Немёртвый камень

Глава 9. "В Лунном холодце"

Названия в Целестии всегда были романтичными и чуточку необычными. Мясная лавка запросто могла именоваться «Грезы малиновки», а пивная где-нибудь на задворках Шанжана — носить громкое название «Звуки лиры». Хотя внутри вот уже пятьсот лет самым приличным звуком был чпок открываемой бутылки.

Если же дело касалось харчевни, постоялого двора или подобного заведения, то уж тут фантазия хозяев выдавала такие оригинальные комбинации, что выяснить, откуда они брались, было просто невозможно. Названия вроде «Блоха и маргаритка», «Оранжевый вулкашка» и «Холдон в холодильнике» (последнее точно было навеяно контрабандистами) встречались чуть ли не на каждом шагу.

Таверна называлась «Лунный холодец», и это было воспринято как должное.

— Надеюсь, Жиль не пошутил, и нам действительно сюда, — вполголоса произнесла Бестия, когда дракси взмыло в ночное небо. — Но я бы тебе не советовала…

Она остерегала Мечтателя уже который раз, просто предыдущие наставления ему пришлось выслушать в полете.

Экстер потирал озябшие руки.

— Кто знает, Фелла. После разговора с Рубиниатом стало ясно, что от Семицветника можно в лучшем случае ждать нейтралитета — значит, мы не можем рассчитывать на Алое или Голубое ведомство. И Южный Край слишком сильно подотчётен Магистрам. Если уж начинать, то отсюда.

— Это я понимаю, но для чего беседовать с ним?

— Разве ты сама не обмолвилась о том, что у него слава неназванного господина Северного края? Так или иначе, но с ним связаны и магнаты, и горняки… да, и я хочу заручиться помощью оставшихся участников Альтау. К тому же, если у него собственная сеть… как это назвать?

— Наемников, Экстер. Наемников! Послушай, две тысячи лет назад у него уже не было ни капли совести, а ты хочешь…

— Может быть, я даже не буду взывать к его совести, Фелла.

Утоптанная дорожка начала потихоньку подниматься. Вывеска «Лунный холодец» гордо закачалась над головами.

— Прекрасное решение — начать поход беседой с главарем наймитов Целестии.

— Я решил, что самое неприятное нужно оставлять напоследок, — с бесхитростным вздохом отозвался Экстер. — Начнем с легкого.

Бестия ничего не ответила, толкая тяжелую дверь.

В нос ударил запах дыма, жира и выпивки, а кожу закололо мелкими разрядами магии: защита на развалюхе-харчевне лежала более чем серьезная. Но не для участника Альтау.

Изнутри «Лунный холодец» выглядел… примерно как должно выглядеть питейное заведение в глуши. Грязные стены, пропитанные запахом дыма, жира и выпивки; масса бутылок на столах; вперемешку с бутылками — боевые серпы, мощные луки, кинжалы и украшения. Во всей комнате можно было насчитать человек пятнадцать, из них двое валялись под лавками, один пытался сообразить, на каком свете находится и один со вкусом блевал в углу в подставленный кувшин.

— Отдыхаем, мальчики? — сумрачно спросила Фелла, делая шаг вперед.

Компания, облюбовавшая самый длинный стол, примолкла и уставилась на нее. За главного был высокий, крепкий маг с загорелым, иссеченным шрамами лицом, к которому основательно пристали многие пороки. Присмотревшись, на этой физиономии можно было обнаружить склонность к насилию, азарт, страсть к деньгам, сквернословию, ирисовке — и с десяток иже с ним. Но сейчас Зух Коготь, некоронованный король Северного края, был лишь слегка под хмельком. Развлекался он иначе. Например, он обожал окружать себя мелкой швалью и наблюдать, как она напивается и режет друг другу глотки из-за пары радужников. А потом философствовать над трупами.

Только одному магу хватило идиотизма вскочить из-за стола и потянуться за кинжалом при виде Бестии, но Зух с хриплым смешком потянул его назад.

— Сядь, Задира. Это дорогая гостья. Не видал тебя три века, Фелла! Садись и выпей.

Бестия брезгливо осмотрела табурет, который Зух подпихнул к ней ногой.

— Позже. Мне говорить при всех или можно побеседовать с тобой одним?

— Сперва при всех, а потом и с одним сойдет, — Зух похабно подмигнул своим дружкам. Двое догадливых (явно заместители или партнёны по делам) понятливо побледнели сразу же, как поняли, с кем идёт разговор. — Соскучилась по старым временам, Бестия? Я говорил тебе как-то, что ты вернешься. Таких мужиков, как я, уже не делают, а тебя вечно тянет на опасных… что-что?

— Мы к тебе по делу, Зух, — с силой сказала Фелла, ее голос разнесся по всему помещению. Звуки рвоты, усиленные кувшином, прекратились. Кто-то из тех, кто валялся под лавкой, заинтересовался и попытался подползти ближе. Молодой Задира опять взвился на ноги:

— Да как она так…

— Да сядь ты, — Коготь пнул его в голень. — «Мы». Значит, «мы», а кто же этот второй? Ах, да, вот кто-то тощенький на заднем плане. Цып-цып, парень, я тебе ничего не сделаю, давай на свет… выпьешь?

Голубые глаза Мечтателя печально скользнули по батарее бутылок ирисовки, которые были выставлены на столах.

— Нет, спасибо.

— Ну, и пожалуйста, — хмыкнул Зух, оглядывая его. — Фелла-Фелла, а у тебя вкус-то пропадает! Что это там, паричок? Теперь ты западаешь на смазливеньких и молоденьких? Парень, а, парень, у тебя хоть имя есть?

— И не одно, — заверил директор. — Но вам лучше знать меня как Экстера Мечтателя.

— Директор Одонара, — когда надо, у Когтя была нужная информация обо всем, что происходило в Целестии. — Я-то, помнится, всё Жилю не верил, что ты сейчас там, Фелла, так я верить не хотел. Что тебе делать среди сопляков-артемагов? Этого подцепила, — он мотнул головой в сторону Экстера. — Это не тот, которого Магистры собирались выдать за вернувшегося Витязя? Хах, надеюсь, ты-то не купилась на эти байки, от которых несёт Семицветником. Или ты с ним как раз из-за этого? Ну, может, на пару ночек он тебе и ничего — поиграться, так ведь его ж защищать нужно! Ну, грелочку там, чтобы не простудился, а то покашляет и помрет, вон он бледненький какой…

Экстер действительно был излишне бледненьким, Фелла заметила это с невольной тревогой.

— Зух. Ты собираешься выслушать или…

— Позже, — отмахнулся Коготь, с любопытством рассматривая Мечтателя. — Я бы лучше потолковал с твоим новеньким, у нас с ним найдется пара общих тем. А, новичок? — он подмигнул. — Да не жмись ты так, руки-ноги я тебе не повыдергаю, личико твое красивое тоже останется. Как она тебе, ничего, а? И ведь формы под кольчугой как-то не теряет…

Мечтатель не спеша придвинул к себе грязную табуретку.

— Фелла, — тихо сказал он. — Разговор будет короче, если ты… словом, подождешь несколько минут на улице.

— Может, не надо? — прошептала Бестия, наклоняясь к нему. — Конечно, они понимают только силу, но… давай я, а? Еще не выдержат, вон тот, в углу, — вообще человек…

— Да ты совсем раскисла, я погляжу, — неодобрительно и громко встрял Зух. — В прежние времена если б я тебя попросил не встревать и отвалить… Эй, красавчик, как ты это с ней сделал? Какими позами уговаривал, а?

Мечтатель легко и ободряюще коснулся ее руки, как бы говоря, что не позволит себе лишнего. Фелла молча вышла. Последним, что до нее донеслось, было:

— Не очень-то ты ей нужен, если она тебя просто так оставила! Да ладно, куренок, не дрейфь, она никого не любит. Только этого своего Витязя, которого всё искала. Или вы с Магистрами ей проконопатили мозги так, что уже и не ищет? Да какая разница, лишь бы в койке была хороша, верно я говорю?

Бестия задавила в себе желание вернуться обратно. Нужно было вообще зайти первой и как следует накостылять Зуху еще до начала разговора, тогда и беседа пошла бы лучше. Впрочем, он бы все равно не поверил никаким словам о том, что Ястанир жив.

К Витязю Зух относился без всякого трепета. Он даже не видел его во время битвы, потому что стоял в последних рядах, видел только сияние. И если Фелла вспоминала день Альтау с неизменным трепетом, то Зух — с откровенным удовольствием. Пожалуй, он чуть ли не единственный, кто использовал немалые полученные силы для того, чтобы получать все наслаждения от жизни. Рассуждал он при этом просто: «Я был зеленым мальцом в тот день, дрался изо всех сил, но из идиотских побуждений. В награду мне дали кучу магии, мое дело, как ее тратить».

Альтау был его кормушкой, и со временем к Целестии Коготь тоже начал относиться, как к своей кормушке. Он брал, что хотел, столетиями жил в роскоши, участвовал в состязаниях, дуэлях и любовных историях, не брезговал делами с нежитью и разбойными братствами и под конец осел в Северном Краю, подмял под себя наёмников во всей Целестии, завёл сеть курьеров и связи с магнатами и шепталами… И зажил так, как хотел — то развлекаясь по грязным трактирам, то утопая в роскоши, то устраивая безумные гулянки, то пропадая на целые годы. Соперничества или заговора он не боялся, бунты подавлял железной рукой и мощной магией, из магов признавал только равных по силе или тех, кто был заведомо могущественнее. Потому осмотрительно не нарывался на конфликты с Семицветником, поговаривая философски, что силы Альтау — это силы Альтау, а драконы — это драконы. Больше всего Зуху по вкусу были яркие впечатления типа битв и авантюр, а со временем к этому добавилась тяга к воспоминаниям. Бестия не сомневалась: она — из ярких воспоминаний Когтя.

— Конечно, он себе ничего не позволит, — нервно бормотала она, расхаживая под окнами трактира, — но если только Зух помянет ту ночь семьсот пятьдесят лет назад…

Через окна трактира пролилось сияние, как будто внутри вдруг наступил солнечный день. Бестия с усталым вздохом потерла лоб.

— Надеюсь, он не добрался до подробностей.

Иначе ещё вопрос — останется ли в таверне хоть кто-то живой.

Бестия не спеша вернулась внутрь — дверь была не заперта. Мечтатель работал аккуратно и основательно: от бутылок осталась глиняная пыль напополам с ирисовым ароматом; половина забулдыг была разложена по лавкам, а вторая половина, которой не нашлось места, по столам, ровными жгутиками. Кинжалы и прочее оружие, которым пытались воспользоваться в первые секунды, были сложены на отдельном столе, ровной сверкающей горкой.

Совершенно трезвый Зух Коготь сидел за своим столом в одиночестве и мертвой рукой сжимал недопитый стакан. На Бестию он поднял глаза.

— Значит, ты его все-таки нашла. Это ведь Ястанир?

— Так его звали раньше, — отозвалась Фелла холодно.

Мечтатель стоял у окна, вглядываясь в прохладную ночь. Его одухотворенное лицо заслуживало кисти величайших художников.

Коготь поставил стакан на стол и задумчиво запустил пальцы в длинную, рыжую, с обильной проседью шевелюру.

— Ну, вот, — сказал он. — Витязь, надо же. А зачем он бутылки перебил?

Бестия помахала ладонью у него перед лицом. Нет, кажется, шок был вполне допустимый. Информацию Зух, по крайней мере, может переваривать.

— Ты, наверное, понимаешь, что мы здесь не ради битья посуды.

— Уж хотелось бы верить, — Зух мертвой рукой поднял стакан ко рту и осушил его. — Значит, не врут шепталы, была вторая заварушка на Альтау? А я-то думал, слухи… Магистерские выдумки… считал ещё, что я так надрался, что радуга стала серой. И что, Холдон правда встал, ходил, бился?

— До тех пор, пока его вторично не уложили в землю, — Бестия бросила косой взгляд на Мечтателя.

— Надежно-то хоть уложили? — усомнился Зух.

— Холдон — не самое худшее, что может случиться с Целестией, — отозвался Экстер от окна. — Мы чересчур привыкли все мерить меркой Альтау, и теперь, видимо, нам придется за это платить.

По лицу Когтя ясно можно было прочитать: «Надо же! Мерка Альтау о себе такого нелестного мнения». Но вслух не брякнул ничего и только показал, что слушает внимательно.

— Опасаюсь, что в Целестии подняло голову зло, превосходящее Холдона.

— Да ну? — не вытерпел Коготь. — И каким же это ветром к нам его занесло?

— Я не говорил «появилось», я сказал «подняло голову», — кротко поправил Мечтатель. — Боюсь, его корни куда древнее, чем мы можем себе представить и, боюсь, именно этой силой был когда-то порожден сам Холдон. Это часть древней Целестии, древней настолько, что о ней почти не сохранилось вестей. Целестии времён ухода Первой Сотни — той были, которая живет только в мрачных легендах и древних песнях — и их опасаются петь, чтобы не испугать даже стариков…

Зух Коготь обратил страдающий взор на Бестию.

— Он всегда так?

— Когда не рубит головы.

— Эге, — Зух попытался отыскать хотя бы условно целую бутылку и обнаружил, что в комнате таких не осталось. — Ну, как любят говорить мои пропойцы — напугали до отрыжки. Древнючее что-то, говорите, лезет, и злое. Так какого ж нечта Витязь делает в Северном Краю, в таверне, когда давно пора бы бежать к Семицветнику? Глядишь, показал бы Магистрам свои штучки — авось, и прониклись бы. Дремлющего бы разбудили — и пошла б потеха!

— А Семицветник, конечно, с радостью поделится властью, — резюмировала Бестия. — И даже если бы согласился поделиться — как минимум один из Магистров… не на нашей стороне.

— Эва, куда прыгнуло, — изрек Коготь. Он начинал получать удовольствие от беседы и тихонько покачивался на стуле туда-сюда. — Вот, значит, в чем дело. Вы, стало быть, думаете, что эта зараза уже и до Семицветника добралась. Что они не просто болваны зажравшиеся, а холдоновскую хворь прихватили… А который Магистр? А? Не знаете? Вот уж еще веселее: а вдруг их несколько или все. Ага, говорил Жиль насчёт той истории с Сердоликовым Блоком и с Обсидиановыми Копями. Что Магистры, мол, вовсю намекают: Витязя рук дело… Так, стало быть, и войска могут против вас развернуться… — он причмокнул от удовольствия, потирая шрам над бровью.

— Магистры опасны и в силу своей тупости: они, знаешь ли, не любят торопиться, особенно Нэриум Гхал. Дремлющий слишком привык спать, а если просыпаются, то невовремя. И ты вообще видел тех, кого они насадили на все мало-мальские посты? У них в мозгах, помимо преданности Семицветнику и кормушке, не водится ни единой загогулины. Так что, скажем, в нужный момент… войска просто могут опоздать.

— Так вы свою армию вербуете, что ли? Под знамена Витязя?

— Под знамена Одонара, — Экстер впервые отвернулся от окна. — Потому что именно по Одонару придется основной удар. Как и в тот раз. Но теперь у него может не хватить защитников.

— И вы, стало быть, меня приглашаете, — Зух хмыкнул и откинулся на стуле особенно далеко. — Вежливо так переговоры начали…

— А ты понимаешь иначе? — поинтересовалась Бестия.

— А я все понимаю, особливо ежели со мной вежливо и ласково, — Зух оскалился, хотел было подмигнуть ей, потом перевел взгляд на Экстера и раздумал. — А после вашего приглашения мне больше хочется в войска Холдона записаться — вдруг что приобрету?

Бестия потерла кулаки, но большего, чем наглая ухмылка, не дождалась. Мечтатель устало пожал плечами.

— И это было бы понятно — будь это новый Холдон и его войска. Три тысячи лет назад то была битва старой и новой Целестии, и лозунги Холдона… да, те, которыми он вербовал простаков… Эти лозунги притягивали.

— Ага, «бессмертия нет»…

— Но нынче будет битва жизни против смерти, мертвой Целестии против живой — и если кто-то захочет оказаться на стороне тлена… это по меньшей мере удивительно.

Зух поставил давно пустой стакан. Он смотрел Ястаниру в глаза так, будто пытался поймать его на лжи, или хоть на фанатизме — но в этих глазах всегда плескалась только печаль. Теперь Фелла знала, что ее порождало то самое соприкосновение со смертью, о котором шла речь.

Коготь, кажется, тоже что-то такое уловил. Он закряхтел и неловко потер ладони.

— Сядь, Ястанир. Как хозяин прошу. Ты мне скажи — ты пришел за долгом? Взыскать? То, что я получил тогда, на поле Сечи?

Бестия едва слышно фыркнула в сторону — таков уж Зух Коготь, все у него в цифрах и долговых обязательствах. Экстеру бы ответить сейчас — «Так точно, с процентами!» — и Коготь совершенно сдуется.

Но Мечтатель устроился на грязном табурете напротив и отозвался:

— Тогда ты получил заслуженное от павших. Накладывало ли это на тебя обязательства — судить тебе и, может быть, им, но уж никак не мне. Я пришел, чтобы предложить тебе союз, как живой человек, как человек Целестии, потому что в стороне остаться — не знаю, выйдет хоть у кого-нибудь, а если ты вдруг решишь уйти к тем…

— Опять недомолвки, — подытожил Зух. — Да пойми ж ты, я тридцать веков блюл свою выгоду, а ты говоришь: валяй к нам, сложи голову, а если останешься как есть — будет еще хуже. Так я понял? А с кем сражение-то? Что за древняя быль Целестии? Назови, кто будет на той стороне! Нежить, что ль?

Мечтатель сцепил тонкие пальцы. Выпивохи, которых он разложил по столам и лавкам, начали слабо пошевеливаться и недоумевать заплетающимися языками. Больше всего интересовались, «что это было».

— Я назову тебе одну из частей войска противника, — медленно выговорил Мечтатель. — На той стороне будут смертоносцы.

Зух поверил. Кадык его нервно загулял по горлу, как будто Коготь проглотил взбесившееся яблоко. Он даже не попытался найти в глазах Экстера опровержения.

— С этими я бы точно не хотел оказаться в одних рядах. И в случае их победы мне вряд ли что обломится, — Зух выдавил это из себя натужно. — А-а, Задира, очухался? Сбегай, ирисовки принеси. Есть что обмыть, хвала Радуге… Так что ж тебе нужно, Ястанир? Мне брать серп, собирать ребят и топать защищать твой артефакторий?

— Как пожелаешь, — тихо отозвался Мечтатель. — Я не за этим сюда. Но мне нужно поговорить с народом в здешней местности. С шепталами, с магами и с людьми.

— А высшую нежить ты, стало быть, не включаешь?

— Не думал об этом… однако, боюсь, глупо разговаривать с теми, кто уже по названию своему не относится к жизни.

— А точно, — Коготь густо хихикнул. — Значит, и нежить против вас. Ну что ж, ты хочешь общего сбора тех, с кем я делишки имею? Кто у местного народца в авторитете, а? Устрою я тебе сбор, так, чтобы молва о Витязе прошла по этой стороне Целестии. Ха! Вот буча-то будет — мама не горюй!

В комнату протиснулся Задира, прижимающий к груди столько бутылок, что это попросту казалось за гранью человеческих возможностей. Одну бутылку он сжимал за горлышко зубами.

— Спец, — тепло заметил Зух Коготь и загреб себе побольше бутылок. — Ну, теперь-то, Витязь, выпьем, или снова мне посуду перебьешь?

Экстер поднялся и отвесил легкий прощальный поклон.

— Благодарю, но мне, пожалуй, не следует. К тому же мы с дороги, а завтра опять в путь…

— Изучать древние были, значит, — Коготь удивительно точно определил цель их путешествия. — Ну, и ладно. Милости просим переночевать у нас, гости дорогие, я распоряжусь, чтобы вам комнаты получше приготовили, без пауков и нежитью незагаженные…

И вот тут-то Фелла Бестия с лихвой вернула Когтю все его издевательские ухмылочки этого вечера. Она расплылась в улыбке, полной такого коварства, что кто-то недоочнувшийся на лавке опять уполз в обморок.

— Распорядись, — и уточнила преспокойно: — Одну комнату.

Мечтатель заалел, как маков цвет. Зух Коготь, глядя на него, поцокал языком с искренней завистью.

* * *

Вовне происходила суета и свалка. Кто-то топтался, шипел, раздавались неразборчивые крики и заковыристые ругательные комбинации… Обычно подобные звуки раздавались под окнами, когда Фрикс выводил практеров второго года потренироваться на свежем воздухе. Бестия попыталась сунуть голову под подушку и пробормотала:

— Ну уж нет, раз в два века обойдитесь без меня, — и почти тут же поняла, что она вне Одонара.

И что она проспала, вот что совершенно удивительно.

Врывавшиеся в окно таверны солнечные лучи были яркими, спелыми и принадлежащими по времени второй, а то и третьей фазе радуги. Один из лучей нахально прыгал по носу спящего рядом Экстера, два других золотили седые волосы. Нехороший намек. Бестия нахмурилась и потянулась было пристроить голову Мечтателя на свое плечо, но тут особенно настырный луч попал директору прямо в глаз, и Экстер пробудился.

Какое-то время он рассматривал скачущие по стенам блики, а потом недоверчиво осведомился:

— Первая фаза?

— Куда там, — со смешком ответила Бестия и потянулась к его губам. — Мы безбожно проспали. Забавно, кажется, это был первый раз, когда меня оставила бессонница… за последние лет пятьсот.

— Я надеюсь, твои сны были светлыми, — ухитрился выговорить Экстер между поцелуями.

— Видела детство, — Фелла посерьезнела и устроилась на его плече. — Вот странно, я думала, что уже никогда не вспомню того, что было до Альтау… знаешь, многие участники мне говорили: всё, что случалось до Сечи для них словно в тумане…

— И даже лица близких и друзей — всё словно стерто и погребено, и какими были мы сами — уже не помнится…

— Да. Да. А вот сегодня я вспомнила себя семнадцатилетнюю, перед тем, как сбежала на войну. Мать меня, помню, все обряжала в платья, и непременно светло-голубые или сиреневые. Единственная дочка знатных родителей… меня обучали и музыке, и составлению букетов, и цветистой магии, и готовили к тому, что я стану женой какого-нибудь вельможи и нарожаю ему кучу ребятни. А женихи — кстати, их куча была — влюблялись в мои косы.

Мечтатель приподнялся на локте в молчаливом изумлении.

— Не можешь себе представить? — Бестия невесело засмеялась. — Да вот, у меня были светлые косы по пояс, и мать в них постоянно заплетала ленты. Помню, вся эта мишура жутко мешала мне, когда я убегала в лес пострелять или попрактиковаться в боевой магии… Отец меня тайком учил, да… А косы я себе отрезала перед тем, как уйти воевать — мне это казалось жутко романтичным. Когда я вернулась с Альтау, уже как пятый паж, даже мать, посмотрев мне в глаза, не пыталась уговаривать опять отрастить волосы. Хотя, наверное, ей сложно было говорить в обмороке…

Бестия призадумалась над этим фактом своей биографии и над последовавшей маминой истерикой (истерика была после Альтау, так что Фелла ее помнила и через три тысячи лет). Мечтатель смотрел на нее пристально и серьезно, опершись на локоть.

— Это ничего не значит, — тихо сказал он. — Может быть, только то, что «Песенка о девушке лихолетья» была написана о тебе. Помнишь?

Не посмеет и смерть на тебя посягнуть —

Ты шагаешь и твердо, и ясно…

Ты обрезала косы, идя на войну —

Но осталась прекрасной.

Уголок губ Феллы невольно пополз вверх в глупой улыбке, которую она попыталась задавить ворчанием:

— Во имя Светлоликих, эти вирши пели полторы тысячи лет назад! Ты что, помнишь все, что наши поэты напридумывали со времён Альтау?

Мечтатель пожал плечами, продолжая читать:

Лихолетье промчалось, и годы — не срок,

Но одно мне по-прежнему дивно:

Ты прошла сотни тысяч дорог и тревог —

Но осталась наивной.

— Хочется верить, что уж это-то не про меня, — капризно заметила Бестия. — За три тысячи лет я избавилась от большей части наивности… хотя я знаю одного иномирца, который с этим не согласен. Твоя память сохранила еще что-нибудь?

Одного лишь об этом нелегком пути

У небес попросить я посмею:

Чтобы ты и сквозь счастье успела пройти —

Оставаясь моею.

По мнению Бестии, на это нужно было отвечать не словами, а действиями.

— Фелла, так мы не поднимемся до полудня, — напомнил Мечтатель через полчаса. — И наш хозяин будет беспокоиться.

Фелла только хмыкнула, затыкая его очередным поцелуем. У нее были подозрения, что Зух Коготь очень даже хорошо понимает причины столь долгого отдыха своих гостей.

Крики со двора стали громче, свалки как будто прибавилось, и Бестия неохотно приподнялась.

— Я сейчас, — пробормотала она, — только взгляну, что там за драка средь бела дня… О-о, Холдон!!!

Вопль Феллы был столь эмоционален, будто под окном таверны действительно околачивался Холдон, да еще в таком же неглиже, в каком была сама Бестия. Мечтатель подпрыгнул на постели, как будто рядом с ним обнаружилась Вечная Невеста. Фелла резко пригнулась и нервным шепотом уточнила:

— Я не в этом смысле… но вот же мерзавец! Когда успел их собрать?

— Что такое, Фелла?

Бестия отскочила от окна и принялась торопливо шарить по комнате в поисках одежды.

— Там толпа народу. Пара сотен, если не больше. И новые драконы приземляются… проклятие, выходит, что они еще тихо себя ведут, если смотреть на их количество!

Как раз в этот момент относительная тишина кончилась, и со двора раздалось дружное: «Пущай выходит! Где он?!»

— И, кажется, они это про тебя, — уточнила Бестия.

Мечтатель попытался выпутаться из одеяла и простыней, но вместо этого завернулся в них до состояния гусеницы.

— Ч-что?!

— Это общий сбор, которого мы вчера так добивались! Вот только вместо того, чтобы его назначить и начать сборы, Зух решил устроить сего сейчас… и притащить людей прямо сюда! Но когда ж он успел… так всех расшевелить… — Бестия, пробегая мимо окна, мельком заглянула в него и прошептала себе под нос: — Зурак ан бейн тан!

Экстер, который пока еще забыл не все древнецелестийские ругательства, воззрился на нее из-под слоев покрывал.

— Так плохо?

— Там бонзы шептал, главы урядников, старосты деревень, торговые магнаты, главы горняцких поселений… но как же… он бы не успел разослать гонцов!

— Если он рассылал гонцов, Фелла… он мог воспользоваться артефактами, и странно, что мы не подумали об этом раньше. И мы недооценили его уровень влияния. Мы полагали, что для организации сбора потребуется несколько дней: переговоры, условное место… Но Зух, похоже, пошёл иным путём.

Он уже упокоился — взяла свое привычка директора Одонара. Выпутываться из одеял получалось медленно, но верно.

— Это слегка… изменяет наши планы: я думал поговорить с людьми Северного края на обратном пути, чтобы до Семицветника это дошло позже… Но ладно, думаю, это уже неважно. Нам просто нужно слегка привести себя в порядок, и потом…

— Экстер, — перебила его Бестия. — Ты не помнишь, где должна быть наша одежда? А то я…

Мечтатель забыл о медленном и планомерном выпутывании и вылетел из своего кокона пробкой.

Следующие пять минут прошли в хаотичных поисках по всей комнате, комната была небольшой, так что ее успели обшарить никак не менее пяти раз. За окном возросшая толпа начала мало-помалу терять терпение и скандировать как по команде: «Яс-та-нир! Вы-хо-ди!» Видимо, Зух Коготь предупредил, с кем можно будет побеседовать, вот народ и примчался, средств на транспорт не пожалел. Вообще-то Фелла и Экстер должны были порадоваться этому, но сейчас они были заняты другими проблемами.

— Ты смотрел под кроватью?

— Д-да, там только сапог. Вот, кажется, это твой.

— Мечтатель, он мужской!

— Правда? Но ведь он мне явно не по размеру, э-э…

— Тьфу… спрячь назад под кровать, пока мы не погибли от удушья. Так. В шкафу совершенно точно ничего… холдоновы твари, узнаю, кто это сделал, — порежу на ленточки… ничего!

— Фелла… мой парик тоже исчез!

— Советую подумать о более интимных деталях гардероба!

«Выходи! Выходи!» — орали под окнами. Бестия, раскрасневшаяся и злая, наконец прекратила поиски. Ей удалось извлечь из пространства между шкафом и стеной носок — видимо, его нужно было поделить на четыре ноги — а с самого шкафа ей на голову свалился ее же серп в ножнах. Фелла поприветствовала любимое оружие ругательством на древнецелестийском, но тут же сгребла его и намертво зажала в кулаке.

— Ошибка с их стороны оставлять мне это, — прошипела она.

Экстер сосредоточенно тер переносицу.

— Фелла, ты выставляла защиту на ночь?

— Разумеется! Общую защиту над нами и стандартный блок от воров и чужеродного проникновения на дверь.

— Дополнительные узлы на защиту от нежити…?

— Нет, а зачем? — запальчиво отозвалась Бестия. — В любой самой захудалой таверне должны быть пугалки…

Мечтатель теперь потер лоб и тяжело вздохнул.

— И я тоже не позаботился. Ты не находишь, что наш с тобою сон был уж слишком крепок?

— Да, но я-то это приписала… бох-тей ахалланас! — Бестия вновь сорвалась на древние наречия. — Нощники-тати…

Этот вид высшей нежити славился умением напускать туман и темень. И своей нелюбовью ко дню. После Нежитного Пакта нощники вечно околачивались в разбойных отрядах и шли в наёмники. Некоторые, правда, ушли в законопослушный образ жизни, основали пару поселений возле Хелденары и приторговывали серебром…

Но кто редко выбирал праведную дорожку — так это те, кому передался особый дар: усиливать сон у спящих.

А сквозь двери нощники точно ходили редко.

— Узнаю, кто подослал. Найду. Повешу кверху ногами. Мучить буду, — почти мечтательно выговорила Бестия и села рядом с Мечтателем. — Нужно что-то делать, Экстер. Не можешь же ты явиться народу нагишом.

О себе она не упомянула, Экстер поглядел удивленно, и это тут же вызвало кривую ухмылку и демонстрацию серпа.

— Пока эта штука при мне — я могу хоть в перьях вываляться, и никто не посмеет даже хихикнуть.

Авторитет — великая вещь, Мечтатель об этом знал, потому что сам «великой вещью» пользовался исключительно мало.

«Выходи! Выходи!» — слова теперь перемежались нетерпеливым и недовольным ревом. Бестия решительно встала, примерилась к одеялу, потом содрала с кровати простыню и обмоталась ей в несколько слоев.

— Схожу за добычей, — бросила она, прихватила серп и исчезла за дверью. Мечтатель слова не успел сказать, не говоря уж о том, чтобы ее остановить. Соскучиться он тоже не успел: Фелла вернулась минут через пять, с охапкой вещей и в бешенстве.

— Холдоновы кишки! Вся таверна пуста, ни души! Дверь заколочена и завалена, ни в одной из комнат никаких вещей. Кроме этого.

Принесенный Феллой ворох тряпья оказался интересным набором. Для начала, там была кольчуга — кстати, принадлежащая самой Фелле. Следом шли контрабандные затертые джинсы таких размеров, что в них можно было засунуть половину Одонара; цветастая цыганская юбка, сиреневая блузка с избытком оборочек и контрабандная же майка необъятных размеров с гордой надписью на животе «Прусь от хомячков». Все венчали пушистая шерстяная шаль и кружевной чепчик.

— Набрала в разных комнатах, — пояснила Бестия. — Все остальное успели вытащить, смуррилы…

Экстер не ответил и тоскующими глазами вперился в кровать. Завернуться в простынь на фоне этого всего казалось предпочтительнее.

— Фелла… я подумал… может быть, мороки?

— А ты хорошо помнишь, как их создавать?

Экстер осекся. Он с закрытыми глазами смог бы соорудить артефакт на изменение внешности или «хамелеон», он мог распределить потоки магии по телу так, чтобы стать невидимым — но он не помнил заклятий и схем распределения потоков, которые были хлебом городских модниц и их любовников: видимость одежды и изменение вида одежды. Зато помнил, что такие чары нестабильны и могут пропасть, если маг отвлекается, скажем, на поединок.

Толпа за стенами, кажется, собралась пойти на приступ. Идею насчет мороков нужно было отбрасывать.

Бестия тем временем невозмутимо примерялась к огромным джинсам. Мечтатель глянул на нее с тихим укором.

— Фелла…

— Что? Прости, забыла, — джинсы были отданы Экстеру. — Холдон знает сколько не надевала юбку… — и ее рука коварно поползла за контрабандной майкой. Под грустным взглядом Мечтателя рука изменила маршрут и неохотно схватила блузку с оборочками.

Через три минуты гардероб был прилажен на место, а на полу сиротливо лежали шаль и чепчик, последний сверху. Мечтатель поглядывал на него подозрительно.

— Собственно, а зачем вот это?

Глядя на Экстера, без остановок поправлявшего сползавшую майку, Бестия не выдержала и хихикнула.

— Знаешь, а по-моему, хуже не было бы… и ведь ты так скучал по своему парику?

Внизу уже серьезно обсуждали штурм и выкрикивали что-то вроде: «Надуть решили!», «Витязь, как же!», «Ловушка, небось!»

— Мне кажется, пора, — колеблясь, сказал Мечтатель. Фелла кивнула и ободряюще сжала его руку. Второй рукой она сжимала рукоять серпа.

Выход из таверны был найден очень просто: Бестия слегка стукнула по заколоченной двери кулаком.

Для нервов собравшейся толпы такое начало было чем-то вроде дождя из ирисовки. Народ, который околачивался вокруг таверны, заторопился обратно к высокому крыльцу, где явно начали происходить какие-то события.

Крики вроде: «Ну, наконец!», «Сподобились!», «С первой фазы ждем, Холдона вам в печенку!» — утихли почти сразу.

Тишь стояла полнейшая и шокированная.

Кажется, больше всего народ поразила все же юбка на Бестии. Может быть, еще сиреневая блузочка с оборками, поверх которой была натянута кольчуга. Мечтателя в его безразмерных джинсах, подпоясанных отрезанной от простыни полосой ткани, и майке с провокационной надписью, просто не сразу увидели. Или не приняли всерьез.

Потом какой-то старейшина рудокопов из задних рядов, кашлянул и тоскливо спросил:

— Ну, и кто нас сюда вызвал?

Зух Коготь перестал давиться смехом где-то в задних рядах, и счел за лучшее куда-нибудь убраться. Маленькая месть за вчерашнюю выходку Витязя ему удалась, вот только он не удосужился просчитать, чем это может кончиться для него самого.

Но Мечтатель негромко отозвался из-за плеча Бестии:

— Вас вызвал я.

И вышел вперед, чтобы лицом встретить первую, оглушительную волну хохота, которая поднялась, когда его рассмотрели во всех подробностях.

Женщин в толпе было немного, в основном зрелые мужики из Северного края. Так что комментарии были соответствующими.

— Этот куренок — Витязь Альтау?

— Гля, гля штаны какие!

— Да он бабу в руках не удержит, не то, что меч!

— Ага, кольчужку на него — и повалится!

— Малец, а у тебя молоко на губах-то обсохло?

— Вот, смуррилы жухлячие, я ж говорил — надувательство!

Зух, затерявшись в толпе людей, с предвкушением потирал руки. Он уже представлял, что должно сейчас случиться, и считал, что за такое зрелище стоит деньги заплатить.

Толпа бушевала долго. Кое-кто махнул рукой и отправился к дракси, расположившимся неподалеку. Кто-то извел весь запас слюны, плюясь по сторонам и попадая в соседей. Толпа хохотала, свистела, смеялась, а Экстер молчал, скрестив руки на груди. И по его царственной осанке, по распрямленным плечам и по ощущению силы, которое от него исходило — Бестия догадалась, что рядом с ней уже Ястанир, король и воспитанник магов древности, легендарный Витязь Альтау.

Когда веселье начало выдыхаться, он затушил его остатки взглядом — и заговорил в тишине:

— Мне жаль, что на мне нет доспехов. Но уж так вышло, что с некоторых пор мне не по душе ратная одежда. Или мне стоило прийти к вам в окружении свиты, в расшитом серебром кафтане, размахивая головой Холдона — и тогда бы я вызвал уважение? С кем вы хотели говорить — со мной или с вещами, которые меня окружают? Кому больше верите: мне или вещам? Я — Экстер Мечтатель, глава артефактория Целестии, и я — Ястанир, король древней Лебреллы и тот, кого долгое время называли Солнечным Витязем Альтау. Каких внешних доказательств вы хотите? Я дам их!

Каждое слово рассекало воздух клинком и падало в толпу камнем. Фелла почувствовала, как заволновалась магия в теле, заколола в кончиках пальцев: даже не проявляя себя окончательно, Ястанир вызывал какую-то отдачу. Солнечные лучи падали на его лицо, обливали сиянием фигуру и путались в волосах, и нельзя было сказать, идет свет снаружи или изнутри. Не нужно было никаких усилий, чтобы увидеть в нем юношу, который десять тысяч лет назад без меча шагнул навстречу Холдону.

Кто-то в толпе выдвинул было пару предложений насчет доказательств, вообще же люди Севера молчали. Первым заговорил старик с бородкой клинышком и военной осанкой. Он стоял в первых рядах, и по стати было видно: из старой знати.

— Доказательств не нужно. Думаю, все видят… или чувствуют. Из тех, кто может, — и брезгливо покосился в толпу с чернью. — Вопрос в другом. О чём пойдёт речь?

Ястанир расслабил плечи — и с них тут же едва не свалилась вредная майка с «хомячками».

— Вас разве не известили?

Старик из знати открыл было рот, но голос подал глава урядников — с широченными плечами и лихой бородищей.

— Слышали, будто, что новая война собирается. И будто бы Семицветник в ней будет против тебя. Ты, что же, предлагаешь нам свою сторону?

— Да, — просто ответил Витязь. — Предлагаю вам свою сторону.

В несколько минут молчания всем явно померещилось, как напротив Ястанира встали семь разряженных в мантии разных цветов Магистров и последним — Дремлющий.

— И просто-таки все Магистры гады? — осторожненько осведомился пухлый магнат, разодетый в фиолетовый бархат.

— Некоторые уж точно, — сквозь зубы заметила Бестия. Ответ был услышан, принят и почему-то даже не оспаривался.

— Возможно, с некоторыми из них нам по пути, — пояснил Ястанир. — Вот только мы понятия не имеем, с кем, а война между тем уже витает в воздухе.

Он взглянул на радугу, и это был взгляд Мечтателя. За ним посмотрели все.

— Тускнеет, — сказал кто-то. — В четвертой фазе так не бывает.

— Эх… — тоскливо выдохнул какой-то старец из середины.

Из легенд и былей до всех дошла информация о том, что бывает, когда тускнеет радуга.

Голос наконец опять поднял знатный старец:

— Насколько мы поняли из создавшейся ситуации — вы имеете в виду что-то, что страшнее Холдона. Какого-то рода нашествие или битву… и при этом удар придётся по Одонару, однако Магистры не будут его защищать?

— В нужный момент — едва ли, — тихо отозвался Экстер, вызвав встревоженный взгляд Феллы: явно знает больше или подозревает, но ведь не говорит!

— А ты армию набираешь, чтобы в нужный момент была и защищала? — подтянулись к вопросам из той группы, где стояли наёмники.

Мечтатель кивнул.

— И решил, стало быть, обратиться к народу, потому как от войска вряд ли чего дождешься, а своими силами не справишься?

— Именно.

— Это, то есть, ты у нас помощи просишь? — тон уже был повышенным и точно нехорошим, но Витязь этого не пожелал замечать и откликнулся кивком.

Наёмник открыл рот, чтобы то ли спросить, то ли сказать, но потом раздумал, махнул рукой и замолчал. Толпа тоже была молчаливой, только шушукались о чем-то своем шепталы. Видимо, прикидывали, как подать такую информацию Жилю. И не стоит ли продать новости куда-то на сторону.

А потом впервые раздался женский голос, сорванный и яростный.

— Ты нас просишь? А где ж ты был раньше, Витязь, когда сам был нам нужен?

Аристократы и магнаты переглянулись было и открыли рты, чтобы ещё что-то спрашивать, но поздно. Народ попроще разом оживился, заволновался и опять раскричался:

— В артефактории сидел? А нас нежить жрала!

— Сколько войн…

— У меня сын в разбойники ушел: дома лопать нечего!

— Магистры тебе не нравятся? А что ж ты им головы не открутил, за все-то века?

— Сколько лет молились: хоть бы Витязь уберег, а ты где ошивался-то?

— Порядка в стране хочешь — ну, так и навел бы его пораньше!

— Это ты у нас помощи просишь? А дулю не видал? — самое простое и самое эффективное высказывание долетело от самого древнего старца, который тут же от мощи собственного голоса чуть в песок не рассыпался. Как он добрался до «Лунного холодца» — было непонятно.

Мечтатель молча выслушал упреки. Губы дрогнули пару раз на особенно болезненных уколах, но пилюлю он проглотил безропотно. Потом прикрыл глаза и выдохнул — явно набираясь сил для ответа.

Ответить ему не дали: Бестия шагнула вперед, по пути довольно резко оттолкнув его с дороги.

— Помолчи и дай сказать мне, — тишина после такого вступления восстановилась, а может, причиной тому было выражение лица Бестии. И цветастая юбка, и оборочки под кольчугой не портили впечатления: паж Альтау во весь рост и перед битвой. — Вы спрашиваете — где был он? А где были вы все эти годы? Три тысячи лет — где были вы? Ждали, что придет Витязь и наладит в жизни сразу все, от вечного мира между всеми до цен на пиво? Пасли коз, добывали руду, лакали пиво по вечерам? Заявляли родителям, что учиться — только голову забивать, а магией пользовались, чтобы набить морду соседу? Вы — сидели по своим домам и не высовывали оттуда носа; вы жаловались по углам, что все в мире не так; вы отпускали своих детей в разбойники и воины; воевали с соседями за пастбища! Тридцать веков я сражалась и истребляла нежить ради вас — и я знаю, где вы были. И знаю, что вы с шайкой разбойников неспособны справиться всей деревней без разрешения Магистров и войск Кордона; вы разучились думать сами, без приказов из Семицветника; вы привыкли, что за вас устраивают все, а если устраивают недостаточно — то можно посетовать, что вот, явился бы Витязь — и стало бы лучше! И вы — высмеете что-то требовать у него? У того, кто спас вас всех на том проклятом поле — считаете, что он что-то должен вам? Обязан вечно вас спасать, ни на секунду не смыкая глаз? Дважды! Он дважды сходился с Холдоном и выходил победителем, а вам все мало? Он, значит, должен жить ради вашего блага — нет, умирать ради вашего блага, и ни дня… ни минуты не может взять себе?

В глазах у нее сверкнули слезы ярости. Толпа разом отхлынула на несколько шагов, перепуганный Экстер попытался придержать ее за руку, но Бестия стряхнула его пальцы:

— Молчи! Ты ведь привык к этому, не так ли? Вечный защитник, у которого не может быть защитников! Так пусть это буду я — пусть скажу я, я имею право. Им недостаточно боли, которую ты пережил, им мало смертей, которые ты уже видел, им плевать на то, что ты чувствуешь, когда убиваешь ради них, главное — это не они, а ты! Так где ты был тридцать веков, Витязь Солнца? С чего ты был всего-то щитом Одонара и щитом Целестии, зачем не горел вместо них на войнах, не лез в политику, не очищал страну от нежити и не гонялся за контрабандистами? Неужели ты ждал, что однажды они перестанут уповать на твое возвращение и хоть что-то сделают сами? Ждал зря!

Она отдышалась и договорила тихо:

— А теперь ты вернулся и просишь помощи, потому что боишься, что не сможешь победить один, и думаешь, что хоть кто-нибудь тебе поверит и поможет…

Она зло топнула ногой и отвернулась — обычный ее жест, чтобы скрыть исказившиеся черты. Витязь и толпа уставились друг на друга и понятия не имели, что говорить и что дальше делать. Настырно тинькала синичка на ближайшей березе — душевно радовалась затишью и возможности проявить себя. Народ переглядывался — исподлобья — шуршал одеждой и оживал медленно, по человеку.

Среди помертвевшей толпы живым оказалось, пожалуй, одно лицо. Если, конечно, так можно было назвать шуструю бабенку, которая пропихалась в первые ряды откуда-то из середины. Физиономии таких представительниц слабого (слабого ли?) пола обычно обозначают, что пришла пора скандала.

Бабенка подвинула с места старика-аристократа, остановилась напротив крыльца, уперла руки в бока и язвительно осведомилась, обращаясь к Бестии:

— А что это ты его пихаешь, а?

Бестии пришлось обернуться, чтобы недоуменно поморгать. Ей, пятому пажу только что сказали…

— Ишь, умная нашлась — Витязя затыкать! Имеешь право, говоришь! Какое у тебя там право — что на Альтау кого-то посекла? А что ж у тебя твой Витязь такой некормленый ходит?!

Мечтатель от таких слов в принципе потерял дар речи и начал выглядеть совсем как в старые времена, что немедленно породило отклик народа:

— Во-во, его, бедака, ветром качает, а она толкаться!

— А что это с ним, может, раненый или заболел?

— Что ж вы за Витязем-то не смотрите? — возмутился голос старческий. — Вон, бледный он у вас какой — куда ему в битву?

— Ага, и худой — одёжа мешком висит! Вы бы там хоть откармливали его, в своем артефактории.

— Может… того, помочь чем? Вы сами-то не голодные?

— Ограбили вас, да? Народ, так давайте скинемся, а то перед Светлоликими неудобно, срам-то какой!

— Довели Витязя до такого состояния!

— Э, магнаты, давайте раскошеливайтесь! Сами ж потом стыда не оберетесь!

«Поздравляю, Экстер, — подумала Бестия, глядя то в волнующуюся толпу, то на Мечтателя, готового хвататься за седую голову. — Не знаю, как насчет остальных планов, но вот сплотить народ тебе точно удалось».