Некоронованный

Альвдис Н. Рутиэн

Некоронованный

из цикла

«Холодные камни Арнора»

Памяти нашего Деда

(1941-2015)

Глубочайшая признательность

Науртинниэль – за то, что мои Светлые такие Светлые;

Арвестер – за то, что мои Темные такие Темные;

Риан Гондолиндэ – за то, что мои добрые такие добрые.

А также

злобному карлику Миму за помощь в проникновении в замыслы Моргула – поклон аж до его злобно-карличьего роста

и

самое теплое спасибо Рози Тук – единственной из хоббитов, кто разбирается в картах не только Шира и окрестностей, но и морских течений.

Пролог

– Ондомир! Ондомир, я к тебе обращаюсь! Чем ты занят? Ворон ловишь?!

«Чем их ловить? Ни сети, ни силка…» – пробурчал принц себе под нос, но всё-таки вежливо сделал виноватое выражение лица.

– Ондомир, повтори, что только что говорил твой брат, – потребовал наставник.

Средний сын князя Арведуи насупился еще сильнее и выдавил:

– Что Арнор распался на три княжества после смерти короля Эарендура. На наш Артедайн, Кардолан и Рудаур.

– Так. А когда это было?

– Было… Тысячу лет назад… где-то…

– «Где-то»! – вознегодовал книжник. – Это было не где-то, а в твоей стране! Которую тебе…

– Которую мне защищать, – твердо сказал принц. – Против Рудаура. И против Ангмара, потому что Ангмар дарит им оружие чуть ни лучше нашего. И против Короля-Чародея, который в Ангмаре правит!

– Сколько? – успел вбросить вопрос наставник.

– Не помню, – с вызовом ответил принц. – Много. Веков семь…

– Шесть, – подсказал брату Алдамир.

– А мы не знаем! – набычился средний принц. – Хэлгон его видел шесть веков назад, но говорит, что к тому времени Король-Чародей правил Ангмаром уже давно. Так что может и семь веков, а может и еще дольше!

– Принц, я просил бы тебя учить историю по книгам, а не по рассказам Хэлгона.

– А Хэлгон сам его видел! Сам, вживую! Ну, в смысле, это Хэлгон был живой, а Король-Чародей – нет, он же назгул, слуга Саурона, ему ни смерти, ни жизни нет.

Наставник вздохнул. Несомненно, будет несправедливо сказать, что принц Ондомир совсем не знает истории. Но нельзя не признать, что его сведения весьма однобоки.

Может, поговорить с князем Арведуи? Посоветовать отправить парня в войско? Не мучить этими уроками ни себя, ни его?

В кого он только такой уродился? Князь Арведуи – один из умнейших людей, принцы – что старший Аранарт, что младший Алдамир – и образованы, и воины отменные, а этот… не иначе в деда, в короля Гондора, в честь кого и назван. Тоже, говорят, упрям был как таран… да и погиб из-за своего упрямства.

– Хорошо, – наставник усилием воли вернулся к уроку. – Что еще ты можешь сказать о Рудауре?

– Что мы его били и будем бить! – выпалил тот.

Под негодующим взглядом наставника он осекся и заговорил виноватым тоном ученика:

– Что когда князь Арге… Арве… ну, в общем, сын Мальвегила захотел снова объединить Арнор, то Рудаур отказался признать наши права и именно тогда вступил в союз с Ангмаром открыто. И тогда князь Ар… Ар…

– Аргелеб Первый, – не утерпел младший из принцев.

– Алдамир, не подсказывай! Ондомир, продолжай.

– Аргелеб Первый, – окрыленный поддержкой брата, тот заговорил уже уверенно, – заново отстроил внешние укрепления великой дозорной башни Амон-Сул, но не стал отсиживаться за ними, а продолжал сам сражаться с врагами и был убит в одном из рейдов.

– Дальше.

– А его сын Ар…велег Первый, – и наставник, и младший брат непроизвольно выдохнули, когда Ондомир сумел правильно назвать имя, – призвал на помощь эльфов, а еще тогда Кардолан был силен, он тоже пришел нам на помощь, и мы все вместе д-дали огоньку Рудауру!

– Принц, ты не среди воинов. Как следует говорить?

– Наши и союзные войска отбросили Рудаур и ангмарцев от башни Амон-Сул, – понурился Ондомир. Еще раз вздохнул и продолжил: – Только ненадолго. Король-Чародей повел войска Ангмара сам, а ужас шел впереди него… Амон-Сул была разрушена, и князь погиб.

Все трое молчали, невольно сравнивая то время с нынешним, те схватки с сегодняшними.

Нарушил тишину решительный голос Ондомира:

– Но князь успел отправить своего старшего сына к эльфам в Серебристую Гавань, и владыка Кирдан прислал помощь, а еще владыка Элронд прислал помощь из Ривенделла, и эльфы, и то, что от нас осталось, и последние дунаданы Кардолана – все мы разгромили тогда Ангмар, и Король-Чародей бежал! И сейчас разгромим, если надо будет!

– Ондомир, мы занимаемся историей, а не говорим о делах на границе.

Принц обиженно насупился и снова стал смотреть в окно.

– Алдамир, что ты можешь добавить к рассказу твоего брата?

– Что дунаданы, потомки нуменорцев, изначально жили во всех трех княжествах, но когда Рудаур обратился к союзу с Ангмаром, они там были перебиты.

– Вот поэтому и надо бить Рудаур, – не удержался его брат.

Наставник укоризненно вздохнул. Нет, срочно говорить с князем, пусть сам проверит познания среднего сына и решает, где ему место.

– Ринвайн! – вдруг закричал Ондомир, вскочив и замахав руками кому-то во дворе. – Ринвайн! А где Аранарт?! Он приехал? Вы вместе?

Алдамир, забыв про все приличия и познания, тоже сорвался к окну:

– Ринвайн!

– Принцы, ну что вы…

Бесполезно. Оба закричали наперебой:

– Аранарт вернулся! Он обещал нас взять на охоту! Он обещал проверить, на что мы годны! Они с Ринвайном не разлей вода! Аранарт здесь!

Открылась дверь, вошел молодой воин удивительно приятной внешности. Не то чтобы он был красив, но в нем была спокойная уверенность, сразу располагавшая к нему.

Он поклонился наставнику:

– Прошу простить, что прерываю урок, но принц Ондомир увидел меня из окна и я не мог не подняться.

– Аранарт?

– Аранарт?!

– Принцы, я хотел бы принести вам лучшую весть. Аранарт к вам не приедет.

Мальчишки остолбенели, а наставник испуганно спросил:

– Что с ним?

– Нет-нет, ничего страшного. Просто Хэлгон пришел из разведки, и Аранарт решил отправиться по его наводке сам, не тратя времени.

Хэлгон… это имя магически подействовало на принцев.

Древний эльф, погибший еще в Первую эпоху, прошедший через Мандос, вернувшийся в Средиземье – и служащий князьям Артедайна уже тысячу лет! То есть он не служит, конечно, эльф не может служить людям… но он разведчик, лучший из разведчиков князя, он видел самого Короля-Чародея и ушел от него, он может всё!.. наверное, и уж точно может пройти там, где не пройдут лучшие воины отца.

Конечно, если Аранарт отправился по слову Хэлгона, то так и надо.

– Принцы, – продолжал Ринвайн, – Аранарт сожалеет, что ему пришлось так обойтись с вами. Надеюсь, я хотя бы отчасти смогу заменить его, и мы поедем на охоту вместе.

На охоту! С Ринвайном! Это почти как со старшим братом!

Он же потом расскажет Аранарту, какие они молодцы!

Ринвайн еще раз принес извинения, что прервал урок, поклонился и вышел.

Братья остались отвечать о войне против Ангмара, которая была пять с половиной веков назад, и которую уже совсем скоро назовут Первой Ангмарской войной.

Потому что начнется Вторая.

Часть 1

Беглец

..хотя его слова мало чем отличались от приказа, хотя он мог бы просто сказать: таков мой приказ, но он употребил слово «просьба».

«Живые и мертвые»

Палантир

Лестница.

Виток за витком ступени вокруг столба. Вверх, вверх.

Он спрашивал как-то отца, почему палантир должен непременно находиться в башне? Ведь он не сигнальный огонь, ему незачем быть на самой высокой из высот. Если другой Зрящий Камень откликнется ему, то не всё ли равно, где оба – на земле, в подвале.

Если откликнется.

Ступени, ступени.

Князь Арафант не ответил тогда. Вернее, он ответил. Что это заведено давно, не его отцом или дедом.

Заведено.

Ладно, пусть будет так.

Ступени. Бесконечно вьющиеся ступени.

В этом обычае есть зерно мудрости: пока поднимаешься – очистишь разум. Всю суету, все заботы дня сегодняшнего не втиснуть в узкое горло этой лестницы и не втащить по ней. Ступень за ступенью, виток за витком – оставляешь их внизу.

Наверх донесешь только главное.

Единственно важное.

Наверное, так в Нуменоре восходили на священную Менельтарму.

Дверь.

Она не заперта, хотя за ней – одно из главных сокровищ Северного Княжества.

Голоса внутри. Будничные, повседневные. Стражи палантира болтают ни о чем. Пусть болтают. Их дело – следить, не засветится ли Зрящий Камень. Разговоры этому не мешают.

Арведуи вошел.

Два дунадана замолчали и вскочили, приветствуя князя. За эхом собственных голосов они не услышали его шагов.

Он кивнул им, спросил:

– Ничего?

– Ничего.

Вопрос не имел смысла: если бы палантир засветился – ему бы сообщили.

Князь снова кивнул, по этому знаку стражи вышли.

Арведуи остался один.

Палантир был ему привычен и послушен. После свадьбы они говорили с тестем, Арведуи сообщал о долгожданном внуке и потом еще несколько раз… Нет, дело не в его умении.

Но, может быть, дело в нем самом. Судьба приближается неслышно, и он утратил силу. Став князем – утратил ее. Палантир его слушался, пока был жив Арафант. Пока не был князем он сам.

Последним Князем.

А, может быть, дело в Эарниле. Это королю Гондора не хватает силы.

Но может… Нет. Вот этого точно быть не может. Гондор не может ответить равнодушием на призыв.

Может ли быть дело в Короле-Чародее? Способен ли назгул стать препятствием между палантирами? Вряд ли. Только вот в это хочется верить… если и сегодня Зрящий Камень не откликнется.

Не думать о слабости. Камень должен заговорить. От этого зависит жизнь Артедайна.

Он должен переговорить с Эарнилом.

Должен.

…Минас-Анор, ослепительный Белый Город. Мрамор тысячекратно отражает солнечные лучи, но внутри зданий прохлада. И ледяной холод иных сердец. Нрав горячий, огнем во все стороны, а внутри такой лед, какой на севере в глубоком овраге не растает летом. Его еще «кабаном» зовут.

Кабан, кабан… сразу тестя вспомнишь.

Хватит. Ондогер пал двадцать девять лет назад, всё это в прошлом. Думать об Эарниле, вспоминать его. Он обещал помощь, он сдержит слово.

Протянуть руки к Камню и сосредоточиться.

…как легко было звать Ондогера! Всего одно усилие воли, как при ярком воспоминании, не больше – и чувствуешь, как палантир оживает под пальцами, наливается светом изнутри. Это значит: камень Минас-Анора откликнулся, его стражи сейчас сообщат Ондогеру, почувствуешь волю тестя, услышишь в сознании его голос. Это было так просто.

Он ничуть не хуже помнит Эарнила. Они встречались еще тогда, когда он жил в Гондоре женихом Фириэли. Так же думать о нем, представлять, и… пустота. Холодный темный палантир.

Что он делает не так?!

Шаги на лестнице.

Тихие, очень тихие – а только теперь, когда стражи молчат в соседней комнате, эхо подхватит даже этот, почти бесшумный шаг. Стремительный. Лестница крутая, и ни один человек, даже страж, проходящий по ней два раза в день, не может подниматься так быстро.

Ни один человек.

Как он вовремя.

Вот и он.

На вошедшем была обычная одежда следопыта, плащ сколот серебряной брошью, повторяющей рисунок Звезды Элендила. Такая брошь давала право прохода к князю Артедайна в любое время, минуя любые посты.

Этот разведчик носил ее более девяти веков.

Он молчал, ожидая приказаний.

– Здравствуй, Хэлгон.

Эльф наклонил голову в ответном приветствии.

– Ты же умеешь? – Арведуи взглядом указал на палантир.

– Конечно.

Князь отошел, уступая место нолдору.

Хэлгон спросил:

– С какими-нибудь, кроме Минас-Анора, по нему связывались? После того, как пала Амон-Сул?

Арведуи мягко усмехнулся в ответ. Нолдор понял сам неуместность вопроса. Откуда, в самом деле, князю знать о делах полутысячелетней давности.

– Сколь мне известно, – отвечал дунадан, – после того, как его принесли сюда, нет. Ни с каким другим. На моей памяти – точно нет.

Нолдор кивнул, положил руки на холодную поверхность палантира… так не до вещи дотрагиваются, так касаются живого. Арведуи в восторженной надежде смотрел на него – ведь заговорит под его пальцами, не может не…

Он смотрел и ждал, когда же камень засветится.

Тщетно.

Ну что ж. Он не терял времени. Как только стало ясно, что рудаурцы пришли не грабить, что они уничтожают то, что не могут захватить, как только пришли вести, что они жгут поля, как только первый раз он тщетно пытался оживить палантир – тогда он сразу послал лучших из следопытов Голвега на юг. Всадник бы добрался быстрее, но всадник – заметная мишень. Эти же – дойдут. Медленнее, но дойдут. Можно быть уверенным. Они наверняка уже пересекли броды Изена, а там, когда они покажут брошь-звезду, им дадут коней. Еще несколько дней – и они в Минас-Аноре.

Через несколько дней Эарнил обо всем узнает. Может быть, даже завтра. Сегодняшняя неудача не страшна.

Страшна не она.

– Скажи мне, Хэлгон, – они спустились из башни и шли к зале совета, – скажи мне: что ты видел? Нет, – он сделал останавливающий жест рукой, не давая нолдору возразить, – я не спрашиваю тебя о врагах на Ветреном Кряже. Это мне расскажут и другие. Что видит эльф?

Арведуи остановился и внимательно посмотрел на Хэлгона.

Князь повторил:

– Что видит эльф такого, чего не увидят люди?

Разведчик отвечал:

– Лопухи.

– Что? – удивленно взглянул дунадан.

– Лопухи, – повторил Хэлгон. – Такое растение с большими листьями и колючками.

– Я знаю, что такое лопух, – князь понимал, что ничего не понимает. Эльф не станет шутить. Но тогда что?

– Вот в этом и беда, – сказал нолдор. – Ты хорошо знаешь, как выглядит лопух. Потому что теперь он растет даже в Артедайне.

– А раньше? – тихо спросил Арведуи.

– А тысячу лет назад его не было нигде западнее лощин Мглистых Гор. Когда я первый раз был в Ангмаре, я удивился ему: странные листья… колючку, если зацепит, выдирать долго. Особенно из конского хвоста. Потом стал замечать в Рудауре вдоль дорог... и не только вдоль них. Век от века всё гуще. А теперь и здесь.

– Так его разносят кони? Но почему непременно ангмарские? У Рудаура тоже есть конница.

– Есть, – согласился нолдор. – Только у Ангмара она не в пример лучше.

– И густо ли лопуха прибавилось за последнее время? – негромкий вопрос князя.

– Что ты называешь «последним временем»?

А не всё ли равно, что им называть? Век, десять лет, год? Рудаур идет не грабить. Рудаур идет убивать. И нужно это отнюдь не Рудауру.

Неужели действительно – если поехать к века назад оставленному Аннуминасу, там не найдешь ни одного лопуха?

Голвег, уже разменявший сотню лет, но как и раньше быстрый на ногу и твердый на руку, молчал и хмурился. Молчал потому, что командира следопытов ни о чем не спрашивали.

И хмурился ровно потому же.

Это был очень плохой совет.

Говорили в основном о запасах еды. Что куда свезти, в какие крепости, в какие схроны. Куда послать отряды – охранять поля до сбора урожая. И куда увезти крестьян потом.

Князь буднично задавал вопросы о запасах, ему отвечали, он принимал решение. Одна горная крепость, другая… где в самых глухих ущельях укрыть низинных людей.

Картина, которая постепенно складывалась перед следопытом, знавшим карту лучше, чем красотка – украшения в своем ларце, была такой.

Они оставляют все земли восточнее предгорий Северного Всхолмья. Оставляют без малейшей попытки защищать их. Только охранить жителей на пути в горы, и спасти урожай там, где это еще возможно.

С наступлением холодов их ждет война. Кажется, настолько серьезная, какой не было со времени падения Амон Сул и потери Ветреного Кряжа. Война, в которой им останется только обороняться. И надеяться на помощь Гондора.

А вестей от Гондора нет. Князь молчит, значит, воспользоваться палантиром ему по-прежнему не удалось. Наверняка пытался.

И хуже всего. Обсудить запасы князь мог с каждым из командиров с глазу на глаз. Незачем для этого собирать совет. Незачем и следопыту быть на совете, где ему не задают вопросов. Незачем быть на совете и этому юнцу, который совершеннолетним станет через год, – да, он хороший командир, но если каждого хорошего командира звать, то понадобится зал втрое больше. Значит, князь решил ввести наследника в дела прямо сейчас. Впереди война, и она не спрашивает, исполнилось тебе тридцать шесть, или ты по-прежнему числишься в мальчишках.

И тем более – незачем быть на совете и эльфу. Обычный разведчик! Ну, ладно, ладно, не обычный, но ведь простой, даже десятком не командует. Что он делает здесь?

Только одно. То же, что они все. То же, что и сам Голвег. То же, что и наследник, – ишь, со влажной головой сидит, небось, гнал коня всю ночь, боялся опоздать, а как узнал, что есть время, то решил помыться… это правильно, помыться удастся не скоро, а осень будет жаркой… н-да, а зима – еще жарче будет.

Они все здесь делают одно и то же.

Слушают.

Запоминают.

Каждый из них будет знать всё.

Про все крепости, запасы, схроны, укрытия – всё.

Кто бы из них ни погиб – его заменит любой.

Кто бы ни…

Последний Князь боится собственного имени?

Это был плохой военный совет.

Очень.

Обычно Арведуи садился есть в общей зале, но сегодня приказал принести ужин к себе. Всё-таки сын приехал. Это понимали и не удивлялись отсутствию князя.

– Добрая, добрая встреча, – Фириэль наконец смогла расцеловать первенца.

Она знала, что он здесь еще с утра, ей передали его просьбу о чистой одежде, но он правильно не стал видеться на бегу, когда все мысли о совете, дождался вечера. Тихого, спокойного, домашнего вечера.

Как там младшие сыновья, на севере? Арведуи послал их в одну из самых дальних крепостей, там они хоть и на войне, но так далеко от боев, как только это возможно. Ондомиру нет и тридцати, Алдамиру – только двадцать пять. Им учиться, а не командовать крепостью. Но война не спрашивает, выросли ли княжеские сыновья.

Надо улыбаться.

Аранарт дома, у них есть целый вечер вместе, и она должна встречать его так, как и заповедано женщине встречать воина, – светлой радостью.

Слуги накрывали небольшой стол.

Вошел Арведуи. Фириэль улыбнулась и ему – только глазами – безмолвно прося: ни слова о делах. Но князь и не стал бы говорить о делах. О них всё сказано днем.

Слуги вышли, Арведуи разлил вино по кубкам.

– За удачу, мой мальчик, – сказала Фириэль.

– За удачу, – улыбнулся Арведуи.

Сын улыбнулся в ответ, поднимая кубок.

Сюда, в теплую тишину родительских покоев, не дохлестывал прибой войны.

Фириэль ела маленькими кусочками – больше резать, чем жевать, – и что-то говорила и говорила. Тишины за столом быть не должно, особенно сейчас. Нечего мужчинам думать о том, что было на совете. Не сегодня вечером. А сами говорить они будут позже, они голодны как волки… не покажут, конечно, но… но им надо дать наесться. Поэтому пока будет говорить она.

Тепло, сытная еда и вино сделали, наконец, свое дело: отец и сын расслабились.

– Ну, рассказывай, наконец, – сказала мать.

– О чем? – не понял Аранарт.

– Да о чем хочешь! – она светилась интересом. – У тебя наверняка было немало случаев, которые стоят рассказа.

Арведуи кивнул, снова разлил вино и, взяв яблоко покрупнее, принялся нарезать его на дольки.

Сын начал говорить сдержанно, но постепенно увлекся:

– …а они тогда уже спустились вниз, в лес, и окружить их там – ну, можно, но есть же риск, что кто-то уйдет, спрячется. Заставить бы их вернуться в ущелье, под наши стрелы! И тут… – он сделал глоток, – решили так. Несколько наших, кто лучше всех волком воет, и я – спускаемся, обходим их, наши подальше, а я – к их лагерю.

– Волком воет? – уточнил князь, высыпая дольки на середину стола.

Фириэль взяла одну, но есть не стала, глядя на сына.

– Ну да, – глаза Аранарта блестели, и не вино было тому причиной.

– И? – заранее улыбаясь, спросил отец.

– И ночью началось. Я знал, знал, что это наши, я сам… в общем, сам знал все подробности плана, но мне и то стало страшно, когда я слышу, что сначала вдалеке, а потом всё ближе стая… большая стая!

– А они? Рудаурцы? – приподняла бровь Фириэль.

– А они сначала костер разложили так, чтобы мне совсем хорошо было их видеть…

– Заботливые, – кивнул Арведуи.

– …а потом, когда первый от страха полез на дерево, то следом быстро все, один за другим.

Аранарт взял пару долек яблока, с хрустом умял.

– И дальше?

– А что – дальше? – смеясь, пожал плечами наследник. – Так и сидели до рассвета на деревьях. Напасть стая не напала почему-то. Странное дело. Как волчий вой совсем ушел, эти наши белки решили, что раз погони за ними нет, то в горах безопаснее. Ну и бегом назад, прямо нам под стрелы. А «волки» потом очень смеялись, когда я им рассказывал, как мне самому страшно было… ну, а вдруг это не наши, вдруг где-то там настоящая стая!

Он допил вино.

– Славно, – благодарно улыбнулась мать.

Откусила от своей дольки.

– А скажи мне, – осведомился князь, – кто это придумал с волчьим воем? М?

Сын не торопился отвечать.

– Твоя идея?

Отступать стало некуда:

– Да, моя.

– Хорошо, – кивнул отец. – Рискованно, но хорошо.

Сколько-то времени они говорили ни о чем. Какое это счастье – сидеть с женой и сыном, пить вино и говорить ни о чем.

– Мальчики, – произнесла Фириэль самым строгим тоном, которым обращалась к младшим сыновьям, пока тем десяти лет не исполнилось, – допивайте ваши кубки и спать.

Спорить с таким тоном было трудно.

– Допивайте, допивайте, – по ее тону было ясно, что она настроена серьезно. – Вы завтра оба встанете наверняка до света, так что марш по постелям. Пора.

– Надо слушаться, – с ласковым вздохом сказал старший из «мальчиков».

– За тебя, мама, – поднял кубок младший.

– Ты же не будешь есть, когда встанешь? – уточнила она.

– Мне скакать полдня, – ответил Аранарт.

– Хорошо, значит, с собой, – кивнула Фириэль.

Сын ушел.

– Он очень повзрослел, – сказала она, когда они с мужем остались одни.

– Очень, – кивнул Арведуи. Посерьезнев, добавил: – Но недостаточно. Он всё еще смотрит на войну как на игру. Опасную и увлекательную.

– Быть может, это и хорошо? Пусть война подольше не коснется его сердца, – проговорила дочь и сестра погибших.

Князь молча кивнул. Вечер теплой радости кончился, ночь несла сон, но не отдых.

Фириэль, понимая, сжала руку мужа.

Прошла неделя. Палантир молчал.

Арведуи не позволял себе подниматься в башню. Знал: будет пытаться добиться ответа от Зрящего Камня до темноты и позже. Знал: ничего не добьется. Знал: если случится чудо, если Гондор откликнется – стражи Камня мигом прибегут с этой вестью.

Дел хватало и без него: донесения, отправка резервов, которые пока есть, землепашцы, которые не хотят уходить в горы, потому что в стенах столицы им кажется спокойнее… с командирами говоришь через гонцов, так что никто не задаст тебе прямой вопрос: так что же Гондор?

Что же…

Как бы поздно Арведуи ни возвращался к себе, Фириэль не спала. С ней он мог быть откровенен. С ней он был не князем, а человеком. Человек имеет право на смятение. Князь – нет.

Она первой заговорила о палантире. Она сказала то, что он повторял себе и сам: если Зрящие Камни ослепли, то Гондору не удастся заговорить с ними так же, как и им с Гондором. Эарнил уже наверняка всё знает. Он начал сборы. Через месяц вернутся гонцы, они это подтвердят.

Собрать войско… потом два месяца пути… ведь можно добраться сушей, переправа в Тарбаде безопасна?

– Тебя надо на военные советы звать, – улыбнулся Арведуи.

Фириэль не ответила.

Если даже жена высчитывает, когда здесь может быть Гондор, то любой командир считает тем более.

К зиме.

Будет ли он здесь к зиме?

Вернутся гонцы – узнаем.

А переправа в Тарбаде действительно безопасна. Пока безопасна? Тарбад – серьезный город, у Рудаура нет сил взять его. Город, стоящий на двух берегах реки, не окружить.

…Король-Чародей взял Амон-Сул. Эта башня была посерьезнее всех укреплений Тарбада, но лежит в руинах.

Что ж, там есть разведчики, и если на город пойдет враг – они сообщат.

Через несколько дней наследнику исполнялось тридцать пять, но не было и мысли, чтобы он приехал домой хоть на день. Арведуи и Фириэль уже не раз отмечали этот праздник без него – только раньше это делалось нарочно: он с отрядом, он в дозоре, он должен привыкать к суровым будням. Те будни отнюдь не были суровыми, но князь готовил первенца… да, вот к тому, что пришло сейчас.

Он сел писать Аранарту письмо: война войной, но надо же поздравить. Не задумываясь, вывел первую строку:

«Удачи, сын мой».

И что писать дальше? Желать мужества, силы, доблести? С этим у наследника всё в порядке. Тогда чего? Чего желать в это время, когда чувствуешь, что неотвратимо накатывает нечто неслыханное, и не знаешь, чего ты боишься: подлинной угрозы или своих же страхов?

Писать «будь осторожен, береги себя»? Нелепо. Осторожности учат на деле, а беречь себя наследник не должен. Да и не будет Аранарт этого делать. Удача благоволит храбрым.

… а про удачу он уже написал.

Фириэль, взглянув через плечо, попросила дать ей дописать. Строчкой ниже легло:

«Удачи, мой хороший».

По почерку понятно, от кого какое пожелание.

В подарок отправили теплый плащ и вино. Плащ зимой будет нелишним – а лишним, так найдет, кому отдать. А вино… это еда у них наперечет, а вино не солонина, его беречь незачем. Пусть празднуют.

…они крались по Форносту, словно он был вражеским городом. Ночью, тайком.

Нельзя сказать, что их совсем никто не видел, – за потайными ходами тоже следят, но там не спросят об имени и не потребуют поднять капюшон, если не сделал этого сам. Хватит и звезды следопыта. Если свой является в город тайно – значит, его весть предназначена только князю.

А чужие об этих ходах не знают.

В покои Арведуи они вошли, не спрашивая позволения. Есть двери, в которые входят без стука.

Пятеро, кого он отправлял к Эарнилу.

Все живы. Похоже, все целы. Будем думать о хорошем.

Если гонцы приходят с такой скрытностью, то других хороших новостей нет.

Князь смотрел на них спокойно: я сожалею, что послал вас с невыполнимой задачей. Никто не обвинит вас.

Белгам решительно ответил на невысказанное:

– Гондор не отказал. Эарнил подтвердил, что придет. Но королевский совет… – разведчик запнулся.

Арведуи ободрительно кивнул ему, взглядом высказывая больше, чем словами. Я готов к твоим вестям. Ты следопыт, а не оратор, ты не мог их убеждать.

–…совет, – продолжил Белгам – настаивает, что нельзя отправлять войско на север, не проверив сперва Мордор и другие восточные земли.

– Хорошо, – сказал Арведуи.

Серевег решительно добавил:

– Эарнил не сомневается в нашей доблести. Он уверен, мы отобьемся зимой, а весной он приведет войско морем…

Князь кивнул. Разумеется, продержимся. Разумеется, весной вместе с Гондором всех разгромим.

Он бы и сам верил в это, если бы рудаурцы не жгли их поля.

Если бы не лежала в руинах Амон-Сул, хотя стенобитных орудий у Ангмара не было.

Когда был мальчишкой и играли в «Лэйтиан», ему всегда доставалась роль Финрода, хотя петь он не умел. Ну и что, – говорили товарищи, – у тебя всё равно здорово получается. А он, в очередной раз выходя на поединок с «Сауроном», пытался понять, каково это – взглянуть в лицо своей гибели. И сможет ли он взаправду, если понадобится, взглянуть – и не испугаться?

Пока – да.

Дальше посмотрим.

– Фириэль.

Разговор ждал тяжелый. И неизбежный.

– Нет, – ответила жена.

– Что «нет»?

Ее голос был тверд:

– То, что ты хочешь сказать. Наверное, ты и сравнение с Эмельдир держишь в запасе. Как она уводила народ от врага, как труден был их путь, как славили ее мужество, и, кроме прочего, оказаться на месте матери Берена – такая высокая честь.

Как ни мрачно было на душе, но Арведуи улыбнулся:

– С тобой трудно спорить. Ты читаешь мысли.

– Ты думаешь об этом не первый день. И слишком громко.

– Фириэль, послушай меня…

Против ее непреклонности у него все эти годы есть оружие: его мягкость. Хотя давно уже он не думал о ней словом «против».

Она перебивает:

– Дай я скажу. Это будет быстрее.

И она говорит. Отчетливо и ясно. Она давно это продумала. Так же давно, как и он.

– Речь, разумеется, идет больше чем о моей безопасности. Речь больше чем о том, что беженцам в горных укрытиях нужен человек, кто будет принимать решения. Но ты ждешь от меня большего: быть тем, кто и в самый черный час ободрит и словом, и примером. Это действительно достойно сравнения с Эмельдир.

– Не только, – тихо сказал он.

– Да, – кивнула дочь Ондогера, – я знаю. Мы говорим начистоту, и ты просишь меня о… о жалости. Моя безопасность нужнее тебе, чем мне. Да, я это знаю.

– И всё же: нет? – он пристально посмотрел на нее.

Она зажмурилась и покачала головой.

– Но почему?

– Потому что… – она закусила губу, – потому что…

Она была бледна, как в тот день в Гондоре. В тот день, который они не забудут никогда.

И не ему просить ее о жалости. Как он мог, в самом деле, думать только о себе.

– Хорошо, – сказал Арведуи. – Раз ты настаиваешь.

Мерзлые травы

Рудаурцы бежали.

Его это должно было бы радовать, но он лишь со злым упорством гнал коня вперед, надеясь, что они сумеют наверстать расстояние, упущенное за то время, что спускались с холмов.

На душе было мерзко, как в разоренном курятнике после дождя: кислая вонь и никуда не деться от нее. Если бы у него было больше людей! Если бы, когда враги поняли, что в холмах засада, и уцелевшие повернули назад, если бы сразу, да нет, не сразу, а заранее им наперерез поскакали бы арнорцы, то не было бы сейчас этой погони. Но не может один человек и стрелять с холма, и скакать по долине… а пока они спустились к коням, недострелянные не тратили времени.

Вот и догоняем.

И неизвестно, догоним ли.

Лошади не так резвы, как было всегда. Как было еще осенью. Сейчас, когда травы померзли, когда приходится выскребать их из-под инея, а то и снега… а потом оттепель, порадуешься – конь ест сам, а потом – мороз и лед, и как бить этот лед, чтобы накормить коней… осенью запасали еду людям, а кони что – им трава всегда под ногами. Была. Вражеских павших коней обыскиваем: Рудаур, а больше того – Ангмар берут лошадям корм. Запасливые. Король-Чародей готовил их к войне по снегу, у них овес и сено во вьюках.

Так что нет сомнений, откуда эти холода.

Нет, не догоним. Запалим лошадей, если поскачем быстрее. А сменить коней негде. Надо приказать остановиться и повернуть.

Приказать. Придержать коня, вздеть копье к небу и замедлить скачку, давая отряду сигнал. Потом повернуть – они как раз оставили позади усадьбу фермера, и даже не так и разоренную, так что переночевать не в поле.

Приказать. Всего одно движение копья в руке и натянуть повод. На что ты надеешься? На чудо? Не бывает здесь чудес. Надо поворачивать.

По-детски загадал: до того холма. За ним долина сворачивает, там, на просторе, уж точно всё будет ясно.

До холма. Чуда не будет. До холма, признать неудачу и повернуть.

Главное – кони. А враги… не эти, так новые будут. Долго ждать не придется.

Они еще не доскакали до холма, как услышали шум из той долины.

Чудеса всё-таки бывают.

Через северное горло в эту долину тоже бежал отряд. А за ними скакали… это Садрон? Вот уж от кого в Форносте старался держаться подальше, несмотря на дружбу с Ринвайном, и кому сейчас рад не меньше, чем обрадовался бы его сыну!

Между холмами на востоке была низкая седловина, и это совсем кстати. Два вражеских отряда, вместо того, чтобы развернуться и встретить арнорцев боем, рванули туда. Она была узка, так что рудаурцы мешали друг другу, лишая себя возможности выбраться из долины, внезапно ставшей ловушкой. Аранарт левой рукой достал меч и наискось рубанул им воздух слева от себя, показывая: двум первым дюжинам – направо, холмами, наперерез. Сигнала Садрона принц не видел, но и его всадники помчались по склонам. Сам Аранарт с большей частью отряда врезался в смешавшиеся ряды врагов.

Кто-то из рудаурцев, конечно, ушел. Но это мелочи. Сегодня была невероятная, просто сказочная удача.

– Добрая встреча! – Аранарт соскочил с коня и бросился к Садрону, как к старому другу. Сказал бы ему кто год назад, да хоть этой весной, что он позволит себе такие вольности с этим лордом! Да и что Садрон ответит на них не ледяным взглядом: как возможно, чтобы принц вел себя подобным образом?! – а улыбкой. Ну то есть тем, что у него заменяет улыбку.

– Вовремя, принц, очень вовремя.

– Лорд Садрон, чистый случай.

– Счастливый случай, принц.

Ни о каком возвращении на ту ферму уже не могло быть и речи. Один отряд она бы и то с трудом вместила. Да и что значит сон под крышей по сравнению с возможностью поговорить с товарищами.

– Ринвайн жив?

– Месяц назад был жив.

– Какие-то новости?

Садрон сделал неопределенный жест, показав на поле битвы. Дескать, кроме таких стычек – ничего. Чуть приподнял бровь, глядя на принца.

– И у меня тоже.

Третий… нет, уже четвертый месяц. Носятся по нижним землям, пытаясь быть везде и сразу, но их отрядов слишком мало, и сколько бы врагов они ни перебили, сколько бы узких долин ни перекрыли, но – всегда найдутся пути, которые не охраняются никем, и пройдет Рудаур, и промчится конница Ангмара, а то и пешие воины пройдут. Стыд, позор пропускать такие отряды, но ты должен принять этот позор… тебя никто не укорит, ты сражался в другим месте, если бы ты остановил этих, то прошли бы к горам те… а только если прискачет гонец с вестью, что осаждена такая-то крепость, и ты помчишься на выручку, и ударишь по врагу, и… и потом смотреть им в глаза, будто ты проспал этот отряд и вот еле-еле исправил свою вину. И не виноват, и не обвинят, а только… на всю жизнь запомнишь запах куриного помета на брошенных фермах. Вот им твоя война и воняет.

Разослали дозоры. Мертвые враги стащены в кучу, как раз темнеет – поджечь, дыма видно не будет. Коням сегодня пир – трофейный корм, а людям отдых – траву не откапывать. Ну и самим наконец поесть.

Лорд Садрон сидел у костра, будто в пиршественной зале Форноста. Не как все – на бедре или полулежа, нет – он сидел на пятках, отчего его спина была совершенно прямой и он выглядел неприступно, как и всегда. Аранарт почувствовал неловкость, садясь напротив… он мог сесть так же и держаться как за столом, но зачем? – поход есть поход, тут все проще, для изысканных манер есть залы и парадные одежды, а здесь ты воин, один из товарищей, и уж если что и подчеркивать, так равенство, а не отличие от них.

После колебания, которое принцу не удалось скрыть, он устроился поближе к огню в привычной удобной позе.

Что немедленно вызвало движение бровей лорда Садрона.

Аранарту подумалось, что в Форносте он бы очень испугался такого в свой адрес… а после сегодняшнего – всё равно. Пусть Садрон думает о нем что угодно. Они сегодня друг друга выручили, а всё остальное…

– А этикет оставим до после войны, – сказал Аранарт примирительно.

Не бояться Садрона – это так непривычно. И, пожалуй, увлекательно. Сказать ему в лицо, что манеры ничего не значат, и… и посмотреть, что будет.

– Если мы ничем не отличаемся от них, – лорд холодно взглянул на него, – то за что же мы сражаемся?

Аранарт вскинулся, поставил миску с кашей на землю.

– Да мне всё равно, отличаемся мы от них или нет! Мы сражаемся не потому, что они другие, а потому, что они принесли смерть на нашу землю! Будь хоть… хоть орком, как в сказках про орчат, воспитанных эльфами, хоть кем, но с нами – для меня он будет свой!

– Речь будущего князя, – уважительно наклонил голову Садрон. – И всё же мы, потомки нуменорцев…

– Потомки нуменорцев?! – гневно перебил принц. – А он, он ведь не потомок нуменорцев, он сам нуменорец и есть! Да еще, если верить слухам, из рода Элроса. Так что же, – боль и гнев клокотали в его голосе, он не кричал, но скорее рычал, хрипел, выплескивая наболевшее, – назвать его своим?! Родичем нашим с тобой назвать?!

Садрон промолчал. Возразить ему было нечего.

Аранарт резко выдохнул, потянулся за кашей, опустился на землю. За время этого короткого спора он сам не заметил как сел так же прямо, как и его собеседник. Ужинать можно как угодно, а спорить – только с прямой спиной.

Принц ел молча и хмуро, упоминание Моргула испортило ужин.

Садрон ел медленно. С ним уже очень, очень давно никто не спорил, да еще и так резко. Тем паче – вынуждая принять правоту. Хотя наследник прав лишь отчасти… но главная правота принца в том, что он уже не мальчик и судит сам. Излишне горяч, да. Но молодость – недостаток, который с годами проходит.

Заговорить первым? Или не стоит? Сам накричал, сам пусть и выбирается теперь.

Что бы ни дал, чтобы встретиться с Арведуи, положить ему руку на плечо и сказать «Твой вырос. И я теперь спокоен за наше будущее».

Донельзя несвоевременная мысль. За какое будущее можно быть спокойным – при таком настоящем?

Да, разум говорит, что нечего думать о будущем, оно только одно у них – весна, и если весной Гондор не придет, то никакого будущего у Артедайна нет. А вот спокоен. Вопреки разуму.

– Лорд Садрон.

В его голосе нет чувства вины. Но тон его ровен, он ищет примирения:

– Нам не ко времени ссориться, тем более – из-за Моргула.

– Я не ссорился с тобой, принц.

– Лорд Садрон, – Аранарт снял с пояса флягу, – я хотел предложить тебе…

Тот вопросительно вздернул бровь: что там.

– А? – Аранарт был сбит вопросом. – Я не узнавал…

На его лице появилось выражение растерянности, какое бывает у ученика, забывшего выученное.

– Шестидесятого года, не старше, – виновато произнес он.

Лорд Садрон ответствовал ему тем взглядом, которого заслуживает такое невежество и леность. А потом соизволил изречь:

– У меня ангмарская брага.

Аранарт не сразу понял его, а потом, осознав свою оплошность, расхохотался в голос.

Лагерь, уже постепенно затихавший, всколыхнулся. Воины не знали, над чем смеется принц, но улыбались сами – потому что это был чистый, беззлобный смех, как до войны, это было как свежий ветер, это было как глоток радости.

Садрон – и то улыбнулся.

– Так за что ты хотел выпить, принц? Пусть даже оно и не старше шестидесятого года.

Тот ответил серьезно:

– За то, чтобы пришло время для соблюдения всех тонкостей. Всех до мельчайшей.

– Да, принц. За это стоит выпить.

Садрон понял, что если понадобится вести переговоры, то он теперь знает, кого надо будет отправить. Того, кто только что убедил его выпить за подтверждение собственной неправоты.

Лишь бы выжил.

Лишь бы пришло время вести переговоры.

Уже давно было темно. Лошади спали, мерно дыша. У костров затихали разговоры.

К принцу подошел кто-то из бойцов, спросил, Аранарт резко мотнул головой.

– Не спится? – спросил Садрон.

– Не хочу. Надо бы, да, но не уснуть. Пойду разомнусь.

– Пройдемся вместе, если ты не против.

Дунаданы пошли к седловине, днем бывшей такой вожделенной и недостижимой для их врагов.

Земля застыла в оцепенении под серым, пасмурным небом. Смутно различимы дальние гряды холмов, скальник. Оба командира знали, что в той долине их дозор, а другие дозорные дальше, на гряде. Всё сделано как надо. Так, как их учили. Как учили их дедов и прадедов.

Только одному не научили ни опытного командира, ни молодого: как несколько отрядов могут закрыть десятки лиг границы?

На дальней гряде что-то замерцало. Показалось? Нет?

Дозор на равнине повторил сигнал: воин размахивал горящей связкой лучинок над головой. Тотчас сигнал повторил и всадник на соседнем холме.

Конные. Ангмар.

Аранарт, словно не веря глазам, припал к земле. Слышно было едва. Но слышно. Дальний гул.

– К утру? – полувопросом, полуутверждением произнес Садрон.

Принц на несколько мгновений застыл в напряжении, потом отрывисто сказал:

– Лорд Садрон, отбери три-четыре дюжины своих и моих, у кого кони лучше. Отправляйтесь туда, – он кивком показал на дорогу, по которой прискакал днем.

– А ты?

– А мы встанем вон на тот холм, к скальнику, спешенными, лошади за спиной.

– И?

– И когда Ангмар врубится в нас, вы это услышите безо всяких сигналов.

– Принц, – холодно начал лорд, намереваясь сказать, что план безнадежно плох, потому что ангмарцы не поскачут на холм, где их враг стоит настолько удачно. Они не самоубийцы – идти на арнорские копья.

– Поскачут, – перебил Аранарт, по одному тону угадав непроизнесенное.

К ним уже поднялось несколько дунаданов, увидевших сигнал.

– Развернуть знамя, – приказал принц. И, повернувшись к лорду Садрону, спросил: – Как ты полагаешь, моя голова это достаточно ценный трофей, чтобы Ангмар напал на нас даже на такой удачной позиции?

Садрон резким жестом отослал воинов прочь; подчинились и его, и Аранарта.

– Это безумие, принц!

– То есть ты полагаешь, что нападут? – лед в голосе Аранарта. – Я рад, что ты со мной согласен.

– Этот риск…

Тот посмотрел ему в глаза и твердо сказал:

– У меня два младших брата на севере.

– Но это не повод настолько безрассудно играть своей жизнью!

– Безрассудно? – проговорил Аранарт сквозь зубы. – А что ты назовешь разумным? Посмотри на наших лошадей, твоих и моих! Им нужен день отдыха, не меньше. А против нас – ангмарцы. Ты знаешь их коней! Как ты предложишь дать им бой? Как мы можем разбить их и не загубить наших лошадей?! Ты мудр и опытен, лорд Садрон, – его слова были учтивыми, но речь холодной и злой, – тебе известно, что Ангмар на ложные отступления не ведется, он знает эту хитрость раньше, чем мы сели в седло. Предложи способ лучше, мой лорд. Предложи, и я послушаюсь тебя.

Он понимал, что принц прав. Если они лишатся коней – останется только уйти в горы. И сидеть там, как лягушка под камнем.

Но позволить сыну Арведуи вот так рисковать жизнью?!

– Принц, отчего бы тебе самому не возглавить засадный отряд?

– Лорд Садрон. – (У кого он научился этому ледяному тону?) – Конечно, наши семьи роднились не сосчитаю сколько раз…

– Восемнадцать, – безотчетно ответил тот.

– … но это не дает тебе права командовать отрядом под знаменем.

– Не делай глупостей, принц.

– У меня два брата в запасе. И имена у них королевские. Тебе это известно.

– И всё же…

– Прости, лорд Садрон. Времени на спор уже нет.

Он снял с пояса рог и протрубил тревогу.

Холмы подхватили голос рога, эхом откликнулся скальник, пошло гулять по долине.

Теперь Ангмар точно будет здесь.

Светало.

Еще за холмами, но уже близко гремели по мерзлой земле копыта ангмарского отряда.

Скоро.

Всё было сделано, как он сказал. Спешенные всадники на холме. Кони за их спинами. Злой (встреться с ним взглядом – порежешься!) Садрон в засаде. Всё готово.

Совсем скоро.

Он знает, что в задних рядах готовы лучники. Стрел не то чтобы очень много, но собрали после прошлого раза. Проредим ангмарцев.

Вот они. Показались из-за холма.

Сердце забилось вдвое чаще, руки стиснули копье.

Он знает, что в первых рядах готовы щитоносцы. У Ангмара тоже есть лучники. Они тоже захотят проредить врагов. Вот только всадник уязвимее копейщика. Над копейщиком поднимут щит.

Почти у подножия.

Страшно. Никогда не стоял вот так, пешим. Всегда на коне, впереди отряда. Там зовешь за собой, там горишь и зажигаешь своим пламенем, там ты острие копья, ты порыв, ты воля… а здесь ты мишень. Неподвижная мишень в ряду других, таких же. И всё, в чем ты лучше, знатнее, умнее других, всё это ничего не значит. Ты никто. Двуногая мишень. Закроет тебя щитоносец – останешься жив. Нет – нет. Уцелеешь под градом стрел – станешь руками, держащими копье.

Не страшно вести отряд на врага, пусть он вдесятеро превосходит тебя.

Страшно быть никем. Вражьей целью. Не сдвинуться с места, что бы ни было. Сейчас они будут стрелять по тебе, и нельзя ни бежать, ни укрыться.

Нет!

Он командир, и он может изменить ход боя. Даже стоя в простом строю.

– Стрелы!

Холм выстрелит чуть раньше, чем надо, да. Арнорские стрелы почти не нанесут урона. Но, уклоняясь, ангмарцы упустят время для лучшего выстрела, запоздают, их стрелы уйдут в перелет, ударят по скальнику…

По крайней мере, не стоять и ждать, убьют тебя или не убьют.

Земля гудит, мелкие камешки дрожат и осыпаются вниз.

Скачут. На тебя.

Стоя-а-ать. Стиснуть зубы. И стиснуть руки на древке.

Как же страшен конь, когда ты пеш.

Ближе. Еще.

Схватка началась за миг до того, как строй ангмарцев взлетел на холм: уклониться от вражеского копья, нацеленного тебе в грудь, ударить своим в живот коню, ангмарец успевает освободить ноги из стремян, он не рушится с конем, а падает так, чтобы вскочить и броситься к тебе, выхватывая клинок, но ты готов, твой меч обнажен, и тут…

Аранарт не видел и не слышал боя вокруг, для него был лишь один-единственный ангмарец, чьего коня он поразил. Принц не замечал, что творится слева от него, и не увидел лошадь слева, обезумевшую в пылу схватки.

Левое плечо вдруг онемело, тело почему-то перестало слушаться, колени подогнулись… сознание еще не впустило боль, существовал только свой ангмарец, подбегающий к тебе, а ты почему-то падаешь, хотя не ранен, почему же ты падаешь, ведь нельзя, надо убить своего врага, а ты на земле и беспомощный, он заносит над тобой оружие…

…кругом тишина, нет ни боя, ни своих, ни врагов, ни земли, ни неба, а есть только медленно опускающийся на тебя тонкий клинок. Но он так медлен, что ты успеешь перекатиться на чугунно-тяжелый левый бок и вонзить меч в шею над кадыком врага. И выдернуть.

Хлещет кровь, на тебя падает горячий, еще шевелящийся труп.

Вокруг грохочет битва. Крики, проклятия, ржание коней, звон оружия.

Ты лежишь под теплым трупом.

Надо встать. Как? Левая половина твоего тела такая же тяжелая, как и мертвый враг. Его не скинуть. Ее не поднять.

Внизу новые крики. Ржание коней. Лорд Садрон. Всё хорошо. Враг в ловушке, сейчас наши начнут теснить его, еще пара дюжин сядет верхом, поскачет добить ангмарцев… хорошо, что лежишь под трупом: можешь быть уверен, на тебя не наступит конь кого-то из своих, обогнет мертвое тело.

Они сами всё сделают правильно.

Лежать раздетым было холодно (кто-то обтирал ему левое плечо отваром ацеласа); холодно, но взгляд лорда Садрона был холоднее. Всё живое под таким взглядом покроется слоем льда.

Левое плечо болело. Аранарт не думал, что способен радоваться боли. Но она уж точно лучше той каменной неподвижности. А от ацеласа боль скоро пройдет.

– Кости целы? – спросил он лекаря, хотя сам понимал, что вроде порядок.

– Целы. Легко отделался, принц.

– По наплечнику попало.

Ацелас придает силы. Это хорошо. Сейчас лекарь уйдет, и придется отвечать лорду Садрону.

…а, между прочих, бить лежачих – недостойно потомка Элроса. Он, конечно, не бьет… но лучше б он бил! Когда бьют – перекатиться можно.

Это не спор о манерах, тут пощады не будет.

Хоть бы отлежаться дал. Жестокий.

– Лорд Садрон, давай начистоту. Мы проигрываем войну. С каждой нашей победой разгром всё ближе.

Молчит, ледяная статуя. Губы в линию сжаты.

Ничего, и лед может заговорить.

– Потери сосчитаны?

– Дюжина убитых. Семеро твоих и пятеро моих. Тяжело ранено девятеро. Остальных не считали.

Аранарт приподнялся (больно, но терпимо):

– Ты думаешь, они этого не знают? Они не видят, как тают наши отряды? Чем мне поддерживать их доблесть, если не своим примером?

– Ты путаешь, принц.

Садрон говорил медленно, не глядя на собеседника, и от этого холодного тона делалось не по себе:

– Ты путаешь отвагу и глупость.

Он изволил обернуться к Аранарту:

– Скажи. Мои воины менее доблестны, чем твои. Сразу видно, кто из твоего отряда, кто из моего. Так?

– Нет, лорд Садрон. Ты знаешь, что это не так.

Тот ответил лишь взглядом.

Да, вот так и узнаёшь, что можно устыдиться собственной отваги.

В Форносте держался от него подальше, но те его движения глаз и бровей «я разочарован в наследнике» – это такая мелочь по сравнению с этим. Когда ты сам в себе разочарован, и то, что казалось камнем, рассыпалось песком, и как жить дальше…

Жить – ладно, а вот как сражаться дальше?!

– Но тогда что, что я делаю не так?!

– Ты рискуешь своей жизнью, – на лице Садрона двигались только губы. – А я готов рискнуть своей, когда понадобится. Наши воины видят и то, и это.

– А сегодня? В чем моя ошибка сегодня?

Лед Садрона подтаял. Он не ждал, что принц так быстро сможет признать вину.

Лорд даже изволил посмотреть на Аранарта:

– Встать с копьем мог любой. Хочешь рисковать – что ж, но пусть это будет твой риск, только твой. Командира.

– Спасибо, – искренне выдохнул тот.

– Потому я и согласился на твой план, что принять такое решение может только наследник.

Он выдержал паузу и продолжил тоном сухим, как ветер над замерзшим полем:

– Но ты разочаровал меня, принц. Тебя следовало бы наказать.

Холодные, почти равнодушные слова.

– Следует рассказать князю об этом бое.

– Нет! – Аранарт забыл о боли в плече, подался вперед. – Пожалуйста, нет! От него узнает мама, ей будет страшно. Пожалей ее… их, прошу тебя!

Садрон пристально смотрел на него. Он ждал. Ждал, чтобы принц сполна представил себе чувства родителей, если они узнают о его безрассудстве.

Вот пусть и помучается ужасом при мысли об их ужасе.

А, пережив всё это в своих мыслях, поймет, что никто никому ничего не расскажет.

Назавтра надо было разъезжаться. Здесь в ближайшие дни точно никто не проедет, а вот южнее и севернее как бы догонять не пришлось.

Тяжело раненых отвезли на ферму, оставили при них одного воина. Второй поскакал гонцом в Форност. Как удачно, что встретили тех ангмарцев двойным отрядом! Вот и на раненых меньше здоровых бойцов тратить.

Впрочем, сколько-то рудаурцев ушло… и Ангмар мог узнать от них. Наверняка. И рассветная схватка была не случайна: враг знал, что у нас уставшие кони, они на это и рассчитывали…

– Принц.

Мириться пришел. По тону слышно.

И левое плечо почти не болит.

– Принц, я хотел бы попросить тебя…

Если ты пришел мириться, то почему опять цедишь по слову? Или что-то совсем серьезное? Но тогда поздно? – нам разъезжаться пора.

– …не расходуй свою удачу по мелочам.

Что?

– Если уж с тобой действительно случаются чудеса…

– Чудеса? Со мной?

– Конечно. Ты знаешь: чудеса свершаются там, где ясен дух и решительны действия. Вот только не везде, где и дух светел, и не бездействует человек, отнюдь – не везде бывает чудо. Что для этого нужно? Я не знаю.

– Я тоже.

Садрон строго взглянул на него:

– Ты знаешь. Ты еще не понял этого, но в сердце ты знаешь. И твой отец это знает. Еще с молодости, когда мы с ним в Финрода и Саурона играли.

По выражению лица Аранарта он понял, что Арведуи не рассказывал.

Но если и «мы», и понятно, что отец в такой игре был Финродом, то значит… а у него, наверное, здорово получалось, если он и так половину Форноста в ужасе держит!

– По твоему лицу, – очень медленно произнес лорд Садрон, – всё читать можно. Пора уже, принц, учиться скрывать чувства.

Аранарт отвел взгляд.

– Принц, – голос лорда звучал глубоко и серьезно. – Отряд ангмарцев, который мы разгромили, был послан ловить тебя или меня. Ты хорошо представляешь встречу с ним один на один. Даже если твои лошади отдохнули.

Лорд выдержал паузу.

Аранарт, как послушный ученик, представил. Н-да, чего и ждать от Саурона, кроме кошмаров. (Да что же это, он всю жизнь теперь его Сауроном звать будет?!)

Прочтя на лице принца ответ, Садрон продолжил:

­– А ему пришлось столкнуться с нами, когда мы были вдвоем. Это ли не чудо? Да, твой план – несмотря на недостатки, хорош. Но чтобы мы всё сделали сами – сначала случилось чудо.

Аранарт молча согласился.

– Так вот, принц. Прошу тебя…

Это прозвучало как «если ты этого не сделаешь, ты достоин презрения».

– …впредь уцелевай не чудом.

А трава, между прочим, отогрелась. Надеюсь, к вечеру мороз не ударит, лошади смогут кормиться сами.

И лорд Садрон снова говорит серьезно, от сердца:

– Какое нам нужно чудо – ты знаешь, принц. Одно на всех.

И язык не повернется сказать «я не знаю, как это чудо сделать». Он прав: ты знаешь. Просто пока не понял.

На смерть

Третир скакал на юг, и земля гулко откликалась копытам его коня.

Земля в это время года должна быть вязкой, а то и вовсе непроходимой от дождей, но вот – комья грязи скованы морозом, копыта разбивают лед луж, и он острыми кусками летит во все стороны. Удобно скакать по такой земле.

Еще удобнее вести по ней войска. На штурм наших крепостей.

Гонец мчался предгорьями, опасаясь спускаться ниже. Вдруг окажется, что с востока идет еще одна армия, нацеленная на них. Да, отряды Аранарта, Садрона, его сына Ринвайна и других, о которых рассказывают самые невероятные истории… рассказывали, пока в горах было тихо, – да, эти отряды заманивают врага в ловушки, обрушиваются из-за спины… пока против нас были отряды. Пока из Ангмара ни пришли тысячи орков.

В паре крепостей Третир менял коня. Рассказывал о лавине врагов, обрушившейся на север. Его благодарили – молча, одним кивком. За спасение жизни громких слов не надо. Они готовились к удару, а он гнал и гнал коня в Форност.

И наконец предстал перед князем.

– Северные Врата? – спросил Арведуи. Он не знал этого человека, не мог знать, из какой крепости тот, но понятно же сколько дней скакал, а значит – нападение на севере, откуда не ждали, там только пустоши и больше ничего, одно зверье и водится, не выдержит там долго человек…

А орк – выдержит. Что орку северные камни и ветра.

– Глосхелет, – выдохнул гонец.

Князь взглянул на него огромными глазами, с его языка чуть не сорвалось «Как – Глосхелет?!», но вопрос не прозвучал. Бои идут под Белой Шкурой. И это значит…

Третир говорил о том, как орки подступили к крепости, об их числе, рассказывал об обороне, просил помощи, Арведуи слушал, кивал, говорил то, что князь и должен сказать гонцу, он даже принял решение, кого и как послать туда…

… Глосхелет. Значит, всё, что севернее, уже в руках Моргула. Северные Врата. Малые Врата. Взяты. Или осаждены, но так, что мальчишки, его мальчишки даже о помощи попросить не могут. А он не может послать им подмогу – если орков действительно такие тысячи, то к Северным Вратам не пробиться. Даже если есть к кому пробиваться.

Ондомир. Алдамир.

Как же так…

Он был уверен, что отправил их в самое далекое от войны место. Что удар придется на Форност. Что в этих крепостях на самом краю арнорских земель мальчишки будут чувствовать себя при деле, не станут страдать, что их не взяли ни в отряд к брату, ни к Садрону…

Взяты или осаждены. Бои много южнее.

И ведь не именами погибших их назвали. В память, да. Но иначе. Чтобы судьбу не накликать.

А если бы их звали иначе? Король-Чародей не начал бы войну там, где его никто не ждал?

– Голвег.

– Да, мой князь.

Командир следопытов был при нем. И часть его легендарного отряда. Как разведка они были уже не нужны: враги находились сами и прибывали, как вода в половодье. Следопыты стали незаменимыми связными. Гонцами, которые дойдут. Что бы им ни встретилось – дойдут. И вернутся.

– К Аранарту. Мой приказ: путь отдаст командование отрядом кому считает нужным. Его отряд – в Глосхелет. Помочь осажденным пробиться, и всем уйти в горы. Крепость не удерживать.

Голвег кивает: то ли «понял, исполню», то ли одобряет решение князя.

– А Аранарта ко мне.

– Будет исполнено, князь.

Ни слова о младших принцах. Что уж тут говорить… Не ждали с севера, не ждали. И он не просчитал этого. Его вина.

Следопыт уходит, чтобы почти сразу вернуться. А гонец помчится к наследнику, понесет слова князя. Только слова, не письмо. Хоть и из любого пекла вернутся дерзкие ребята Голвега, а всё же осторожность превыше всего. Погибни гонец – никто не узнает, что и кому он вез.

Голвег возвращается и говорит:

– Мои разогнаны по схронам. Будут сидеть как мыши… до своей поры. И в восточных предгорьях, да и в западных немного. А те, что пока здесь…

– Уйдут в горы с армией, – кивает Арведуи.

– Уйдут, – эхом откликается Голвег.

Он хочет спросить князя, почему он не оставит Форност сейчас, пока это сделать легко, пока бои идут восточнее и, как теперь знаем, далеко на севере. Ведь ты решил сдать Форност – так сделай это! Дороги открыты. Чего ты ждешь?!

Но следопыт молчит. Уж точно не сегодня задавать этот вопрос, в день, когда князь лишился младших сыновей. Ни могил у мальчишек, ничего. А может они сейчас еще даже и живы.

Только вот не радует эта мысль.

Совсем.

– Госпожа Фириэль?

Она спокойна как обычно, только бледна.

– Мне сказали, осажден Глосхелет?

Арведуи в ответ чуть опускает веки. Слов нет.

– Госпожа Фириэль, с ними опытные командиры. Против них орки, а свет дня язвит этих тварей. Из обоих Врат можно пробиться на запад, они могли…

– Я не смерти их боюсь.

Фириэль говорит медленно, глядит в никуда.

– Моргулу может быть известно, что крепостями командуют потомки Элендила. И если бы я знала твердо, что мои мальчики мертвы, я бы вздохнула спокойно.

Мужчины сжимают губы. Они молчали о том, что принцы могут оказаться в плену у назгула. Она – осмелилась назвать их страх.

…Арведуи и Фириэль никогда не узнают о судьбе младших сыновей.

Если Король-Чародей ударил из Карн-Дума, значит, север Артедайна лежит перед ним беззащитным. Он пустит на равнины между Северным Всхолмьем и Сумеречным Кряжем столько войск, сколько ему не жаль.

Надо успеть предупредить людей, живущих там.

Летом слали всадников, говорили, что надежнее уйти на Сумеречный, потому что всё может быть… говорили, но не настаивали. Север спал вековым сном, об орках читали только в древних книгах. Вот Север и проснулся. И голоден после столетий сна.

– Князь. Ты ошибаешься. Ангмарец не ударит сейчас по западным равнинам. У него не настолько много войск, а главное – это ему не нужно. Он будет бить по крепостям.

И поэтому народ с западных равнин успеет уйти.

Что бы ты сделал на его месте? Будь у тебя свежая армия из ангмарцев и орков?

Оставил бы крепости в тылу, прошел восточными равнинами и ударил бы по Форносту.

– Да, князь. Недели или даже дни. Смотря какой у него резерв.

Вестей с севера нет. Что это? – мы преувеличиваем силу его армии? Или гонцам уже не пробиться?

– Я узнаю, князь. Мне есть, кого туда отправить. Мои парни возвращаются. Они всегда возвращаются.

Ни Аранарта, ни вестей о нем. Тишина. О младших – хоть весть пришла, а здесь – ничего. Как в воду канул.

– Под ним могли убить коня. Или он сам отпустил коня, пеший незаметнее всадника. Не смей так думать, князь! Не смей! Не такой человек Аранарт, чтобы погибнуть!

Да, лучше добираться долго, чем не добраться вовсе. Если он идет пешком, то раньше чем через неделю ему не быть. Тайные ходы он знает, так что даже если город уже будет осажден…

– Князь. Пока не… убеди госпожу Фириэль уйти в горы. Выйти она смогла бы и позже, но провожатых мы ей тогда уже не дадим, ты понимаешь.

Ты понимаешь. Ты вспоминаешь тот рассвет на плече Миндоллуина, когда вокруг не было людей и ей не перед кем было держаться… тот рассвет, когда она была не принцессой, неприступной и прекрасной, а отчаявшейся слабой девушкой, для которой вдруг зажглась надежда. Ты вспоминаешь ее пальцы, стиснутые на твоей руке, будто она первый раз поднялась в горы, а не выросла здесь. Ты знаешь, что под спокойным достоинством твоей жены до сих пор прячется эта девочка. И рука почти чувствует, как девочка держится за тебя. Лучше любой ужас, но вместе, чем жизнь порознь.

Но никто никогда не узнает ее слабости. Ни один человек.

И ты соглашаешься. Ты обещаешь поговорить и убедить. Хотя говорить ты не будешь: тебе слишком жаль ее, и поэтому ты не заведешь этого разговора снова. Ты принял ее выбор.

Они будут вместе до самой смерти, как и клялись в тот рассвет.

Объявился Хэлгон, принес от Садрона – не вести, а в нарушение всех приказов – письмо. Если лорд, пунктуальный до дотошности, считает, что можно переступить через волю князя, значит, пришли последние дни.

Впрочем, это известно и без поступка Садрона.

Родич предлагал несколько вариантов перехватить войска Ангмара. Восточные равнины – равнины только по названию, ущелий и теснин там хватит, и можно… бумаги, тем паче пергамента у него не было, рисовал на лоскутах ткани, явно оторванных от чьих-то рубах.

– Передай Садрону, – сказал Арведуи эльфу, – он должен отвести свои отряды за Горбатую. Отвести до того, как подойдет Ангмар. До моего приказа в бой не вступать.

Хэлгон стоял, словно ожидал продолжения.

А эльф прав. Этот лорд уже нарушил приказ своего князя. Что помешает ему это сделать снова?

– И скажи ему вот что (я знаю, ты запомнишь слово в слово): «Пусть я погибну, но в мире будет сиять радость. Не она часть меня, но я часть ее».

Нолдор молча кивнул.

– И возвращайся. Как можно скорее.

– Да, князь.

Голвег потом спросил:

– Откуда эти слова? Что-то из древних повестей?

– Не совсем, – честно ответил Арведуи. – Но Садрон знает, откуда.

Форност умирал.

Он не был пуст – княжеская дружина, городская стража, какое-то ополчение – но одного взгляда хватало, чтобы понять: это не город, который будет сражаться до последнего. Это город, который намерен… что?

Язык не поворачивался произнести слово, страшнее всех проклятий.

Слово «сдаться».

Дозорные на башнях и воины на стенах. Взгляни снаружи – город жив и готов к битве. А изнутри… в лазах скрывается один десяток, другой. Они не бегут, не спасаются. Их лица мрачны и серы, как камень стен. Они готовы остаться и биться. Но они выполняют приказ.

Чей приказ?!

Князь не мог приказать им бросить город!

Что происходит?

Аранарт ворвался в замок стремительно, опережая вести о том, что наследник жив и здесь.

Арведуи молча обнял его.

И все вопросы встали поперек горла принца.

Одного взгляда на отца хватило, чтобы понять: да, Форност не будет защищаться.

– Но почему, отец?! Войск еще достаточно, и есть связь с отрядами, мы можем…

– Я объясню тебе, – спокойно сказал Арведуи. – Захватив Форност, Король-Чародей сочтет войну выигранной. Но война выигрывается не взятием городов. И даже не разгромом армий. Война закончена тогда, когда противник утратил готовность сопротивляться. Ты понимаешь меня?

Наследник кивнул, не зная, что говорить. Если бы речь шла о каком-то государстве, о какой-то столице, о какой-то армии – он бы согласился легко и быстро. Но – отдать свой Форност Моргулу?! Без боя отдать?!

– Армию я сохраню для… – он явственно оборвал себя на середине фразы и сказал не то, что собирался: – будущих боев. А Моргул свою потеряет без боя: рудаурцы сочтут, что им досталась легкая победа, и войском быть перестанут. Вот тогда и придет время начать настоящую войну против них.

– И мы уйдем в горы? Просто вот так оставив Форност?

– Мы с тобой – нет.

Князь говорил, по обыкновению, негромко, но совершенно бесстрастно, так что это «нет» не сулило ничего обнадеживающего.

– Я уйду на север. Лун в верхнем течении застыла, когда она вскроется – мы будем недоступны для любых лазутчиков Моргула.

– А я? – растерянно спросил Аранарт.

– А ты отправишься к владыке Кирдану. Расскажешь о нас, обо мне. Попросишь помощи. Весной должен придти Гондор – встретишь от моего имени. Аранарт, ты слышишь меня?

– Я слышу…

Такое лицо бывает у раненого, который приходит в себя и пока не узнаёт ни мест, ни лиц.

– Когда я должен идти?

– Когда вернется Хэлгон. Ты идешь с ним.

Арведуи видел, что сын готов ему подчиниться. Это хорошо: своеволие наследника сейчас было бы смертельно, смертельно для страны. И плохо. Он должен понимать, что и зачем он делает. Хотя бы – почему он делает.

– Ты знаешь, что с твоими братьями? – спросил князь.

– Нет, ничего, – принц ожил. – Только что север…

– Вот именно, – прозвучал ответ Арведуи.

– Но ты же не думаешь, что они… – порыв молодого воина разбивался о бесстрастное лицо князя. – Они живы! Они могли уйти в горы, бежать на запад! Ты сам хочешь скрыться в Синих Горах, почему же Ондомир не мог решить так же?!

Арведуи не отвечал.

– Я не верю, – выговорил Аранарт.

Князь молчал. Потом медленно опустил веки, подтверждая все слова, что не были им произнесены.

Вернулся Хэлгон. Садрон сменил внезапное своеволие на привычную исполнительность, и это было необычайной радостью. Вторая новость была почти ожидаемой: с северо-востока идут ангмарцы и орки, передовой отряд, будут самое позднее – послезавтра.

Голвег неотрывно смотрел на князя. Тот, кто хочет спастись, должен бежать немедленно, завтра будет поздно. И ведь дружина готова к долгому пути: припасы, сколько-то вещей для жизни в глуши – все это уложено, только приторочь к седлу. И госпожа Фириэль который день ходит в мужском: готова скакать с ними.

– Хорошо, – привычно отозвался Арведуи.

Он не торопится. Что бы он ни задумал, он не покинет город раньше, чем здесь будет Ангмар.

– Князь, – следопыт не смущался присутствием эльфа, – принц очень переживает то, что ему предстоит, но мы с тобой люди взрослые. Подумай вот о чем. Аранарт может уйти сейчас – а можно сделать иначе: выйти одновременно с тобой, переждать денек в схроне и пойти на второй-третий день после того, как…

Он не договорил, произносить эти слова язык отказывался.

Но всё было и так понятно.

– Хорошо, – другие слова князь словно и забыл. – Значит, у нас у всех есть еще несколько дней на отдых перед дорогой.

– Предупредить лорда Садрона? – спросил Хэлгон.

– Да. Пусть даст им день разбить лагерь. Они решат, что мы выбрали осаду. Удар окажется неожиданным.

Нолдор кивнул, готовый идти.

– Нет, – сказал князь. – Не ты. Голвег. И потом не возвращайся ко мне.

– Раз у нас только времени, – чуть усмехнулся следопыт, – я успею и туда, и обратно, и еще отдохнуть.

Арведуи не ответил, но взглянул – с не гневом, не с осуждением, но с беспредельной усталостью. Еще и с твоим своевольством бороться…

– Я исполню в точности твой приказ, – веско проговорил Голвег. – Я вернусь не к тебе.

Они снова поняли друг друга, и снова Арведуи произнес:

– Хорошо.

Он соглашался не с тем, что сказано словами.

– Раз так, тебе незачем идти к лорду Садрону самому. У тебя найдется, кого отправить?

– Конечно. Никаких тайных слов передавать на этот раз не придется? О радости мира говорить не нужно?

– О радости мира нужно говорить всегда, – отвечал князь. – А тайные слова… нет, их не будет.

В эти дни отрядом Садрона называлось то, что осенью было четырьмя отрядами. В одном командира убили, в другом он был ранен и оставлен в горной крепости. Новых командиров избрали, но они предпочли присоединиться к тем, кто заведомо искуснее как полководец: к Ледяному лорду и его сыну.

Так под командой каждого из них было примерно столько бойцов, сколько и осенью.

Ринвайн, узнав о творящемся на севере, перевел своих поближе к столице: когда он понадобится, его не придется долго звать. Враги всё прибывают, так что проще не искать их где-то на востоке, а стоять неплохой засадой почти рядом с домом. По счастливой случайности Хэлгон в поисках Садрона сначала нашел Ринвайна, так что отец узнал от эльфа, где его сын. И получив приказ князя уйти за Горбатую, послал гонца к сыну, велев присоединиться.

Ринвайн повиновался.

Выслушав без свидетелей последний приказ князя (Садрон открыто презирал суеверных, избегающих слова «последний»), Ледяной лорд послал за наследником. Они стояли общим лагерем, самому придти к сыну было проще простого… но не для него.

– Завтра отдыхаем, – по обыкновению, Садрон говорил, глядя в сторону. – Ночь на переход. С рассветом мы нападем на ангмарцев, стоящих лагерем у Форноста.

Ринвайн молчал, не выражая согласия ни словом, ни даже кивком. Он знал, что отец не терпит, когда его перебивают. А полное согласие сына – подразумевалось.

– Когда мы убедимся, что отряд князя благополучно покинул город и за ним нет погони, мы должны отступить. Ты уведешь своих в горы и без необходимости не вступишь в бой до нового приказа князя.

Он резко обернулся к сыну и требовательно посмотрел на него. Ринвайн кивнул – так же резко.

Он всё сделает в точности.

Если, прочесывая горы (а это будет) ангмарцы их не найдут, он не вступит в бой до нового приказа.

«Пусть я погибну, но в мире будет сиять радость».

До нового приказа нового князя.

Ринвайн не понимал: отец должен велеть ему уйти, но он молчит. Не задает вопросов и не говорит сам.

Садрон чуть нахмурился, словно сын был виновен в чем-то. Ринвайн, не знавший вины за собой, пытался угадать причину его недовольства.

– Ты отступишь, – твердо повторил Садрон.

Сын на всякий случай кивнул.

– А я – нет.

Ледяной лорд замолчал, рассчитывая, что наследник рода Манвендила поймет его.

Ринвайн понял.

– Я нарушу приказ князя.

– Что? – в нарушение всех правил спросил сын.

Его выдержку, закаленную беспощадным воспитанием, не могло пробить известие, что отец намерен погибнуть, прикрывая его отступление: Ринвайн привык думать о смерти без страха, а эта нехудшая из смертей и воля отца – закон. Но как Ледяной лорд, ставящий волю князя почти наравне с волей Валар, может переступить через нее?!

Отец не одернул его холодным «Молчи!»

– Когда твой друг и родич станет твоим князем, ты поймешь, что у тебя есть право нарушить его приказ.

Ринвайну было трудно дышать: так сильно колотилось сердце.

– Ступай.

Тот вышел.

Нельзя показывать воинам, насколько ты в ужасе. Недопустимо.

Чего отец хотел добиться словами о нарушении приказа? Чтобы и известие о том, что он намерен сражаться до смерти, и неизбежная сдача Форноста – всё бы это отступило?! Он добился.

Он всю ночь провел на стене, не зная, куда деть себя. Чем заняться в городе, бездействующем перед встречей врага?

Видеть отца не хотелось. Мама… она считает так же, как и князь. Как смотреть им в глаза?

Он понимает, почему его отсылают к Кирдану, раз братья… раз о них нет вестей.

Но Форност?!

И отец? Ты всегда считал его лучшим человеком на свете, а он… как он может?

В бешенстве бессонной ночи Аранарт продумывал один, другой, третий способ защитить родной город. Ущелья, ловушки, тайные вылазки – принцу грезилось, что он утром придет к отцу, изложит ему план, тот скажет «Да. Еще успеем», и ты помчишься, и еще успеешь…

Он никуда не пошел на рассвете. Он понимал: князь принял решение и не изменит его.

Утром безо всякого сигнала на стены стали подниматься воины. Луки, несколько связок стрел у каждого, дротики. Кто-то протянул лук и колчан Аранарту. Принц поблагодарил, но не увидел, кто это.

Ангмарцы не пойдут на штурм с марша и вряд ли будут так глупы, что приблизятся к городу на перелет стрелы. Особого вреда лучники сегодня им не нанесут.

Но хоть какой-то.

– Тяжелый, с… сокровище! – ругаться при князе было нельзя, а не ругаться не получалось.

Арведуи знал, что палантир Амон-Сул исключительно тяжел, так что везти его должна была лошадь, у которой всадника не будет. Ей хватит.

Странно это: по размеру оба Зрящих Камня почти одинаковы, а по весу разница даже не в десять раз.

Последние сборы.

Послезавтра.

– Скажи мне, – тихо спросил князь, – как бы ты назвал человека, который собирается стать приманкой для Моргула, но при этом берет палантиры именно затем, чтобы они не достались врагу?

Голвег на мгновение задумался:

– Провидцем. Или безумцем.

– А если я ни то и ни другое? – спросил со вздохом.

– Тогда ­– князем Арведуи. Больше никак.

Тот слабо улыбнулся, благодарный за одобрение.

Ангмарцы ставили лагерь спокойно, неспешно и обстоятельно. Линию, до которой долетают лучшие стрелы Форноста, выяснили в первый же день, и больше за нее, разумеется, не заходили.

Сначала они были готовы к немедленной вылазке дунаданов, но день прошел, а городские ворота не открылись. Ночью почти без потерь собрали трупы своих: после того как убедились, что некоторые арнорцы прекрасно стреляют на слух, за прочими павшими поползли тихо. И этих невезучих забрали.

Форност не тратил стрел впустую, Ангмар не тратил времени на насмешки и оскорбления. Занимались делом. Собирали какие-то военные машины.

Дунаданы, скрытые мерлонами городских стен, неотрывно смотрели на них. Одни каменели от ненависти, другие в ярости были готовы грызть камень зубцов.

После полудня на стену поднялся князь. О чем-то спокойно говорил каждому бойцу. Те кивали.

Так, один лучник за другим, он дошел до сына.

Колчан Аранарта был почти полон. Это хорошо. Злится, но разумен. Вчера не выпустил лишней стрелы, значит, и завтра не совершит ошибки.

– Почему… – наследник шипел сквозь зубы, чтобы их никто не услышал, – мы не нападаем на них?! Этих мерзавцев, этих…

– Сын мой, – с легким укором отвечал Арведуи, – не стоит говорить дурно о мертвецах.

Аранарт вскинул голову. Он уже почти не верил этим словам.

– Всему свое время, – безучастно добавил князь.

Сын смотрел на него, безмолвно моля сказать еще хоть что-то о будущей схватке.

Князь сказал другое:

– Вы выходите ночью. После захода солнца я жду тебя. Твои вещи собраны, но проверь: если ты хочешь что-то взять с собой… – он сделал неопределенный жест.

Принц кивнул.

… он не стал проверять вещи или забирать какую-то памятную мелочь. Вот разве взять Форност и засунуть его в дорожный мешок. Целиком.

Потом пошел к матери. Просто сел на пол у ее ног, она то была неподвижна, то перебирала его волосы. Говорить было не о чем. Так и молчали до заката.

– Разделите между собой.

Перед Арведуи лежали венец Арнора, скипетр Аннуминаса и Нарсил.

Голвег взял Звезду Элендила, Хэлгон – скипетр. Замешкавшемуся Аранарту достался меч; ремни на ножнах были новыми, чтобы удобно нести за плечом.

– И еще возьми. Может пригодиться, – он пересыпал сыну в ладонь сколько-то драгоценных камней, которые еще недавно украшали их кубки. Ангмару здесь достанется большая добыча, пусть потеряет разум от нее и передерется, но – не всё же им оставлять.

– Два дня пережидаем в схроне, потом идем, – уточнил Голвег, хотя всё было решено.

– Да. Хэлгона слушайтесь как меня.

Нолдор чуть наклонил голову. Он не ожидал оказаться главным в этом маленьком отряде, но – такова воля князя.

Это всё?

– Хэлгон.

Почему-то стало совсем тихо. Только один из факелов горит потрескивая.

– Ты не приносил нам присяги, но сейчас речь идет о судьбе страны. Я требую твоего слова.

Он первый раз в жизни произнес слово «требую»?

Аглонец не ответил. Не ответил, хотя мог бы отказаться раньше, чем дунадан договорит.

– Дай мне слово, что наследник благополучно доберется до Кирдана. Дай мне слово, что Аранарт останется жив.

– Я готов, – сказал Хэлгон.

Арведуи обнажил меч, положил острием на ладонь левой и застыл, держа перед собой на вытянутых руках.

Нолдор подошел, преклонил колено, произнес:

– Твой сын будет жив. Даю тебе слово.

Он коснулся лбом холодной стали.

Вот теперь всё. Можно идти.

– Легкой дороги, – Арведуи говорил тише обычного.

– Тебе легкой дороги, князь, – откликнулся Голвег.

Садрон велел своим воинам порезать плащи и обмотать всем коням копыта тканью. Бесшумно напасть не получится всё равно, но тревогу поднимут поздно. Или даже не успеют. За отрогами отряд не увидеть даже днем.

А его воинам плащи всё равно уже не понадобятся.

Лагерь ангмарцев стоял на хорошем холме, и частокол они успели поставить. Ничего, это же и к лучшему. Сами выстроили себе ловушку. Ворота гораздо удобнее оборонять, чем штурмовать. И совершенно неважно, чьи это ворота и с какой ты стороны.

Ледяной лорд взъехал на отрог. Вступить в бой он еще успеет.

В долгих утренних сумерках – началось.

Ангмарцы услышали их: когда мчится сдвоенный отряд, земля гудит, как ни обматывай копыта. Затрубили рога… но почти сразу по лагерю ударили арнорские стрелы. За частоколом раздались крики.

Всё это отлично слышно в Форносте.

Арведуи готов. Разумеется. Распахиваются городские ворота; дружина князя, которой не препятствует никто, скачет на северо-запад.

Ангмарцы видят это, трубят рога… всё правильно, они обязаны преследовать князя, только вот как? через ворота вашего лагеря? вы же такие умелые, умные, вы же успели их сделать… а мы вас за ними ждем. Попробуйте пробиться через ваши собственные ворота. Одна у вас надежда: частокол стоит еще плоховато. Сами и повалите.

Садрон кивнул одному из воинов, стоявших с ним. Сигнал Ринвайну. Скоро частокол рухнет, ангмарская конница помчит вослед князю. Кони у ангмарцев лучше, а главное – без поклажи. Они догнали бы.

Но не догонят. Будут заняты.

Отсюда хорошо видно, как Ринвайн занимает небольшую высоту к западу от Форноста.

А хорошо поставили частокол. Никак не могут выломать.

В воротах трупов уже столько, что скоро рухнут под тяжестью.

Что ж, где бы ни рухнуло, конницей займется Ринвайн, а пешие – наши.

Так. Западную стену лагеря снесли. Поскакали. Давай, Ринвайн. Хоть посмотреть напоследок, каков ты в бою. Знаю, что хорош. Но увидеть хочется.

На штурм города конницу не берут, только на всякий случай… их мало. Им не пробиться за князем.

А на холме снесенная западная стена уже скрылась под валом схватки. Как только падут ворота и еще одна часть стены – битва переломится: ангмарцев много больше.

Что-то странное поют их рога. Необычный сигнал. Красиво звучит, просто заслушаешься.

Зовут помощь. И она придет, можно не сомневаться.

Ринвайн, заканчивай быстрее! Ты еще должен успеть уйти!

Или сейчас будет поздно?

Сколько осталось ангмарских всадников? Увертливы, избегают боя как могут, пытаются прорваться на север. Их совсем мало. Даже если сейчас помчатся за князем, даже если догонят… нет, не угроза.

Арведуи в безопасности, а Ринвайн… кто должен спешно подойти по тому странному зову рога?

Трубить сигнал Ринвайну и немедленно: отступать. Бросать недобитых ангмарцев и отступать. Чем быстрее отсюда, тем лучше.

Повернул.

Скрылся за западным отрогом.

Хорошо, когда сын такой исполнительный. Никаких чувствительных «я не брошу тебя, отец!» Приказано бросить – бросил. Молодец. Дал умереть спокойно.

Хотя самое интересное – впереди.

Что же там за резерв такой крылатый? Ведь нет в окрестностях других войск Короля-Чародея…

Ничего, и у нас есть кое-что в запасе. Не отряд, так хитрость.

Сигнал арнорцам: отступаем к командиру. И все вместе – к стенам Форноста.

Они увлекутся преследованием, они решат, что мы хотим спастись в крепости.

Хочется верить, что в Форносте еще задержалась хотя бы пара дюжин лучников.

Хочется верить, что они не промедлят.

А вот ворота Форност нам открывает зря. Ничего, мы сами их закроем. Снаружи.

Какой бы там резерв ни пришел, он сначала разделается с нами и только потом узнает, что упустил главную добычу. И вторую добычу, не такую главную, но тоже ничего.

Серое тусклое утро. За тучами не видно солнца.

С востока меж отрогов мчит одинокий всадник. Тонконогий конь летит, копыта по-над землей… крылья ли у этого коня, или черный плащ всадника развевается? Конь-песня, конь-мечта: на загляденье хороши ангмарские кони, а только перед этим они – что мулы перед скакуном.

Откуда принес он седока? Сколько лиг покрыл за рассвет?

Конь взлетел на покатый холм, взвился на дыбы, всадник привстал в стременах…

…ужас. Ужас, тоска и отчаянье поразили каждое сердце, будь ты дунадан или ангмарец. Ты ослеп и оглох – прежде, чем успел понять, что это был крик, пронзительный, нечеловеческий крик.

Битва на миг замерла.

Но лишь на миг.

Ангмар радостно взревел, приветствуя своего повелителя.

Скоро они разделаются с этими, а потом догонят тех, бежавших.

Лишь орки способны слышать крик повелителя, не сжимаясь от ужаса, но они, отважные сыны гор, немногим уступят детям Черного Властелина. Пусть – миг слабости, но их дух силен и разум ясен. Их усилия воли хватит, чтобы чары повелителя соскользнули с них, как вода с гладких камней!

А прислужники Запада захлебнутся в отчаянье, как тонут в болоте.

Но, перекрывая лязг и рык схватки, ревет другой голос. Ревет, рвет в кровь рот, и эхом откликаются родные скалы, усиливая и возвращая его, возвращая крик и усиливая бойцов, словно и к арнорцам вдруг явилось подкрепление.

И десятки глоток подхватывают этот крик, и ужас осыпается с их душ сухой коркой, и крошится, а крик обвалом рушится на Ангмар, и робеют неробкие враги, отступая перед теми, кто ревет:

– На смерть!!

Они отбоялись за жен и детей, за князя и страну, они пришли не побеждать, а погибать, им нечего терять, ибо теряют те, кто жив, а они уже назвали себя мертвецами. Жизни нет для них, есть лишь смерть, и они несут ее, и они и есть смерть, и «На смерть!» их клич.

Схватка откатилась от стен, и ангмарцы снова оказались уязвимы для лучников Форноста. Бешеный клич Садрона, подхваченный его отрядом, вывел воинов города из оцепенения, и сейчас они стреляли снова.

Рубясь и переступая через трупы (коня под ним давно убили) Садрон холодно думал о том, что совершил ошибку и она сейчас станет последней: они отошли от стен, а значит, ангмарцы быстро окружат их. Но отступить к Форносту он уже не мог: только вперед, только нападать самим, и неважно, сколько ударов сердца ты еще проживешь, важно, скольких врагов ты убьешь за эти удары сердца.

На смерть!

Он будет кричать это, пока жив. Бойцы подхватят. Они станут кошмаром, который ужаснет самого назгула.

На смерть!!

Моргул видел многое – и в жизни, и… после кольца. Последним порывом обреченных его было не удивить. Он когда-то и сам ходил в такую битву… это было давно. Очень давно. Он выжил – чудом. А потом странный бродяга, разыскавший его среди трупов и зачем-то выходивший, рассказал, что есть способ обмануть смерть.

Забавно смотреть, как ты выглядел тогда. Сколько тысяч лет прошло? Три? Больше? Посчитать… потом, когда всё закончится.

Хорошо выглядел, надо сказать.

Интересно, их командир – тоже потомок Элроса? Любопытно было бы счесться родством. Нашлось бы, о чем поговорить. Но в плен его не взять… жаль.

Ладно, пора заканчивать. И так слишком много напрасных смертей, пока он вспоминает прошлое.

…как мало изменился стиль боя за три тысячи лет. Странно.

Чтобы закончить эту битву, надо сразить всего лишь одного. Крик назгула на тебя не действует, но ведь можно и иначе? Ты ведь услышишь меня, родич?

Что значит твоя отвага сейчас, когда твоя страна обречена? Ты доблестен, я признаю, но пройдет год, два – и от твоего народа не останется никого. Одни падут от оружия, других убьет холод.

Отвага хороша тогда, когда ты точно знаешь: будет кому спеть о твоем бое и будет кому послушать. Даже если споют не о тебе.

Никто не споет.

Посмотри в глаза правде.

Эта зима была холодна, следующая будет холоднее. А потом придет третья… вы прячетесь от меня в горах, но я не буду вас искать. Мне это не нужно.

Ты бы, наверное, отдал всё, чтобы выведать мои планы. Вот, я раскрываю их тебе. Какие тайны меж родичами?

Мороз. Снег. Ветер.

Только снег и ветер.

Только снег…

– Нет!

Он лжет.

Он говорит правду, но лжет.

Биться. Биться и кричать. Кричать, как раньше.

Не выйдет. Сил нет.

Он лжет.

Нельзя умирать, поверив назгулу. Нельзя.

Только снег и ветер… нет! Не может быть!

И тут, словно нежное, участливое касание, от которого боль отступает, – самым теплым из воспоминаний, самым дорогим, что было в его уже почти закончившейся жизни: взгляд его Линдис, его Лучиэни, в те безумно-счастливые дни, когда они словно перенеслись в Первую эпоху, и неважно, что он был Сауроном, у них был один восторг на всех, одно восхитительное безумие на всех, а что – Саурон, без Саурона в «Лэйтиан» не сыграть… и она, чудом отпущенная отцом с ними, она, его Лучиэнь, в нарушение всех известных текстов вышедшая против него сама… он не помнил, что она говорила, и послушно дал Хуану повергнуть себя, он видел тогда только одно: ее глаза, сияющие таким светом… каким, наверное, они и сияли у ее прародительницы.

– Нет?

Но этого просто не может быть.

Будь здесь эльф, это было бы понятно. Было бы неприятной, но понятной неожиданностью. Но адан не может быть сведущ в Песнях силы!

Это невозможно. Надо перестать быть человеком, чтобы научиться этому.

Жаль, что его не взять в плен и не спросить: как?! Но он ранен несколько раз, пока не чувствует, но прекрати он биться – и всё.

Как же он сумел? Кто научил его? И не узнать… жаль.

Сам.

Спустился с холма и скачет сюда. Добить нас.

Можно ли его сразить?

Нет. К несчастью, нет.

Если Саурон нашел способ одолеть человеческую смерть, то это смерть не только от старости, но и от раны. Назгул неуязвим.

А вот его конь… лучший из лучших ангмарских коней. С незримыми крыльями.

Прямо сюда скачет. Тем лучше.

Тебе нужна моя жизнь. А мне – жизнь твоего коня. Чтобы ты больше не покрывал путь трех дней за один рассвет. Или где ты там был ночью.

Спасаешь от нас своих ангмарцев? Ничего, когда они расскажут тебе про отступивших, когда ты поймешь, кого ты уже никак не догонишь, потеряв время на бой с нами… скольких ты казнишь тогда? казнишь, или я о Темных ничего не знаю.

И сам не настигнешь.

Потому что не будет у тебя скакуна.

Моя жизнь – за жизнь твоего коня. Ты проиграл, Моргул. Сегодня ты проиграл войну.

У Тома Бомбадила

– Нет, – сказал Хэлгон, – мы не к мосту. Перед рассветом мы пересечем Тракт и пойдем на юг.

– Куда?! – не понял следопыт. – Там нет дороги, там Вековечный Лес!

– Именно.

– Эльф. Ты сошел с ума? Ты хочешь вести нас туда? – дунадан был так изумлен, что именно спрашивал.

Искренне надеясь услышать «нет».

Аранарт холодным взглядом смотрел в темноту. Заполучить его в союзники не было ни единого шанса.

Нолдор проговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова:

– Я дал князю слово, что наследник останется жив.

Тишина. Так тихо, что слышна вода Барандуина.

– Я учился у Владыки Оромэ и ходил в Нан-Дунгорфебе. Со мной в Вековечном Лесу безопасно.

– Да я скорее в брыльский трактир пойду прятаться, чем туда сунусь! – Голвег шептал, но по тону это был гневный крик.

– Иди в трактир, – равнодушно ответил нолдор.

В другой час это стало бы шуткой или насмешкой, но сейчас Хэлгон был столь же бесстрастен, как оцепеневший Аранарт.

Голвег резко выдохнул. Больше возразить нечем.

В глухой предрассветный час подобрались к Тракту. Спрятались за кустами. Тихо.

Голвег искоса посматривал на принца. Безучастный ко всему на привалах, в походе он был настороженным хищником. Утраты заглушили его чувства – но не чутьё.

Хэлгон чуть кивнул – и все трое быстро и беззвучно перебежали дорогу.

Снова кусты.

И темная стена Леса вдалеке.

И сумасшедший эльф впереди. Все эти нолдоры, если верить преданиям, один ненормальнее другого…

Они перешли полосу подтопленной земли, обогнули кипы кустарниковой ивы, похожие на густо заросшие пригорки. Теперь их с дороги не увидели бы, будь сейчас ясный день.

Хэлгон остановился.

– Слушайте меня.

Голвег не подозревал, что этот неприметный эльф способен приказывать.

– В Лесу делайте то, что я скажу. Сразу. Не переспрашивать и не спорить.

Он требовательно взглянул на них.

Аранарт наклонил голову, Голвег пробурчал «ладно».

– Идти за мной след в след.

– Да понятно уже, – выдохнул следопыт.

Нолдор нахмурился и веско добавил:

– Даже если я буду вести через бурелом, а рядом путь, который кажется удобным.

– Веди, не пугай.

Хэлгон пошел вперед, Голвег, идя замыкающим, ругался под нос: мало, дескать, на нашу голову Ангмара, орков и назгула, так понадобилось прогуляться к голодным пням в пасть…

То, что кончились просто деревья и начался Лес, они поняли сразу.

Бук.

Нянюшки пугают малышей злой букой, которая придет и съест. А это была бука мужского рода.

Обхвата в полтора, не меньше, с пастью-дуплом под корнями, он на высоте примерно в рост человека начинал ветвиться. Словно глазастые чудища тянули шеи и головы во все стороны, у кого из плеч росли лапы-ветви, у кого с голов – рога-ветви… летом этот монстр был прикрыт листвой, а сейчас обнажен в своей хищной свирепости.

Хэлгон застыл, что-то явно говоря, хоть не слышно ни слова. Потом медленно поклонился. Дунаданы на всякий случай последовали его примеру. Нолдор кивнул: за мной.

Начался подъем, долгий и некрутой.

Холм был изрезан лощинами и оврагами, словно на земле стояла огромная лапа птицы, далеко выдаваясь когтями. На один из таких когтей и поднимались арнорцы.

Стало поспокойнее. Деревья замшелые, даром что опушка, но – то ли Лес пропустил их, то ли тот Бук не терпел соперников – ощущение, что вторглись нежданными в чужой дом, исчезло. Надолго ли?

На гребне косогора, по которому они шли, стояли два прямых дерева. Словно ворота. Голвег, едва взглянув на них, уверился, что надо идти в эти лесные врата. С поклоном, как положено входить в…

К недоумению следопыта, эльф свернул на мокрый и крутой склон косогора. Идти по нему было сложно, влажная прошлогодняя листва скользила под ногами, норовя утянуть тебя вниз, в лощину, и казалось несусветной глупостью уйти с ровной и сухой тропы. По счастью, под самыми вратами оказались негустые заросли ежевики. Это упростило путь: хотя бы под ногой что-то прочное.

И почему в эти врата нельзя входить? И куда они ведут? – хотелось спросить у эльфа, но тот шел, что-то едва слышно напевая. Не спросишь.

Ежевичник кончился, но склон стал суше и положе: косогор вливался в холм.

Еще один бук. Точнее, парочка. Семейная: бук и бука. Срослись между собой: не меньше локтя между их стволами заросло корой, над землей этакое узорное отверстие в шершавой перемычке. Ветвей-монстров нет… оно и понятно: эта парочка в любви живет, ей пугать кого-то незачем. Тоже замшелые, муж особенно.

Почему-то Голвег был твердо уверен, что знает, кто тут муж, а кто жена.

Эльф, не удостоив супружескую чету вниманием, шел дальше. Аранарт, судя по его равнодушной спине и шее, не замечал ничего вовсе.

Долго продирались сквозь орешник (летом, в листьях, он куда добрее, а тут так и норовит веткой в глаз!), потом под ногами оказалась тропинка. Плотная. Сухая. Утоптанная.

– Откуда…

…но эльф гневно обернулся, и Голвег поперхнулся незаданным вопросом.

Деревья вокруг них стояли высоченные. Прямые, стройные, царственные. Ели кутались в свои черно-лиловые меха, сосны гордились пушистыми оплечьями, буки красовались ажуром ветвей. Поваленные стволы по обе стороны тропинки были отданы во власть лишайника, но до живых красавцев эта зеленая паутина почти не дотягивалась: слишком высоко были даже нижние ветви, слишком прямы были стволы.

«Может, тут нас и не съедят».

Ощущение, что за ними наблюдают, не ослабло и, пожалуй, даже усилилось. Но эти взгляды были не враждебны, не хищны; так сам Голвег стал бы смотреть, ввались к нему в схрон тройка беженцев: дескать, у меня тут всё продумано и в порядке, а вот способны ли вы этот порядок понять и не нарушить?

Тропа продолжала подниматься; впрочем, едва заметно.

Стало совсем светло.

Поваленное дерево поперек тропы.

Ну вот. А как хорошо всё получалось.

Это дерево лежало здесь давно: вокруг него наросли кусты. Оно совсем не поднималось над землей – перешагнуть бы проще простого – и, верно потому, что место было открытым, оставалось чисто от лишайника. И всё же путь был перекрыт, сомнений нет.

Эльф встал у дерева, словно оно было дверью. Безмолвно показал дунаданам жестом: перешагнуть и направо. Те повиновались, переступили (ничего не произошло, даже обидно) и теперь стояли по ту сторону, молча спрашивая, что им делать дальше.

Хэлгон перешел через этот странный порог, выдохнул и сказал:

– Идем. Встанем пока здесь, дальше посмотрим.

Не больше десятка шагов направо – и все трое поняли: вот оно, место стоянки, отведенное Лесом для них.

– Так не бывает, – сказал Голвег.

– Это Лес, – пожал плечами нолдор. – Привыкай.

Между полусухой елью и соседней березой лежала вершина сухого вяза. Разумеется, ни одного вяза в округе не росло. Но если бы и росло… падая, эта вершина должна была бы начисто нести безжизненное кружево еловых веточек – а оно было целым. Притащить ее кто-то тоже не мог: размах кроны был шире прохода от ели до березы.

– Видишь, нам приготовили дрова, – буднично сказал Хэлгон. – Поблагодари.

– Спасибо, – сказал Голвег в пространство и поклонился, сам не зная кому.

Аранарт поклонился тоже, снял с плеча Нарсил, прислонил к пню напротив. Хэлгон кивнул: правильно, на этот пень никто из нас не сядет, а вот положить на него регалии – это дело.

– Теперь слушайте меня внимательно, – сурово проговорил нолдор. – Забудьте про топор. Берите только то, что можете взять руками.

– Что же нам, веточками греться?! – не понял следопыт.

– Почему веточками? Принесёте поваленное дерево, положите серединой в костер, вот и два бревна. На всю ночь хватит.

– Хм…

– Нет. Ни-ка-ких топоров.

– Ладно, ладно, не спорю я.

Непонятно откуда взявшаяся вершина вяза лучше лучшего убеждала, что с эльфом действительно не стоит спорить.

– Эту красоту ломать можно? – Голвег кивнул на вяз.

– Можно. Это же нам.

Аранарт молча занялся костром, старый воин последовал его примеру.

День прошел в незамысловатых хлопотах, дунаданы принесли сухую березу (не меньше года лежит, легкая стала) – ее должно было хватить и на ночь, и назавтра; Хэлгон, забрав у всех фляги, пошел за водой, строго велев не отходить от костра дальше, чем видно огонь.

Можно было отдохнуть. Уже много месяцев им не доводилось чувствовать себя так спокойно, как в этом лесу, заслуженно считавшимся смертельно опасным. Точно знаешь: ни один враг сюда не войдет. А войдет – так те врата лесные так приветливо распахнуты… и ведут уж точно не на эту горку.

Аранарт сидел неподвижно и смотрел в огонь. Умело положенный костер горел неярко и ровно: можно оставить его под дождем – и ничего, не погаснет.

Тепло. И тихо. Лесной сапой подползла усталость, свернулась колечком – пока рядышком, но скоро обовьет и повалит. Ну да эта змея не опасна… особенно если приготовиться. Шалаш здесь не сделать, раз топор нельзя, нарубить еловых лап – нечего и думать, но если сесть спиной к этому, соседнему и вон тому дереву, то и отлично выспишься, и за костром следить не надо – береза, что они принесли, всю ночь греть будет. И, чтобы совсем уютно было, сесть на…

… с треском и искрами от ствола вяза отломились, пережженные, несколько ветвей, Голвег бросил их в огонь и посмотрел на оставшуюся часть дерева. На три части поделить – как раз им по теплому, сухому сиденью.

Разведчик выкатил ствол из костра (ни движения, ни взгляда Аранарта в его сторону) и, решив, что запрет касается заготовки дров, а не того, что уже стало дровами, достал топор и, примерившись, ударил, отделяя первое сиденье.

Ничего не произошло. Голвег стал рубить спокойно и привычно.

Удара после четвертого в глубине Леса раздался крик. Пронзительный. Так кричат от боли.

Еще один.

Еще – долгий. Снова короткий.

Тишина.

Принц резко поднял голову, напрягся, словно зверь перед прыжком. Отразить угрозу… только где она, угроза?! Лес и лес.

Голвег застыл с топором в руке. Он впервые в жизни узнал, каково это, – оцепенеть от страха.

Но было тихо. Ничего не происходило. Ни глаза, ни чутьё не говорили об опасности.

Лес молчал. Укоризненно, но молчал.

Арнорец распрямился. Сглотнул. Убрал топор подальше. Снова сглотнул.

– Это… птица была, – сказал он не то Аранарту, не то самому себе. – Так кричит… вот я забыл, кто именно.

Аранарт кивнул, встал, положил злосчастное бревно разрубом в огонь. Пережигать, конечно, дольше, но до ночи еще есть время.

До следующего утра не было никаких приключений. Хэлгону, пришедшему с водой, ничего не сказали, а нолдор ни о чем не спросил. Когда стемнело, он велел людям спать, а сам сидел в темноте (от костра шел жар, пламя было едва видно), смотрел в серо-синее небо, рассеченное вершинами елей, и память его блуждала теми лесами и горами, где ныне вместо зайцев и белок – юркие стаи рыб, вместо деревьев колышутся водоросли, а вместо цветов – морские звезды.

На смену прежним поражениям приходят новые, ты не в силах ни изменить, ни отсрочить это. От тебя зависит лишь одно: каким ты встретишь этот разгром – в гневе и ярости? в твердости и ясности?

Повеяло утренним ветерком. Рассвело.

Зашевелились, просыпаясь, дунаданы.

Переложить костер пожарче? Или наоборот?

Нолдор вслушался.

Синь-зинь-зинзивер, лес умыт весною.

Прочь, тишь, он звенит песенкой лесною.

Хэлгон вскочил:

– Просыпайтесь!

– Что, к нам гости? – поднял голову Голвег.

– Лучше! К нам хозяин.

Луч хмарь разогнал, солнышко смеется,

Скоро в зелени листвы лес нам улыбнется

Песня была еще очень далеко, люди едва могли расслышать ее, и уж точно им не разобрать слов. Только это неважно. Какая-то пичуга радостно защебетала над ними.

Серость зимняя уйдет, с ней тоска из сердца,

И всему, что здесь живет, час пришел согреться.

Голвег удивленно смотрел туда, откуда несся этот веселый голос. После всего, что им пришлось пережить, было странно, что кто-то распевает такие песенки, когда на севере идет беспощадная война. Идет? Или уже всё кончено?

Но быть мрачным не получалось. Эта задорная песенка была словно свежий воздух, что врывается в дом, если распахнуть окно весною… как ни запирай, а прежней безысходной затхлости уже не будет.

Даже Аранарт глядел не равнодушным, а любопытным взглядом.

Сквозь ажурный февральский лес они увидели, как к ним идет лето: в оглушительной зелени и искрящейся радости.

– Что это? – спросил Голвег.

– Хозяин, – отвечал эльф так, будто это объясняло всё. – Я передал ему весть о нас, но не ждал, что он придет встретить нас сам и сразу.

Теперь было видно, что зелень – это оглушительно салатовая рубаха веселого бородача, который быстро шел к ним.

– Ну вот и я, – возгласил он, выходя на их полянку. – Хорошо вам было спать? Место тут сухое. Морок всякий этот холм обойдет дугою. Ну а мой дом – вдалеке, на холме повыше. Будет стол вам и ночлег под моею крышей.

– Хозяин, – Хэлгон склонился, явно намереваясь опуститься на одно колено.

– Эй, эльф, не глупи! Брось свои ужимки. Не к лицу они тебе на лесной тропинке! – рассмеялся бородач. Смех его был заливистым и совершенно необидным. – Без поклонов обойтись мы в лесу сумеем. Мне представь моих гостей ну-ка поживее!

– Это принц Аранарт, сын князя Арведуи. И Голвег, командир следопытов.

Оба дунадана сдержано поклонились.

– Аранарт?! – снова засмеялся бородач. – Вот так имечко! Ну, на вырост, на вырост. Аранарт, ишь ты!

Голвег щурился, глядя на странного собеседника. Следопыт принял бы его за жителя Брыля… встреться они не посреди этого леса… и не попытайся нолдор преклонить колено перед ним. Перед князем Артедайна эльф, сколь известно Голвегу, и не думал склоняться.

И кто же это?

Тот услышал безмолвный вопрос и поспешил представиться:

– Что ж, я – Том, а лес – мой дом. Жить в лесу мне мило.

Он бодро махнул им рукой:

– Ну, пойдемте к Тому в дом, к Тому Бомбадилу!

Лесной хозяин шел широким шагом, напевая и пританцовывая, но при том так быстро, что принц, привыкший к скачке, но никак не к долгой ходьбе, начал бы отставать. Хэлгон понял это и пошел замыкающим. Идти рядом с Бомбадилом Аранарту оказалось куда легче.

Том тараторил без устали. Про лес, что пока прозрачен, но скоро в молодых почках будет он ну совсем не мрачен, про речку Ивлинку, что бежит с Мертвых Холмов и чьи воды полны снов былых, тяжелых снов, про прибрежные ивы, что ветвями ловят ветер и в дремотном колдовстве простирают сети, про народ хоббитов, что живет по ту сторону Леса, роет норы под жилье, добрый и смешливый, любит досыта поесть и трудолюбивый.

Заразительное жизнелюбие Тома передавалось и арнорцам. Голвег и Хэлгон сперва пытались сдерживать улыбки, но это оказалось им не по силам и теперь они улыбались вовсю, слушая, как балаболит Хозяин; Аранарт, судя по напряженной спине и шее, оставался в прежнем оцепенении духа, но шел неутомимо, на неизменные полшага сзади Тома, который то и дело оборачивался, размахивал руками и громогласно сообщал, что вот здесь – летом папоротник густой, Тому по колено, всё покроет, как морской вал водою пенной, а там белка скачет по сосне, рыжая болтушка, и за хлебец иль орех даст погладить ушки.

Взаправду ли тут белки такие доверчивые – выяснять не стали. Путь предстоял долгий, надо было пройти почти весь Лес поперек. Небольшой привал у родника – и дальше.

– Нынче ж дома отдохнем, – решительно сказал Бомбадил, поднимая их, – сядем у камина. Ждут вас масло, хлеб и мед. На ночь ждут перины.

Словам о перине Голвег поверил не больше чем в ручную белку, но так ли важно, на чем спать? Пусть хоть охапка соломы, лишь бы в тепле и под крышей. Сложностей со здешними кострами ему хватило на всю жизнь.

День сполз в сумерки, а они всё шли с одного холма на другой, и чем восточнее, тем глубже был каждый спуск и круче каждый подъем. Одно радовало: ни разу не пришлось продираться через лес, кусты разбегались с их дороги, поваленные деревья уползали в стороны. И если в свете дня такие слова были бы шуткой, то в сером влажном сумраке это подозрительно походило на правду.

А потом лес кончился. Под ногами был луг. Пожухлая трава оказалась невысокой и мягкой, десяток-другой шагов в обход топких мест – и снова тропинка, утоптанная, уверенная. Можно идти, не глядя под ноги.

Том и его гости поднимались на высокий холм, увенчанный скальником. Хмурая февральская ночь не давала разглядеть окрестности, но и она не могла скрыть гордый силуэт утеса. Это место было иным – оно в Лесу и всё же не часть его. Хэлгон, да и дунаданы ощущали это, но даже эльф не взялся бы объяснить, в чем отличие.

– Нам до отдыха чуток тут пройти осталось, – подбодрил их Хозяин. – Обогнуть всего лишь холм, вот какая малость! К югу дом мой от скалы, солнышку навстречу. И тепло в нем, и светло – в утро, день и вечер.

Путники по-прежнему не видели ничего, кроме массива холма и черного скальника, и Том заговорил громче и нараспев:

Дождь косой и мокрый снег, непогода, холод

Вихри горестей и бед с севера приходят.

Только как ни злись, ни вой злобный ветер зимний

Будет тихо и тепло дома у камина.

И в ответ на это один за другим зажглись окна и стало видно сам дом – невысокий, словно хоббичья нора, которая обзавелась стенами и крышей. Потом распахнулась дверь, и ответил другой голос:

Запутались в узел людские дороги,

Но холод уйдет там, где свет на пороге,

Где чайника песня, где пища простая

И та, что с дороги тебя ожидает.

И это было чудом. Чудом куда более удивительным, чем осознание, в чей же дом ты идешь.

Всего в двух днях пути ветер войны сносил судьбы людей и государств как сухие листья, а этот дом, защищенный от северных бурь могучим утесом, жил самой чудесной на свете жизнью. Мирной жизнью.

И хозяйка стояла на пороге в полосе света.

Мама, мама, почему у судьбы не нашлось для тебя хотя бы крестьянского дома, где ты могла бы ждать тех, кто вернется? Каково тебе там, на севере, – в ярости ледяных ветров и волчьего воя? Ты сильная и отважная, мама, – и всё же за что тебе это?

– Ну вот мы и дома! – радостно возгласил Том. – Златеника, госпожа моя, посмотри, какие принцы завелись в нашем лесу! Умыть, накормить и будет не хуже прочих.

– В нашем доме вас ждет отдых, – улыбнулась Златеника гостям. – Проходите, и оставьте свои тревоги за порогом.

Изнутри дом тоже больше походил на хоббичью нору, чем на человеческое жилье. Низкие потолки (дунаданы норовили пригнуться, хотя над их макушками оставалось еще на ладонь высоты), мебель по росту скорее полуросликов, чем Верзил, но больше того – ощущение уюта, по-детски беззащитного и доверчивого.

Это правда? Это не сон?

Или Лес не простил тех ударов топора, и они спят слишком крепко… чтобы уже не проснуться. Лес найдет, от чего.

– Низковато вам будет, – голос Тома убедил их, что окружающее явь. Хозяин гулко хлопнул ладонью по столу, за который сажать только хоббитов. – Но если сядете на пол, то ничего.

В северной пристройке их ждала горячая вода – смыть дорожную грязь – и чистые рубашки, явно с хозяйского плеча. Как будто нет войны. Отец на севере, и хорошо, если жив… Жив. Он жив. Иначе быть не может …хорошо, если спрятались так, что костер развести, и есть из чего развести этот костер, а ты моешься горячей водой и одеваешься в чистое.

Это. Его. Приказ.

И поблагодарить Хозяина. Молча, кивком.

Размяк в тепле, одно неосторожное слово – и разревешься, как маленький.

Когда они пришли в залу, на полу у стола лежало три подушки, туго набитые травой, так что сесть было вполне удобно. На столе – обещанные масло, хлеб и мед, а еще сыр и сливки. Свечи. Огонь в камине… интересно, если дрова в Вековечном Лесу рубить нельзя, то как их в камин засовывать? во дворе пережигать на части? или на этом холме рубить можно?

Хозяин и его госпожа сидят по торцам стола. Зажиточный дом в Брыле, да и только…

…а что будет с Брылем? Моргул воюет против дунаданов, ему этот городок неважен. Ему – нет, а рудаурским шайкам? Там ров, стена… защита не ахти, но если против тебя не войско… поможет? нет? была б дружина по ту сторону стены – вот что помогло бы.

Форност не уберегли наяву – так хоть в мечтах Брыль спасать, да.

Голвег проговорил какую-то похвалу угощению, Аранарт учтиво кивнул, присоединяясь к благодарности, Хозяин ответил очередной добродушной прибауткой.

Думать о чем угодно, лишь бы не о том, что оставили по ту сторону Леса.

Погодите… масло, хлеб! Что, госпожа Златеника, пока их не было, сняла свои шелка и уборы и тесто месила? масло взбивала?! А сливки? Где у нее тут хлев (с резными балками, разумеется, и разукрашенной дверью!)? И подойник у госпожи Златеники небось серебряный, с узором из листьев!

Голвег сам рассмеялся этим мыслям. Аранарт не заметил, Хэлгон удивленно приподнял бровь, хозяева кивнули: дескать, так и надо.

В серебряный подойник госпожи почему-то не верилось. Да и хлева он тоже не заметил. А мебель здесь вся для хоббитов. Вот и ответ.

Он намазал себе еще кусок хлеба. Золотое правило следопыта: кормят? – ешь, сколько есть. Не знаешь, когда в следующий раз поесть удастся.

Но сливки! Хлеб, сыр… всё это можно запасти заранее. Хоббиты ли ходят в гости к Хозяину, он ли к ним – это их дела. Но сливки простоят день, от силы два! То ли хоббиты были здесь сегодня, то ли… вчера с утра узнал о гостях, сбегал одолжиться, а сегодня утром уже встречал на другом конце Леса? Ты вел нас быстро, Хозяин, а только без нас ты вдесятеро быстрее можешь, так?

Интересные вещи узнаёшь от сливок на столе. Болтливые тут сливки.

Впрочем, вещи часто говорят куда больше людей. Или не-людей. Совсем «не».

Гости ушли спать (каждому досталось аж по две перины, но не одна поверх другой для мягкости, а две вдоль – для длины; постель тоже была по росту хоббитов), Хозяин и Златеника остались вдвоем у догорающего камина.

– Переждут зиму у нас, – говорил Старейший. – Повеет теплом, уймутся злые ветра, земля проснется, задышит. Вот тогда пусть идут. Земля их следы скроет. А прежде этого… опасно. Может и всей хитрости эльфа не хватить.

Полено рассыпалось роем оранжевых искр.

– Он словно исток реки, – молвила Златеника, – который запрудило дерево. И вода не бежит, а разливается стоячей заводью. Не снести запруду – так ведь и болотом стать может.

– Дерево, значит? – тихо засмеялся Том. – Снести запруду, говоришь? Это нехитро…

Он проснулся до рассвета. Походная привычка.

Голвег и Хэлгон спали. Странно, он никогда не видел эльфа спящим, – а ведь в самом деле, не может же он совсем без сна, хоть и бессмертный. Ну вот и спит. Не сторожит порученную ему живую реликвию.

Никуда эта реликвия не сбежит. Вокруг Вековечный Лес – куда бежать? А даже если бы и нет… приказ отца держит намертво. Ради чего – потом узнаем. А сейчас – выжить.

Просто и понятно.

Звезда Элендила, скипетр Аннуминаса, Нарсил… и он сам. Четыре реликвии, которые они спасают.

Он – такая же вещь. Очень важная и ценная.

Это тоже просто и понятно.

Его товарищи будут биться с врагом и погибать, или они будут скрываться по схронам в ожидании новой битвы… они – люди. У них есть право на свою жизнь.

А он – вещь.

Аранарт накинул плащ и вышел.

И полусотни лиг к югу нет, а насколько здесь теплее. Или дело не в расстояниях, а в Моргуле?

Светает. На востоке – Тирн-Гортад, стены и башни триста лет как ветшают. Побежденных не осталось, а победителям они не нужны.

Неужели Форност ждет та же судьба?

Да не может быть! Кирдан поможет, эльфы дадут войско и Моргул будет разбит, как уже было при Арвелеге!

…н-да, а через полвека после той победы рухнула Амон-Сул. И был потерян весь Ветреный Кряж.

Но Кирдан и тогда помог удержать Форност.

Удержать.

Сейчас город сдан и войско рассеянно. Чем сейчас поможет владыка Гаваней?

– Не спится?

Аранарт поклонился Хозяину.

– Кто приносит в мой дом свои тревоги, тому ночь будет беспокойной. Зато рано встать – мысли проветрить.

Том качнул головой, зовя принца идти следом.

Они спустились ниже по холму, и Аранарт увидел древний вяз. Растущий на приволье, он раскинул ветви на десятки локтей, а ствол был обхвата в полтора, вряд ли меньше. Сколько веков красавцу? Два? Три?

Подошли ближе. Да и посветлее стало. Сын Арведуи понял, что это дерево – мертво. Сошла кора там и тут. Обломаны ветви.

Аранарт вопросительно посмотрел на Тома.

– Много лет назад, – отвечал Хозяин, – на нем в последний раз распускались почки.

Зимой, когда лес гол, этот вяз сочтешь живым. У человека это называется трупом. А как это зовется у дерева?

Хозяин говорил медленно, в рассветном сумраке он никак не походил на того балагура, каким предстал им… всего лишь вчера утром?

– Когда он был еще веточкой над лугом, было живо то княжество, чьи земли к востоку. Но мор губил людей, и держава, что выдержала страшные войны, сгинула. А мой вяз рос, и не боялся бед и битв, грозящих людям.

Бомбадил провел рукой по коре, еще державшейся на остове.

– Не холод и не зной сгубили его. Не ураган и не лесной пожар. Лишь одно: время. Его срок вышел.

Старейший обернулся к своему безмолвному собеседнику.

– Простые люди завидуют долготе жизни вас, потомков приплывших из-за Моря. Ваш век – короток в сравнении с веком таких деревьев. Деревья завидуют королевствам – вот уж кто живет долго! А королевства – землям и морям, ибо рушатся одни и стоят другие. Эльфы же лучше лучшего знают, как невечны и земли. Рожденное обречено умереть, и это неизбежно. Но изменить можно другое: то, что будет после смерти.