Некоронованный

Значит, вечером соберемся. Такую радостную новость надо всем и сразу. Остался Рилтин, обсудим.

И остался – он.

Мы перестали звать его по имени. Даже промеж себя.

Таимся? Или боимся?

Валмах вошел в шатер Талиона – и настала тишина. Заговорщики смотрели на хозяина, безмолвно спрашивая, что означает появление того, кого они еще утром считали одним из главных противников.

– Выпить ему налейте, – не без удовольствия произнес старый тысячник. – Ему это нужно.

Кивнул, чуть усмехнулся:

– Садись.

– Вы… постойте…

Гляди Валмах на это со стороны, он бы в миг понял, что именно собрало здесь этих полководцев. Но одно дело – со стороны, и совсем другое – понять, что ты…

– Разве ты не говорил мне днем, что я не мог не думать об этом? – улыбнулся Талион. – Как видишь, я думал.

– И… чего вы хотите?

– А того же, о чем ты и сказал. Слово в слово.

– Когда? – удивление прошло, тысячник заговорил привычным холодным тоном.

– Вот это и обсудим.

Валмах настоял, что поговорит с Рилтином. Обманывать боевого товарища, действовать в обход, ставить перед свершившимся фактом… это было мерзко. А честный разговор ­– это риск, да, но… мнение одного тысячника уже не изменит ничего. Да и если сказать ему прямо, насколько всё далеко зашло, этим можешь уберечь его от… ошибочного приказа. И от неповиновения его собственных воинов, что едва ли не хуже.

Он собирался ехать к другу, но не успел. Тот приехал к нему сам.

И по холодному взгляду товарища (уже уместно говорить «былого товарища»?) Валмах понял, что начать разговор будет легче, чем ожидалось.

Они отъехали в предгорья. Спешились.

– Чем ты был занят прошлой ночью.

В бесстрастном тоне Рилтина не было вопроса.

­– Где ты был. Кто там собирался. Какие решения вы принимали. Неужели ты думаешь, мне это неизвестно?

– Тем проще нам будет говорить.

– Это измена.

– Да, – кивает Валмах. – Это измена. Измена Эарнилу. Но это не измена Гондору.

Рилтин молчит и щурится. Он даже не в меньшинстве. Он в одиночестве.

Он не глупец. Он примет неизбежное. Но никто, кроме Эарнила, не заставит его поклясться в верности этому северянину.

Но чтобы смутить Валмаха, нужно нечто большее, чем ледяной взгляд.

– Ты понимаешь, что даже если бы Эарнур выиграл эту войну, а под ним испугался конь, то мы бы всё равно были обречены сделать то, что намерены?

– ?

Как легко пробить брешь льда. Всего лишь одно недоумение.

– Ты думал, я начну говорить о его достоинствах? Они есть, и хорошо, что они есть. Только это неважно. Аранарт – не человек. Аранарт – это старшая ветвь наследования.

– Ну и что? Он может сам принести клятву верности Эарнуру!

– И дать обет безбрачия заодно? – щурится Валмах.

Рилтин не отвечает, сжав губы.

– А без этого, – продолжает его товарищ (так всё же не «былой»?), – мы привезем в Гондор риск новой гражданской войны. Про Кастамира-узурпатора напомнить?

– Там было по-другому.

– Какая разница, как было там! Мы должны выбирать – или пусть он остается здесь, пусть они умрут в руинах своих крепостей, подъев последние крохи припасов Арведуи, или…

Он посмотрел в глаза другу и твердо закончил:

– …или он должен явиться в Гондор как наследник. В короли он не рвется, и это хорошо.

– С ним говорили? – привычно-озабоченным тоном спросил Рилтин.

– Сколь я знаю, нет пока.

– Надо говорить.

– Надо. Пойдешь?

– Надо, – кивнул Рилтин.

– В ряды изменников? – усмехнулся Валмах.

– Я думал о нем как о человеке, – Рилтин смотрел в сторону. – Талантливом, многообещающем, что уж там… И предпочесть его Эарнуру… это всё равно что бить лежачего. Но ты прав. Он – только ветвь наследования. Он или угроза войны в Гондоре на много веков вперед, или наш следующий король. Одно из двух.

– Из трех. Мы можем не дать ему взойти на корабль.

– А Талион и его друзья позволят нам это?!

– А ты сам? Без Талиона! Ты бы оставил его здесь?

Рилтин покачал головой:

– Он выиграл войну, а нам оставить его умирать здесь?

Помолчал. Сказал со вздохом:

– Как нам потом Эарнилу смотреть в глаза…

– Просто. После того, как он узнает про, гм, сложности Эарнура с конем, после этого всё будет просто.

– Н-да. Я хотел говорить с тобой о том, что нельзя судьбы королевства решать одним испуганным животным, а сейчас думаю – быть может, то и впрямь был знак?

– Этот конь ничего не изменил, – твердо сказал Валмах.

– Да. Но упростил многое.

Вечером того же дня они вместе вошли в шатер Талиона.

– Вам придется поверить своим глазам, – невесело усмехнулся Рилтин. – Я с вами.

Талион встал ему навстречу:

– Это хорошо, что ты с нами. Мне было бы очень горько, будь ты против нас.

– Полагаю, у нас разные причины, – холодно ответил Рилтин.

– Да, – кивнул старый воин. – Но у нас общий Гондор.

Решать на этом совете стало нечего. Собирались строить планы на случай, если… вот они, сидят оба «если», Рилтин цедит вино по крошечному глотку, словно до сих пор спрашивает себя, как он тут оказался. Да считай себя десять раз чужаком здесь, если тебе легче от этого, главное – ты с нами. Главное – ты с ним.

Почему мы так упорно не называем его по имени? Что нас тревожит? Последние препятствия исчезли как туман; противники, вместо того, чтобы стать врагами, сидят с нами за одним столом… а сердце говорит, что главная преграда впереди.

Откажется? Вот пусть Валмах ему споет свою песенку «не человек, а ветвь наследования». Если уж он ею Рилтина убедил, то и Аранарт никуда не денется. Глупая это песня. Будь он другим человеком, не сидели бы вы здесь. Но вашу верность Эарнилу в лоб не взять… никому, даже вам самим. Обходным маневром надо. «Ветвь» так «ветвь». Вот этой самой ветвью и будете завтра… сражаться.

Что мы упустили? В чем наша ошибка? Или это просто старость, мнительность…

Хватит думать ни о чем. Надо перед завтрашним, как перед боем, хорошенько выспаться.

А сейчас всем налить вина.

– Что ж, – Талион встает, подавая пример.

Все поднимаются.

– За Гондор! – говорит старый тысячник, осушая кубок.

– За Гондор! – Суретир глядит в будущее и пьян без вина.

– За Гондор! – едва слышно произносит бледный Рилтин.

– За Гондор! – твердо говорит Ненар.

– За Гондор!

– За Гондор!

Пламя светильников было ярким, и силуэты военачальников были хорошо видны снаружи. Любой мог бы догадаться, что они затевают и отчего пьют стоя.

Только это было неважно. Таиться нужно, когда устраиваешь заговор против.

Когда ты за – можно не прятаться.

– Мой князь, от гондорцев к тебе.

Аранарт кивнул: давай его сюда.

Лицо вошедшего было знакомо… один из оруженосцев Талиона? Хотя вот уж оружия они за старым тысячником не носят, они сами носятся…

– Князь Аранарт, мой командир и другие военачальники Гондора хотят говорить с тобой.

Сын Арведуи сжал губы.

Т-так. Это всё-таки произошло. А надеялся, что обойдется…

– Они спрашивают, когда они могут придти.

Когда? После Дагор Дагорат, не раньше.

Бесстрастно:

– Пусть приходят.

Гондорец кланяется и исчезает. Топот копыт по склону. Помчался… скоро эти явятся. Хорошо, хоть днем, открыто. Не ночью, заговорщиками.

– Аранарт, нам уйти? – Голвег.

– Останьтесь. Если эти потребуют разговора с глазу на глаз – уйдете.

Его спокойный и, пожалуй, усталый тон сказал о его намерениях больше любых слов.

Старому воину подумалось, что там, где гондорцы хотят видеть в Аранарте возрожденного Ондогера, там он сам ищет в нем черты непогибшего Арведуи. И находит, да. Эта печаль в глазах – вместо ярости, эта укоризна – вместо гнева… мягкость Севера вместо гордости и грозы Юга.

Но он неправ так же, как неправ Талион. Аранарт – не Ондогер и не Арведуи. И не оба вместе. Хватит видеть в нем черты умерших. Пора уже видеть его самого. Он доказал это.

Но им, старикам, этого не понять. Разумом – могут. Но сердцем – нет.

Князь сидел у стола, положив на него руку. Неподвижен, голова опущена. Задремал? Сколько их ждать? Гонец примчится, этим еще собраться… они ж не передовой отряд конницы, не галопом поскачут, Талион не юнец… или галопом? Днем, на глазах у всех…

Вот не хотел бы я сейчас быть на месте Эарнура.

Когда от тебя и не таятся даже.

Хотя уж, кажется, что может быть хуже тайных ночных визитов.

А вот может.

…нет, не дремлет. Глаза открыты, ясные. Просто не шевелится. Как перед схваткой – силы бережет.

Топот копыт. Звон сбруи. Всё-таки они не галопом. Рысью.

Как будто важны эти мелочи.

Полог шатра колышется, и раньше чем воин успевает задать вопрос, Аранарт говорит:

– Впустить.

Он встает навстречу вошедшим. Не предлагает им сесть. Не тот будет разговор, что ведут сидя.

Смотрит.

Молча смотрит.

Знает, о чем они хотят говорить. От первого до последнего слова – знает.

И не возразит. Даже не разгневается. Просто смотрит. Грустно так.

Так, что язык во рту не повернется.

И эти, тени его, здесь. Арнорец и эльф. Ручной монстр Древних дней. Говорят, аж из псов Келегорма… врут? или правда? из какого кургана он его выкопал?..

Ну не молчи уже!

Спорь, называй нас изменниками, тем паче, что это и впрямь измена.

Скажи хоть слово – у нас есть, что возразить тебе!

Только не молчи – вот так. Так, что все наши доводы вот-вот рассыплются, как пепел.

Молчишь.

Слышно, как снаружи ветер играет твоим знаменем.

Талион. Он не боялся рыка Ондогера, не испугается и твоего молчания.

– Аранарт!

Мудро. Никаких «князей». Ты не князь, ты наш будущий король. И не будем мы тебя звать князем.

– По праву старшей крови и по воле Ондогера, ты – законный наследник короны Гондора, и ты знаешь это.

Хэлгона поразило, как переменилось лицо Аранарта.

Печаль? Укор? Сожаление?

Ни тени.

Плотно сжатые губы. Чуть подрагивают ноздри. И лучше не смотреть в глаза.

«Я давал вам возможность уйти по-хорошему, но вы не пожелали. Теперь вы испытаете мой гнев».

Молчит. Слова на них не тратит.

…интересно, в свое время, когда Феанор смотрел на Финголфина, он выглядел так же?

Тогда довелось только рассказами довольствоваться. А теперь – посмотреть.

Вблизи.

Правда, Феанор не молчал. А зря. Молча – впечатляет больше.

Боишься попасться ему под взгляд, как под меч.

…а как ему гнев к лицу!

Тишина.

Полная, оглушительная. Только голоса лагеря вдалеке. Мир рушится, а простые воины и не знают.

Рухнет. Только в какую сторону?

Любой другой кричал бы, а он молчит. Громко молчит, внятно. Пальцы до белизны стиснуты на поясе, брови сведены.

И всё понятно без слов.

Действительно, что вы ему предлагаете? Начать войну? Против вашего же собственного народа? В вашем же собственном городе?!

Талион. Это он продумал, на это у него ответ есть:

– Войны не будет. Армия за тебя. Мы все ­за тебя. Те, что не за, не будут спорить. А в Гондоре ты договоришься с Эарнилом. Ты сможешь с ним договориться.

Ни слова.

Только хмурится. Зло хмурится.

Именно. Если он ваш король, так подчиняйтесь ему.

И идите отсюда в свой Гондор.

Пешком.

Он вам это уже дважды сказал. И вежливо, и не очень. Даром что без единого слова.

– Аранарт, ты нужен Гондору!

Талион. Несокрушимый, да. И упрямый. Они, часом, не родичи в каком-нибудь дальнем поколении?

Усмешка в ответ. Короткая и злая.

И кто-то не выдерживает:

– Что «где мы были»?! Я тогда десятком командовал, о королевском совете и мечтать не смел.

Гневный взгляд Талиона.

Похожие у них взгляды… гондорское оружие, Северу не ведомое.

Поединок молчания Талион проиграл:

– Не в том дело, где мы были тогда. Хотя Аркалинт прав, из нас, – он веско сделал паузу, словно пересчитав собравшихся, – там были только я и Рилтин.

Один из военачальников опускает голову. Похоже, он там не просто был, но поддерживал Эарнила. Тридцать лет назад? Сколько ему тогда было? Сотник – и уже в совете? Или очень молодой тысячник? Тогда тем более понятно.

– Аранарт, тогда Гондор должен был выбирать между шестилетним мальчиком и полководцем, спасшим страну.

Князь снова усмехается: дескать, уже не вспоминаем о воле Ондогера? Как вовремя о ней забываем… и вспомним, конечно, тоже вовремя.

Но Талион держится:

– А сейчас выбор между внуком Ондогера и наследником Эарнила, который опозорил себя.

Аранарт произносит первые слова за весь этот нескончаемый спор:

– У него испугался конь. Вы видели это так же, как и я.

– Уже неважно, – старый воин повышает голос, словно он не в палатке, а перед отрядом, – что именно видели наши глаза. Спроси любого в войске о том, что произошло, и он ответит: Эарнур струсил! Эарнуру не быть королем. Ты – единственный наследник престола Гондора! Так стань им!

Аранарт чуть опускает веки, его лицо расслаблено – и страстный порыв Талиона не задевает его, словно копье, от которого сумел уклониться опытный воин.

Он не смотрит на собравшихся, словно их здесь нет. Словно он не к ним обращается.

И говорит.

Медленно. Тихо.

– Я. Князь. Артедайна.

Гондорцам показалось, что земля вздыбилась у них под ногами, словно палуба корабля в бурю.

То, что им мнилось тверже адаманта, исчезло, как капля росы под лучами солнца.

Он ни слова не говорил о Гондоре потому, что он не собирается уплывать.

Он останется здесь.

Ну вот и всё.

Остается только развернуться и уйти. Вернуться в Гондор – и там будь что будет. Уже неважно.

Мы лжем… лгали тебе, мой мальчик. Мы говорили о благе Гондора, а сами видим в тебе – его. Только моложе, мудрее… сильнее. Твой дед был как дуб – дерево твердое, но колкое. А ты как ясень – согнешься, но выстоишь.

Видел дуб, в который попала молния? Полторы зеленые ветки и искореженный сухой остов. Вот это мы. Еще живы, да. Сколько-то протянем. Так ли важно – сколько?

А тебе расти на воле.

Тянуться к небу и не бояться гроз, как бы тебя ни трепало.

Как ты выживешь здесь, на этой истерзанной земле, знаешь только ты один. Но ты сможешь. Мы не верили, что это возможно. Мы глупцы; мы слишком умны, чтобы просто понять то, что видят наши глаза.

Мы наконец прозрели.

Талион подошел к Аранарту, опустился на одно колено, взял его руку, прижал к губам.

Князь почувствовал кожей его слезы.

Молчал, сжав губы.

И ответил на всё, что не произнес вслух старый воин:

– Я нужен Гондору. Но Арнора без меня не будет. Просто – не будет.

Помог Талиону подняться. Больше, чем жест учтивости – старику это действительно трудно, как он ни скрывает.

Обвел взглядом гондорцев:

– Уходите.

Рилтин преклонил перед ним колено, взглянул в глаза. Аранарт медленно кивнул ему, посмотрел так, как смотрят на друга, прощаясь. Им еще несколько месяцев идти назад, в Мифлонд, но – прощаются сейчас. Навсегда.

Тысячник Эарнила поднялся, молча вышел.

Один за другим гондорские полководцы преклоняли колено перед Королем.

Они не имеют права назвать его так.

Они и не назовут.

Сегодня они говорят не словами.

Глаза в глаза. На несколько мгновений.

Потом встать.

И уйти.

Один за другим.

С севера налетел ветер, гулко хлопала ткань шатра.

Последним остался Талион. Он хотел что-то сказать…

Аранарт покачал головой: нет.

Чуть кивнул: уходи.

Полководец Ондогера вышел.

Звон сбруи. Топот копыт.

Тишина, не считая шума ветра.

Аранарт рухнул на стул:

– Выпить дайте…

Хэлгон извлек агнмарский полупустой бурдюк, налил. Князь проглотил залпом, вытянул кубок: еще.

Нолдор налил еще. Этот Аранарт осушил в два глотка. Жестом потребовал: снова.

Третий пил уже медленнее.

– Лучше бы ты их обругал, – заметил Голвег.

– Как мне лучше поступать, лучше решать мне, – сверкнул глазами Аранарт.

– Ну, ну… не рычи на меня, я тебе не гондорец.

– Хэлгон, налей еще.

– И мне тоже.

Эльф перехватил бурдюк поудобнее.

Аранарт наконец почувствовал вкус того, что пьет. Нахмурился, вопросительно посмотрел на товарищей.

– А где мы тебе вина достанем? – парировал Хэлгон. – Какая-то ангмарская брага. Считай, наша военная добыча. Мы на себя брали, ты ж еле усы омочишь.

– Вот и давайте думать не о коронах и странах, а чем нам кормить армию всю обратную дорогу… – мрачно проговорил он, снова подставляя кубок нолдору. – Больше двухсот лиг идти. Два месяца в самом лучшем случае.

Осушил.

Хэлгон налил.

Аранарт взглянул на Голвега:

– Распорядись кого-нибудь посообразительнее послать к хоббитам. Сторговаться и потом вывезти нам навстречу. Урожая ждать не будем, у них там по амбарам напрятано… на две армии хватит. Или я не знаю хоббитов.

Отпил.

– Только думай, кого посылаешь.

– Подумаю, – кивнул Голвег. Подставил Хэлгону пустой кубок. Уточнил: – Гондорских звать?

– А почему нет, – пожал плечами князь. – Зови. Только чтобы умные были, а не как сегодня.

Допил, запрокидывая голову.

Эльф налил, заново передвигая бурдюк на руке. Если они так продолжат, ему придется идти к линдонцам одолжаться. Не хочется… а надо будет.

– Вам поесть точно ничего не принести?

– Боишься, что я напьюсь? – усмехнулся Аранарт. – Еле захмелеешь с этой вашей ангмарской гадости.

Повернулся к Голвегу:

– Так завтра займешься.

– Завтра? Я думал сегодня.

– Не-ет. Сегодня мы отдыхаем. Сегодня мы годимся только вино пить, а не делом заниматься, – отпил. Вздохнул: – Мне потом еще Эарнилу писать. Прав Талион: я сумею с ним договориться. Должен суметь.

– О чем ты? Хэлгон, налей.

– О наших умниках. Их теперь выручать надо. Представляешь, что их ждет в Гондоре?

Голвег пожал плечами:

– Разгонят командовать по дальним крепостям. Вряд ли что-то хуже.

– Вряд ли, да. Но писать придется…

Вздохнул, показал Хэлгону пустой кубок.

– Ты не обязан их спасать, – возразил Голвег.

Аранарт ответил ему одним из тех взглядов, которыми смотрел на гондорцев.

– А если бы твои командиры, – хмель всё же ударил в голову старому воину, и тот горячился там, где стоило бы промолчать, – если бы они устроили такое, ты бы их простил?!

Князь посмотрел на него совершенно ясным взглядом, словно и не истреблял их запасы браги только что, и отчеканил:

– Если бы мои командиры вздумали перейти на сторону… да неважно, на чью сторону, то казнить, безусловно, следовало бы. Следовало бы отрубить ту единственную голову, которой хозяин совершенно не умеет пользоваться. Так что невелика была бы потеря.

– Зверь ты… – выдохнул Голвег.

– Хэлгон, там еще что-то осталось?

– Осталось. Пока что. Так что я пойду попробую добыть еще.

– И это правильно.

– Судеб королевства не решайте без меня, ладно? – сказал нолдор у входа.

Аранарт улыбнулся.

Ангмарская брага, как ни плоха была, потихоньку делала свое дело: зверь, сжавший его сердце, медленно отпускал когти.

Хэлгон вернулся довольно скоро и с добычей.

– Вино! – радостно вскинулся Голвег. – А не это ангмарское пойло.

– Вино и даже из Дол-Амрота, – кивнул нолдор, но взгляд его был серьезен.

– Быстро же ты до Дол… – начал шутку старый воин, но осёкся: – Что?

Аранарт повторил вопрос движением брови.

– К нам скачет гость. Пока далеко, но скоро будет.

– Эарнур?!

Нолдор кивнул.

– Нет. Я сыт Гондором на сегодня!

– Так, может, он до сих пор не знает? – нахмурился Голвег.

– Он знает, – отрезал Аранарт. – Если бы я ответил им согласием, то первое, что надо было сделать, это послать за Эарнуром. А лучше – нам бы самим, всем явиться к нему. Чтобы разом всё и закончить. И он бы уже сейчас принес мне клятву верности.

Он отломил кусок хлеба (они всё-таки достали без него еду, вот это правильно), договорил:

– Так что Эарнур или совсем глупец, или знает.

– А давайте я с ним поговорю, – примирительно сказал Хэлгон, ставя тяжелую бутыль на стол.

– Ты?

– А что? Я не арнорец и не гондорец. Я даже не твой дружинник, говоря строго. Хотя это ему не известно.

– И что ты ему скажешь?

– Правду. Что они пришли. И что ушли ни с чем. Ну и что ты занят.

– Хм.

– Но это лучше, чем его просто не впускать.

– Ну хорошо. Поговори.

Хэлгон выразительно посмотрел на вино.

– Оставим мы тебе, оставим, – успокоил его Голвег.

– В наше время пить дол-амротское как ангмарскую брагу, – кивнул Аранарт, – это хуже чем преступление. Это глупость.

Что ж, судьба добытого вина была определена и благополучна, так что можно было спокойно идти спасать гондорского принца от его, скажем так, тревог.

Нолдор быстро пошел вниз по склону, туда, где торопил коня одинокий всадник.

Остановился.

Эарнур его увидел, узнал.

Подъехал шагом.

Хэлгон ему кивнул. Кланяться не хотелось.

Гондорец спешился.

Хмурился, не зная, как задать вопрос. И впрямь – как спросить о таком?

«Бедолага, – подумалось вдруг Хэлгону. – Каково же тебе, если ты едешь за ответом к нему, а не к любому из ваших полководцев?!»

– Он будет говорить с тобой, но не сегодня, – нолдор старался, чтобы его голос звучал не слишком жестко. – Он велел передать: тебе не о чем тревожиться. Твоя корона ему не нужна.

Теперь этот играет в молчанку. Не знает, как подобрать слова.

– Да, они у него были. А он их, – Хэлгон грустно усмехнулся, – послал.

– Куда послал?! – не понял Эарнур.

– Ну это уж вам виднее, куда вы, люди, друг друга посылаете. Туда и послал.

…а глаза у него большие и выразительные. Никогда не видел эльфа, ругающегося по-адански? С вами поживешь – еще и не такому научишься.

– Теперь слушай. Если ты намерен его отблагодарить…

«…то вели прислать ему хорошего вина. У вас в обозе наверняка до сих пор осталось».

– …то не преследуй их. Они верны Гондору. И кроме твоего отца и тебя – другого Гондора у них нет. И не будет.

– Я понимаю.

– И вот что он еще велел передать…

Ну что опять лицо сведено? Не съест он тебя. И я – тоже.

– …у тебя слишком пугливый конь. Заведи себе лошадь получше.

Хэлгон изобразил среднее между кивком и поклоном, пошел вверх, туда, где северный ветер развевал знамя с Семизвездьем.

За время, что его не было, накрыли стол – стояли три глубокие миски, с горкой полные еды из котла воинов. Слишком много мяса на вкус эльфа, зато горячо и вкусно. А лишнее мясо эти двое за ним доедят.

– Поговорили? – обернулся Аранарт.

Хэлгон пожал плечами.

– Что ты ему сказал?

– Что ты их послал туда, куда Феанор Финголфина гонял.

Голвег хмыкнул. Аранарт был серьезен:

– И это всё?

– Нет. Еще я сказал, что ты советуешь ему сменить конюшего.

Тропами Арнора

Войско медленно двигалось на юго-запад двумя потоками: часть вдоль Северного Всхолмья, мимо руин Форноста и дальше к бродам Барандуина, обмелевшего за лето, часть прямо на юг и на запад по Тракту через мост. На военном совете, где гондорцы были молчаливее эльфов, Аранарт говорил о том, что надо очень, очень тщательно осмотреть и Северное Всхолмье, и Сумеречный Кряж: если весной собирали тех, кто способен биться, а уцелевших беженцев приводили, кого встретят, то сейчас необходимо найти и собрать всех, кто выжил. Задача для эльфов и уцелевших арнорцев. Приказывать Бронниру прямо Аранарт не решался, но эти двое хорошо понимали друг друга. Эльфы умчались.

Голвега князь не отпустил: «Ты набегался, а твои бойцы прекрасно знают, что делать и где искать». Хэлгона тоже оставил: на всякий случай, вдруг понадобится быстро передать весть. Оба не спорили, понимая, что Аранарт – после всего – не хочет оставаться один. И имеет на это право. В конце концов, искать по схронам и пещерам – дело не армий, командования не требует, и они двое окажутся лишь двумя простыми следопытами. Не смертельно, если число рыщущих по горам станет на два меньше.

Аранарт говорил о дорогах, обозах, охоте там, где есть на что охотиться; он знал карту наизусть во всех деталях… и словно забыл, что там есть еще один горный хребет.

Ни единого слова о Ветреном Кряже.

И рудаурцах, которые прячутся там, как ящерица под камнем.

Армия обходила эти горы с двух сторон, а Аранарт «забыл» о них. Это само по себе было достаточно красноречиво, чтобы Голвег молчал на редких советах. Но однажды вечером в палатке он спросил напрямую.

– А чего ты хочешь от меня? – пожал плечами князь. – Чтобы я потратил в лучшем случае месяцы, а то и годы, сражаясь с горцами в горах, которые, конечно, когда-то были нашими, но уже больше полутысячи лет принадлежат им? Рудаурцы их знают, мы – вот разве только Хэлгон; это затяжная и совершенно бессмысленная война. Особенно сейчас, когда я считаю время на телеги обоза.

– Ну, – эхом откликнулся Хэлгон, – ты говорил, что рудаурцы хуже орков и их надо даже не убивать, а давить.

– Говорил, – спокойно отвечал Аранарт. – И вы бы предпочли, чтобы у меня дело не расходилось со словом?

– Мы бы предпочли знать, – в тон ответил старый командир, – что ты сейчас думаешь о рудаурцах. И как бы ты поступил, будь у нас и время, и обоз для такой войны.

– А никак!

Разговор был неприятен князю, и он не трудился скрывать. Но отвечать приходилось, эти двое требовали и имели на это право.

– Всё равно что… лежачего бить! Да, я считал так, да, я говорил, это было! было! но сейчас… их страны больше нет, так же как и нашей. Они больше не враги. Они даже сдаться нам не могут…

– Потому что боятся тебя страшнее Моргула, – хмыкнул Голвег.

– Не поэтому, – твердо возразил князь. – Чтобы сдаться, нужен правитель. Нужен хоть кто-то, кто может говорить от имени народа. А у них же не осталось никого, коме главарей на пару десятков человек каждый.

Помолчал. Вздохнул:

– Бить их, когда насмотрелся, как Ангмар их стрелами в бой гонит?..

Снова помолчал. Закончил тоном полководца, не допускающим ни возражений, ни даже обсуждения:

– Они нам не опасны, и хватит о них говорить.

А зори у хоббитов тихие

Войску, идущему через Форност и броды, достались запасы, спрятанные за Щербатым Зубом, а по Тракту навстречу бойцам потянулись хоббичьи телеги со снедью. Гондорцы с удивлением смотрели на полуросликов, походящих на детей скорее беззащитностью, чем ростом, но при том важных, словно тарбадские купцы.

Те из арнорцев, кто знал о маленьком отряде, молчали.

Это было несложно: никто ни о чем их не спрашивал.

Когда проехали мост через Барандуин, Аранарт сказал, что поедет к Мышекорям.

– Тебе так надо терзать себя?! – сердито отвечал Голвег. – Непременно посмотреть в глаза отцу того, в чьей смерти ты себя винишь?

– Я не виноват в его смерти, – по спокойному тону князя командир следопытов понял, что спорить бесполезно. – Дыма нельзя было предвидеть, а даже если бы и можно – наши доспехи не спасли бы полуросликов. Ты прав, весть об их гибели может привезти любой гонец. Но я поеду сам. Я хочу увидеть Дрого.

Голвег глубоко вздохнул, и этим вздохом, больше похожим на рёв, высказал всё, что он думает об упрямстве князя.

– Ты останешься. Если что – отправишь гонца. Но сомневаюсь, что придется. А Хэлгон со мной.

– Как скажешь.

– Это пара дней. Здесь близко.

– Понятное дело.

– Не сердись, – этот тихий, извиняющийся голос. Как он всё-таки похож! Похож, несмотря ни на что. – Пойми, я должен его увидеть. Тот мой сон… я не ожидал, что эти полурослики есть на самом деле. Ну и потом – пусть уж весть о смерти привезет тот, кто видел.

– Много тебе сквозь дым было видно! Ночью!

– Мне было видно достаточно, – тихое и оттого непреклонное возражение, – чтобы я мог об этом рассказать.

Они с Хэлгоном свернули с тракта и поехали на юг, рассчитывая еще до вечера найти Дрого Мышекоря.

Вопрос, заданный первому же хоббиту, пыхтящему трубкой, убедил Аранарта, что его сон и тут был вещим.

– А, так вы всё-таки покупаете табак! – изрек хоббит. – Да зачем вам в эту Южную Четь ездить, у нас тут…

– Нет, нам нужно именно к Мышекорю, – отвечал дунадан.

Им пришлось выслушать немало похвал здешнему табаку, ведь он не хуже и гораздо дешевле, чем у этих, которые живут на краю света и все кладовые золотом забили от жадности, – но после этого дорогу им сообщили, и арнорцы поскакали на юго-восток.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Аранарт у Хэлгона, когда они проехали несколько лиг.

– Я не верю своим глазам, – отвечал нолдор. – Нам мерещится одно и то же?

Их окружала обычная жизнь хоббитов. Севернее, к тракту, еще были какие-то следы войны: палисады, частоколы, рвы – здесь же двое всадников словно попали в сказку. В сказку про самую обыкновенную повседневность.

В самую прекрасную и самую волшебную сказку из возможных.

– Старейший? – осторожно спросил Аранарт.

– Не знаю, но похоже, – отвечал Хэлгон. – Больше некому.

– Форност не уберегли каменные стены, а этих защитили те палисады, которые мы видели? М?

– Похоже, что рудаурцы их просто не замечали, – задумчиво проговорил нолдор. – Чары отвода глаз. Я слышал о таком.

– И не только глаз. Я посылал сюда отряды за едой, но не думал о том, как этот край смог избежать разграбления.

Зеленые холмы. Круглые двери норок. У калиток – цветы позднего лета. Оранжевые тыквы в огородах сияют издалека, словно десятки солнц, решивших спуститься на землю.

На землю, где не прошелся огонь войны.

На двух всадников-Верзил, едущих рысью, хоббиты, сплошь занятые на грядках, обращали внимание ровно настолько, чтобы метнуть недовольный взгляд: опять покупать приехали… платят они, конечно, хорошо, ничего не скажешь, а только зимой глодать, что ли, это золото… ни тебе пирушку устроить, ни спать спокойно под треск ломящейся от запасов кладовки. В общем, ездят тут всякие.

Заполдень арнорцы добрались до Южной Чети, там уже дорогу к Мышекорю указывали охотно. Наконец они подъехали к холму, в крутом склоне которого была дверь, а пологий был покрыт дремучими зарослями табака.

Аранарт и Хэлгон спешились. Несколько мгновений они стояли в молчании, которое было красноречивее слов. Страшно разорвать этот счастливый сон наяву. Страшно впустить в этот мир ледяной ветер Войны.

Потом воины чуть кивнули друг другу: пора, и Аранарт позвал спокойно и громко:

– Хозяин!

В табачной чаще послышалось движение, потом широкие листья зашевелились, и перед незваными гостями появился Дрого Мышекорь. Хэлгон вопросительно взглянул на Аранарта: такой? Тот ответил движением ресниц – да, именно таким он и был в том сне. Разве что одет как все, а не в ту странную одежду.

– Таки надумали купить табаку? – крикнул он еще издалека. – Если нет, то ступайте отсюда, ваши тут уже были! Всё вывезли до зернышка, вот разве пустые мешки вам продать могу! Даже даром их отдать!! – гневно добавил он.

Аранарт молчал, вынуждая грозного хозяина подойти к калитке.

– Ну, доброго вам дня, – хмуро сказал хоббит, пристально глядя на арнорцев. Опытный купец, он понял: эти приехали не за урожаем. Тогда для чего?

– Вы Дрого Мышекорь? – спросил Аранарт, наклонив голову в приветствии.

– Он самый.

Хоббит без особой приязни распахнул калитку. Аранарт прошел, Хэлгон задержался, ища, как бы привязать лошадей, чтобы они не объели здешние цветы.

– Я привез вам вести о Перри, – негромко сказал арнорец.

Радость во взгляде: наконец-то! Ожидание. Опасение. Испуг. Нежелание поверить. Десятки версий разом: ранен? как ранен? насколько тяжело? что, совсем тяжело? да не может быть же…

– Он погиб, – договорил Аранарт.

Огромные глаза на побелевшем лице хоббита.

Аранарт смотрел прямо на него. Он знал по себе, что, когда подкашиваются ноги от такой вести, то надо за что-то держаться. Не обязательно руками. Можно и взглядом.

Было бы за чей взгляд держаться.

– Вы… видели? – едва слышно проговорил осиротевший отец.

– Да, – спокойно сказал Аранарт, отсекая все напрасные надежды. – Я видел. Его и остальных.

– Все?! – задохнулся от ужаса хоббит.

Князь молча кивнул.

– Почему?! – раненым зверем взревел Дрого. – По-че-му?!

– У них не было доспехов, – ровным тоном. Тон тоже может быть опорой. – Лучникам пришлось пойти в рукопашную.

Хэлгон, наконец устроивший лошадей безопасно для цветников, подошел, привычно встал на полшага сзади.

– Ты что кричишь? – дверь норки открылась, и вышла хозяйка. Недовольно воззрилась на мужа и странных Верзил.

– Петуния, Перри… Перри..! – со слезами в голосе.

– Ранен? – с надеждой выдохнула она.

Аранарт покачал головой.

– Нет! Нет, слышите!! – закричала мать, вихрем сбежала вниз и с кулаками набросилась на Аранарта, яростно молотя по его кольчуге. Князь стоял неподвижно, позволяя ей выплеснуть отчаянье.

«Руки рассадит, – подумал Хэлгон. – А есть ли у нас чем перевязать?»

– Петуния… ну ты что делаешь? – Дрого оттащил жену от арнорца, она повисла у него на шее, обмякла и заплакала уже тихо.

Аранарт смотрел на них с участием, и хоббит уцепился за его взгляд как за последнюю ниточку, связывавшую его с еще живым сыном.

– Вы… видели? – спросил он, и на сей раз вопрос означал, видел ли он Перри в битве.

Арнорец кивнул.

– Он был… вашим… – военные слова не давались хоббиту.

– Я был его командиром.

– Расскажете?

– Да.

– Пойдем в дом-то… – Дрого огляделся, словно в первый раз увидев собственную усадьбу и не понимая, как он оказался здесь. – Что же я вас во дворе держу?

Он повел рыдающую жену вверх по лесенке – плоские камни в склоне холма. Арнорцы следом.

Хэлгон украдкой взглянул на Аранарта, но тот был действительно спокоен. Не скрывал за бесстрастием напряжение, как и год, и полгода назад; но это не было и равнодушием очерствевшего от утрат сердца. Он приехал сюда утешить и поддержать – и сейчас был занят этим делом. Так же целеустремленно и продуманно, как он делает всё остальное.

Чтобы войти в нору, им понадобилось согнуться – и там уже не разгибаться. Они подошли к столу, всё же не решаясь сесть без приглашения, но безмолвно прося об этом. Дрого им кивнул, они сели.

– Собери им поесть, – сказал хоббит жене. Обернулся к арнорцам: – Вы же от самого Тракта сегодня скакали, да?

– Им?! – взвелась Петуния. – Они живы-здоровы, а Перри погиб! Да где они были, когда он… когда его..!

– Хэлгон был, – Аранарт говорил медленно и негромко, и рыдающая хозяйка невольно затихла, прислушиваясь к его голосу, – в десятках лиг от поля нашего боя. Он был ранен, и для человека его рана стала бы смертельной.

Только тут Дрого осознал, что второй – эльф.

– А я… – он помолчал, – я был там, где этого требовал мой долг. И поверьте, если бы я встал с мечом рядом с Перри, это бы его не спасло. Но погубило бы многих других.

Петуния отвернулась и чем-то яростно загремела у очага.

Дрого сел за стол. Сказал:

– Не сердитесь на нее.

– Ну что вы… – мягко ответил Аранарт. Но этот теплый, участливый тон странно не сочетался с его спокойным взглядом. Так смотрит лекарь на больного: дескать, жар? правильно, при такой болезни он и должен быть, делаем то-то и то-то.

– У вас у самого-то, сударь, тоже? – осторожно спросил хоббит. – Кто?

– Все, – качнул головой Аранарт. – Отец. Мама. Братья.

– О-ох, – выдохнул Дрого.

Петуния почти швырнула им тарелки, но большую миску со свиным рагу всё же поставила на стол аккуратно. Принесла бутыль браги, стаканы, но сама осталась стоять, не желая сидеть за одним столом с теми, кто не уберег Перри от гибели. Ведь готовила сегодня это рагу, думала – сядем, поедим вкусного… а теперь вот и кусок в горло не идет. Вот чтоб им всё это съесть, Верзилам окаянным, они лопать чужое горазды, а закрыть в бою сыночка… кровиночку…

От слез снова свело горло. Мать ушла вглубь норки – выплакаться.

Дрого разлил по стаканам.

– Что ж, светлая память, – сказал он.

– Светлая память, – в один голос отозвались арнорцы.

…и хоббитскому лучнику, о котором и не вспомнят людские хронисты, и князю Арведуи, и гордой Фириэли… Светлая.

– Хозяин, вы куда делись-то? – дверь открылась, но дневного света не стало больше: проем был почти весь закрыт плечистой фигурой. – Вы чего за стол уже сели? Вы… чего?

– Ян… – Дрого встал, вопросительно посмотрел на Аранарта, тот кивнул. – Ох, Ян, беда у нас…

Дюжий хоббит переводил непонимающий взгляд с Мышекоря на его странных гостей.

– Садись, Ян, садись. Я сейчас тебе стакан принесу.

– Вы отец Улти Хренкеля? – спросил князь.

– Угу. А что он натворил-то? Говорил я ему, сорванцу…

Под взглядом арнорца хоббит осекся.

Дрого принес еще прибор, хотя тарелка что ему, что Яну вряд ли понадобится. Разве куском хлеба горе зажевать.

– Ян, Улти твой и мой Перри… а! – закусил губу, не в силах продолжать. С мольбой взглянул на Аранарта.

– Ваш сын и другие хоббиты пришли к нашей армии, – ровно произнес тот. – Сражаться против Ангмара. Бой был жестокий, а у них не было доспехов. Они все погибли.

– Это как? – непонимающе переспросил Ян.

Все молчали. Было очень тихо, и слышно, как у себя плачет Петуния.

– Это как же? – повторил хоббит. – Я думал: вернется, выдеру его, будет знать, как из дому бегать… Да нет, вы, верно, ошиблись, – он уперся рукам в стол, тот заскрипел под его весом.– Откуда вам и знать-то моего Улти?! Это другой кто погиб!

– Они были в моем отряде. Я был знаком с ним.

– Это правда, Ян, – проговорил Дрого.

– Не-ет, – взревел Хренкель, ударил кулаком по столу так, что тарелки подскочили, а один из стаканов упал. – Нет, говорю вам! Вернется, я уж покажу ему, сопляку, и как удирать, и как пугать! Да я с него за такое…

Аранарт молчал. Было видно, что он готов ждать столько, сколько потребуется.

– Ну нет же… – с мольбой проговорил хоббит. – Ну скажите же, что нет…

– Выпей, Ян, – сказал Дрого. – Осиротели мы с тобой. У тебя хоть девчонки остались, а я… ох.

Они выпили в молчании.

– Вы обещали рассказать, – Дрого проглотил комок в горле.

– Да, – кивнул Аранарт.

Но внезапно заговорил Хэлгон:

– Поесть ему дайте. Я пока расскажу.

– Тебя там не было.

– Расскажу о том, где я был. Ешь и не спорь. Стынет же.

Князь подчинился, а нолдор стал рассказывать.

Он говорил о войске Гондора, о первом сражении, о взятии Форноста, о бое у Последнего Моста. Хэлгон говорил и знал, что хоббиты его не слышат и, перейди он на квэнья, не заметят этого. Он говорил не за тем, чтобы рассказать.

Он говорил, чтобы не было этой давящей тишины с рыданиями матери в глубине норки.

Он говорил, потому что выучил: люди (а хоббиты в этом не отличаются) слышат не то, что сказано, а то, как сказано. И рассказ – это утешение, которое успокоит, а не растравит души, как это сделает разговор о потере и сочувствии.

Он говорил, чтобы дать Аранарту поесть. Чтобы дать ему передохнуть.

Князь ел быстро, но без спешки. Походная жизнь приучила. Дрого (купец остается купцом всегда, и глаз у него наметанный) вдруг понял, что его гость лжет, пытаясь выдать себя за командира небольшого отряда. И в Брыле, и в Тарбаде он видел разных Верзил, и этот был не из простых. Простые так ложку не держат. Простые над миской наклоняются, а этот сидит прямо, ложку высоко ко рту несет, и хоть бы капля подливы с нее упала.

– Вы действительно видели Перри? – спросил Дрого. – Или просто знаете, что все хоббиты погибли?

– Я видел его, – Аранарт отставил пустую тарелку. – Я говорил с ним. Когда их отряд пришел к нашей армии…

Он рассказывал спокойно и обстоятельно. Без лишних деталей, но так, что собеседники словно видели это его глазами.

– Вот так, значит, – выговорил Ян, когда дунадан закончил. – Все под одной косой полегли, и не сумели наши парни ничего такого сделать.

Арнорцы ответили одновременно: «Нет» – Хэлгон, «Вы неправы» – Аранарт. Переглянулись, князь кивнул спутнику: говори ты.

– Одним судьба дает отличиться в бою так, чтобы об этом пели, – произнес нолдор, – другим нет. Но это не значит, что первые герои, а вторые просто трава под косой. Поверьте мне. Я сражаюсь дольше, чем существует ваша страна. Любой из тех, кто пал, ничем себя не прославив, не меньше достоин песней, чем тот, кому судьба позволила совершить нечто... заметное.

– Не только, – добавил Аранарт. – Ваши мальчики больше герои, чем любой из нас. Мы арнорцы, враг сжег нашу землю, убил наших родных. Для нас не было другого пути. Для нас не было выбора. У них он был.

Дрого разлил всем. Выпили молча.

– Перри, когда мальцом был, – со вздохом сказал отец, – нашел в маттомарии книги… старые такие, красивые. Ну, взялся читать, я не возражал. Стал мне рассказывать… а там всё про эльфов, а у них всех имена на один лад, запутаешься.

Хэлгон понимающе кивнул.

– Потом еще про то, как эльфы вместе с людьми против Врага воевали. Там вроде понятнее было… ну да я уже всё равно не помню. А сейчас… стал мне говорить про зарево на севере, дескать, пришло войско против Врага, дескать, нельзя в стороне оставаться…

Аранарт внимательно смотрел на него.

Хоббит ответил ему не менее пристальным взглядом.

– А вы-то, поди, таких книг перечитали… и не по маттомариям, от пыли чихать. Так вот вы мне и скажите, – требовательно произнес он, – что наша страна это не Шир, а Арнор, это правда?

– Правда, – ответил Аранарт.

– И что когда-то эта страна была от Лун до Мглистых Гор – правда?

– Правда.

– И что правил ею Король, сын того, что пришел из-за Моря?

– И это правда. Он, а после – его потомки.

– И Врага теперь разбили? – всё так же требовательно спросил хоббит.

– Того, что был врагом Арнора, его – да.

– И снова будет Король? И такой Арнор, как в тех книгах?

– Нет, – ровно сказал Аранарт.

– А за что же тогда погиб мой сын? – медленно произнес Дрого.

– Он погиб за то, – твердо ответил князь, – чтобы зло, тысячу лет терзавшее наши земли, было сокрушено и никогда больше не смогло подняться как прежде. Он погиб за то, чтобы Ангмар был уничтожен. Но Арнор нам не возродить.

– Сейчас не возродить, – веско сказал эльф.

– Да, ты доживешь до этого. Мы – нет.

Аранарт помолчал и заговорил мягче:

– Вы спрашиваете меня, за что погибли ваши сыновья. Быть может, то, что я скажу, покажется вам слишком малой ценой за их жизни, но я бы с легкостью отдал свою, если бы знал, что так сбудется. Он погибли за то, чтобы было кому спеть о нашей победе над Ангмаром.

Солнце заходило. Золотые лучи сквозь окошко на запад. Их теплое, почти жаркое прикосновение, разогнавшее холод смерти, пусть и ненадолго.

Князь продолжал:

– Не ради славы. Не ради самих песен. Песня, если она только записанные строки, это всего лишь испачканный лист, годный на то, чтобы пылиться в вашем маттомарии. Песнь жива лишь тогда, когда есть те, кто ее может спеть. И те, кто готов слушать ее, а лучше – подпевать.

Свет с запада бил хоббитам в глаза, но они не отрываясь смотрели на незваного гостя, сидевшего спиной к окну.

Аранарт говорил дальше:

– Мне пришлось потерять всех родных, и я спросил себя: что такое смерть? и что такое бессмертие? Меня учили этому, да. О том, куда уходят люди после смерти. О хоббитах, правда, не было ни слова, но не думаю, что ваш удел здесь отличен от нашего. Но когда теряешь тех, кого так любил, то выученные слова помогают мало. Надо самому искать ответ. И я сказал себе: человек жив в памяти. Это тоже жизнь: мы можем сверять свои поступки по его судьбе, искать ответы на свои вопросы в его деяниях. Элендил – тот, что приплыл из-за Моря, – так жив до сих пор. По крайней мере, для меня. Мои отец и мать со мной. А ваши сыновья… они будут жить не только в вашей памяти. Они будут жить в тех песнях. Жить много веков, поверьте мне.

Солнце зашло, комната погрузилась в стылый сумрак.

– Станут про наших пацанов петь, – пробурчал Ян. – Это вот про вас споют, да.

Князь чуть усмехнулся:

– Как раз наоборот. Петь любят о необычном. Отряд полуросликов… уверен, найдутся сказатели, которые споют о них. А обо мне… один из сотен арнорцев, не более. Но большего и не надо. Сохранит ли время наши имена, нет ли, неважно. Главное, что каждый раз, когда будут петь, как было разгромлено войско Короля-Чародея, это будет о каждом из нас. Живых и мертвых.

– Вот вы говорите так, сударь, – Ян не знал, как подобрать слова, – и оно… как светлее, что ли… Вы, эт-то, уж не сердитесь на меня за мою просьбу, а только… ну, как услышите такие песни, то скажите, чтобы… дескать, и к нам заехали. Уж хоть послушать бы.

– Я скажу, – кивнул дунадан.

Дальний конец коридора осветился, и с лампой в руке показалась Петуния. Поставила светильник на стол (только тут все заметили, что совсем стемнело), ни на кого не глядя, стала убирать посуду. Миска из-под рагу была пуста; когда хоббиты успели ее опорожнить – никто не понял.

– Пойду я, – встал Ян. – А то моя разволнуется. И как это мне еще ей сказать-то…

Дрого встал проводить Яна, арнорцы тоже поднялись, не очень понимая: уйти, задержаться и если да, то как? Стоять согнувшись было сложно, сидеть – неловко. Следом за хозяином подошли к двери.

Простившись с Яном, Дрого сел на порог, достал трубку, закурил. Открытая в дом дверь и уже осенняя стылость ночи его не заботила. Арнорцы сели за его спиной, просто на пол. Они смотрели в небо, на яркие по-сентябрьскому звезды… передышка перед новым витком разговора.

Хоббит курил долго. Темнело. Поднимался месяц, вдали белел туман.

Наконец Дрого выколотил трубку, встал и с изумлением обнаружил своих гостей у него за спиной.

– Да что ж это вы… мне же надо вас спать устроить, а я тут…

– Не нужно, – Аранарт предпочел не вставать, хоть это и невежливо, но проще для всех. – Мы сейчас уедем.

– Так ведь ночь!

– Мы привычные.

– А эльфы в темноте видят, – добавил Хэлгон.

– Да как же… не могу я так… ночью за порог.

– Поверьте, – мягко сказал Аранарт, – нам гораздо проще проскакать ночь и к рассвету догнать армию, чем вам устроить спать двух Верзил.

– Задержитесь, – дрогнувшим голосом попросил хоббит.

– Не могу, – ответил князь.

Хоббит вспомнил его прямую спину за едой и не задал вопроса, почему он не может. Понял.

– Значит, песни петь будут? – проговорил он. Слезы снова подступали к горлу, а ведь держался весь день. – И помнить спустя века?

– Будут.

– Ну, может и стоило ради того молодым погибнуть. Всё-таки герой, а не табачник…

– Доля павших – Свет. Доля живых – боль, – негромко сказал Аранарт.

– Красиво… – вздохнул Дрого. – В ваших книгах такое прочли?

Дунадан покачал головой:

– От матери услышал. Когда пришла весть, что ее отец и братья погибли.

Хоббит на миг замер, а потом спросил:

– Да у вас в семье хоть кто своей смертью умер?!

– Найдутся.

Хэлгон поднялся и встал у двери. Дескать, ехать всё-таки нужно.

– И вот еще что, – добавил Аранарт. – Когда занят другими, то легче… перенести. По себе знаю. А к вам ведь завтра набегут…

– Спасибо, – выдохнул хоббит.

– Прошу простить, но нам пора.

Он тоже встал снаружи.

Дрого кивнул, они втроем пошли к калитке. Но на половине лесенки хозяин вдруг решительно заявил:

– Стойте.

Не подчиниться было невозможно.

– А ну-ка пойдемте, – скомандовал он, и снова арнорцы повиновались.

Они снова вошли в дом (Хэлгон закрыл дверь, ведь выстынет же! – пусть хоббиту сейчас и не до того), Дрого взял лампу со стола и повел их в какой-то боковой отнорок, оказавшийся кладовой.

– Значит, зерна вам нужно? Что еще? Сыра? Окорок? Ну? Чего вам там не хватает?

– Страны не хватает, – тихо сказал Аранарт. – Фермеров, чтобы снова распахать поля. Воинов, чтобы их защитить.

Хэлгон сжал его руку.

– Так бы и сказал, что вам выпивку дать, – почти грубо ответил хоббит и глянул на нолдора: – Неси ваши лошадиные сумки. Или как там оно у вас называется по-эльфийски.

Теперь понятно, как из Перри получился командир.

Какое-то время они спорили (очень тихо, вдруг Петуния всё-таки уснула, хотя вряд ли). Хоббит пытался дать им побольше, арнорцы объясняли, что их коням скакать всю ночь и лишний груз будет лишним. Наконец все переметные сумы были набиты враспор.

Но что-то мешало воинам просто поблагодарить и выйти из кладовой. Ритуал явно был незавершен, а ни князь, ни тем более нолдор не знали, что надо делать.

Это знал их хозяин.

– И если вы хоть заикнетесь об оплате… – прошипел он.

– Я жестокий, – наклонил голову Аранарт. – Но не бессердечный же.

Они вышли во двор, Хэлгон пошел к лошадям.

– Вот, стало быть, и всё, – выдохнул Дрого.

– Простите, – сказал Аранарт.

За что он просил прощения? Что уезжает так сразу? Что привез черные вести? Что не уберег Перри? Что не сбудется мечта маленького лучника о возрожденном Арноре?.. то есть сбудется конечно, но… только эльф и доживет.

Хоббит не ответил. Он сглотнул, пытаясь сдержаться, потом по-детски всхлипнул… Аранарт опустился перед ним на колени, но это не было знаком вины – просто полурослику надо выплакаться, а разница в росте будет мешать. Дрого уткнулся в холодное кольчужное плечо и зарыдал, беспомощно и безнадежно, как рыдают только совсем маленькие малыши и очень сильные мужчины.

Сколько-то времени прошло.

Над Широм простиралась спокойная, безмятежная ночь. Где-то во влажной темноте залаяла собака… умолкла.

А на севере, по Тракту, который день идет войско. Как нож сквозь воду – не оставляя следов. Пройдет, словно и не было его. Словно приснилось, если кто и заметил.

Хоббит плакал тише… успокаивался. Распрямился, сказал виновато:

– Что же я вас задерживаю…

– Держитесь. – Аранарт кивнул.

Пошел вниз.

– Как хоть зовут вас? – спохватился Дрого.

– Анардил! – ответил князь не задумываясь.

Взлетел в седло, и арнорцы поскакали на север.

– Почему «Анардил»? – спросил Хэлгон.

– Не говорить же ему, кто я. Он одному, другому… Моргул узнает.

– Я не о том. Почему это имя?

– Оно из того сна. Всех встретил, кроме Анардила. – Он усмехнулся: – Ну не пропадать же.

Тропами Арнора

Тракт ложится под копыта коня. Серая пыль сухой осени.

Полтора года назад пробирались южнее.

Полтора года… как будто в другом мире было.

Тогда шел и упрямо, вопреки всему верил, что в свой час въедем в Форност – под развернутыми знаменами, стремя в стремя с отцом.

Потому и возвращаешься сейчас с победой, что верил. Только не знал, что у победы – сухой вкус дорожной пыли.

Как эльфы провожают своих на Запад? Верят, что им там будет лучше? Оставляют прошлое прошлому и остаются в настоящем налегке? Владыка Кирдан, научи прощаться навсегда. Ты же умеешь.

И не спросить. Что скрыто за спокойствием вечномолодого лица, обрамленного светлой бородой? Тебя тоже ждет разлука. Братья, один за другим, а теперь и сестра. И ее страшный муж. Но тебе он страшным не был.

Они еще здесь, но говорим о них, как об ушедших.

Научи, мудрейший из эльдар, как рассекать сердце пополам и жить с одной половиной? Научи, ведь ты знаешь, как. Ведь я вижу: тебе не больно.

Тракт ложится под копыта коня. Серая пыль сухой осени.

Полтора года назад пробирались южнее.

Вот ты какая, победа. Тысяча лет нескончаемых сражений, семьсот лет войны. Думал, что всё будет как раньше: какова бы ни была доблесть, но враг сильнее, и снова отступать, и снова терять земли, которые назвал домом за эти века.

Победили. Враг уничтожен. Ангмар пуст, то, что там осталось, – неопасно. И отступаем, потеряв свои земли.

Когда к Амон Эреб откатились – было легче. Ярость, ненависть… с ними проще отступать. Чем вот так – с победой.

Куда дальше?

Кирдан предложит поселиться рядом с ним? Не век же у него гостить.

А может, линдонцы позовут с собой. Линдон большой, а их не так и много, места хватит.

Отступить в Тар-Гелион к гондолинцам! – поистине, забавная будет шутка судьбы.

Хорошо бы Линдон пустил к себе. Познакомиться с друзьями Аллуина, написать ему о них, он будет рад. Посмотреть, что осталось от чертогов лорда Карантира… что-то обрушилось, что-то Гил-Галад наверняка перестроил… на Химринг отступали, на Амон Эреб отступали, пришла пора отступить в Тар-Гелион.

Шутит судьба, шутит.

Хрупкий челнок

Мифлонд. Как домой возвращаться.

Тем паче, что другого дома уже нет. Хорошо сделал в свое время, что не взял ничего от Кирдана. А то лежал бы тот древний камень сейчас в сожженном Форносте… а так лежит тут, и никакая беда ему не грозит.

Люди привычно расходились туда, где жили весной. Арнорцы – в здания, залы которых превращены в спальни на сотни, гондорцы ставили шатры. Не всё по-прежнему: что-то отдали раненым, где-то из-за погибших освободилось место… Аранарт ринулся в дела, как сокол с колодки, – стряхнуть пыль дорожного молчания. Хэлгон оказался предоставлен самому себе и пошел к берегу: там, где народу меньше, а лучше совсем никого.

К ночи люди затихли, можно было сидеть у волн и думать ни о чем. Сын когда-то бежал из горящего города – и пришел к Кирдану. Теперь вот и сам… не из горящего и не бежал, но всё же. Дороги тех, кому некуда идти, приводят сюда.

Серый хмурый рассвет.

Кто-то идет. В сумраке не разобрать, но понятно: эльфы. Люди движутся иначе.

Двое.

А с севера, словно песнь, вздумавшая стать явью, скользит лодочка. Двое гребут едва слышно, третий… третья? стоит.

Госпожа Хельвен?

Вот оно что… не ожидал оказаться свидетелем.

Она выходит на берег, обнимает брата.

–Ты найдешь там покой, – ласково говорит Кирдан. – Обнимешь их от меня, всех троих. Им легко и светло, будет легко и тебе.

– Ты любишь эти земли, Новэ, – выдыхает она. – Любишь больше моря. Любишь больше нас. Тебе не будет больно.

– Не будет, – откликается владыка Мифлонда.

И веришь: не будет. Он умеет отпускать.

Кирдан оборачивается к Вильвэ. Древний эльф (как странно, что упорно зовешь древним только его – ведь Кирдан не моложе!) не позволит себе проявить чувства, но только его молчание громче иных речей.

– Прошу, помирись с ним, – говорит владыка Гаваней. – Он любит тебя.

Молчание. Гордое, каменное молчание. Найдется ли корабль, способный выдержать такой груз?

Кирдан качает головой и добавляет:

– И ты его любишь. Не любил бы – не гневался бы столько веков. Оставь прошлое прошлому, Вильвэ.

То ли дело в этих словах Корабела, то ли рассветный сумрак рассеивается, а только Хэлгон чувствует, что его заметили. Раз так – может быть, удастся отправить письмо?

Нолдор кланяется молча и глубоко, прося прощения за то, что стал невольным свидетелем прощания. Вильвэ чуть кивает, принимая извинения.

А для Хельвен Срединных Земель уже нет.

Кирдан тоже кивает ему. Понимающе.

– Написал? – спрашивает владыка Гаваней.

– Нет еще, – отвечает Хэлгон. – Я быстро.

Миндон и шпили башен окрашиваются алым: солнце еще не взошло, но сполохи его уже видны.

Прежде чем древние эльфы успели удивиться, прежде чем они успели понять, что он делает, нолдор обнажил кинжал, резанул, рванул полосу с подола своей рубахи, поднял чаячье перо, заострил, мгновенным движением рассек ладонь и, встав на одно колено, кровью написал на ткани четыре слова:

Арнор пал

Я остаюсь

Отрезал лишнюю часть ткани и ловким движением перевязал руку.

Древние эльдар смотрели на него так, как, наверное, человечье дитя смотрит на милую и пушистую кошку, которая только что на его глазах съела еще более милую и забавную мышку…

Светает.

– Ты из тех, кто сжигал корабли? – медленно спросил Вильвэ.

Хэлгон выпрямился:

– Да. Как ты узнал?

– Только вы можете так легко лить кровь. Чужую или свою.

– Я прошу тебя отвезти мое письмо на Запад.

– Кому?

Голос обдает холодом, как буря в краях Хэлкараксэ. Не испугаешь, и туда заплывали… Он еще тогда тюленью шкуру Эльдин в подарок привез. Она от радости вспомнила молодость и долго ругалась…

Скоро солнце взойдет. Они хотели уплыть до восхода. Из-за него не выйдет.

Вроде он и не виноват, а всё же… Ну почему так?

– Аллуину. Он капитан на Тол-Эрессеа. На Ясном Луче.

– Аллуин стал капитаном? ­– лицо древнего светлеет от доброй вести, но тут же застывает снова: – Откуда это известно тебе?

Хэлгон спокойно выдерживает этот пристальный взгляд:

– Я ходил с ним. Несколько веков.

– Убийца кораблей взошел на корабль Альквалондэ? – гнев, изумление, желание понять… всё сразу.

– Не Альквалондэ. Это корабль Тол-Эрессеа.

– А в чем разница? – Вильвэ явно заинтересовался; гневаться будем позже.

Но на этот мирный вопрос ответить труднее, чем на суровые.

Хэлгон молчит, смотрит на море – но не ту гладь, что расстилается сейчас перед ними, а на иные воды, на те, по которым скользил Ясный Луч, и которым навеки отдано сердце Аллуина.

Потом нолдор медленно отвечает:

– Корабли Альквалондэ – они как пена на гребне волн: они часть моря. А корабли Тол-Эрессеа – как чайки над волнами: они любят море и не могут без него, но его частью им не стать.

Трое фалмари молчат, вслушиваясь в этот ответ, как привыкли вслушиваться в голоса ветра и воды.

– Ты действительно ходил на наших кораблях, – кивает Вильвэ, и тон его смягчается. – Какой же путь привел тебя к Аллуину?

– Я погиб.

– Это я понял. Но я не о том, как ты попал на Тол-Эрессеа. Почему именно Аллуин?

– Он мой сын.

… а ведь выглядел таким бесстрастным.

Сполохи прошлого

В Мандосе воспоминаний о Лосгаре было немного. Может быть, потому, что Валарам не понять, не поверить в то, что кто-то кроме Эру способен создавать живое. Они требовали от Феанора расколоть Сильмарили, не понимая, что требовали – убийства. Убийства более страшного, чем если бы приказали ему положить на Эзеллохар головы его сыновей, отрубленные им собственноручно.

Потому что убитый эльф рано или поздно покинет Чертоги Мандоса и, какой бы ужасной ни была смерть, боль ее когда-нибудь иссякнет.

Но то, что создано руками – эльдар, людей ли – и непостижимым образом обрело жизнь, пусть и отличную от бытия тех, кому дана речь, оно, если его уничтожить, гибнет всецело и навсегда.

Резня в Альквалондэ была страшна, но Лосгар был страшнее.

Они шли освободить Сильмарили – не вернуть сокровище, не обрести последнее вместилище света Древ ­ – нет, они шли освободить их, как возвращают свободу узнику… и первое, что сделали, – захватили корабли, совершив равное преступлению Моргота, а затем сожгли их, превзойдя его…

…Хэлгон смутно помнил, как вели корабли от Альквалондэ к Араману и потом через Белегаэр. Он понял, как именно это делали лорды, понял много позже, спустя жизнь и спустя смерть, когда искрящийся счастьем Аллуин повел отца на свой корабль. И Ясный Луч пошел без паруса и весел, управляемый лишь волей капитана.

Вот тогда Хэлгона и обожгло понимание.

Вот тогда самый страшный судия – память – вернула его в путь через Белегаэр и в зарево Лосгара. И он понял то, о чем простой дружинник Келегорма не задумывался.

Нолдоры плохо управлялись с веслами, еще хуже – со снастями и уж совсем не знали языка течений и волн. Но они прошли через Белегаэр, потому что ярость их лордов подчинила корабли, как вор плетью подчиняет украденного коня и тот, негодуя, всё же слушается его.

А потом они их сожгли.

И тем отрезали себе путь.

Не назад путь, нет. Вперед. К хоть какой-то победе. Хотя бы малой.

Всё было кончено в Лосгаре.

…ту прогулку с Аллуином Хэлгон загнал в самый дальний закуток памяти и завалил ворохом воспоминаний, накопившихся за века на Ясном Луче. Легче было Мандос вспоминать: там тоже было тяжело, но там хотя бы на тебя никто не смотрел… а если и смотрел, то от него не надо было таиться.

Тут же Аллуин сиял – и от счастья, что отец наконец с ними, и от гордости, что встречает Хэлгона не просто «одним из гребцов Эарендила», а на собственном корабле, он вел корабль так, будто Ясный Луч был продолжением его собственного тела, он вел его долго, много дольше, чем хоть раз за все предыдущие века, потому что ликование удесятеряло его силы… а Хэлгон все силы своей души тратил на то, чтобы закрыться от сына, чтобы на лице была улыбка – и никто не назвал бы ее неискренней, чтобы сознание было сковано цепями страшнее Айнгайнор, чтобы никто и никогда не догадался о том, что вспоминает сейчас бывший разведчик Келегорма и что он чувствует.

Мандос был… милосерднее.

Вильвэ смотрел на Хэлгона так, будто нолдор на его глазах превращался в жабу или паука Нан-Дунгорфеба. Потом древний эльф перевел взгляд на родича, безмолвно спрашивая, может ли это быть правдой. Кирдан чуть опустил веки: да, всё так.

– Он никогда не упоминал об отце… – выговорил наконец Вильвэ. – Я знал, что он из Гондолина, и полагал его отца погибшим.

– Тогда я был еще жив. Погиб я позже, он уже уплыл с Эарендилом.

Нолдор едва не вздрогнул от взгляда Кирдана: не смей рассказывать, как ты погиб! Хэлгон чуть качнул ресницами: разумеется. Ему и так хватило.

…всего-то хотел письмо передать и написать побыстрее. Ну за что?! Самому – ладно, не привыкать, а этому древнему эльдару за что такой подарок от Средиземья на прощание?

И солнце уже высоко.

– Если бы я знал, – каждое слово было тяжелым, как корабельный якорь, – что Аллуин сын того, кто сжигал корабли, я не смог бы его учить.

– Сын не в ответе за деяния отца, – почти тем же тоном возразил Хэлгон.

– Верно. Я не сказал «не стал бы». Я сказал «не смог бы».

Нолдор чуть кивнул, понимая.

– Как тебя зовут?

– Хэлгон.

– Эльдин поступила мудро, молча о тебе.

– Ты встречался с Эльдин?

– Конечно, ­– качнул головой древний фалмари. – Аллуин не мог не познакомить меня со своей матерью. Она была неразговорчива, и я счел это горем утраты.

Замолчали.

Море равнодушно вздыхало. Хельвен, безучастнее волн, ожидала конца разговора.

– Что им передать на словах, Хэлгон? – спросил Вильвэ.

Из прошлых кошмаров – вернулись в день сегодняшний. И в «завтра», которого нет. Впереди обрыв. Пустота. И именно туда он пойдет. Потому что не покинет Арнор. Где бы Арнору теперь ни быть.

– Ничего. Только письмо.

Мореход хмурится:

– Совсем ничего? Ты уверен?

– Ничего. Ну разве, – он чуть усмехается, – скажи, что я не был ранен, когда писал его. Что ты видел меня живым, здоровым и в безопасности. И такое со мной случается, – снова усмешка, – раз уж победили.

Вильвэ смотрит на него с сочувствием.

– Ну что ж… каждый выбирает то течение, которое ему по сердцу. И я желаю тебе столько крови – вражеской и твоей – чтобы ваша нолдорская жажда наконец была утолена. А когда ты снова выйдешь из Мандоса, мне будет интересно узнать, что ты держишь лучше: клинок или весло.

– Нет нужды ждать ответа так долго, – качает головой нолдор. – Мое сердце отдано земле. Даже века на Ясном Луче не сделали из меня по-настоящему хорошего гребца. А за пожелание – благодарю.

Он отступает на несколько шагов… надо уйти, прощание Кирдана с родными его не касается. Или касается? если что, владыке Гаваней не придется посылать Гаэлина за ним, чтобы опять помолчать вместе.

Они любят молчать. Они умеют молчать. Сколько оттенков у моря, сколько голосов у волн, столько у них разных молчаний.

Госпожа Хельвен не здесь. Ее нет в Средиземье. Она словно призрак. Здесь только ее оболочка. Ее дух уже не принадлежит Смертным Землям. И ее молчание – это такая оглушительная тишина, какая бывает безветренной зимней ночью, когда кажется, что от мороза и звуки замерзли.

А лорд Вильвэ молчит громко… прости, Древний, я не хотел тревожить тебя… мир застыл перед грозой, и желтое небо, и ни ветра, ни дуновения, и вслушиваешься, ни пророкочет ли гром, суля облегчение от этой душащей неподвижности… но – тишина, и каменный воздух, не вдохнуть, не поднять его глыбу… пусть мой вопрос дерзок, но всё же: как ты довезешь такую тяжесть на Запад?

Кирдан молчит легко. Неслышный ветер с моря – словно и нет ничего, но чуть коснется лица – и улыбнешься.

Они ведут беседу – молчанием. Это даже не осанвэ, это древнее, чем первое слово, это глубже, чем мысль… и Вильвэ не спорит с мудрым родичем, оставляя ему не украшения, не оружие и не свитки – оставляя ему ту гнетущую тишину, что он нес на себе две Эпохи. А кольца и клинки лежат, забытые, в их доме в Северной Гавани – заберет кто хочет.

Владыка, но ты же не отнесешь эту тишину в ту комнату? Она же туда и не поместится вся… да и в двери не пройдет…

– Весла снимите, – говорит Вильвэ своим гребцам. Они что, были тут всё это время? Вот уж умение оставаться незаметными.

Повинуются, снимая весла с их лодочки.

Нет? Не на этом же они поплывут?! Скорлупка, пригодная только чтобы пересекать залив в тихую погоду.

– Себе оставьте, если хотите.

Те кланяются, благодаря, и отступают.

Но это невозможно? Впереди Белегаэр, бури и ветра. Да и по ту сторону во владениях Оссэ не всегда тихо… совсем не всегда.

Но он – тот, кто учил капитанов.

Они прощаются. Меньше чем кивок, одно движение глаз. Они ступают в лодку, Кирдан отталкивает ее. Какой легкий челнок… из какого дерева?

Нет. Не в дереве дело. Лодочка скользит по волнам так стремительно, словно у нее самый большой парус и в него дует самый попутный из ветров.

Так вот как уходит прошлое. Так же, как воплощается грядущее. Просто и буднично.

Крохотная лодка плывет на запад. Скоро фигуры стоящих в ней мужчины и женщины сольются в темную точку, сперва неразличимую человечьему, а затем и эльфийскому глазу. А челнок будет лететь по морской глади к горизонту и дальше, и если хоть одна буря не успеет убраться с его пути, то, кажется, тем хуже для этой бури… Впрочем, нет. Эти двое так спокойны, что никакую бурю они просто не встретят.

Письмо

– А пусто без Голвега, – проговорил Хэлгон, входя в их комнату.

Командир следопытов, убедившись, что за князя тревожиться нечего, отправился на Сумеречный искать последних беженцев.

– На чем здесь пишут? – вдруг спросил Аранарт.

Нолдор сперва не понял вопроса.

– Ты же посылаешь письма на Запад? На чем ты их пишешь?

Хэлгону вспомнилось последнее письмо; но вопрос был явно не о том.

– На бумаге.

– Интересно, откуда они ее берут…

– Где-то в Линдоне делают, думаю, – эльф пожал плечами. – А что?

– Достанешь несколько листов?

– Эарнилу писать?

– Надо. – Аранарт резко выдохнул. – Надо.

Хэлгон подумал, что, наверное, у него самого вот ровно такое выражение лица, когда писать не хочется, но придется. И ведь никто не заставляет… сам всё решил. Нет, написать-то хочется… только вот все слова разлетелись неизвестно куда. А надо.

– Пойду спрошу.

Когда он вернулся с бумагой и прибором, князь сидел за столом, сцепив пальцы. Писать пока не на чем, но работа уже начата. Знакомо. Хэлгон молча расставил принесенное, Аранарт даже не головой качнул, а лишь движением бровей показал: нет, не отвлекай, молчи, – только это было излишне: Хэлгон и сам понимал, что и звука произнести нельзя.

Взял еще один светильник – лебедь взлетает, подняв крылья и вытянув шею, – вопросительно взглянул на Аранарта. Тот кивнул. Эльф зажег его и ушел в другой угол: не отвлекать. По себе знал, как мешает чужой взгляд, когда никак не знаешь, как начать.

Постепенно Аранарт втягивался в работу, и Хэлгон перебрался поближе. Посмотреть со стороны, как выглядят собственные многовековые мучения, было донельзя любопытно.

Но его ждало разочарование: адан писал не так. Один лист со множеством перечеркнутых строк, бисерных букв между ними, пометками переноса того, что по счастливой случайности избежало вымарывания, – один такой лист уже лежал в стороне, а теперь, видимо, подобная судьба ожидала и второй. Как можно писать слова прежде, чем будешь твердо знать, что хочешь высказать, Хэлгон не понимал. Вот так живешь веками рядом с людьми, думаешь, что знаешь всё о них… а не всё.

Некоторое время они увлеченно занимались каждый своим делом: Аранарт решал судьбы Гондора, Хэлгон изучал манеру письма по-адански. Ибо недаром сказано, что на три вещи можно смотреть бесконечно – на пламя, на звезды и как работает нолд… а вот и не только нолдор.

Потом Хэлгон рассудил, что хорошо бы князю покончить с этим тяжелым делом сегодня. А значит, надо идти за виновниками письма.

В гондорском лагере, к его удивлению, из них двоих был только Талион. А об Эарнуре сказали, что он в гавани. Нолдор передал старому мечнику, что он нужен Аранарту, отправился искать принца. Тот всё-таки понял, что война – это не только подвиги, но еще и ежедневные заботы армии? – поздновато, но лучше, чем ничего.

…Услышав, как открывается дверь, Аранарт поднял голову от работы (он перебеливал окончательный вариант), нахмурился, но сказал только:

– Подожди немного. Садись. Я сейчас закончу. Хэлгон!

– Хэлгон пошел за Эарнуром, – отвечал Талион, опускаясь в резное кресло.

– Что? Эарнур тоже придет?

– Ну да. Ты же послал Хэлгона за нами.

– Так. Подожди, я допишу.

Аранарт вернулся к своему занятию, Талион принялся рассматривать светильник-лебедь. На что там можно смотреть бесконечно? – на огонь?

Окна были еще открыты по-летнему, как принято у эльфов, – витражные рамы вынуты. От легкого ветерка пламя светильника колебалось, и тени на рельефном металле дрожали, так что казалось, что лебедь и правду движет крыльями, взлетая.

…Ондогер не любил – да что там, ненавидел писать! Диктовать, расхаживая по залу ли, по собственным ли покоям, по походной ли палатке; диктовать и только так – первому, кто подвернется, не раз и не два ему, Талиону; диктовать громко, словно топором рубит, каждое слово на пол-лагеря слышно, если в походе. А у этого стол черновиками завален. Письмо на один лист, а бумаги извел… странная у него бумага, эльфийская небось.

– Так, – Аранарт аккуратным движением отложил перо и посмотрел на Талиона. – Значит, сейчас здесь будет Эарнур? Отлично.

– Ты не посылал Хэлгона за нами. – Тысячник не спрашивал.

– Нет. А он сказал иначе?

– Он сказал… – Талион нахмурился и вдруг расхохотался.

– Что он сказал? – с интересом спросил Аранарт.

– Что я тебе нужен.

Князь развел руками: видишь, тебя не обманули.

– Я тоже хочу эльфа в порученцы! – утирая слезы смеха, проговорил старый тысячник.

– Поговори с линдонцами. Вдруг уговоришь кого.

– Он не из них.

– Верно, – кивнул Аранарт. – Он наш, арнорский.

– Ваш? – нахмурился Талион.

– Да. Еще со времен то ли Маллора, то ли даже Белега. В общем, давно.

– Слышал я о людях, служивших эльфам, но чтобы эльф…

– А он не служит. Меня еще отец предупреждал: Хэлгон не приносил присяги. Он просто живет с нами. Просто помогает.

– Откуда он такой взялся?

– Из воинства Феанора, от Келегорма.

– То есть это правда?! – Талион аж приподнялся. – Я думал: болтают.

– Сколь я знаю, правда.

– То есть он вот из этих?! Альквалондэ, Дориат… – глаза воина расширились от смеси ужаса и восторга: но ужаса не от крови братоубийств, а от того, как оживает на его глазах многотысячелетняя древность.

– Да. И убит был эльфами. Подробно не знаю, он не рассказывал, я не спрашивал.

– Так он еще и Мандосе был? – выдохнул гондорец.

Аранарт кивнул.

Перед мысленным взором Талиона разворачивались картины Первой Эпохи, как он их себе представлял с детства, – и он пытался увидеть в них Хэлгона, который… ну, эльф, да, ну, огнеглазый, есть такое, но он же свой, он здешний – и он был там, в самой гуще того величественного и ужасного прошлого. Он был там – и он здесь.

– Как ты управляешься с ним? – спросил потрясенно.

– Он не конь, – укоризненно ответил Аранарт.

– Он… он дракон ручной…

Арнорец покачал головой:

– Он такой же как мы, только эльф. Спокойный и добрый.

– А в бою? – Талион сейчас отчаянно жалел, что слишком поздно узнал, кто же сопровождает князя Артедайна, и упустил возможность увидеть этого в схватке.

– А в бою еще спокойнее.

Аранарт помолчал и добавил:

– И очень может быть, что я ему обязан жизнью.

Талион буквально впился в него жадным взглядом, требуя немедленного рассказа.

– Ничего интересного, – развел руками сын Арведуи. – Месяц прятались, потом дошли до Кирдана. Ни разу ни с кем не сразились: нас же не увидели. О таком песен не сложат…

Какое-то время они молчали. Потом, сопровождаемый спокойным и добрым ручным драконом, вошел Эарнур.

– Ну, давайте к делу.

Он решительно выдохнул, отгоняя лишние мысли. Кивком указал Эарнуру на другое кресло, встретившись взглядом с Хэлгоном, едва кивнул, благодаря.

Протянул принцу готовое письмо:

– Читай.

Тот медленно прочел.

– Это правда? – ровным тоном спросил арнорец.

– Сколь я знаю, да.

Аранарт забрал у него лист, отдал Талиону:

– Читай…

Такой укоризненный тон бывает у отца, раздосадованного ошибкой сына. А никак не по отношению к тому, кто тебя старше вчетверо.

Старый тысячник читал еще медленнее. Хмурился – видимо, представлял реакцию Эарнила на фразы и имена. Особенно на некоторые имена.

Ответил, не дожидаясь вопроса:

– Да, всё правда. До последнего слова.

Опустил голову. Словно он снова мальчишка, которого отчитали. Эарнил будет в гневе, но когда на тебя гневаются, проще: не чувствуешь себя виноватым.

Аранарт забрал письмо, запечатал.

– Теперь слушайте меня. Никто не должен увидеть короля раньше вас.

Эарнур кивнул, Талион проговорил под нос «это понятно».

– Кто из вас повезет это письмо – решайте сами. Отдавайте вместе. Только вместе. В этом – единственная надежда, что никто не пострадает.

Арнорец сцепил пальцы:

– И поймите: вы и есть Гондор. И никакого другого Гондора у вас не будет. У вас троих.

Талион молча кивнул.

Эарнур ответил:

– Да. Ты уже говорил это.

– Я? Когда?

– Тогда… в тот день.

– В тот день мы с тобой не разговаривали вовсе, – нахмурился Аранарт.

– Ну… да. Ты через Хэлгона передал. Вот именно эти слова.

– Через Хэлгона? А, да. Конечно.

Тон князя Артедайна был так убедителен, что даже у Талиона не возникло сомнений в его искренности. День тогда был не из легких, можно что-то и подзабыть.

– Хочу верить, что король простит… – Аранарт на мгновение задумался, стоит ли договаривать, и всё же произнес это: – вас обоих.

Принц опустил голову.

– Тем более, что «простить» означает отправить бунтовщиков в самые опасные места, когда придет враг. Иному такое прощение покажется хуже приговора, – договорил арнорец и положил письмо на середину стола: – Забирайте.

Гондорцы, словно отраженные в зеркале, сделали один и тот же жест: бери ты. И это хорошо. Доверяют друг другу.

Забрал Эарнур.

– Это всё, – сказал князь Артедайна, откидываясь на спинку стула. – Мне остается только пожелать вам удачи. И надеяться на мудрость короля Эарнила.

– Нет, не всё! – Талион больше не выглядел нашкодившим мальчишкой, на Аранарта смотрел прежний грозный воин. – Что будет с вами? Что будет с тобой?

– Это мое дело, – устало отвечал тот.

– Нет! Форност теперь – вражьи кости и пепел, и не говори, что вы вернетесь туда! Куда вы пойдете? Останетесь у эльфов? Нет! Сколько вас осталось?! Голвег соберет еще кого-то, но всё равно – сколько?!

Аранарт вздохнул, сел прямо. Снова вытянул на столе руки со сцепленными пальцами.

Спросил спокойно:

– Я выиграл эту войну?

– Да.

– Я умею принимать решения?

– Да.

– Тогда оставь мне право решать судьбу Арнора.

– Но мы не можем просто так уплыть! Мы должны вам помочь!

Эарнур кивком подтвердил слова тысячника.

– Если вы хотите нам помочь, – отвечал Аранарт, – то сделайте так, чтобы король простил всех, кто участвовал в этом злосчастном бунте. Чтобы армия Гондора не ослабла. Потому что Гондор это щит от Мордора. Мой щит от Мордора.

– Но, Аранарт, Талион прав…

– Я всё сказал.

Он откинулся на спинку стула и чуть прикрыл глаза.

Уже и в самом деле была глубокая ночь, а завтрашний день будет полон скучными хлопотами. От которых устаешь сильнее, чем от похода.

Гондорцы отодвинули кресла, вставая. Князь Артедайна распрямился.

– Эарнур, – Аранарт глядел на него совершенно ясными глазами, – вот еще что. Тебя подвел конь. Это видел я, это видел Талион, это видели многие. Но будут говорить…

Эарнур в гневе сжал кулаки. Северянин закончил твердо:

– …что ты струсил. Да, это будет звучать вот так. За твоей спиной, а возможно – и в лицо. Годами. Десятилетиями. Ты будешь знать, что это ложь, но ничего не сможешь изменить. Научись жить с этим.

Принц молчал и кусал губы. Старый воин кивком поблагодарил за совет.

– Доброй ночи.

Гондорцы ответил тем же и вышли.

Аранарт решительно развернулся к Хэлгону. Прищурясь, внимательно посмотрел на него.

Нолдор ответил спокойнейшим из взглядов. Да, я ему это сказал, да, я не стал говорить об этом тебе, но я же всё правильно передал, слово в слово, и у тебя нет причин для недовольства.

– Хэлгон, – с усмешкой проговорил князь, – скажи мне. У вас, в дружине Келегорма, все были такие? Со своим мнением по любому поводу?

– Не-ет, – качнул головой нолдор. – Только один.

– Ты?! Ни за что не поверю.

– Я? Нет, что ты. Только он. Только Неистовый.

Волнами Мифлонда

В Мифлонде день за днем стали появляться новые беженцы. Щедрый урожай собран на Сумеречном Кряже этой осенью.

Кто-то приходил сам. Кого-то эльфы везли, взяв на седло. Кого-то, ослабевшего или раненого, везли на повозках.

Неприметный, но непрерывный ручеек. Ручеек жизни.

Весной было не до них. Весной надо было собрать бойцов, обойти схроны, весной искали тех, кто знал, где спрятаться, и неважно, прятался ли он по приказу или был вынужден бежать… весной думали о победе, не о слабых.

Не об этих детях со светлыми глазами, твердо выучивших: в горах всё, что можно разжевать, – съедобно. Детях, которые точно знают: в мире есть чудеса. Наяву, не в сказках. То, что они живы, – вот оно, чудо.

Глядя в их ясные, доверчивые глаза, Аранарт снова и снова повторял себе:

Он. Был. Прав.

Весной он не мог думать о них. Если бы весной он думал о чем-то, кроме разгрома Ангмара, победы бы не было. Этих детей сейчас не было бы здесь. И взрослых тоже. И большинства из них не стало бы следующей весной.

А заботы о том, как их устроить, чем кормить и прочее, помогают не хуже, чем бесконечные изматывающие тренировки.

Не думать. То есть думать, еще как: чем дольше Гондор пробудет в Мифлонде, тем лучше он подготовится к плаванию, но чем дольше – тем больше он съест здесь, Линдон помогает, но запасы там не бесконечны, отряды ушли бить дичь в южных Синих Горах, но мяса надо много, и это может не понравиться тамошним гномам… надо с этим что-то делать раньше, чем гномы возмутятся непрошенным гостям… вот об этом думать. И улыбаться. Глазами. Каждый раз, когда встречаешься взглядом – с арнорцем, с гондорцем, неважно: всё хорошо, мы победили, всё будет еще лучше и иначе быть не может.

И. Иначе. Быть. Не. Может.

В книгах написано, что победа – это радость. Торжество. А если и горечь, то из-за павших. Там не написано про народ-победитель, который кормить нечем!

Улыбаться взглядом.

Так самому проще.

Ну почему он не может бросить всё и уехать в Гондор простым тысячником?! Принести клятвы верности какие скажут, отречься от всего, от чего потребуют… и жить, просто жить… их всех забрать, они не отяготят корабли! Кто сказал «потери Гондора больше, чем весь уцелевший Арнор»? – правильно сказал, вот и уплыть всем, там примут, с Эарнуром поладил, с Эарнилом поладит, и жить, просто исполнять приказы, и больше никогда не держать на себе эту глыбу по имени «страна»…

Аранарт резко выдыхал и шел расспросить охотников, не было ли встреч с гномами, потому что вот только ссоры с ними не хватало сейчас.

У охотников его и отыскали, наконец, линдонские эльфы – из тех, что вели сюда беженцев с Сумеречного. Сказали, хмурясь, словно вину скрывая (хотя кто их, эльфов, разберет), что – привели. И эти люди ждут в его покоях.

Ладно, раз так, значит, что-то особое. Значит, вести. И явно дурные. О хорошем сказали бы сразу.

Не будем заставлять ждать.

Велел через кого-то, чтобы позвали Хэлгона (тот возился с беженцами, лишние руки там лишними не были), пошел к себе.

Воины, сидевшие прямо на полу – все три стула так и остались незаняты, встали на звук открывавшейся двери.

Бердир? Такхол?! И прочие…

Живы. Здесь.

Этого не могло быть. Это было.

Мысль понеслась так, что бешено застучавшее сердце билось по сравнению с ней медленнее волн в штиль.

Его нет? Он – ранен?! Сколько светлой, прекрасной, ослепительной надежды в этом слове: «ранен»! Или кости сломаны, везти побоялись, мама в горах, она с ним, конечно. Его не было на том корабле, корабль погиб, и Кирдан почувствовал это, но его там не было, он жив!

Он жив… значит, он будет решать, он, а не ты, ты будешь только исполнять его волю…

Сияющим взором он посмотрел на Бердира, требуя подтверждения своим надеждам.

Дружинник Арведуи едва заметно качнул головой: нет.

Нет.

– Но вы же здесь, – хриплым голосом сказал Аранарт.

– Он не позволил нам уплыть с ним, – бесстрастно ответил воин.

Уплыть.

Значит – корабль.

И всё как сказал Кирдан.

Можно задавать вопросы. Ответы ничего не значат, потому что они ничего не изменят. Корабль сгинул, отец был на том корабле, и вот теперь всё кончено. Совсем всё.

– Почему не позволил? – равнодушные слова. Как горсть пепла в холодном кострище пересыпать. Белого невесомого пепла.

Они стали рассказывать о последнем приказе Арведуи.

В шуме листьев и то больше смысла, чем в ответе на вопрос, как именно он погиб.

– Понятно. А мама? С ним?

Можно не спрашивать. Можно и не отвечать.

Бердир снова едва кивает. И отводит взгляд.

– Это всё?

– Нет, князь, не всё. – Бердир сам не понимает, как сорвалось у него то слово, которым не думал назвать кого-то, кроме Арведуи. – Кольцо Барахира. Он отдал его тому лоссофу. В знак благодарности.

– Хорошо.

Когда всё рухнуло, почему бы и не стать этому перстню подарком северному дикарю, для которого имена и Финрода, и Берена, и Элроса – пустой звук.

– Отдыхайте, набирайтесь сил. Сейчас придет Хэлгон – он проводит вас.

– Спасибо, князь.

– Вы невиновны в его гибели. Вы сделали всё, что могли. Всё, что должны.

Они молча поклонились и вышли. Им нужно было выйти раньше, чем Хэлгон увидит их, – и они должны будут рассказывать ему всё с начала.

Они знали, что придется это говорить еще и еще раз, и с каждым разом это будет всё менее и менее больно. Они знали и были готовы.

Но не при нем же.

Всю ночь Хэлгон просидел тише тени. Он знает, что ты здесь, захочет (сможет) – заговорит, нет – нет.

Освобождает ли от слова смерть того, кому его давал?

Нет.

Только не в Доме Феанора.

…а как незаметно всё начиналось. Всего-то обещал довести до Мифлонда. Тогда слово давал не ты, но ведь то же самое: даешь – думаешь об одном, а потом оказывается, что на самом деле взял на себя…

Ладно, на этот раз хотя бы не потребуется эльфов резать.

Стоит и не пошелохнется.

Напоить его, что ли, чем покрепче? Пойти к лекарям и честно сказать: нужно, чтобы раны залить. Изнутри. Те, которые на сердце.

Так ведь не поможет…

Светает.

Аранарт обернулся к нолдору и сказал спокойно, обыденно:

– Хэлгон, кого бы убить?

Тот предпочел счесть это вопросом, подумал мгновение и ответил:

­– Поехали охотиться на козлов? Развеешься. Убьешь.

– На козлов…

Князь помрачнел. Нахмурился.

Судя по его напряженному молчанию, седлать лошадей пока рано. Совсем рано.

– Давай сюда Эарнура, Талиона, пусть берут с собой еще кого захотят. Владыку Кирдана попроси придти. Ко мне. Идти куда-то я сейчас не способен.

– Аранарт, – приподнял бровь Хэлгон, – ты только что собирался убивать.

– Прекрати, – резко взглянул на него князь. – Мне не до шуток.

Он перевел дыхание и сказал спокойнее:

– Мне, может быть, и не хватает войны, но не из-за козлов же…

Неожиданный союз

– Да уж, – Талион знал, какое известие получил Аранарт вчера и был преувеличенно громок, – вот только войны из-за козлов…

Гондорец посмотрел на Кирдана (н-да, этот штиль никакой шуткой не расшевелить), на Хэлгона (а вот этот может и воспринять), продолжил предельно выразительно:

– …из-за бородатых горных ко-о-озлов нам и не хватает.

Нолдор чуть нахмурился: правильно ли он понял, что имел в виду адан. Талион удовлетворенно кивнул: не всякий может похвастаться, что обучил эльфа ругательству.

Только Аранарт этого, похоже, не заметил.

– Владыка Кирдан, ты долгие века живешь рядом с ними. Что ты думаешь?

– Зимы были холодны, – проговорил эльф, – но до южных склонов морозы не дошли. Дичь обильна, и наша охота не грозит гномам голодом.

– Я многое слышал о характере гномов, – пророкотал Талион.

– Полагаю, более шуток, чем правды, – бесстрастно ответил Владыка Мифлонда. – Они горды, а не глупы. И гордость их – более скрытность, чем желание возвыситься над иными народами.

– И считаешь, – нахмурился Аранарт, – что лучшее, что мы можем сделать, это не искать встреч с ними?

– Возможно.

Н-да, что там говорилось насчет «спроси у эльфа совет»?

Кирдан продолжал:

– Они знают, что здесь войско. Они понимают, что его надо кормить. Они увидят, когда Гондор уйдет. Потом… если будет необходимость, я всё с ними улажу.

– Мы не хотим быть у тебя в одолжении! – воскликнул Эарнур.

Аранарт медленно кивнул, подтверждая.

Эти двое согласны друг с другом?

Оказывается, удивить можно даже Кирдана.

– И что же вы хотите делать? – спросил эльф.

Эарнур набрал воздуху, намереваясь отвечать, но… не успел. Негромкий голос Аранарта прозвучал раньше:

– Прежде всего, понять.

Заговорил Рилтин:

– Мы действительно не хотим одолжаться там, где это не необходимо. Сколь я знаю, гномы любят золото. У нас его немало. Мы можем…

Кирдан строго взглянул на него, и гондорец умолк.

– Если это будет дар, а не плата, – сказал Владыка Гаваней. – Для гномов разница очень, очень чувствительна.

– Дар так дар, – хмыкнул Талион.

– У нас тоже есть… – заговорил Аранарт.

– А вот даже не думай! – перебил старый воин, с трудом сдерживаясь, чтобы не назвать его при всех мальчишкой. – Тебе твое золото еще понадобится! Или что там у вас.

Князь чуть кивнул.

– Ну хорошо, – качнул головой Кирдан. – Делайте как решили. Я дам вам провожатого, он знает, где и как найти гномов.

– И сколько золота им везти? – осведомился Рилтин.

– Ну а во сколько вы цените свое сытое войско и мирную жизнь двух народов, которая останется здесь после вас? – отвечал Корабел.

– Дороговато нам обойдутся эти козлы… – заметил Талион.

– Ваша была идея, не моя, – пожал плечами эльф.

Горы ему не нравились. Островерхие и высокие, как Ангмар. Уже этим плохи.

Горы должны быть мягкими, пологими, лесистыми – словно поднимаешься с ладони на локоть, плечо и грудь великана, подъем плавный и почти незаметный, если дороги не знать… а не эти расколотые скалы, от крутизны которых кружится голова.

Горы должны быть… родными. Но именно в родные горы им нельзя возвращаться.

И тем и плохи Эред Луин. Отвратительные, жуткие горы. Они – чей-то дом.

А нам в наши – никогда не вернуться.

Прятаться по чужим пещерам, как трусливым беглецам.

Почему он решил, что Моргул струсил там, в Отравной? Не принял поединка? Так ты сам вообще на него не вышел, ты и вовсе не обнажил меча за всю битву.

Нет, когда полководец ведет себя не как красавец-воин на гондорском блисталище, он не трус. У него просто взгляд чуть дальше и цели чуть выше личной славы.

Что бы ты сделал на месте Моргула? Отомстил бы. Но если об Артедайне больше не будет и слова…

Аранарт ужаснулся тому, что осознал только что. Рука непроизвольно натянула поводья, конь вскинул голову, заржал.

Всадники остановились, не понимая, что произошло.

– Ты что, князь? – спросил Рилтин.

– Н-ничего. В-воздух здесь… непривычный. Голова закружилась.

Гондорец косо посмотрел на него и сделал вид, что поверил.

Поехали дальше.

Всё гондорское войско знает. Всему гондорскому войску известно, что сын Арведуи жив.

Огромного усилия стоит сейчас скрыть от Рилтина ту ненависть, что бушует в сердце.

К-король им понадобился! Тридцать лет назад Эарнил был для них хорош, а теперь…

…это значит, отец погиб напрасно. Отец погиб, закрывая тебя, братья погибли, Моргул был уверен, что род Исилдура истреблен, а эти з-заговорщики не нашли ничего лучше, как разболтать всему войску, кто именно выиграл битву в Отравной!

Когда Моргул узнает? Когда воины разболтают по всему Гондору о битве на севере? уж найдутся купцы, которые развезут новости…

– Мы приехали, – сказал фалмари.

Ах да, гномы.

Твоему народу грозит уничтожение, отец и мама погибли напрасно, а ты должен говорить вежливые слова из-за козлов.

Голова кружится.

Думал, что соврал, а оказалось – правда. Действительно, что ли, воздух здесь особенный?

На счастье всех, Аранарт заранее, еще в Мифлонде продумал, что скажет гномам. И сейчас говорил… медленнее, чем обычно; на взгляд Хэлгона – словно его только что разбудили, и он пытается действовать привычно, только вот сознание еще спит. Но степенным бородатым послам явно нравилась эта неспешность, она в их глазах явно искупала непростительную молодость князя Артедайна.

Горы глядят с сумрачной насмешкой. Что, жив пока, мошка? И другие твои мошки живы? Копошитесь, суетитесь, вам кажутся таким важным ваш рой и таким громким ваш писк? Ну летайте, пока зима по вас не пришла.

Да что же это, в самом деле! Нет безвыходных ситуаций, есть безвольные люди! Войско заговорило – значит, найдется способ заставить его замолчать. Или заговорить о другом. Или…

И вообще, мы сюда приехали охотиться. И развеяться.

И все здешние козлы теперь наша добыча. Законная.

А то с этими хитроумными планами забудешь, в какой руке лук держать.

…последний раз вот так, просто поохотиться ездил лет семь назад с братьями, Алдамир тогда как раз…

Не думать. Отец, мама, братья, всё, что было до войны, – это сон. Это только сон.

А явь то, что если он промажет по козлу, то опозорится перед гондорцами. И Рилтин, конечно, сделает вид, что не заметил, что смотрел в сторону. Знаем мы их гондорскую вежливость. Вроде и по-доброму, а больнее насмешки в лицо.

Всё сгинуло, ничего не осталось? Неправда. Есть главное. Единственно важное сейчас.

Есть руки, лук, остриё стрелы и во-о-он тот, на утесе…

Оглушительное осеннее солнце, холодный воздух (куда морознее, чем в это время в наших горах, даром что они севернее) и азарт охоты день за днем делали свое дело. Лицо ожило, стал улыбаться… ну, не то чтобы прямо улыбаться, но глаза засветились. Как они говорят, «на человека стал похож». Вот именно. А не на каменную статую.

– Ты хорошо придумал с охотой, – сказал Аранарт как-то.

– Придумал? – усмехнулся нолдор. – Это придумал совсем не я и отнюдь не сейчас. Древнее проверенное средство. Четыре века им спасались. Правда, козлов у нас не было.

Он замолчал, давая понять дунадану, о каких четырех веках и о каких охотах он говорит.

К ним вышло несколько молодых гномов. Похоже, радость охоты слышно сквозь толщу скал. Хозяева гор оказались на удивление неплохими лучниками, хотя били ближе и, пожалуй, менее метко, но зато сбивали сразу насмерть, подранков не оставалось. Хэлгон собрал все крохи своих знаний о Ногроде и подобрался… как там сказал Талион насчет бородатых и горных… вот да, к своей добыче, но не со стрелой на тетиве, а с вопросами: дескать, я слышал, что часть Ногрода уцелела, когда Белерианд поглотило море, а вот сохранился ли тот зал? а эти копи?.. Добыча оказалась куда более легкой, чем четвероногие бородачи, с первого вопроса – и наповал, гном был восхищен тем, что эльф знает об их древней твердыне больше, чем могут рассказать иные старейшины, так что разговорить горного жителя (весьма знатного, судя по украшениям) оказалось легче, чем подстрелить козла со сломанной ногой. Гном сам начал задавать вопросы –уже о нынешних делах… и тут Хэлгон с самой искренней печалью, на которую был способен, поведал о своей ране, о том, как еле остался жив и как много потому пропустил. Словом, он посоветовал расспросить Аранарта.

Чем гном и занялся вечером на привале.

Дело было сделано.

Можно было грызть восхитительно вкусное мясо (гномы добавили в костер каких-то веточек для запаха), любоваться ночными звездами и смотреть, как он рассказывает. Не слушать, нет. Что там слушать, ничего нового не услышит. Смотреть, как он слово за слово осознает смысл того, что сам говорит. Что мы победили. Что за плечами – не только разоренный Арнор и сожженный Форност. За плечами – выигранная семисотлетняя война. Нолдоры столько не дрались! Правда, победу снова решило войско, приплывшее с запада… только вот не с Запада, и командовал тоже… не Эонвэ.

Вот и слушай сам свои слова. Вот и порадуйся своей победе. Не на пиру, так хоть с гномами у костерка. А жаркое вкусное; вроде и не любишь мясо есть, а тут – который кусок и за следующим рука тянется.

Всё хорошее имеет дурную привычку заканчиваться. И разумнее уехать в Мифлонд сейчас, пока еще светит веселое солнце, пока дожди едва начались в уже-не-наших горах, пока хозяева грустят, что ты уже уезжаешь, а не хмурятся, что ты загостился.

Пора.

Не до зимы же тут Гондору оставаться. Ветра, конечно, вдоль всего побережья дуют юго-западные, попутные им, и Кирдан обещает спокойное море, но… пора сказать честно: хватит делать вид, что мы в горах что-то делаем. Это простые охотники делом заняты, а мы отдыхали. Пора возвращаться к настоящим делам. Нам самим еще до зимы надо успеть многое.

А что до слишком разговорчивой армии… гондорцы наделали этих глупостей, пусть гондорцы их и исправляют. Приказ по армии «Всем молчать о» – это, конечно, самая удачная шутка, какую только можно придумать; ну так и не понадобится молчать. Раз наши заговорщики так хорошо умеют превращать десяток языков в десять тысяч – вот и займутся.

Вот и поймут, что оставляют тебя перед опасностью более страшной, чем была до того, как их корабли вошли в залив Лун.

Вернувшись в Мифлонд, Аранарт сразу отправил Хэлгона к Эарнуру с Талионом сказать, что сегодня ждет их к себе. Их и всех остальных «заговорщиков».

Гондорцы входили по одному, по двое. Князь стоял у окна (в окнах по осени уже рамы – витражи с неизменным морским рисунком), безмолвный, хмурящийся, неподвижный. Ничего хорошего от такого начала ждать не приходилось.

– Так что случилось? – Рилтин. И все в сборе.

Хэлгон сидит на полу за их спинами. Тень падает так, что его не видно. Даже если знать, что он здесь.

Аранарт обернулся и произнес медленно и четко:

– Вы не хотели мне зла. Ваши намерения были благими. Но из-за вашего заговора всё войско знает, что я не просто жив, но и выиграл битву. Рано или поздно это узнает и Моргул.

Тишина.

Только теперь совсем тихо: за витражами ни моря, ни ветра не слышно.

– Ты спрячешься… – Ворондо.

– Отец тоже прятался. Это не помешало назгулу.

– Но эльфы… – Суретир.

Аранарт жестко усмехается, давая понять, что он думает о бесконечных просьбах о защите эльфов.

– У тебя есть план, – раздается голос Талиона.

– Есть, – кивает князь. – За этим я и собрал вас.

– И? – напряженно щурится Рилтин.

– Через пару лет, – Аранарт говорит медленнее обычного, – в Минас-Анор должны придти неопровержимые доказательства моей гибели.

Все замерли.

Валмах заговорил первым:

– И как ты себе это представляешь?

– Ну, – он опустил руку на кинжал Алдамира, – опознать труп несложно.

– Не пойдет, – решительно возразил Талион, знавший, чье оружие носит сын Арведуи. –Это годится для своих, для тех, кто знал в лицо. Для тех, кто отличит этот кинжал от похожих.

Рилтин подтвердил кивком.

– Что ж, – пожал плечами Аранарт, – тогда у нас остается только один способ доказать мою смерть. Звезда Элендила.

– Что?!

– Как?

– Ее?

– Аранарт, это реликвия твоего рода!

– Я знаю. Но я не Феанор, чтобы, выбирая между жизнью моего народа и алмазом, выбирать алмаз. Хотя он действительно много больше, чем просто драгоценный камень.

Не стоило так говорить при Хэлгоне… но что ж, поздно сожалеть.

– И потом, – продолжал князь, – что грозит этому венцу? Сокровищница Гондора? Полагаю, не самое страшное место в Арде.

– По-го-ди-те, – Валмах думал вслух, – а зачем нам настоящая Звезда Элендила?

Все обернулись к нему.

– К какому-то тарбадскому купцу, – продолжал рассуждать гондорец, – приходит отвратительный разбойник. И предлагает купить алмаз. За бесценок по меркам купца, разумеется. Где, как мерзавец алмаз взял…

– … вот разбойник купцу во всех подробностях расскажет, ага! – засмеялся Аркалинт.

– И я о том же. Ни венца, ничего. Только алмаз. Купец привозит его в Минас-Анор и, примерно понимая ценность, хочет продать королю.

– Два, – тихо сказал Рилтин.

– Что?

– Два алмаза. Два купца. С разницей в полгода, может меньше.

– Зачем? – Аранарт именно спрашивал, не возражал.

– Будут спорить, – прищурился полководец, – какой настоящий, какой подделка. Будут спорить так яростно…

– … что забудут про чью-то «гибель».

– Отнюдь, Аранарт, отнюдь. Что эта самая «гибель» уже никаких сомнений вызывать не будет. В нее поверят все.

– И услышат о ней все, – подхватил Валмах. – Алмаз, проданный королю… весть распространится, да, но шума не будет. Зато спор, какая же Звезда истинная… о-о, это от Лебеннина до Эмин Муйл разойдется. Особенно если постараться, – он обвел глазами товарищей.

Ответом были понимающие взгляды.

– Постойте, – проговорил Ненар. – Вы забываете, что нолдорский самоцвет…

– Она не нолдорский самоцвет, – перебил Аранарт. – Рукотворным камнем была та, что делали для Элендила. Та, что сгинула с Исилдуром. А для Валандила – уже просто алмаз. В войну Последнего Союза многие эльфийские мастера пали… или уплыли потом.

– Всё равно, – Ненара волновало не прошлое, а будущее. – Алмаз, ограненный сейчас и ограненный две тысячи лет назад…

– Тоже мне сложность, – снова Валмах. – Найти ювелиров, объяснить им… пусть спорят погромче и признают один истинным.

– Наградить щедро, – добавил Рилтин. – Причем не нам, а королю.

Он взглянул на Эарнура, тот кивнул.

– Достал бы, – буднично сказал Валмах. – Бумага и перья у тебя есть, я прямо сейчас и зарисую. Неболтливый ювелир у меня найдется.

– Да и я заодно тогда уж, – добавил Талион.

Аранарт кивнул Хэлгону, тот проскользнул между полководцами и положил на стол арнорский венец.

Ушел и вернулся с парой светильников.

Заскрипели перья.

– Аранарт, – Ненар пристально посмотрел на него, – ты понимаешь, что ты сейчас делаешь?

Тот пожал плечами:

– Видимо, подарок Пелендуру. Доказательство моей гибели его обрадует. Я же «не человек, а старшая ветвь наследования».

– А, так ты всё же слышал это? – Валмах поднял голову над работой.

– Было трудно не услышать, – усмехнулся князь. – Всё войско шумело этими «ветвями», просто ходячий лес.

Талион, Аркалинт и другие рассмеялись, прочие улыбнулись.

– Ты делаешь подарок нам, – серьезно продолжил Ненар.

– Это точно, – кивнул Рилтин.

– Для вас я и так всё сделал. Я написал Эарнилу…

Ненар покачал головой:

– Я не знаю, что ты ему написал…

– Правду.

– Правду? – прищурился гондорец. – Правда бывает разной. Что мы изменники – правда. И что мы верны Гондору – правда.

– Он написал правду, – перекрыл его голос рык Талиона. – И что мы изменники. И что мы верны.

– Что ж… хотел бы я потом увидеть это письмо. И всё же одно дело – признаться в произошедшем, и другое – признаться и сразу сказать, что мы задолжали тебе спасение твоей жизни.

– И жизни моего народа.

– Тем более.

– Да уж, – негромко рассмеялся Рилтин, – привезти рассказ о заговоре провалившемся и планы нового, на этот раз с участием самого Эарнила! Аранарт, где у тебя вино?

Князь взглянул на Хэлгона, тот вышел.

– Что, нет? – удивился Суретир.

– Он сейчас принесет. И кубки на всех.

– Когда мы плыли на север, – проговорил Ворондо, – я знал, что нас ждет совсем другой мир. Эльфы, назгул… Но самое невероятное, что я увидел здесь, это нолдор в вестовых у человека.

– Он разведчик, – тихо ответил Аранарт. – Что он захочет, то ты и увидишь. Куст. Камень. Вестового.

– А на самом деле? – Рилтин пристально посмотрел на сына Арведуи. – Что он делает на самом деле?

Можно ничего не отвечать. Это наши арнорские дела. А они скоро уплывут, и ты больше никогда их не увидишь.

Потому и надо ответить, что они скоро уплывут.

Ответить откровенностью. Словно протянутую ладонь пожать.

– Что хочет, то и делает, – с легким вздохом сказал князь. – Хочет: как сейчас, вроде слуги. А хочет, сам мною командует.

– То-о-обой? – высказал Талион общее изумление.

– Ага.

– А правда, – не выдержал Эарнур, ­– что он… из…

– Правда, – сухо ответил Аранарт. – Из.

И вспомнилось как сегодня прозвучавшее «Устал быть страшнее орка».

Именно что «из».

– Ладно, что мы как старухи сплетничаем, – пришел на помощь Ненар.

И вовремя. Вернулся Хэлгон с несколькими фалафрим. Расставили на столе принесенное.

– За что будем пить? – спросил князь.

– За тебя, – сказал Рилтин. – За твою удачу.

– Спасибо.

Они выпили.

– Ты ведь подашь вести? Потом? – снова заговорил Эарнур. – Что вы целы, что не нужна помощь?

Аранарт покачал головой:

– Ничего.

– Но ведь можно придумать тайный способ…

– Нет.

Он обвел глазами гондорцев.

– Запомните: если вы ничего, совершенно ничего о нас не слышите, значит, у нас всё в порядке. Любая весть о нас – дурная весть.

– Особенно те, что распустим мы, – хмыкнул Суретир. – Тебя они порадуют.

– Нет. Я их не услышу.

– Неблагодарный мальчишка. Мы будем стараться, а ты не оценишь! – изрек Талион, скрывая за шуткой горечь.

Аранарт виновато наклонил голову.

– Гм. Спрятаться так, что пропустить известие о собственной гибели, – Рилтин вслушался в свои слова, будто дорогое вино пробуя. – Это красиво.

Волнами Мифлонда

День отплытия был назначен и близок, оставалось самое-самое последнее.

Аранарт сказал Суретиру:

– Собери всех.

И не понадобилось объяснять, кого он имеет ввиду.

Их было несколько десятков.

Немного?

Если считать от многотысячного войска – конечно.

Всего несколько десятков тех, чья честь расколота двойной клятвой верности.

Всего несколько десятков спасенных жизней, но перечеркнутых судеб.

Всего несколько десятков тех, кого он повел за собой, а теперь бросает.

Ты не хотел называть себя их государем. Только поздно говорить: хотел, не хотел. Ты это сделал.

Они смотрят на него. Молча смотрят. Воля Короля закон, даже если он выбрасывает тебя как вещь, которая больше не нужна ему.

Он не говорит ни слова о прошлом. Что сделано – то сделано, и этого не изменить.

Короли не просят прощения. Короли повелевают.

И он говорит:

– Все, кого в Гондоре ждет семья, я освобождаю вас от слова, данного мне. Вы уплывете к своим родным.

Его приказ прост и понятен.

– Все, кто связан узами долга с землей, вы свободны от верности мне. Вы возвращаетесь к своей земле.

А остальные? Их верность он примет?

– Что до остальных… Хотите уплыть – я освобожу вас от слова. Хотите остаться – у меня нет причин возразить.

– А что ты велишь делать мне? – пристально взглянул на него Суретир. – Мои отец и мать давно мертвы, женой я пока не обзавелся, а что до того клочка земли в Лебеннине, то на него, я думаю, наследники легко найдутся. Так я могу остаться?

– Ты сам знаешь, что нет, – спокойно ответил Король. – Пусть ты не женат, но детей у тебя слишком много. И братьев. Ты не оставишь своих воинов.

– Да, государь, – отвечал тысячник.

Аранарт обвел глазами гондорцев. Пока не ушел ни один, хотя тех, кто пока еще может не уплывать… дюжина? больше?

– Я не стану решать за вас, но я дам вам совет. Возвращайтесь. Я не знаю, как выбирать между верностью и верностью, но, выбирая между чужбиной и родиной, выбирайте родину. Я готов принять вашу службу и воздать за нее так же, как и любому из арнорцев, кто сражается бок о бок со мною двадцать лет, но я никогда не дам вам ваших коротких южных ночей, зим, похожих на наши вёсны, и щедрого солнца. У меня нет ничего, кроме родины. Позвольте мне не отнимать у вас вашу.

Тишина.

– Это не приказ. Это просьба, – договорил северянин.

Торжественное прощание удалось лучше встречи: теперь в эту взрослую игру играли все. Со всем возможным старанием.

Гондорцы в ослепительно начищенных доспехах. Арнорцы в эльфийских кольчугах, надетых в последний раз; эскорт Аранарта в тех самых туниках. Эльфы – кто еще в доспехе, кто уже в шелке. Рев труб и плеск знамен. Флагманский корабль, величественно двинувшийся на запад.

Красота.

Блистающая пыль, который присыпана горечь расставания.

Для всех больших кораблей не хватает причалов, они швартуются по очереди и выходят в море не за один прилив. Чей корабль уйдет последним – и так ясно. У него там какие-то неурядицы с погрузкой… детские хитрости, прямо не глава заговора.

Большинство грузовых судов уже ушло. Второй прилив пропущен, третий… третий пропускать нельзя. Всё равно придется уплывать. Хватит тянуть.

Надо принять неизбежное.

Умеешь терять павшими.

Умеешь терять умершими.

Терять расставанием… что ж, никогда не поздно учиться.

Они шли к его сходням. Просто вдвоем, ни тебе эскорта, ни прочей ерунды. Прилив был вечерним, солнце почти зашло, не видное за скалами бухты. Жемчужные сумерки и светло-розовые облака.

Говорить не о чем. Вестей он слать не будет, он сказал это ясно и незачем повторять.

– Удачи с Эарнилом.

Старый полководец тяжело вздыхает, и это не вяжется с его словами:

– Рилтин пойдет с нами. Сразу, с письмом. Он настоял. А за ним мы как за каменной стеной.

– Это хорошо.

Сколько у них времени на последние слова?

Остались ли они – те слова, которые не были произнесены за прошедшие месяцы и которые надо решиться сказать сейчас?

– Подумай вот над чем, мой Король…

Талион произносит это буднично, тем же тоном, каким говорил «мой мальчик», и ты не возражаешь: сейчас можно.

– … вот над чем: тебе нравится быть жестоким. Не замечал?

– Замечал.

– Да, после всего, что тебе пришлось пережить…

– Это не оправдание, – спокойно и твердо говорит Аранарт.

– Будь осторожнее… с собой, – вздыхает Талион.

– Буду.

Его жестокости хватит, чтобы сказать ему «прощай» и развернуться?

– Тебе уже пора идти. Но сначала я хочу сказать вот что. Когда придет черный день… а он придет к нам обоим, мы своего не упустим – тогда думай о том же, о чем в мой тяжелый час буду думать и я.

Король говорил, не глядя на собеседника, он смотрел на розовое закатное небо и словно видел там то, чем делился с гондорцем.

– Когда-нибудь по Андуину поднимется корабль и подойдет к Белому Городу. И на его знамени будет Древо. Семизвездье. И Корона. Это будет. Это не мечта и не надежда. Это то, ради чего мы живем. Ради чего гибли наши близкие. Ради чего мы посылали на смерть и снова пошлем, если понадобится. Это то, ради чего мы расстаемся сейчас.

– Да, государь.

Аранарт кладет ему руки на плечи, старый полководец отвечает тем же… и только сейчас замечает, что арнорец ниже его почти на полголовы. Сколько месяцев рядом, а внимания не обращал. Считал его огромным, как дед.

Вот так думаешь, что знаешь человека, а не видел в нем самого простого.

Хорошо, успел заметить в последний миг.

Они упираются лбами – словно два оленя сцепились – и стоят так какое-то время.

Волны прилива ударяют о скалы.

Море ждать не будет.

Долг ждать не будет.

Пора.

Они расцепляются и, коротко кивнув друг другу, идут прочь. Один на корабль, другой в гавань.

Сходни убраны, на корабле засвистели дудки, распустились паруса… великолепная громада двинулась вслед зашедшему солнцу.

Мелкие суда, словно утята за матерью, пошли следом.

…сумерки заканчивались, скоро ночь.

Аранарт смотрел в небо над Мифлондом.

Тишина. Неподвижность. Только две чайки кружат, выясняя какие-то свои птичьи дела.

Часть 3

«…называй меня Бродягой»

Именно здесь он создал основы грядущей легенды, где беспощадность к себе и другим была помножена на удачу.

«Территория»

Звезда Элендила

– Все собрались, – сказал Хэлгон, входя. – Ждут тебя.

– Хорошо, – медленно ответил дунадан.

Он стоял у окна, держал в руках Звезду Элендила, держал бережно, словно это был цветок яблони. Нолдору показалась, что Аранарт вслушивается пальцами в сияющий хрусталь… так делали многие эльфийские мастера, решая судьбу найденного камня. Впрочем, нет: мастера не решали. Они искали судьбу самоцвету; не разумом, но ощупью пытались понять то воплощение, которое камень хочет обрести, и в чем мастер – лишь помощник кристаллу.

Странное и несвоевременное сравнение. Аранарт не мастер. А даже будь он лучшим среди эдайн ювелиром, вряд ли он стал бы переделывать реликвию, которой без малого две тысячи лет.

– Да, идем, – проговорил он так, будто нить перерезал.

Расправил волосы, надел Звезду.

– Ровно?

– Ровно, – кивнул Хэлгон.

Они вошли в большую залу. Здесь были все, кроме тяжелораненых и, вероятно, женщин, оставшихся при них.

Было тесно. Для бесед или для танцев строили фалафрим этот зал, Хэлгон не знал, но, видя любовь морских эльфов к простору, понимал, что зал был рассчитан не более чем на десятую часть от числа тех, кто пришел сюда сегодня.

Так тесно. Весь Арнор – в одном зале. Вот все, кто дышит друг другу в плечо сейчас, – они и есть Арнор.

…всё, что осталось.

Скипетр Аннуминаса лежит в открытом ларце. Не берешь в руки? Правильно… со скипетром надо не стоять, как сейчас, а на троне сидеть. Во дворце. Или хотя бы в кресле. В доме.

Хотя бы в доме… Своем доме.

– Вы понимаете, – Аранарт говорил, чуть подняв голову, и голос его эхом отражался от углов высокого потолка, – что мы не можем долго злоупотреблять гостеприимством эльфов. Мы должны покинуть Мифлонд. И каждый должен решить для себя, куда он уйдет.

«Каждый для себя»?

– Артедайна больше нет. Форност нам теперь не дом. А Король-Чародей, как вам известно, не уничтожен. И если мы вернемся в любую из крепостей Северного Всхолмья, наш враг в конце концов узнает об этом, и нас ждет новая война. Сомневаюсь, что эльфы будут рады спасать нас снова и снова. А самим нам – не отбиться.

Аранарт говорил отчетливо, громко и бесстрастно. Видно было, что это – давно обдуманные слова.

– Есть разумный путь: признать свое поражение и уйти на юг. Это не бегство. Кто знает, что ждет Гондор? Мордор, Харад, Умбар – сейчас они не опасны, но надолго ли это затишье? Возможно, путь в Гондор – это шаг к новой битве, достойной отважных и, хочу верить, победоносной.

«Ну, судя по твоему тону, ты придушить готов тех, кто пойдет на эту достойную победоносную битву».

– Но есть другой путь, – Аранарт сжал кулаки. – Вернуться в Арнор. Не для того, чтобы его возродить. Мы не сможем сделать этого!

На какое-то мгновение Хэлгон увидел перед собой Феанора.

Не было ничего общего с той тирионской ночью и склоном Туны в рыжих отсветах факелов, с сыном Финвэ, стоявшим где-то там, на такой высоте, что звуки его голоса терялись, и слушать его можно было лишь сознанием, с пламенным призывом «Мы пройдем!»… и этот зал, где уцелевших эдайн принимают из милосердия, серое небо и шум моря в широких арках, и молодой вождь, твердо говорящий «Мы не сможем».