с краю — бог ты мой, это же Ив Гренель.

— Ив Гренель?

Миссис Теру зажала себе рот.

— Кто такой Ив Гренель?

— Это не он. Я, должно быть, ошиблась.

— Но вы уверенно сказали, что это Ив Гренель. Почему вы не можете мне о нем рассказать?

— Не могу — и все. Извините. Я больше ничем не могу вам помочь.

— Нет, еще я должна спросить вас вот об этом человеке. — Делорм показала снимок Шекли семидесятого года. — Вам что-нибудь говорит такое имя — Майлз Шекли?

— Нет. И я не знаю, кто этот человек на фотографии.

— Перед тем как отвечать, учтите две вещи, миссис Теру. Во-первых, этот человек меньше месяца назад звонил вам домой. Во-вторых, его убили.

Некоторое время миссис Теру вздыхала, глядя в потолок. Потом встала и пошла в соседнюю комнату, захватив с собой чашки и тарелочки с печеньем. Слышно было, как дети просят ее остаться и порисовать с ними. Она вернулась в кухню и тяжело опустила поднос на стол.

— Бернар никогда никого не убивал, — произнесла она наконец. — Он не имеет отношения ни к каким убийствам.

— Простите, но вашего мужа признали виновным в смерти Рауля Дюкетта. И он сам в этом сознался.

— Он сознался в похищении человека, не в убийстве. И его признание суд не рассматривал.

— Миссис Теру, человек, который был замешан в Октябрьском кризисе, месяц назад позвонил по вашему домашнему номеру. Теперь этот человек мертв. Ваш муж много лет назад стал соучастником убийства. Не исключено, что он причастен и к этому преступлению.

— Я вам повторяю, мой муж никогда никого не убивал. Зафиксируйте это у себя. Запишите себе в блокнот, вбейте в компьютер, высеките где-нибудь чтобы вам было легче запомнить, потому что это святая правда: мой муж никого не убивал.

— Вы сейчас имеете в виду Рауля Дюкетта?

Миссис Теру глубоко вздохнула и опустилась в кресло:

— Да. Я имею в виду Рауля Дюкетта.

— Судмедэксперты установили, что его задушили. Ваш муж признался, что он держал Дюкетта, пока Даниэль Лемойн его душил.

— У вас есть фотография Бернара. Ему было девятнадцать лет. Он весил пятьдесят пять кило. А вы знаете, какой громадиной был Дюкетт? Рост почти сто девяносто, вес — восемьдесят пять. Бывший футболист. Мой муж не смог бы с ним справиться.

— Миссис Теру, у министра были связаны руки. Его держали в плену неделю.

На кухню зашел мальчик, держа перед собой рисунок, словно приношение.

— Франсуаза, я тебе нарисовал картинку.

— Какая прелесть, Мишель. — Миссис Теру наклонилась, чтобы поближе рассмотреть голубые акварельные пятна. — А кого ты тут нарисовал?

— Это мой папа. Он полицейский.

— Тогда покажи это детективу Делорм, она тоже работает в полиции.

Мальчик поглядел на нее, в глазах у него застыло недоумение.

— Вы из полиции?

— Да. Я тоже работаю в полиции.

— Наверное, он никогда раньше не видел женщин-полицейских. Ну что, Мишель, покажешь детективу свой замечательный рисунок?

Мальчик крутанулся к Делорм и показал ей картинку, криво держа листок. На листке были две голубые загогулины и черная клякса.

— Очень хорошо, — похвалила Делорм. — Прекрасный полицейский.

Уже забыв про рисунок, мальчик снова повернулся к миссис Теру:

— Франсуаза, а теперь ты нам почитаешь?

— Попозже, Мишель. — Она встала, чтобы закрыть за ним дверь, потом предложила Делорм еще кофе (та отказалась), налила себе еще одну чашку и снова уселась за стол, медленно помешивая напиток.

— Я не хочу, чтобы вы опять сюда приходили, — наконец проговорила она. — Нам слишком дорогой ценой досталось это спокойствие, и оно очень хрупкое. Некоторые воспоминания — как землетрясение. Поэтому я расскажу вам все прямо сейчас, чтобы вы не досаждали мужу. И больше не возвращайтесь.

— Я пока не знаю, что вы мне собираетесь рассказать. Я не могу ничего обещать.

— Если бы вы пообещали, я бы все равно не поверила. Но я вам расскажу, что действительно произошло много лет назад, и после этого вам больше не придется сюда возвращаться. Если же вы все-таки вернетесь, я больше не скажу ни слова. Никто не знает, как все было на самом деле. Такое ощущение, что у полиции уже была готовая версия, еще до того, как они хоть кого-то арестовали. Но выслушайте меня, я расскажу вам правду.

Прежде всего вы должны уяснить себе, что все мы, все члены ФОК, стояли друг за друга горой, сохраняли абсолютную, нерушимую верность друг другу. Бернар и Даниэль — особенно. Они познакомились на демонстрации. Мы тогда все время ходили на демонстрации. И вот на одной из них, кажется, в поддержку рабочих завода «Севен-ап», а может быть, в защиту таксистов, — в общем, Бернара саданул дубинкой по голове какой-то мерзавец-коп, и у него пошла кровь. Извините…

— Ничего. Я не испытываю особой симпатии к копам, которые избивают людей.

— В общем, его затащили в машину, и он лежал там, истекая кровью. Даниэль Лемойн порвал на бинты свою собственную рубашку.

— Товарищи по оружию, — пробормотала Делорм.

— Товарищи по оружию. Именно так. И после этого они стали неразлей вода. — Она подняла два сплетенных пальца. — Неразлучные друзья. Но не проходило дня, чтобы я не пожалела об их знакомстве. Не знаю насчет Лемойна: судя по всему, на него мало влияло окружение, — но я уверена, что Бернар никогда бы никого не похитил, если бы не Лемойн. Бернар любил коллективные действия, он любил поднимать массы. Для индивидуальных операций он не годился. Но это похищение стало у них с Лемойном общей навязчивой идеей.

— И эту навязчивую идею разделял с ними Ив Гренель? Почему его имя так нигде и не всплыло?

— Ива Гренеля никогда не арестовывали, никогда ни в чем не обвиняли. — Что-то в поведении женщины вдруг переменилось. Она посмотрела на свои руки, словно держала перед собой хрупкий экран, на котором разворачивались события прошлого. — Это входило в соглашение.

— В какое соглашение?

— Между членами группы. Это же своего рода братство. У них был уговор, что если полиция их поймает, но кому-то удастся сбежать, то его не выдаст никто из товарищей. Никто не скажет о нем ни копам, ни журналистам. Никому. Словно этот человек вообще никогда не существовал.

Так и вышло с Ивом Гренелем. Он не попался вместе с остальными. В тот день, когда убили Рауля Дюкетта, он словно бы исчез с лица земли. С тех пор никто о нем ничего не слышал. Возможно, он сбежал во Францию — так поступили многие из наших, когда их прижала полиция. Многие потом вернулись. Но Гренеля больше никто не видел.

— Как его завербовали в ФОК? Он был другом вашего мужа? Или другом Лемойна?

— Наверное, другом Лемойна, Бернар с ним сначала не был знаком. Думаю, его познакомила с Лемойном за год-два до событий Симона Руо. Вот с кем бы вам потолковать, если вам интересно побольше узнать про вербовку в ФОК. Она была красавица. Можно было просто развесить везде плакаты с ее лицом — и численность ФОК утроилась бы за одну ночь. Она привела к нам много молодых людей. Она доказала, что у революции прелестное личико и очаровательный ротик. Ну и, конечно, она трахалась со всеми, кого встречала.

— Я где-то слышала это имя. Вы с ней близко общались?

— У нас были дружеские отношения. Правда, мы мало ее видели, потому что конспирация требовала пореже встречаться. Но она была та еще штучка. Девица с железным характером. — Миссис Теру покачала головой, вспоминая. — Пила она только шампанское, причем французское, «Вдову Клико». А курила только «Житан». Ненавижу их, они вонючие, как сигары. В общем, если захотите перемолвиться с Симоной, привезите ей бутылочку «Вдовы Клико», и она вам все выложит.

— Но Симона Руо входила в «Освобождение», группу, которая похитила Готорна, верно? Значит, Руо вряд ли могла пересекаться с Гренелем.

— Как видите, могла. Гренель был связным между группами. Он так и сновал туда-сюда. Говорун, постоянно фонтанировал идеями, постоянно хотел активных действий, постоянно стремился к какому-то движению вперед. Бернар и даже Лемойн выглядели по сравнению с ним… более рассудительными, что ли.

— И как же Гренелю удалось избежать ареста?

— Отчасти благодаря моему мужу. Бернар — плотник, как и его отец. Перед тем как похитить Дюкетта, они подготовили себе запасное убежище — домик на южном берегу. Бернар сделал внутри шкафа потайную каморку, чтобы в случае чего там отсидеться. Конечно, теперь это выглядит довольно жалко и смешно, но вы же понимаете, они не собирались никого убивать, а поэтому толком не продумали побег.

— В их заявлениях говорилось совсем другое. Они с первого же дня угрожали казнить Дюкетта.

— Они просто вели переговоры. Заложник служил ставкой в игре. Вы не верите мне, но поймите, прошло тридцать лет, мне незачем лгать. Их ошеломила реакция властей: ограничение гражданских свобод, введение военного положения… Никто не мог этого предвидеть. Бернар с Даниэлем просто считали, что, захватив заложника, они смогут добиться освобождения одного-двух политзаключенных. Никто не ожидал, что правительство позволит заложникам погибнуть. Бернар думал, что в худшем случае ему и Даниэлю придется перебираться на Кубу, в Алжир или еще в какое-нибудь такое место.

— А вы бы поехали на Кубу вместе с мужем?

— Да, конечно. Или в Алжир. Куда угодно. — Миссис Теру пожала плечами. — Я была совсем молодая.

— И вы не верили, что они могут кого-то убить, даже после того, как они похитили министра Дюкетта?

— Нет. Мне никогда не приходила в голову такая мысль. Никогда. — Она встала и подошла к окну. Делорм показалось, что она просто ищет повод отвернуться. — Такси что-то опаздывает.

— Да. Если не приедет через несколько минут, я позвоню еще раз.

Дверь открылась, и в кухню вошла девочка, на лице ее читалась неописуемая трагедия.

— Саша залил краской мою картинку.

— Как жалко, Моника. — Миссис Теру, наклонившись, положила руку девочке на плечо. — Но он, наверное, не нарочно.

— Нарочно! Саша плохой!

— Вернись обратно и поговори об этом с Габриэль. И потом, ты же всегда можешь нарисовать другую картинку.

— Не хочу другую!

— Поговори с Габриэль.

Миссис Теру придержала ей дверь. Из соседней комнаты донесся взрыв детских воплей. Потом она снова уселась напротив Делорм и помешивала свой кофе так долго, что Делорм уже стала опасаться, не испарится ли из чашки вся жидкость.

— Мне и в голову прийти не могло, что Бернар может быть замешан в убийстве. Я хорошо знаю своего мужа. И тогда я его знала не хуже. Взрывать памятники — пожалуйста. Нападать на учреждения — пожалуйста. Но ночью, когда никого вокруг нет, и после предупреждения. А вот хладнокровно кого-то убивать… Нет. Это на него не похоже. — Она, нахмурившись, потерла лоб, словно хотела стереть какие-то воспоминания.

Через четыре-пять дней давление стало просто невыносимым. Повсюду армия и полиция. А эти трое решают, как поступить. Говорун Гренель всей душой за то, чтобы убить Дюкетта, но Бернару и Лемойну требуется время на раздумья. Они отправляются домой к одному из сочувствующих, чтобы обсудить план действий, а Гренеля оставляют караулить министра. После долгих споров они приходят к выводу, что убийство заложника ничего не даст. Везде военные, правительство отказывается вести переговоры, операция, похоже, провалилась, представляете себе ситуацию? И они решают не убивать Рауля Дюкетта.

Они возвращаются, чтобы сообщить об этом Гренелю. Они находят его на кухне. Он глядит в окно, не говоря ни слова, что необычно для этого болтуна. Бернар мне рассказывал: «Он сидел и молча пялился в окно, словно его стукнули по башке молотком».

Они рассказывают ему, что решили не убивать Дюкетта. Излагают ему все доводы, все «за» и «против». Говорят ему, что это было трудное решение, но, как они считают, единственно правильное. И все это время Гренель молчит. Не произносит ни слова. Он просто сидит и смотрит в окно.

Наконец он поворачивается к ним и окидывает их взглядом, разочарованно качая головой.

«Что такое? — удивляются они. — В чем дело? Если ты не согласен, скажи. Нечего пялиться, как осел».

«Вы опоздали», — отвечает он им.

«Опоздали? Что значит опоздали?»

«Я его убил», — говорит Гренель — и ударяется в слезы. Здоровенный парень, мистер Активное Действие, ревет как ребенок. Бернар с Лемойном кидаются в соседнюю комнату и видят, что Гренель сказал правду. Дюкетт кучей лежит у окна — дыхания нет, пульса нет, на шее эти жуткие синяки. Окно разбито, в комнате беспорядок, словно здесь дрались.

Они идут обратно на кухню. Гренель все еще плачет. Наконец им удается привести его в чувство.

«Расскажи нам, что случилось, — просит Бернар. — Он пытался бежать?»

Гренель объясняет им, что Дюкетту каким-то образом удалось избавиться от веревок. Гренель в это время слушал новости на кухне. Вдруг он услышал звон стекла. Вбежал в спальню — и увидел, что Дюкетт уже наполовину вылез из окна. Гренель попытался втащить его обратно, но тот сопротивлялся как бешеный, — и Гренель демонстрирует им свой заплывающий глаз. В общем, они с Дюкеттом стали драться, и в конце концов Гренель ударил его в живот и изо всех потянул за свитер. Он хотел просто утихомирить его. Но как только он разжал руки, Дюкетт снова кинулся в драку. Тогда Гренель схватил его за свитер сзади и, чтобы на время вырубить противника, повис на нем всей своей тяжестью, так что горловина впилась в шею Дюкетта. Вот и все. Дюкетт потерял сознание, Гренель схватил веревку и связал ему руки. Только вот проблема в том, что Дюкетт не просто потерял сознание. Он мертв.

Рассказав им все это, Гренель снова начинает рыдать. Несокрушимый революционер вдруг превращается в маменькиного сынка. Двое его товарищей, конечно, подавлены, но они все-таки поняли теперь, как это случилось. Теперь им надо принимать решения, исходя из возникшей ситуации.

— Понимаю, — откликнулась Делорм. — Или объявить, что смерть Дюкетта — случайность, и тогда все сочтут их неуклюжими дилетантами, или же объявить, что они его казнили, а значит, они все же настоящие революционеры, пусть и безжалостные.

— Именно так. И они решили выглядеть настоящими революционерами и придерживаться первоначального плана. Группа берет на себя коллективную ответственность за действия любого своего члена, вне зависимости от того, кого арестуют, а кому удастся уйти. Они заявят, что это была групповая акция.

И вот, погрузив труп в багажник, они отправляются в аэропорт Сен-Юбер, оставляют там машину и сообщают журналистам о ее местонахождении. После чего уезжают в свое убежище на южном берегу. Три недели спустя на этот дом выходит полиция, и всем троим удается втиснуться в каморку, устроенную в шкафу. Они сидят там все время, пока копы обыскивают дом, и слышат все, что те говорят. Когда полиция уходит, они выжидают еще двенадцать часов и среди ночи снимаются. Полиция не оставила часовых, и они просто убегают через заднюю дверь.

Бернара и Лемойна нашли меньше чем через неделю: они жили в сарае, как бродяги. А Гренель исчез.

Миссис Теру глубоко вздохнула и закусила губу.

— Единственный, кому удалось исчезнуть.

— Почему вы никому раньше об этом не рассказывали? — негромко спросила Делорм.

— Во-первых, мы все давали клятву верности. И потом, Бернар не хотел никому говорить. Он хотел, чтобы прошлое осталось прошлым. — Из соседней комнаты донесся очередной взрыв детских криков. — Не шуми так, Саша! Здесь разговаривают!

— А никому не приходило в голову, что Гренель мог солгать? Возможно, он чувствовал, что его братья по оружию колеблются — то есть, с его точки зрения, проявляют слабость? И во имя революции убил Дюкетта по своей собственной инициативе?

— Конечно. Такая мысль возникала у всех, несмотря на все его рыдания. Гренель был из числа горячих голов. Ему всегда хотелось действий поактивнее, взрывов помощнее, статей поскандальнее. Во время процесса мы спорили об этом с Бернаром. Сначала он даже думать об этом не хотел, но потом, в тюрьме, он решил, что ему все равно, что сделал Гренель на самом деле. Вспомните, моего мужа обвинили в похищении, а не в убийстве.

— Меня вот еще что удивляет, — заметила Делорм. — Если Гренель был такой пламенный революционер, почему он не взял на себя ответственность за это убийство? Почему он сказал, что все произошло случайно? Ведь ему, вероятно, представлялось, что он ведет войну. Значит, он мог бы считаться героем?

— Конечно. Он вечно расписывал свои подвиги с бомбами и прочие дела. И он всегда первым брал на себя ответственность за любые активные действия группы. В каком-то смысле он имел на это право, потому что сам постоянно подстрекал других на такие действия.

— Но вместо того, чтобы расписывать, как он убил Дюкетта, он ударяется в слезы. Это как-то выпадает из его образа, который вы тут мне нарисовали.

Миссис Теру пожала плечами:

— Может быть, он всегда так реагировал… Не знаю, я никогда никого не убивала.

В отличие от Делорм. Была одна женщина — Эди Сомс, серийный убийца. Потом Делорм несколько недель ощущала страшную подавленность. Не обошлось и без слез.

— Я начинаю подозревать, что на самом деле вы не вызывали никакого такси.

— Ничего страшного, дождь, по-моему, уже кончается. Спасибо за кофе. — Делорм надела куртку. — Вы говорите, что ваш муж не хотел даже думать о том, что Гренель убил Дюкетта намеренно. Почему вы так считаете? Ведь намеренное убийство помогло бы ему считать себя и своих товарищей по борьбе «настоящими революционерами».

Миссис Теру встала одновременно с Делорм и теперь стояла полуотвернувшись, руками собрав фартук в складки. Она посмотрела в окно, за которым свисала бахрома сосулек.

— Он никогда не говорил с вами о других версиях?

Миссис Теру с видимым усилием покачала головой.

— Может быть, какие-нибудь детали, что-то на месте преступления? В спальне, куда они с Лемойном вошли и где они увидели тело Дюкетта? Он что-нибудь рассказывал о том, как там все выглядело? Все ли соответствовало рассказу Гренеля — о попытке к бегству, о разбитом окне, о драке?

— Моему мужу было тогда девятнадцать лет. И он был плотником, а не судебным экспертом.

— Да, но в ситуации, которая могла оказать такое огромное влияние на их жизнь, а может быть, и на ход истории, они бы наверняка захотели разобраться, что правда, а что — нет. В конце концов, Лемойн и ваш муж на двенадцать лет сели в тюрьму. Если бы не Гренель, они могли бы благополучно перебраться на Кубу, а после возвращения отсидеть года два. Итак, я вам задаю вопрос: было ли на месте преступления что-то, что заставило вашего мужа усомниться в правдивости Гренеля?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Уверена, что понимаете. Более того, вы наверняка думаете об этом все тридцать лет.

— Вам лучше уйти. Бернар прав: от разговоров с копами никакой пользы, одни неприятности.

— Почему сюда звонил Майлз Шекли, миссис Теру? Меньше чем через месяц после этого звонка его убили.

— Я же вам говорю, я не знаю никакого Майлза Шекли. Но примерно месяц назад действительно звонил какой-то незнакомый человек. Назвался двоюродным братом Ива Гренеля. Мол, живет в Труа-Ривьер. Бернар сказал, что Гренели действительно там живут, но кто знает, были у Ива двоюродные братья или нет? Так или иначе, этот «кузен» сообщил нам, что его отец умер и часть его имущества должна отойти к Иву, так вот — не знаем ли мы, где его найти? Мы заподозрили неладное, но кто бы стал сейчас его разыскивать? Конная полиция? Там вообще не знают о его существовании.

— И что вы ему сказали, этому незнакомцу, который искал Гренеля?

— С ним разговаривал Бернар. Ответил ему, что никогда не слышал ни о каком Иве Гренеле.

Делорм оглядела кухню, детские рисунки. Здесь царила атмосфера безобидного домашнего уюта.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Спасибо вам большое.

— Мой муж никогда не станет с вами разговаривать, а я вам рассказала все, что знаю. Надеюсь, вы не придете снова.

— Нет. В этом нет необходимости.

Тут к миссис Теру явилась делегация из трех малышей, призывавшая ее вернуться к исполнению обязанностей главного чтеца домашнего детского сада «Бо-Солей», и она исчезла в соседней комнате. Делорм не стала ее ждать, сама добралась до входной двери и вышла.

Дождь почти перестал, и омытые улицы Монреаля казались словно бы обновленными.