Негламурное ток-шоу

25 декабря

— Предлагаю сделать вылазку в центр, — Радик пробрался ко мне в комнату поздно вечером, после чинного ужина всей семьей. — Сходим в ночной клуб, развеешься, а то здесь тоска смертная, одни старики да трупы.

Я поежилась, иногда я его юмор не понимала. Я вспомнила, что мама как-то раз назвала Радика «странным», и он действительно был странный. Работал дома, писал какие-то компьютерные программы и продавал их потом заинтересованным лицам. Месяцами сидел в своей комнате, а потом пропадал на полгода неизвестно куда. Но всегда возвращался домой, девушек к себе не водил. Мама тихонько поделилась со мной подозрениями, что Радик «голубой». Я пожала плечами, не знаю, «голубой» Радик или бирюзовый, но он смотрит на меня глазами нормального, гетеросексуального мужика. Уж в чем-чем, а в этом я разобраться могу.

И еще у Радика было хобби, он занимался генеалогией, разыскивал своих предков и родственников друзей и знакомых. Несколько «генеалогических деревьев» висело у него в рамках на стене. Я пару раз изучала эти бесконечные знаки-имена-даты рождения и смерти, но меня это не зацепило. Мне не нравится копаться в прошлом, куда интереснее смотреть в будущее.

— Давай выберемся, — я отодвинула журнал в сторону. — А куда?

— Да не все ли равно? — Радик улыбнулся. — Сколько тебе времени надо на сборы?

— Минут тридцать, — я вскочила с дивана.

— Жду, — Радик вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Я натянула свитер, джинсы и куртку, едва подкрасила глаза и взбила волосы руками.

— Все, я готова, — я вышла в коридор.

— Старикам лучше ничего не говорить, — прошептал Радик, косясь в сторону закрытой родительской спальни. — А то начнут приставать: куда да зачем.

Я с ним согласилась, мы обулись и тихонько вышли из квартиры.

Ночью возле кладбища было страшно, и я инстинктивно прижалась к Радику.

— Боишься? — Радик обонял меня за плечи. — Не бойся, когда я рядом.

Я улыбнулась в темноте и взяла его под руку.

Ночная дискотека была самой обычной, разве что места поменьше, чем в московских клубах. Да иностранная речь звучит в десять раз чаще. Радик прекрасно танцевал, он постоянно здоровался и улыбался, из чего я сделала вывод, что он на этой дискотеке частый гость. И это тоже странно, если принимать во внимание его возраст. Радику было тридцать два года. Хотя на западе это еще практически юноша.

В четыре утра у меня начали слипаться глаза, и я попросилась домой.

— Иди одна, я еще не собираюсь, — неожиданно грубо оборвал меня Радик. Я так и застыла с вытаращенными глазами. Он что, перепил?

Я молча пожала плечами и спустилась вниз в гардероб получать куртку. Когда я вышла на улицу, темень стояла страшная. Непонятно почему, но фонари не горели, групки подвыпившей молодежи стояли возле клуба и курили. Я втянула голову в плечи и отправилась ловить такси. На Окоповую улицу я добралась минут за пятнадцать, расплатилась с водителем и вылезла на свежий воздух. Однако в темноте я перепутала дом и остановила такси на три дома раньше. Проклиная себя последними словами, я побежала вдоль кладбища к домику Вадима. Неожиданный приступ панического страха заставил меня оглянуться — за мной по совершенно пустой улице быстро шел мужчина. Шапка натянута на самые глаза, он почти бежал. Я страшно перепугалась и бросилась бежать. До дома оставалось каких-нибудь пять метров, когда мужчина меня настиг и ударил в шею. Я упала навзничь и попыталась позвать на помощь, но тотчас мне в рот засунули какую-то тряпку, и я начала задыхаться. Мужчина волоком тащил меня на кладбище, я вырывалась как могла.

Внезапно громкая польская речь, лай собаки и свет фонарика спугнули грабителя. Мужчина кинул меня на старую могилу и бросился прочь. А ко мне подбежал старик с собакой. Он что-то громко спрашивал по-польски, очевидно интересуясь, как я себя чувствую.

— Что? Что случилось? — к нам со всех ног несся Радик. — Господи, Лиза!

Мужчина кинулся ко мне.

— Ты жива? Прости меня, я побежал тебя догонять, но не успел…

Старик продолжал вопить на всю улицу, у меня страшно болел затылок.

— Он говорит, что на тебя напали, — Радик кивнул на старика с собакой. — Ты цела?

— Да, только голова болит! — я поднялась на ноги и попыталась улыбнуться. — Только матери ничего не говори, у нее и так с сердцем плохо.

Радик обхватил меня за талию, и мы поковыляли домой.

Когда я проснулась, то не смогла пошевелить головой, шея опухла и страшно болела. Пришлось намотать на горло шарф и пожаловаться на простуду. Радик не отходил от меня ни на шаг, приносил то чай, то булочки в постель. Я поняла, что мужчина чувствует себя виноватым, ведь из-за него меня едва не убили.

В Варшаве мне оставаться больше не хотелось, и я решила, как только смогу шевелить головой, уехать домой. В свой родной город зализывать раны…