Немёртвый камень

Глава 18. Общественное порицание

Обычно к изобретательности целестийцев примешивалась изрядная доза лени. Если что-то было лень придумывать — это изобретательно утаскивали из внешнего мира (спасибо туристам и контрабандистам). На утащенное народы волшебной страны накидывались с жадностью — касалось то имен или новых сортов растений, или блюд, или, одежды.

Или, например, видов казни.

Поэтому лет триста назад на площади любого захудалого городка можно было встретить гильотину. Чуть раньше миновала мода на вязанки хвороста и висельницы — ну, а старое доброе отсекание головы всегда было популярно. Кроме того, не следовало забывать о традициях: была ведь, в конце концов, еще и магия.

Так что у Экстера Мечтателя был достаточно богатый выбор, какою злою смертью помереть. Вернее, был бы — не будь Экстер целестийской легендой и вообще Ястаниром. Правда, конечно, то, что и на самого мощного мага подействует кирпич по голове — если маг щит не выставит. Но Ястанир не был магом. Он был Витязем Альтау.

В общем, Магистры ломали головы трое суток, пока изобрели способ казни.

— Я думал… словом… они будут его судить, — промямлил Нольдиус, когда Хет принес мрачные вести.

Мелита сидела на кровати Лорелеи, обхватив колени руками. Всё последнее время она предпочитала проводить именно здесь — после того, как у стен Одонара появилась Фелла с бесчувственной Майрой на руках и помогла им с Нольдиусом попасть в артефакторий. Попутно подтвердила, что дверей Кордона больше нет, а Витязь арестован.

— Какой суд?! — Хет выпучил глаза. — Папаня говорил, там речи не шло… Только и решали, чем его сподручнее… Потому как особо опасный и всякое такое. И в книгах рылись, и вообще… в общем, вот так решили, да.

Смутился и приглушил голос. Лорелея, прозрачная и каменная уже по грудь, нервировала — неподвижная статуя у окна. Блестящие осколки слез бусинками раскатились по полу, усыпали гладкую белую поверхность.

— Ушел и не вернется.

Мелита сглотнула что-то непомерно горькое.

— А почему именно казнь, а не тюрьма там или что-нибудь такое…

В Целестии не так уж любили смертные казни. Гильотины на площадях чаще использовались для сноса голов чучел, олицетворяющих Холдона или еще какую-нибудь нечисть. А если уж чьи-нибудь преступления были действительно страшны — при нраве целестийцев он не всегда доживал до казни. Чаще же преступников ждала тюрьма — или Сердоликовый Блок.

— Розового Сердолика больше нет, — напомнил Нольдиус. — И они явно опасаются, что никакая тюрьма не удержит Витязя.

— А если тысяча человек ему нанесет по удару — он станет это терпеть?

Нольд от двери развел руками. Загадка. Но пока что Ястанир не попытался сбежать — наверное, ослабел после ломки Кордона. Так что с казнью через общественное порицание могло получиться.

— Ушел и не вернется…

Мелита шмыгнула носом.

— И пусть его. Если бы можно было — я бы ему сама по зубам…артефактом бы каким-нибудь… за Лори. И за Дару с Кристо. Они, может, еще и не знают… — шмыганье стало чаще.

Хет у двери мгновенно притворился мертвым. Стоя, но все равно очень эффективно. Дзинь, дзинь, — зазвенели в знак согласия с Мелитой слезы Лорелеи. Нольдиус выдохнул, сжал кулаки — и вдруг решительно растрепал себе волосы и уселся рядом с девушкой на чистое покрывало.

— Может, они еще и пройдут, — сказал он скупо, без своей обычной зауми. — Может, найдут другой путь… или Витязь восстановит барьер. Потом. Но если тебе так уж хочется ему заехать — придется отстоять очередь, правда, Хет?

Хет уже почти не притворялся мертвым. Он молча глазел на Нольдиуса, который в кои-то веки начал выглядеть сообразно внешнему виду. Отличнику даже пришлось поторопить его угрожающим жестом.

— Точно. Народ начал собираться с позавчера. Дракси приземляются, а кто и на своих двоих… в общем, куда там Боевитому Дню! Пришлось даже отнести место казни подальше от Семицветника, а то люди не умещаются.

— И куда? Неужто на поле Альтау?

— Да нет, это же слишком далеко. На Эйнелиу, Лилейное, то есть — это и от Семицветника близко, и простор для дела… ну, это… много… места… там…

Нольдиус смотрел на Хета так, что тот понемногу начинал скукоживаться и как будто втягиваться в пространство. Не сразу отличник перевел взгляд на Мелиту — и обнаружил, что она усмехается.

— Ты б сейчас себя видел. Любой Холдон на карачках уползет. Ладно, раз такие чудеса, не буду развешивать сопли, а то Одонар и так на ушах стоит. Директора казнят, Нольдиус прическу растрепал, а Бестия… что Бестия, кстати?

Хет пожал плечами, но сделал это опасливо. Не хотелось ему упоминать об этом явлении.

Фелла, которая никого не пристукнула за неполных три дня, была чем-то не слишком привычным, а потому пугающим. С ней уже было такое — до ухода Ковальски — но теперь у Бестии ко всему прочему все валилось из рук. Она не ела и не спала, а Озз, который попытался ей выговорить за это (перед этим завещав развеять свой прах над озером) вышел из кабинета завуча без единого синяка, но каким-то потерянным, будто заразился от Феллы неуверенностью. Если она не просиживала в своём кабинете — вызывая кого-то по зеркалам и с кем-то советуясь — то или металась по коридорам, временами налетая на учеников или коллег, ломая пальцы и бормоча что-то под нос, то замирала у окон. Смотрела на радугу. Потом на дорожку, идущую от ворот — пустую дорожку. Потом опять на радугу.

Самое поразительное — она отвергала все предложения устроить директору побег. За два дня с такими предложениями к Бестии обратились даже Наида и Зерк, причем подловили ее в саду одновременно. Про основной персонал и говорить нечего, но ответом служило одно: Фелла отмахивалась с досадой и коротким «Оставьте!»

— Может, это и не она вовсе? — понадеялась на что-то Мелита, но решительно тряхнула кудряшками. — Мда, если еще и я начну вести себя не по-своему — у нас тут стены рухнут. Хет! А ну-ка давай последние сплетни — что там будет на Эйнелиу?

* * *

К полудню на Лилейном Поле счет перевалил за десять тысяч — и солдаты Семицветника оставили счет. Урочный час казни приближался, а народ все прибывал, возмущенно бурлил вокруг высокого помоста, который воздвигли в центре поля, опустошал лотки торговцев и собственные котомки с едой, торговал чем-то с телег… Женщин среди собравшихся было маловато, все больше из Шанжана и ближайших городов и селений. Но это даже лучше соответствовало задумке Магистров: Витязю предстояло давать ответ перед теми, кто мог держать в руках оружие. Мог нанести удар при надобности…

На радугу смотрели немногие — ну, серая и серая, Ястанир умрет — и станет она обычного цвета. Так звучало обвинение: в том, что Витязь «воспылав жаждою власти» всё плёл да плёл козни в своём Одонаре, а потом вообще, стакнувшись с одним иномирцем, принялся захватывать власть в стране. Тут тебе и притворство, что возродил Холдона, и уничтожение Сердоликового Блока, и натравливание иглеца на мирных жителей… И самое страшное — уничтожение извечного Кордона и убийство Магистра мира, сотворенные дабы запугать Дремлющего и остальных Магистров. И серая радуга, и холод в небесах — это из-за Ястанира — говорили Магистры. Корчи земли были из-за Витязя — уверяли Магистры. Не смотрите на радугу — мы всё исправим после его казни — клялись Магистры в своих обращениях…

Фелла не могла отвести от радуги глаз. Третья фаза… закончится это когда-нибудь или нет? Пару раз ее пихнули и сто сорок раз обругали за то, что торчит у кого-то посреди дороги — но она и не подумала ответить на это ударом.

Чары, скрывающие внешность, лежали крепко, и с лица она была — деревенским мужланом, не слишком умным при этом. Приходилось время от времени приоткрывать рот и рассматривать окрестные чудеса.

Маги Ниртинэ — числом под три десятка, те самые соглядатаи — убрались от артефактория нынче ночью. Возле Одонара теперь оставался кое-кто из наемников и охраны Семицветника, эти пропустили бы ее даже в открытую, поостереглись бы останавливать. Но Фелла прошла и незамеченной — без труда. Труда стоило никого не поубивать и вообще вести себя тихо.

Ее толкнули еще раз — мужиковатая баба в косо сидящем сарафане. Подобных женщин туда-сюда сновало немало: настоящие дамы явно решили остаться подальше, смотреть, но участия не принимать, а вот такие…

Тс-с… Бестия заметила солдат Алого Ведомства, а с ними пару фигур в темно-синих плащах Ниртинэ — и подалась поглубже в толпу каких-то наемников. Здесь могут отслеживать чары изменения внешности. Или артемагию. Словом, искать тех, кто попытается встать на сторону Витязя.

Нет. Еще умнее и тоньше: разума коснулось что-то мгновенное, чужеродное. Выясняют общий настрой и намерения.

Ну, здесь им не светит: не услышат ничего, кроме ее мучительных сомнений. Потому что в висках все так и звучит та его фраза: «Не смей вмешиваться». И не добавленное, но угаданное: «Если ты в меня веришь».

А во что не вмешиваться, Мечтатель? В естественный порядок вещей? В твою смерть? Неужели ты, Витязь, не слышишь, что эта толпа переполнена гневом и желанием казнить? Маги Ниртинэ — эти слышат. Может, не они, но их вещи.

Да, она просила помощи. Говорила с союзниками. С Зухом Когтем. С теми, с кем были достигнуты договорённости на Боевитый День. Со своими знакомыми — теми, что ещё с Альтау. Все пожимали плечами и обещали быть. Все говорили, что что-то да сделают.

Все прятали глаза.

— …говорит эти их артефакты просто зашкаливает, представляешь?

Бестия вздрогнула. Секундно. Почти в то же мгновение она рванулась вперед и вцепилась в плечо худенького кудрявого паренька в великоватой ему куртке.

— Мелита, Холдон побери…! — голос перешел в невнятное шипение.

А Мелита пришла в восторг.

— Вот это везение! А мы вас как раз ищем… Скриптор, Нольда вызови…

— Скрипт…

— Ага, мы его брать не хотели, только как же иначе общаться? Пара усиливающих артефактов — и вполне можно координироваться, хотя Скрипт потом, конечно, жалуется на головную боль. Но без него и Хета — как без рук…

— Здесь и Хет?!

Бестия почувствовала, как теряет контроль над собственной магией.

— Да-а, а еще Убнак, Тилайда, Коготок, Имма, Эссиа, Урсула… — Бестия мертвой хваткой сжала ей плечо, и Мелита обиделась: — Ну, зачем вы так, я же еще не закончила!

Бестия задохнулась. Скорее всего, она убила бы Мелиту просто автоматически, даже не желая этого. Но выскочивший по левую руку Нольдиус оттащил девушку на дистанцию и доложил опасливо:

— Здесь не все. В артефактории Фрикс, Гелла и… ну, там достаточно народа. Но если мы его не вытащим — какой тогда смысл вообще во всем?

Бестия едва успела создать барьер тишины, чтобы это не было оглашено на половну поля.

Первое, что она сказала после этого, было:

— Как вы выбрались?

— Вообще-то, нас пропустили, — ответила Мелита, сияя улыбкой. — То есть, поинтересовались: мы на казнь? И сразу после этого сказали, что раз так — пожалуйста.

Бестия смотрела на нее молча и с выражением лица, которое очень подходило ее маскировочной личине.

— Но Убнак и Тилайда их все равно немного пристукнули — ну, то есть, на всякий случай, чтобы никому не сообщили, что мы здесь. А то мало ли, чего они хотели…

Такое поведение магов охраны и наемников было за пределами разумения Бестии, поэтому она переключилась на другое:

— Безмозглые птенцы. Если здесь отслеживают намерения…

Мелита хитро улыбнулась.

— Отслеживают да не так! У них индикаторы не могут нормально работать — зашкаливают от общего накала страстей. Похоже, они такой толпы не ожидали.

— Эта толпа вас поубивает, если вы только попытаетесь…

Убнак, которого с трудом можно было опознать в безусом юнце-тинтореле, пробился ближе. Солидно поскреб с виду отсутствующие усы.

— Работенка нелегкая, но надо бы попробовать. Мы, в конце-то концов, не одни — Хет связался кой с кем, да я, да остальные тоже. Скоро начнется. Наши уже там, около помоста… По артемагии они нас не отследят?

— Да тут у каждого второго пугалка на шее болтается или меткий кинжал в ножнах, или неворуемый кошелек, — Мелита была все столь же радостна. Будто явилась не на казнь, а на Ярмарку. — У них просто мозги спекутся. Скажите, а у вас есть какой-нибудь план… ну, как его лучше освобождать? А то знаете…

И она кивнула туда, где вскоре неполным составом появятся Магистры. Под их охраной Ястанира должны были доставить на место казни.

Это если не считать боевых драконов и несколько сотен магов.

Бестия глядела поверх голов гудящей толпы. На Семицветник, который отсюда казался не больше пряничного домика, только очень уж тонким.

— Никак.

Она повернула лицо к остальным — и под ее взглядом потупился даже Убнак.

— Ждать моего сигнала. Не высовываться. Что бы там ни было — мне начинать. Ясно?

Тон был вполне ее — возражения даже не предполагались. Понемногу, не особенно отдаляясь друг от друга, артефакторы начали рассасываться в толпе. Фелла вздохнула. Сердиться не было сил: решение приняли верное, подстраховались. А что приказ не выполнили…

Как будто она собирается выполнять его приказ. Стоять и не мешать. Пока они будут…

Долина кишела народом — куда там муравейнику. Лилии давно вытоптали сотнями ног, но оруряющий аромат поднимался над полем, смешивался с запахами пота, ирисовки, хлеба в невозможную для носа симфонию. Фелла прокладывала себе локтями путь среди людей — самых многочисленных на этом сборище. Правда, и магов хватало, и всюду — разные сословия, разные профессии… С другой стороны помоста — толпа пореже, но там — нежить. Эти, кажется, выбрались всеми семьями — высшие. Ну да, как же. Праздник. Победа. Как долго они этого ждали — бывшие союзники Холдона…

Фрикс, правда, говорил, что среди нежити будто бы есть отступники — но она от него отмахнулась. Прибежали просить милости, зная, что Ястанир в силе. А после вот даже на связь не выходили. Что последыш Алой Артеры, что этот нощник. Может, их уже сожрали свои же.

Вот эти. Которые наверняка уже приготовились отмечать до умопомрачения — вот только зря. Повода не будет. Им никто не даст повода.

Артемаги Ниртинэ стояли вокруг помоста, не открывая лиц. Вот, значит, куда делось оцепление Одонара.

Первыми вестниками казни явились боевые драконы в воздухе. Обычно стремительные, они летели, тяжело и редко взмахивая крыльями, а их наездники что-то пристально высматривали на земле. Драконы Ведомства Воздуха сделали круг и поднялись выше — пропуская вперед двух других ящеров, особых, Магистерских. Мощные чёрные звери с шипастыми крыльями — чистопородные потомки драконов древности. Их редко выпускали в воздух, но они не радовались возможности размять крылья. Они летели туда, куда их направляли, с мрачной сосредоточенностью на мордах, а на галдящую толпу поглядывали с брезгливым презрением.

Это было прикрытие сверху, а сама процессия шла по земле.

Впереди выступала свита Магистров — лучшие из лучших — а потом на всеобщее обозрение явились сами Магистры, неполным составом. На физиономиях застыло выражение по случаю — торжественная скорбь.

И уже потом, за ними — шла охрана.

Магов было несколько сотен, все из отрядов элиты, все — с такими лицами, будто двигаются прямиком на смертельную войну. Их торжественное спокойствие здорово приуняло шум в толпе. Ровные колонны магов смыкались, ограждая иридиевую клеть, которую везли восемь пар василисков — медленно и тоже с величавостью на петушиных рожах. И хотя клеть была далеко и фигура в ней различалась с трудом — Бестия невольно подалась вперед. И так же невольно вытолкнула из горла слово, которое горело у самого сердца:

— Зачем?

На это не могло быть ответа. Но ответ пришёл. Тихий, виноватый голос рядом с ней вдруг отозвался:

— Потому что иначе я не умею, Фелла.

Бестия вздрогнула, обернулась, не сразу догадалась посмотреть вниз. Скриптор стоял совсем рядом, только не вертелся, как обычно. И взглядом ничего не высвечивал. Зато у него шевелились губы, но говорил он тоном, каким не может заговорить ребенок:

— Понимаешь, это всё… это мой проклятый дар. Мне не дано настолько просчитывать, выстраивать планы… невозможно что-то строить, когда ты наполовину не здесь. А те, что вечно на поле Сечи… они требуют ответа. С каждым веком. С каждым годом и днём они требуют ответа всё громче. И я — я сам хочу знать…

— Они убьют тебя.

— Зато мы узнаем, Фелла.

— Что узнаем?

— То, о чем спрашивали себя столетиями, а я — каждый день и час. Зря или нет. Тогда, на Альтау… Потому что может быть… — голос Скриптора сорвался в глухой шепот, — и мы тоже проиграли тогда. Может быть, мы не можем воевать за Целестию, потому что нет Целестии. Вместо неё — нечто иное.

— Мечтатель, опомнись. Здесь Целестия. Вся Целестия.

В уменьшенном варианте, но вся. Едва ли на Лилейном нынче не было представителей хотя бы какой-нибудь деревушки. Магнаты и тинторели, рудокопы и селяне, ремесленники и контрабандисты, подростки и бывшие участники Альтау — море лиц, почти такое же войско, как и в день Сечи.

А с другой стороны помоста — нежить — как вторая стихия. Нощники и кровососы, арахнеки и пещерники — и рядом с ними сомкнули ряды наемники Когтя, которые выглядели опаснее нежити. Чуть дальше стояли представители «лесной братии» — разбойники, а с ними бродяги и дорожный сброд — эти были допущены для колорита, придания шума и ярости. Вот к ним не совались даже артемаги Ниртинэ со своими детекторами: очень просто можно было нарваться на воровской «кинжальный» удар магией в бок.

И в проход, образованный в этой толпе его охраной — сделал свой первый шаг Ястанир, Витязь Альтау, произнеся при этом одними губами:

— Увидим, она или нет.

Руки Ястанира были скованы спереди — Жиль Колокол передал через Хета, что над оковами маялись сами Магистры с привлечением и Берцедера, и лучших магов Семицветника. Фелла смотрела, как устало ступает Мечтатель, а ее губы выговаривали невольно:

— Экстер. Уходи сейчас. Неужели ты не можешь?

— Цепи — прах. Всё это — прах. И клетки. И стены. Помнишь, я как-то читал тебе одно стихотворение, где стены и цепи не значат ничего?

— И кто захочет пройти — пройдет?

Берцедера в толпе не было видно. Наверное, он с Лютыми Ратями, мелькнуло в голове у Бестии, но как-то туманно, будто думала не о важном. И еще: а где же сами Рати? Почему здесь нет ни одного из их числа? Ах да, по магистерским байкам — их же не существует…

— Ты была права. И Макс был прав. Биться вслепую — нельзя. Когда не знаешь, кто враг…

— Ты разве не видишь, что теперь они все — они все считают врагом тебя?!

Каким-то чудом она кричала шёпотом. Каким-то чудом различала молчание — успокаивающее и ласковое. «Не бойся, не бойся, Пятый Паж, если всё получится — мы узнаем, с кем мы сражаемся на самом деле. Это момент истины, Фелла. Всего лишь момент истины. Помнишь, как на Альтау? Каждому придётся снять маску».

Скриптор говорил задумчиво, совсем по-экстерски глядя в небо, на серую радугу.

— Что тебя пугает, Фелла? Мечи? После Альтау — нет клинка в Целестии, который смог бы меня поразить. И нет руки, которая смогла бы сделать это. Не бойся. Если вокруг нас с тобой всё еще Целестия — ничего страшного не будет.

Мечтатель, ты идиот, чуть не выкрикнула Фелла над головами толпы. Ты годы твердил мне, что после Альтау мы пошли не туда. Ты десятки лет пытался доказать, что мы делаем из учеников убийц. И ты еще можешь надеяться, что от Целестии времен Альтау остались не только мы с тобой и горстка ветеранов, что жив какой-то дух… или что эта толпа сюда не убивать пришла? Мечтатель, ты… Мечтатель.

Хуже оскорбить не получалось даже в мыслях.

Экстер теперь стоял на приготовленном для него помосте, а внимание народа теперь обратилось на трибуну Магистров. Та, будто в насмешку над небесами, сияла радугой, только ущербной. Не было оранжевого цвета, но был золотой — в золото был обряжен крепко спящий Дремлющий. Приближалась самая торжественная часть — чтение приговора.

Алый поднялся на ноги, направил магию на усиление голоса — и начал, конечно, с Альтау:

— Светлые жители Целестии! Тридцать веков назад мы думали, что обрели героя…

А на помост за спиной Ястанира тихо взошел палач.

Нет. Палач.

Все иные имена этого существа затерялись где-то в прорве столетий после Сечи. Осталось жуткое и самое верное. Палач — с того времени, как он разбойничал в лесах. Сражался в войнах — и оставался Палачом. И в конце концов профессию себе выбрал под имя. Не так часто ему приходилось работать, но время от времени к нему обращались, извлекали из каких-то подземелий Семицветника. И опять извлекли — потому что знали: он не откажется.

Не отказался.

Алый Магистр повысил голос и с надрывом расписывал о том, как велико было коварство Ястанира, на долгие годы скрывавшего своё имя и сущность — с какими помыслами, спрашивается? Конечно, исключительно с преступными! Ястанир в разных обликах директоров Одонара копил могущество — в зачарованных вещах, ради чего создал целый артефакторий. А его ученики отнимали и уничтожали ценные артефакты у целестийцев…

А Палач ухмылялся за спиной Экстера — хотя какая там ухмылка, на месте рта — сплошной косой шрам. Он весь сам будто состоял из шрамов — воплощение своей профессии.

И в его единственный глаз никто не осмеливался взглянуть без страха.

Нет. Был один человек. Женщина, которая семь столетий назад сражалась наравне с ним и помнила его настоящее имя.

Но сегодня Фелла Бестия боялась его — чуть ли не до остановки сердца. А может, не его самого — просто фигура, олицетворяющая смерть не хуже Холдона, эта фигура за спиной Мечтателя — для нее была непереносимой.

Очередную просьбу она не успела даже произнести.

— Что тебе дороже, Фелла: моя жизнь или то, что ты оберегала тридцать веков?

Скриптор на этом замолчал. Встрепенулся, дико осмотрелся по сторонам, постучал по голове, как будто хотел послушать эхо в черепе. Взглянул на помост с палачом и Экстером. Изобразил что-то определенно ругательное — буквами в воздухе и на древнем внешнемирском языке.

А Рубиниат всё говорил — неспешно, гулко и со смаком. Раскрыл ужасную картину смерти Оранжевого собрата, вынес благодарность артемагам Ниртинэ — те помогли раскрыть козни Ястанира. И призвал в свидетели решительно всех присутствующих — кто был возле Кордона и кто помнил ощущение холода и корчей земли. Ястанир, надрываясь, продолжил Магистр — наследник болезни Холдона, вобравший в себя силы поражённого им врага. Ах, как жаль, что мы поняли это так поздно. Но и после этого милосердный Магистрат во главе с Великим Дремлющим — знак в сторону Восьмого Магистра на его троне — вовсе не хочет убивать предателя. Даже после того, как тот оборвал жизнь одного из Магистров. Но поскольку Витязь, гад такой, не собирается раскаиваться, а горит жаждой продолжения своей преступной деятельности, и как только он наберется сил — его станет уже не остановить — единственный выход…

Щель на месте рта у Палача скривилась сильнее.

Хотя какой он палач? Он должен только нанести первый удар. Потому что потом, один за другим, на помост поднимутся люди, маги и нежить — и остальные удары нанесут уже они.

Магией. Мечами. Камнями, если захотят. В Целестии в этом отношении вариантов масса.

И никто не виноват — другие тоже били. И отказаться было неудобно — перед глазами остальных.

Магистры с Берцедером выдумали гениальный выход. От Витязя Альтау должны были отречься потомки тех, кого он заслонял собой в день Сечи.

Эта казнь будет длиться несколько суток — пока каждый не нанесет удар. А такого не выдержать ни Витязю, ни даже Лорелее в облике богини. Один против ненавидящей толпы — такое убьет кого угодно.

Фелла стиснула челюсти. Один удар, Мечтатель. Я удержу себя, пока тебе не нанесут один удар. А после этого твоя охрана сильно поредеет — и плевать на все твои романтические бредни. Второго удара я не перенесу.

Алый Магистр взмок от собственного ораторского пыла, а останавливаться и не собирался. Но тут его постучал по плечу Аметистиат, и Красный опомнился. Всё было сказано. Оставалось только совершить приглашающий жест в сторону Палача.

Синий Магистр выглядел обескураженным и напуганным, Жёлтый брезгливо поджимал губы, Зелёный глядел в никуда, Голубой — пялился в небо.

Главное взял на себя Дремлющий. Набрякшие веки приподнялись, глаза сверкнули древней магией. Ладонь взметнулась в том самом долгожданном, повелительном жесте — и толпа остекленела в ожидании.

Мгновение… три… пять…

Палач заржал.

Истерично, неприлично и впервые за невесть сколько тысячелетий. На трибуне Магистров произошло движение, Дремлющий в кои-то веки распахнул глаза совершенно, а короткий и неуместный смех смолк почти в то же мгновение, и Палач оскалил ряд крепких, местами повыбитых зубов.

— И что мне сделать? — визгливо выкрикнул он. — Его ударить? Ручками вы мне машете… Витязя! Да вы бы мне сотню младенцев лучше привели б — может, с ними бы легче пошло…

И втянул сквозь зубы воздух со звуком, похожим на всхлип.

Толпа офонарела, и это только добавило ей оцепенения. Алый Магистр, поднялся, открыл рот, но ничего сказать не успел.

— Нашли дурака — быть навеки проклятым за такое! Да то, что вы тут несёте — это… — Палач, видно, успокоился, выдохнул, раздувая искалеченные какой-то пыткой ноздри, и с силой швырнул под ноги Мечтателю свой серп — страшное, зазубренное оружие еще времен Сечи.

Дремлющий все так же, широко раскрыв глаза, таращился на помост, а Рубиниат открывал-закрывал рот, как огромная марионетка.

— Ты… ты же согласился.

— Просто хотел посмотреть: какой же тварью вы меня считаете, чтобы подписывать на это? Тьфу! — плевок был направлен в сторону Магистерской трибуны. — Всё, насмотрелся, ищите себе нового Холдона! — и сбежал по лестнице в толпу. Артемаги Ниртине из оцепления попытались стать у него на пути, но их расшвыряла в сторону сила непонятного происхождения.

Мечтатель остался на трибуне в одиночестве. Ученики Ниртинэ неловко переминались с ноги на ногу под насмешливыми взглядами из толпы. Алый Магистр молча тряс бородой, оглядываясь по сторонам. Он был растерян совершенно, и Фиолетовому пришлось слегка потеснить коллегу.

— Пусть так, — сказал он натянутым, высоким голосом. — Здесь все добровольно. Кто поднимется на помост и нанесет удар преступнику?

Толпу затопила тишина, в которую явственно вплелись несколько смешков.

Тогда Фиолетовый Магистр повернул голову к начальнику Кордона, который стоял в десятке шагов от него. Немой приказ был ясен.

Ретас Пунцовый мгновенно утратил весь свой вошедший в анекдоты румянец и стал белее иридиевого знака, который носил на груди. Старый вояка, в кабинет которого даже Магистры не входили без стука, смотрел в глаза начальству с непониманием.

— Это же Ястанир, — сказал он так, будто пояснял что-то ребенку. — Да во всей Целестии не найдется того, кто…

Он упал, хватаясь за горло и корчась так, будто на его шею вдруг легла неведомая петля — и стянула её. Аметистиат перевел глаза дальше, на его первого заместителя.

Но Гозек Всполох, сущий юнец в свои триста лет, был известен таким чертовским упрямством, что его ответ был ясен заранее.

— Ну, попробуйте, — сказал новый Глава Кордона, выставляя магический щит, и его действие было тут же подхвачено всеми, кто стоял рядом. Щиты поднимала и охрана Ястанира — сливки Целестийской армии. Кордонщики сомкнули ряды вокруг Ретаса Пунцового (тот, покряхтывая, поднимался с земли), и по их глазам было ясно, что приказы отдавать бесполезно. Любые приказы.

— Бунт, — прошептал Фиолетовый, он еще не до конца понимал ситуацию, а его академическая бородка подрагивала. — И вы думаете, здесь не найдется, кому вас усмирить?

— Мы думаем, что не найдется, — грянул из толпы чей-то голос.

Голос принадлежал Зуху Когтю, вокруг которого толпились наемники. Сам Зух стоял впереди всех, оскаливая зубы в хищной улыбке, с закатанными рукавами засаленной рубахи, будто собрался биться врукопашную.

И он, и все его окружение держало магические щиты. Маги прикрывали и себя, и людей, вооруженных мечами и луками. Наемники были профессионально невозмутимы и стерильно непроницаемы, но почему-то сразу стало ясно, что они не на стороне Магистров.

Количественный перевес был страшен. Коготь со своим войском сброда, силы Кордона, которых была не одна сотня, да еще охрана Ястанира — такое Магистрам и их гвардии было не потянуть. Оставалось взывать к народу.

Но в толпе народа уже лязгали щиты, скрежетали вынимаемые из ножен мечи, и стрелы ложились в луки и арбалеты. Женщины разминали пальцы, готовясь бить магией, а частично так и вовсе посрывали чепцы с передниками и превратились в мужиков. Засучивались рукава. Из-под широких одежд показывались кольчуги, кто-то снимал с телег щиты и раздавал соседям шлемы. Все проделывалось в тишине, прерываемой негромкими окриками, очень деловито и согласованно, как будто каждый вне зависимости от другого принял решение и прекрасно знал, что делать — то, чего никогда не бывает в толпе.

Это была не толпа. Это было воинство, где не было лишних. Где каждый знал, зачем пришел сюда.

Артемаги Ниртине начали торопливо отступать от помоста к трибуне Магистров. До них вдруг все дошло одновременно: и почему они за весь день не встретили здесь никого младше шестнадцати, и молчаливость женщин, и то, почему артефакты показывали им в сознаниях окружающих гнев и ярость…

И шепталы, которые сновали повсюду, но не собирали вокруг себя людей и не брали с них денег; и роскошные кареты магнатов, из которых третьего дня выгружались какие-то тюки — «еда для простого народа»; и торговцы, телеги которых василиски и лошади с трудом тянули… всё прояснилось до того, что стало страшно. Кроваво-интересное «казнь» превратилось в жуткое «война» в одну секунду, и что народ Целестии при необходимости начнет эту войну, стерев их в порошок — это чувство было разлито в воздухе.

Теперь встал Желтый Магистр — оттолкнув Фиолетового. Голос у Цитриниата был на редкость скрипучим и тихим, даже когда он усилил его магией. Может, ему просто немного в жизни приходилось кричать.

— Значит, хотите второго Альтау? Ну что же! Мы обратимся за помощью к нашим союзникам иных рас!

Толпа нежити — а она была внушительной — пришла в движение. Арахнеки сняли повязки, обнажив провалы на лице, затянутые паутиной. Поцелуйши взмахнули длинными волосами и высвободили из рукавов оружие. Медленно и угрожающе их ряды качнулись вперед…

И остановились, поняв, что больше никто из нежити за ними не последовал. Вампиры и пещерники, нощники и болотники — все стояли молча и неподвижно, глядя в землю.

Потом над клацаньем затворов оружия контрабандистов прозвучал одинокий голос, по которому Фрикс смог бы без труда опознать своего знакомца, назвавшегося Безлунником:

— А кто сказал, что мы ваши союзники?

Арахнеки и поцелуйши зашипели, засвистели что-то на своем наречии, проклиная предателей — но высшая нежить уже отступала к наемникам Когтя, доставая оружие на ходу и держась лицами к бывшим собратьям. Из вампиров и пещерников не более пары сотен остались на иной стороне — и те тоже шипели то ли проклятия, то ли ругательства, в которых имя Холдона переплеталось с другим, более длинным и страшным, но забытым…

Аметистиат, словно с опозданием, опомнился, поднял руку, чтобы нанести удар…

— Довольно.

Мечтатель на своем помосте слегка поднял кисти — и кандалы опали с них прахом. Седые кудри трепал ветер подступающего Хмурого Часа. Магистры и их гвардия, артемаги Ниртинэ — разом вскинулись, нанося по нему магические удары, но он просто махнул рукой — и они свалились с ног там, где стояли, будто на каждого из них разом грохнулась пара сотен кирпичей.

— Довольно прятаться за марионетками, — Экстер говорил, вроде бы, негромко, но его голос покрывал все Лилейное Поле, и шум подступающей грозы ему не мешал. — Гайтихор! Теперь тебе осталось лишь проявить себя.

Ему никто не отозвался, хотя смотрел он на трибуну Магистров.

— Кому это он? — прошептала Мелита на ухо Нольдиусу. Тот пожал плечами и ответил, тоже шепотом:

— Понятия не имею. В переводе с древнецелестийского это значит — «хмырь летучий».

Бестия уже поняла, о ком речь, и хватала ртом воздух, а вот в толпе недоумевали, повторяя имечко на разные лады.

— Или мне называть тебя Шеайнерес, Морозящий Дракон, отец Холдона? Я держусь того мнения, что титул Восьмого Магистра — не для тебя.

Удар магии разметал помост, на котором стоял Мечтатель. В секунду прочные доски превратились в щепки, смешанные с опилками, взвилась древесная пыль, которую тут же осадило возникшее из воздуха ледяное пламя.

Дремлющий на трибуне Магистров стоял во весь рост, а за его спиной медленно таяли в воздухе капли металла — все, что осталось от подобия трона. Восьмой Магистр раздался в плечах, исчезли борода и седые волосы, мантия сменилась тускло блеснувшей кольчугой вороненой стали, а из лица на секунду вылепилась неподвижная чешуйчатая морда — и тут же пропала, оставляя после себя голодные, янтарного цвета глаза.

Пророкотал гром, и ему эхом отозвалось утробное рычание, прокатившееся по площадке.

— Доволен собой, Эустенар? Что же не улыбаешься?

Ястанира даже не зацепило ударом, уничтожившим помост. Появившийся из ниоткуда свет уже облекал его фигуру, выделяя ее на фоне надвигающейся грозы. Витязь чуть сжал пальцы — и воздух словно загустел в этом месте, намечая контуры клинка…

— Впрочем, я ошибся. Это не твоё имя. Своё ты попрал и предал. Не потому ли годами у тебя были только клички?

Морозящий смеялся страшно — с присвистом, щеря зубы, действительно по-змеиному.

— Время для беседы, Витязь? Собрал войско за плечами — и спокоен?

— Почему бы не поговорить? Ты в жизни не сражался лицом к лицу. Всегда заслонялся — ратниками ли, своим сыном… Своими ли собратьями, теми, что лишили тебя сил.

Морозящий зашипел и сделал шаг вперед, небрежно наступив на Фиолетового Магистра. Свет вокруг Витязя стал ярче. В опущенной правой руке из воздуха начал появляться меч.

— Сочинял бы ты лучше песенки, Эустенар, — прошелестел Дракон. — Что ты будешь делать? Сражаться со мной, с Ратниками? Чем? Взгляни, если не веришь!

Грохот был слышен даже с этого расстояния, и даже от Лилейного Поля видно было, как вздымается над башней Семицветника клуб пыли, огня и дыма. Огромный цветок вдалеке на какое-то время начал казаться состоящим из чистого пламени, лиловые языки лизнули небо — и опали.

— Кордон, армия, боевые драконы — ты потерял всё. Чем ты собрался воевать? — Морозящий откровенно наслаждался ужасом на лицах целестийских солдат. — При помощи этого сброда? И во имя чего вы будете биться? Лютые Рати остались там, Эустенар, возле городков и деревень Северного Края, и пока твое войско дойдет до них — половины Целестии не станет. Каково?

Кажется, он был полностью, совершенно счастлив. Правда, в нем поубавилось злорадства, когда он увидел, как в руке Витязя материализуется клинок.

— Половины Целестии — и тебя в придачу, — казалось, на земле сверкнуло что-то более яркое, чем молния в небесах. — Тебе не сбежать отсюда. Хочешь или нет — мы сразимся. Ты знаешь, чем кончится наш бой. Ты не увидишь торжества своих ратников.

Шеайнерес облизнулся. Язык у него был не раздвоенный, а толстый, темно-синий и довольно комичный при других обстоятельствах.

— И что же ты хочешь предложить мне? Вторую Сечу? Два войска лицом к лицу, по старым кодексам?

— Лицом к лицу. И по старым кодексам. Рати не касаются городов или деревень. Мы сойдемся с ними…

— Перед Одонаром, — перебил его Морозящий. — Хочешь купить себе пару дней передышки? Плати тем, что будешь драться под стенами своей крепости. И потом, есть ли смысл сражаться в другом месте, если уж ты захотел решать сразу всё?

Витязь молчал, стиснув губы. Недолго.

— Пусть решится все, — сказал он наконец. — Послезавтра перед Одонаром. И знай, что если Рати начнут шествие раньше…

— Не начнут, — с отвратной улыбкой пообещал Морозящий. — Нам незачем. Теперь — я ухожу.

Немного помедлив, Витязь убрал клинок из руки — просто растворил в воздухе. Сияние вокруг него стало тускнеть.

И почти в ту же секунду на Лилейном закрутился смерч. Казалось, блеснули серебряно-черные крылья, раздался шип, как от колодца смертоносцев, грозовое небо на секунду слилось с землей — а когда это прекратилось, не было ни Морозящего, ни трибуны Магистров вместе с Магистрами. Артемагов Ниртинэ или магистерской охраны не было тоже — голая, вымороженная, убитая земля.

Первыми опомнились арахнеки и поцелуйши, которые сообразили, на чьей стороне превосходство. Они ретировались с образцовой скоростью — впрочем, их особенно не преследовали, неписанное перемирие распространилось и на них.

Потом себя проявил народ — загомонил, но с места не двинулся, подтверждая, что здесь войско, а не толпа. К Мечтателю кинулись командиры отрядов, магнаты, главари разбойников — но при этом ни одного лишнего человека. Первым добежал Зух Коготь, который поинтересовался несколько бесцеремонно:

— Ты не сбрендил — его отпускать?

— Речь шла о половине Целестии… — нервно отвечал Экстер, одной рукой отстраняя тех, кто лез с вопросами особенно рьяно. — Он ещё не знает о тех, кого мы вывели из-под удара, ладно, пусть уж. И мне нужно было собрать их воедино, привести в одно место, к общей цели. Но без командира Ратники разбрелись бы по всей стране и уничтожили бы ее, а мы… мы не успели бы…

— А теперь?

— Видимо, готовятся к войне, — пробасил какой-то магнат, отталкивая Зуха. — У них нет времени на уничтожение городов…

— Ага, им бы с нами разобраться!

— Командиров надо бы представить, не все знают Ястанира в лицо…

— Нужен военный совет!

— Что ж, и нежить на него звать?!

— Войска отводить к Одонару?

— Что? Да, нужно будет создать что-то вроде штаба… ох, Светлоликие, что нам еще нужно?

— Разведка! Кто-нибудь, наройте Жиля!

На Мечтателя насели всерьез, и Фелла могла видеть их лица — сосредоточенные и горящие решимостью. Лица людей, которые знают, за что будут биться и которые готовы стоять до последнего. Она стояла, будто окаменев, смотрела на эти лица — и понимала, что Целестия здесь, вокруг них, что она жива…

И что ей, Фелле Бестии наплевать на это. Потому что, если бы не стало Мечтателя — для неё радуга на небе навсегда сделалась бы черной.