Немёртвый камень

Глава 2. Прошлое просыпается

Опасное это дело — ворошить прошлое. У Кристо за спиной было неполных восемнадцать лет — но он всё равно ничего такого ворошить не любил.

Мать увивалась около печи, переставляла горшки с нарочитым грохотом, а он присел на низкую табуретку и пытался разобраться со своим прошлым.

Воплотившимся в восемь его бывших закадычных дружков.

Ребра болели от дружеских объятий, и плечи ему тоже отхлопали, а уши уже почти отвисли от новостей, которые на него пытались выплеснуть наперебой:

— Слышь, а ты ж еще не видал мою новую куртку. Гля, контрабандная, просто фирма, да?

— Ой, ржака! А эта корова прошла три шага и ка-а-ак помрет! Да потом еще фиолетовой стала, прям как…

— Баклажан! Пробовал когда-нибудь? Из внешнего мира, что ли, семена приперли, мы уж какой день не можем отплеваться…

— И тут вылазит на меня вулкашка. Ну, я, понятно, пригибаюсь и стрелу ему в сопло, а тут в ухо что-то такое рычит…

Кристо усмехался, подтверждал, что куртка — отпад, сожалел, что не видал фиолетовую корову и живо интересовался, что ж там такое рычало над ухом, хотя уже знал, что это в кустах храпел местный сапожник (сам так нарвался лет семь назад). Мать, покосившись на галдящую компанию, плюхнула на стол жбан с соленым творогом и крынку со сметаной. Весь вид Эллы Портняжки говорил, что она ждет, пока дружки Кристо уберутся — а тогда-то у нее будет с непутевым сыном разговор. Потому Кристо надеялся, что ребята просидят аж до того момента, как начнется застолье — и в душе ликовал по этому поводу. И слышать знакомые имена, смеяться над знакомыми чудаками и дураками — это было здорово! Это было по-прежнему.

А ещё его просто распирало изнутри оттого, что вот сейчас он заговорит сам и расскажет про Прыгунки, и о своих рейдах во внешний мир, как он дрался с холдонскими войсками…

Жалко, про Альтау нельзя будет рассказать. Магистры после битвы, наверное, с семерицу от Витязя не отставали, а потом Синий чуть ли не каждому ученику в артефактории лично в нос тыкал: государственная, мол, тайна. Договорённость. Ни слова никому о том, как Холдон издох. Был, стало быть, драконский сын — раз уж радуга посерела. А потом поплохело ему на Альтау, так он и помер. Инфаркт миокарда, наверное. Поговорил с Ковальски и не смог пережить. Ну, или ещё что-нибудь растакое, кто там знает. Слухи разные ходят, понятное дело, и шепотки про Витязя носятся — куда ж без них, на поле Альтау еще и сторонники Холдона были, и нежить потом не всю выловили из высших…

Так что, если дружки начнут расспрашивать — а они начнут, вон, в предвкушении шеи тянут — надо б туману напустить. И наврать побольше.

Фыркнув носом, мать вышла в соседнюю комнату, и треп смолк как по команде. Компания парней (младшему — пятнадцать, старшему — двадцать два) уставилась на Кристо горящими глазами.

— Ну, рассказывай!

Всё, — подумал Кристо обречённо. Сейчас придётся брехать насчёт Витязя.

— Про что для начала?

— Про Одонар, конечно! Есть там красивые девки?

Кристо почувствовал себя примерно как на первом занятии Бестии, когда она осведомилась у него, почему это короли не смогли одолеть Холдона. Он смутно узнал это ощущение того, что попал куда-то не в то место и не в то время…

— Э-э?

Ну да, Бестии он ответил малость иначе… но по сути — одинаково получалось.

— Ну, а то, знаешь, говорят, что все бабы у артефакторов… — старший из компашки, Звит Козодой перекосил челюсть и выпучил глаза, изобразив отменно омерзительную рожу. — Потому что все время с артефактами носятся. Так есть там кто-нибудь симпотнее клыкана?

— Э-э? — Кристо только что вообразил себе ответ Мелиты на такое высказывание, и теперь просто не мог осознать: это тупость или простодушие? Или что, парни решили, что Бестия и Дара все-таки не дотягивают до клыкана по внешности? — Ну, то есть, ко… конечно…

— Многих завалил? — тут же последовал вопрос.

На него смотрели восемь пар вопрошающих глаз. Кое-кто облизывался в предвкушении: рассказа ждали с подробностями.

Кристо тоскливо таращился на окружающие его физиономии. В голове мыслей особенно не было. Так, носилась, внутри черепа по кругу детская считалочка: «Ехал Витязь через мост, пережал дракону хвост, вылез из холма дракон — оказалось, что Холдон, Витязь дал Холдону в лоб — гад опять улегся в гроб, Витязь плюнул и сказал, что холдонов бить устал. Так кому ж стеречь мосты? Это, верно, будешь ты!» А кроме нее — ничего.

— Да я как-то… — начал он и остановился. Звит потеребил его за рукав.

— Да ладно, не жмись, вон у тебя прикид какой. Небось, пачками на тебя вешались? Или они там насчет свиданок ни-ни?

— Дык… ы-ы-ых…

Этот ответ привел компанию в искреннее беспокойство.

— Да ладно, шутишь, что ли? Совсем не ведутся? Там же, наверное, тоже есть подоступнее.

Остальная компания подтвердила, что, конечно, не могут не быть. Кто-то помечтал:

— Я б закрутил с какой-нибудь из одонарских. Так, знаешь, на пару раз прогуляться по темным уголочкам — чтоб было, что вспомнить.

А самый мелкий из компашки шепотом поинтересовался:

— А я вот слышал, что у них там артефакты есть особенные, чтобы…

Остатка вопроса Кристо не услышал: он резко пришел в себя и расплылся в широкой улыбке, которую большинство законопослушных целестийских граждан назвали бы отморозочной.

— Пацаны, так чего ж проще! С одонарскими хотите закрутить? У вас такой шанс как раз есть — просто закачаетесь. Видали девчонку с обручем в волосах? Она как раз в поиске. Я не претендую, а вы б подкатились, пока ее у вас никто не увел!

— А… — заикнулся тут Соловей.

— А то она неразборчивая, так что я б поспешил на вашем месте.

Народ на улицу повалил просто валом. Никому больше не захотелось слушать истории про Одонар. Кристо подошел к окну, протер запотевшее стекло и хмыкнул. Дара и правда не разбирала, кого и куда приложить при помощи артемагии. Ладно, ведь не убьет же она их? Решила недавно, что будет обучаться общению с людьми — так вот ей претенденты, пущай поучится.

И чего ему показалось, что беседа выйдет наподобие одонарских вечеров в Малиновой Комнате? Кристо осмелился туда сунуться только недавно: территория настоящих оперативников всё же, и соплякам вроде него туда ход был заказан. Только вот те, кто дрался за артефакторий рядом с Бестией, и выжил, сопляками не считались. Народ в Малиновой комнате собирался по вечерам, человек обычно по пять-шесть — в перерывах между рейдами. Здесь обсуждали последние чудачества Семицветника, без умолку говорили об артефактах и обычаях миров (в Малиновой Комнате можно было набраться опыта на пару лет вперед), отрабатывали особо хитрые пассы, делились рецептами пива… конечно, и любовные истории можно было услышать, но…

Мысли Кристо зашли в тупик. Он расстегнул ворот рубашки и с удивлением посмотрел на стены родного дома: когда это они успели стать и душными, и тесными? Со двора донеслись вопли: наверное, к Даре все-таки попытались подойти с предложением насчет уголочков или сеновала. Кристо с ужасом понял, что все становится как-то ненормально, то ли с ним, то ли со всеми остальными.

Помощь заявилась из соседней комнаты в виде Эллы Портняжки с лицом, на котором так и рисовалась предстоящая семейная беседа. Кристо, невесть почему, встал.

— Явился, сталбыть, голубчик, — раздумчиво произнесла мать. — Ну-ка, к свету, к свету повернись, а то и не рассмотрела тебя. Пасмы так и не обстриг? Куртка хорошего пошива, где брал? Вымахал-то как, в кого — непонятно… Нос тебе где приплющили?

Она бросала фразы мимоходом, а сама вертела его так и этак и вглядывалась в лицо. Он смотрел на нее, понимал, что раньше седых волос у нее было меньше, и губы были более красными, и чувствовал не по-целестийски глупое желание ее обнять. Так, на секунду-две, потом прошло. Мать отпустила его и осведомилась:

— И кто ты теперь? Практику-то закончил или выперли?

— Оперативник-боевик, — стало полегче и вспомнилось, о чем можно говорить. — Квалификацию подтвердил вот. Мы с напарницей всё больше за Кордоном, во внешнем мире работаем. Напарница моя, ага… Дара, та, с обручем в волосах. А вы как? От остальных что слышно?

Братьев у него было двое, оба уродились людьми. Плюс сестра, маг, но она выскочила замуж еще до рождения Кристо, умотала куда-то в город и с тех пор слала о себе вести раз в год, а не приехала ни разу. Тоже, в общем-то, обычно для Целестии.

— Арнох по делам приезжал, заскакивал. К себе звал — поглядеть на внуков. Я уж думала, не рехнулся ли он такие нежности разводить? Оказалось, у него жена — руки из спины растут, то ли еще из какого места, пониже. Ни к печке, ни в хлев, только рожает, да чаще кошки, так ребят в доме, как вшей. Две девки у него магами оказались, говорит — такие оторвы… боится, что ни в какую школу не пристросить.

— В Одонар возьмут. Не таких видали.

— Ну? А я ж говорила ему, говорила — коли Кристо там не помер, так значит, и твои девки выживут. Небось, тоже кого-нибудь нарожают, артефакторам на радость, если пошли все в мамочку. Говорила я этому оболтусу — не женись на белоручке, а ему любовь, понимаешь…

И скривила мину, которую Кристо помнил с колыбели и сам использовал часто. «Фуфло ваши нежности», — примерно так переводилось такое выражение лица.

Мать сунула его за стол, в руку втиснула ложку, перед носом возникла та самая миска с творогом и крынка со сметаной. Портняжка продолжила бурчать про все на свете: и что он худущий, как кровосос на диете, и что слыхала какие-то глупые слухи, что он связался с Прыгунками, и что второй его брат что-то сильно увлекся ирисовкой и становится чуть ли не более пропащим, чем сам Кристо, и только знает, что денег просить… Кристо сидел, потихоньку уминал творог и вполне себе наслаждался материнскими речами. То есть, наслаждался бы, если б не знал, чем они закончатся. Мать болтала-болтала, но оглядывала его чересчур внимательно, как кусок материи, из которого можно пошить перспективненький кафтан. Ясно — его сосватало не меньше, чем полдесятка матерей местных красавиц. А может, и не красавиц. Кристо сам с собой о заклад побился, что не дожует пятую ложку, а главный вопрос ему зададут.

И получил вопрос на четвёртой ложке. В лоб.

— Так ты, значит, практику свою уже закончил? И куда теперь?

Кристо поперхнулся этой самой четвертой ложкой творога. Мать приняла это за добрый знак, перестала бурчать и защебетала — вот уж что было сродни чуду:

— А то ведь у нас на селе урядника не хватает. Прошлого прислали, так был странный какой-то, с тинторелями, что ли, знался, всё зло хотел истреблять. Чуть что где — а он разнимать. Ну, так и влез раз в бабскую драку, а они его сгоряча так помяли, что пришлось дракона вызывать, везти до города…

— Новый, что ли? А дядька Ухарь куда подевался?

— Ой, нашел, о ком спрашивать! Нежить его загрызла. Года полтора уж будет как. В соседнее село пошел — ну, и… по обрывкам одежды потом кой-как узнали. То ли несыти, то ли жевнюки его так…

Кристо кивнул. Обычная смерть для целестийца, даже и для боевого мага. Ухарь в свои пятьсот с лишним лет был больше спецом по бабам и по ирисовке, затруднения же решал не через магию, а больше пудовым кулаком по голове.

— А ты, значит, после Одонара, так тебя уважать будут, это хорошо… Потом, молодой, грамотный, с новомодными этими штуками разбираешься — еще лучше. Дом бы тебе тут построили, жалованье бы выправили хорошее, а работа у нас — знаешь, какая! Когда воры полезут за кенарями, когда торговцы народ обжулят, мужики, опять же, побьются — так и всё! Важным человеком станешь, а?

И в глазах у нее уже жило предвкушение того, как она станет матерью важного человека.

И, самое препаскуднейшее, — предложение-то было отменным. Пару лет назад Кристо и мечтать не мог сделаться урядником в родной деревне — самым уважаемым человеком после старосты. И жалование можно спросить до тысячи радужников, а в Одонаре такую сумму попробуй за два месяца наработай, с его-то квалификацией. И никаких тебе рейдов с ежедневным риском смерти от какого-нибудь артефакторного вантуза, ни придирок Бестии, ни причуд Дары, ни…

Мыслям полагалось споткнуться о Мелиту, но они споткнулись еще раньше о его же собственные слова:

— Да я, знаешь… наверное, в Одонаре останусь. Буду артефактором.

И тишина просочилась из старых бревен и наполнила комнату. Наглый рыжий кошак, почти полное подобие Кристо, только в животной ипостаси, вспрыгнул на стол и радостно нырнул в сметану мордой. Элла Портняжка не заметила этой мелочи, она смотрела на сына. Потом спросила так, будто не понимала:

— Ты что же это… всегда?

— До первой смерти, — так в Одонаре отвечали на подобные вопросы. «Всегда» в артефактории считалось слишком широким понятием.

— А какого смурла ты там забыл?

Кристо почесал ложкой нос. Кот с контрабандным и звучным именем Элвис, кажется, вознамерился утопиться в сметане. Или просто от радости забыл, что нужно дышать.

Когда год назад Кристо решил, что останется в артефактории (не навсегда, а на «пока что»), Дара говорила насчёт этого. Что большинство телесных магов и сами не знают, какого нечта делают в этом проклятом Одонаре, а вот, торчат там и никуда не собираются. Вряд ли он смог бы такое объяснить матери: она просто решила бы, что к ней в дом заявился не ее сын. А у Кристо, которого она знала, всегда был самый простой аргумент для всех случаев:

— Да просто хочется, во! Слушай, тебе там… деньги не нужны? Мне вот недавно жалованье выплатили, так в карманах есть кой-что…

Он торопливо начал выгружать на стол монеты в пятнадцать и семь радужников. Мать смотрела равнодушно.

— Всё не давай. Тебе самому не нужно, что ли?

— Да мне за сегодняшнюю тяпку премию должны, так что… ничего.

Правда, вышибить из Бестии премию — труднее, чем второй раз поднять почившего Холдона. Ладно, можно будет у Дары прихватить или у Сабира, да вот, у Тилайды еще кубышка есть…

Рыжий Элвис добрался до дна крынки и только тут издал свистящий, полузадушенный сметаной вздох. Кристо, глядя на кота, а не на мать, поднялся из-за стола.

— Меня зовут, кажись, — прибавил он и после этого натуральным образом сбежал.

На улице-то, в конце концов, было гораздо радужнее.

Деревня Кенарьки кипела предвкушением Большого Застолья. Между домами шныряли хозяйки и волокли на себе скатерти, столы, блюда с тушеным мясом, колбасами, блинами или караваями хлеба — что в доме было. Где-то резали свинью — истошный визг ввинчивался в воздух. Из дверей разводчиков певчих кенарей доносились истошные трели подопечных: птицам тоже хотелось праздника. Желтые с вышивкой скатерти взлетали в воздух, опускались на столы и тут же покрывались блюдами, с которых ребятишки под шумок тут же успевали умыкнуть половину содержимого. Мужчины вели себя солидно и околачивались на почтительном удалении от столов, время от времени помогая хозяйкам то с колкой дров, то с доставлением на стол спиртного. Деревня была настроена гудеть всерьез.

Полуослепший от ярких скатертей и праздничных сарафанов Кристо юркнул в проулок за густыми кустами, достал сигарету и закурил. Только в третий раз стряхнув пепел, он понял, что стоит рядом со скамейкой, на которой восседает мрачная Бестия. А дым летит ей в лицо.

Кристо почти проглотил сигарету. Бестия хмуро следила за его попытками оклематься и что-нибудь произнести.

— Дай сюда пачку, — наконец сказала она и протянула ладонь.

Пачка была отдана безропотно, а дальше последовало то, что заставило Кристо подавиться дымом во второй раз. Бестия вытащила сигарету и преспокойно прикурила от пальца. Глубоко затянулась и повертела пачку в пальцах с разочарованием.

— Люди внешнего мира измельчали. Века четыре назад там можно было раздобыть неплохой табак. Правда, он был трубочным.

Кристо нарисовал себе картину «Бестия плюс трубка» и молча бросил курить. И в данный момент, и в принципе.

— Так ты решил?

— А-а, это…

— Прекрати мямлить. Ты не первый артефактор, которому предлагают работу полегче, а деньги побольше. Решил?

— Вроде как, остаюсь, — признался Кристо, уверенный, что Бестия сейчас скажет что-нибудь про неудачный день. Но она только поморщилась и затянулась сигаретой еще раз.

— А вы против, что ли?

— Нет. В случае твоего ухода мне пришлось бы пытаться найти очередного напарника для Дары, а учитывая их смертность до тебя…

Поросенка резали как-то неправильно. Он всё орал и орал, буровил воздух визгом, так что Кристо засомневался: а режут ли его? Или там какие-то другие операции?

— А что с ее прежними напарниками?

— Ты не спрашивал?

— Да как-то не пришлось.

Полгода назад Дара попыталась заартефактить холодильник. В результате аппарат одолело желание плеваться. Глядя, как стекает по стеночке желе, артемагиня обмолвилась следующим образом: «Похоже на мозги моего второго напарника».

Даже Ковальски после той обмолвки не пытался поднимать тему.

— Я слышал, они были вроде как… совсем придурки?

— Да нет, они были телесными магами. По уровню выше тебя, я бы сказала, — Бестия хмыкнула пренебрежительно, — несравнимо выше. И старше ее. У всех троих был опыт работы с другими артемагами, все могли отличить артемагический узел от бантика на подарке. Может быть, из-за этого они пытались сами справиться с артефактами. Один погиб потому, что переусердствовал с прикрытием: в бою удар магии пришелся по артефакту и усилил его действие. Второй так и не смог поверить, что девочка пятнадцати лет справится сама. Третий… кстати, тот и правда был придурком, — Бестия что-то припомнила, глядя почему-то на Кристо. — Кажется, тоже красил волосы и злоупотреблял спиртным.

— Я не злоупотребляю!

Бестия сделала жест, обозначавший «ну, конечно». Она решительно вдавила окурок в землю каблуком. Кристо как раз раздумывал, а не спросить ли еще что-нибудь, раз уж его начальство вроде как болеет разговорчивостью, но тут позади послышалось ироническое покашливание Дары.

— Извините, что убиваю лирику момента, — Кристо и Бестия поглядели одинаково неприветливо, — но вас уже ищут. Вернее, Кристо, тебя — и еще почему-то оглоблю. Правда, непонятно, это они считают, что ты оглоблей огрел иглеца, или…

Она задумчиво вперилась в Бестию, но Фелла и бровью не повела.

— И что же ты с ними сделала?

— С крестьянами этими? Да они только хотят напоить-накормить Кристо… ну, и оглоблю зачем-то.

— С этими парнями. Мертвы?

— Да ну, зачем. Это был бы типично ваш метод.

Воздух все-таки начал накаляться. Кристо почувствовал себя немного виноватым и осведомился:

— Вырубила, что ль?

— Двое на дереве, считают себя аспидами, поэтому шипят и пытаются рыгать кислотой. Один прямо сгорает от желания учиться, поэтому учиться пойдет, наверное, прямо сейчас и прямо босиком. Двое блеют и бодаются и, на мой взгляд, это хорошо показывает их натуру. А, да — и одного я убедила в том, что он влюблен в Хему Камбалу. По-моему, в его случае артемагия не работала долго: слышите, как орет? Вырваться пытается.

Истеричный визг вдалеке не смолкал и не делался менее человеческим. Дара вздохнула и прибавила:

— Давно хотела на ком-то испытать артефакт, работающий с сознанием. Только вот почему экспериментаторы его назвали «белочка»?

Бестия только хмыкнула, а Кристо тем временем считал по пальцам.

— Стоп. Их же, вроде, было восемь!

— Двое успели сбежать.

Дара со скорбящим видом покатала в руках шарики из оникса и прибавила:

— За материал спасибо. Как думаешь, это было милосердно?

Это смотря с чьей точки зрения, подумал Кристо. Если плясать от Бестии — то очень. А вот Мечтатель не согласился бы…

Бестия тем временем следила за ними с таким выражением, будто окончательно поняла: этих двоих нужно держать только вместе.

— Пойдемте к столу, — сухо сказала она, поднимаясь. — Нужно поскорее отсюда убираться.

Ага, тем более что кое-кому сюда теперь лучше и не показываться. После того, как мать немного отойдет, а бывшие дружки слезут с деревьев, перестанут блеять или отобьются от Хемы, хотя вот последнее получится вряд ли…

Стоило им с Дарой вступить на открытое пространство — и дружелюбие обрушилось сразу отовсюду, мощной радужной волной. Больше от женского пола и больше на Кристо. Его посадили к столу, всунули в руки блюдо, на котором можно было уместить пару поросят, и тут же это блюдо нагрузили. Плюс ко всему в кубок ему плеснули не чего-нибудь, а ирисовки, чистейшей и крепчайшей. Тост взялся произносить кузнец, уже изрядно окосевший во время приготовлений к празднику.

— Ну, значит, за…

Следующее слово потонуло в грохоте и шипении. Из центра деревни взвился сигнальный столб цветистой магии алого цвета — срочный вызов скоростного дракона. Столб полыхнул и пропал, оставив после себя Феллу Бестию, взметнувшую ладонь в пассе магии. Лицо завуча Одонара сомнений не вызывало: случилось что-то из ряда вон. Во второй ладони Бестии подрагивал полумесяц из слюды — средство связи, которое уже успело намозолить Кристо глаза за восемь дней.

Дара вскочила из-за стола первой.

— Что такое?

— Вылетаю немедленно, — бросила Бестия сквозь зубы. Она обращалась и к ним, и к тому, с кем общалась по слюдянке. — Вы хоть знаете, куда его? В Семицветник?

Отчаянный голос Фрикса продрался в разом похолодавший воздух деревни.

— Фелла, мы только из рейда, сдали артефакт… Урсула ранена, в артефактории неразбериха… С порога узнали, что забрали его только что…

— Кого забрали? — громко спросила Дара. — Макса?

— Я давала инструкции, Холдон вас там жри! — заорала Бестия. Она уже нетерпеливо махала рукой показавшемуся вдалеке дракону. — Не позволять никому…

— Фелла, Рубиниат!.. Что они могли сделать? Всё слишком быстро… никакого предупреждения…

— Что с Максом? — вмешалась побелевшая Дара.

— Арестован, сейчас в Семицветнике… Фрикс! Он точно в Семицветнике?

— По «маячкам» — да…

— Спасибо хоть, проследить не забыли, — Бестия топнула ногой и выругалась, не считаясь с присутствием своего звена и почти всех Кенарьков. — Дождались, пока в Одонаре не будет никого, даже вас… почему не предупредили?! Фрикс, что там — его будут судить?

— Видимо, да и, наверное, скоро, раз уж они действуют так.

— Постараюсь быть там. Да приземляйся же ты со своей летучей ящерицей!

Дракон, сияющий ультрамарином, наконец, спустился. Оказался действительно скоростным, с особыми шашечками на боках, но зато и одноместным. Бестия ознаменовала это еще одним ругательством, через плечо бросила Даре:

— Я лечу вперед, а вы не рассиживайтесь. Вызывайте дракси — и в Одонар. Свяжусь с вами из Семицветника.

— Но…

Дара было шагнула вперед, но с Бестией спорить было плохо: мощный, но слегка рассеянный силовой поток отшвырнул артемагиню на несколько шагов назад.

— Выполнять! Не хватало мне вас, сопляков, в Семицветнике. Дара, принимаешь на себя руководство, дотащи этих оболтусов до артефактория живыми. Кристиан — слово поперек… ты понял.

— Зачем им его арестовывать? — Дара будто и не заметила, что ее шибанули магическим ударом.

— Буду выяснять, — бросила Бестия, забираясь в кабину дракси. И тут же драксисту: — К Семицветнику на всей мощи крыльев!

Когда дракон уже уносился в безмятежные небеса, она еще давала распоряжения, которые донеслись до Кристо и Дары.

— Фрикс, свяжись с этими идиотами, сообщи, что иглеца больше нет. Да, правда. Да какая тебе разница, подробности объясню я, время Фрикс, время…

Но ни Кристо, ни побледневшая Дара уже не слышали, как Бестия произносит тише:

— Фрикс, вот еще что. Задействуй любые артефакты, какие можешь… найди его, сообщи ему!

С этим самым своим особенным «он», которое показывало: ситуация тоже совершенно особенная.

* * *

Семицветник, великая башня Магистров, был вполне себе монументален, поражающ и ослепителен — при его-то высоте под пятьдесят метров. Гигантский ирис с семью переплетшимися лепестками разных цветов радуги возвышался над окрестными двухэтажными постройками уже больше двух десятилетий. Внутри каждого искрящегося, толстого лепестка располагалась приёмная Магистра, в самом центре, между них — резиденция Дремлющего. А толстенный стебель, облицованный зеленым мрамором, был сплошь заполнен кабинетами чиновников, отделениями, архивами. Здесь было Отделение Кордона, кабинет Воздушной службы, заваленный заявками на получение лицензии дракси, была охрана, казна и куча чиновников, которые вообще непонятно для каких целей существовали.

У гигантского ириса Семицветника были и листья — отходившие вбок помещения, повисшие, словно балконы, на высоте. В одном располагался буфет. Во втором — зал суда над особо важными преступниками. Злыдней поменьше судили на местах поимки, в городах.

А при зале была удивительно удобная камера с изразцовой стеной, резными подоконниками, пушистым ковром и нешироким диваном нежного кремового окраса.

Только вот человек, сидевший на диване, как-то не спешил оценить красоты своего заточения.

Длинные, каштановые с проседью волосы были собраны в хвост, с которого почти совсем сползла резинка. Какая-то болезненность проскальзывала в чертах лица — так бывает у людей, которые не так давно встали с кровати после травмы и ещё не восстановились полностью. Бледность и породистый нос придавали физиономии человека почти аристократизм. Глаза были закрыты, и веки чуть подрагивали, как будто Макс Ковальски решил устроить киносеанс внутри собственной черепной коробки.

Самозваный Оплот Одонара в очередной раз препарировал свое прошлое. Не принадлежа к породе сентиментальных людей, Макс всю жизнь признавал, что иногда это совершенно необходимо.

Сейчас он вернулся мысленно во времена своей работы на ФБР. Посмотреть на себя же: амбициозного и молодого, с твердым намерением прогрызть себе путь в верха, во что бы то ни стало. Выработавшего за время учебы твердый девиз: знать и уметь нужно больше, чем остальные. Он составил список того, чем нужно овладеть, и учился с маниакальным упорством, заостряясь на области практического применения знаний.

Глава отдела, ветеран в предпенсионном возрасте, следил за его служебным рвением с хитрой ухмылкой, обозначавшей явное «ну-ну». Заговорил он после того, как Макса в первый раз обошли повышением:

— Значит, мечтаешь быть президентом США, а?

— Я родился не в Штатах, — произнес Макс, изображая горькое раскаяние по поводу такой своей промашки.

— Не повезло, — отозвался шеф и облизнул сигару. — Но я так понял, парень, что ты сюда явился не налогоплательщиков защищать?

— Это прописано в моем контракте.

— Но ведь не это же твоя конечная цель?

На прямой вопрос Ковальски не ответил, и тогда шеф хмыкнул.

— Навидался таких, — сказал он почти даже по-доброму: — Все ведь доходите до одного: самый короткий путь в верха — поперек собственной совести. Ну ладно, шагай. Встретимся лет через пять, когда станешь моим начальником.

Макс не стал. Лет в шестнадцать он насмотрелся на парней своего района и посчитал, что не замараться — тоже кой-чего стоит. Так что он шёл другими путями: подмазывал, кого потребуется, подсиживал коллег, катал докладные и провоцировал особо яростных неприятелей… И зарабатывал очки в глазах тех, кто занимался тёмными делишками. Но как только ему оказали доверие и послали налаживать контакт с оружейным бароном — Макс благополучно сдал и барона, и того, кто его послал. И за это же поплатился: сделка была согласована «сверху». Перевод, понижение — считай, легко отделался.

Потом его повысили за отличную работу. Потом перевели и понизили, потому что не всякий может назвать в лицо прямого начальника «тупым американским бабуином». Потом перевели и повысили, потому что он достал всех в своем отделе и одновременно показал лучшие результаты. Потом понизили, потому что он удачно предсказал неудачный исход операции. Когда уже даже сам Ковальски затруднялся сказать, сколько раз его двигали вверх-вниз по служебной вертикали, его со слезными мольбами: «Заберите это!» — спихнули в Интерпол, как «ценного и знающего сотрудника». По знакомству, на самом деле.

Через два года итог мучениям Интерпола подвел его прямой начальник единой фразой — подписывая его увольнение.

— Ковальски, у вас в родственниках, случайно, не было русских?

— Это записано в моем личном деле, — ответил Макс. — Я наполовину русский по крови.

— А-а… — сказал шеф и выставил его из кабинета.

Известия о его националистких взглядах высшее начальство получило через Макса на следующий день — вместо прощального хлопка дверью.

Быть копом — это как-то не радовало в плане возможностей; частные охранные конторы долго раздумывали — а надо ли им такое сокровище. Зато сыпались предложения по «теневым ниточкам» — с этими Макс никогда связи не терял. Только вот он оказался переборчивым: к чёрту работорговлю, не буду курировать бордели, и нет, я вам тут не киллер. И отвалите с вашей лабораторией экстази, пока я вас не сдал.

Когда предложения иссякли, Макса по чистой случайности вынесло на знакомого знакомых — из бывших военных. Малость контуженного и рискового мужика со страстью к ручной крыске, которую носил на плече. И с похожими принципами.

— Мараться не хочешь, — ухмылялся он, подкармливая крыску кусочками морковки. — Та же дрянь, понимаю. Ты ещё зелёный, а кому захочется уйти на покой с полсотней смертей на совести. До меня вот поздно дошло, ха… Ладно, Ронни, вроде, говорил, что ты толково продумываешь схемы поставок.

Контрабанда, продажа оружия, организация типографий с фальшивыми документами и подпольных казино. Он знал внутренние механизмы облав и расследований, он брался за сложные задачки — и постепенно начал делать себе имя. Точнее, сотню имен, потому что настоящее почти затерялось к тому времени за кличками и фальшивыми паспортами.

К тому времени, как ему предложили пройти аудиенцию у одного «коллекционера ценностей», по подсчетам Макса, ему оставалось работать года три. Потом можно вкладываться в легальный бизнес, жениться и жить себе в свое удовольствие. Но встреча с Ягамото, а через него со звеном артефакторов, а главное — с Лорелеей, перевернула все.

Макс приоткрыл глаза и покосился на левую ладонь. Пять следов от шипов иглеца — единственное, что почему-то так и не затянулось. Остальное частью излечила Лори, частью Озз Фингал довел до ума в целебне. А это вот осталось — напоминание о «героической подлости». И всего-то. Он мог умереть или сойти с ума от перенесенного, но не случилось ни того, ни другого. Только вот словно хрустнула и зашаталась какая-то основа внутри. Сперва приходили во сне кошмары, потом стало как-то основательно на всё наплевать. День за днем выпущенный Максом иглец отбирал жизни, поисковые группы за ним не успевали, и Ковальски перестал вести подсчёты, когда число смертей перевалило за пять сотен.

И перестал повторять себе то, что ему повторяли остальные. Что смертей точно было бы больше, не стань он на пути у Холдона. Осознание собственной правоты ни черта не помогало.

Макс сильно подозревал, что в его ситуации ему вообще мало что может помочь. Он говорил с Дарой, да. И с Мечтателем, и… кто там ещё его навещал, неважно. О кофе, о новостях. О несущественных мелочах.

И не мог отделаться от того самого ощущения, которое поймал, пока шёл тогда к артехрану. Потусторонности. Чуждости. Будто отделён от остальных стеной непробиваемого стекла.

Дверь мягко приоткрылась, и в комнату шагнул высокий мужчина в фиолетовых одеждах. Помедлил. Откинул капюшон. Магистр Магии и Тайн не любил открывать лицо — наверное, из-за профессии. Или потому что лицо было слишком уж обычным для такой должности. Усталое лицо старого человека, худое и горбоносое, с короткой, подстриженной учёным клинышком бородкой.

— Здравствуйте, Февраль, — заговорил Магистр негромко. — С вами обращались хорошо, надеюсь?

— Они даже спросили разрешения на кандалы, — ответил Ковальски, демонстрируя правую руку, пристегнутую к подлокотнику дивана.

Аметистиат извлек ключ из складок обширной мантии.

— Думаю, нам ни к чему подобные церемонии, — проговорил он, отмыкая кандалы. — Прошу прощения за грубости, с которыми вы, возможно, столкнулись…

— Стража действительно была почтительна, даже слишком. Не пойму только, с чего.

— Вы же знаете, несмотря на то что мы старались… держать в секрете обстоятельства сражения с Холдоном… чтобы не спугнуть его сторонников и не вызвать паники… слухи просачиваются. Ваше вмешательство было слишком очевидно для учеников артефактрория, так что… хм, историю с Холдоном скрыть не удалось. Половина населения Целестии считает вас теперь героем.

— Вторая половина преступником, так? И мне повезло, что охрана к ним не относится, — Макс растирал затекшее запястье. — Скоро суд?

— Магистрат полным составом соберется через час, — почти мгновенно отозвался Магистр. — Вы понимаете, что ваше положение — довольно серьезно, а наше — крайне щекотливо. Мои собратья, разумеется, осознают ваши заслуги, однако… им претят собственные ошибки.

— Вроде того, что они договорились с Холдоном и открыли ему путь на школу?

Магистр не отвёл взгляда.

— Вроде этого. И теперь, в свете возвращения Витязя… вы становитесь просто опасным. Как тот, кто практически получил дважды статус героя, и поддерживает не Магистрат, а Ястанира — думаю, вы это показали достаточно ярко… знаете, во время той инспекции. И Правого Боя.

Макс пожал плечами — мол, не спорю. Аметистиат тяжко вздохнул.

— Будь вы чуть лояльнее по отношению к Семицветнику — возможно, собратья были бы настроены к вам чуть лучше. Теперь же, когда вернулся Витязь…

— Они что же, полагают, что я помогу Экстеру устроить небольшую местную революцию?

— Зная ваши способности, Февраль… и зная, как к вам относятся военные… Магистры как минимум считают, что давать вам статус героя во второй раз — чревато непредсказуемыми последствиями. К тому же, народные волнения из-за иглеца. Право слово, мои собратья готовы обвинить вас и не только в этом.

Уголок губ Макса дернулся, но Ковальски сумел сдержать ухмылку.

— Собрат синего цвета требует моего четвертования, а?

Фиолетовый на миг возвел глаза к потолку.

— Рубиниат тоже не благоволит к вам. Не думаю, что они вторично осмелятся на смертельный приговор… однако хочу сказать, что я в любом случае выступлю на вашей стороне.

— Забавно, не припомню, чтобы раньше вы ко мне благоволили.

Это было правдой не до конца: Максу и Фиолетовому Магистру попросту не приходилось встречаться наедине.

— Тот день, три тысячи лет назад, — голос Магистра стал тише: теперь он почти шелестел. — Я был там. Паж второго короля, я получил куда меньше сил, чем любезная Фелла. А причина… первую половину Великой Крови я был парализован ужасом, сражаться по-настоящему начал лишь потом, когда Витязь и первые ряды наших войск ушли вперед… Этот ужас в моем сердце был порожден Холдоном, и бывает, я до сих пор его вспоминаю. То, с чем вы столкнулись… то, против чего выстояли… Я знаю об этом лучше иных. Поверьте, я постараюсь сделать всё, что смогу, для вашего освобождения. Однако ваше пребывание в Целестии…

— Знаю.

Аметистиат мерно расхаживал взад-вперед, потирая бородку.

— Я был тем, кто отыскал того юношу, Гиацинта… И, что бы ни говорили, до сих пор верю, что он, а не вы — Оплот Одонара. Увы, Макс. Вы исполнили пророчество иначе, но лишь одно пророчество. Знамения не лгали, и не лгала Майра Нарекательница. Можете ли вы возразить? Сказать, что смогли бы вернуть истинную жизнь Лорелее? Может быть, ваши внутренния ощущения говорят, что вы — именно тот, кто…

Макс качнул головой. Вспомнилось: темные своды тоннеля перед комнатами, перепуганное лицо богини, она делает шаг навстречу… «Кончено, Лори. Кончено».

— Я собирался уйти. До того, как… заварилась каша с Холдоном.

— Так что если я смогу заменить ваш приговор высылкой из Целестии…

— Я здесь не задержусь.

Фиолетовый Магистр хотел было выпустить на волю облегчённый вздох.

— Но, — добавил Ковальски, и Магистр задержал выдох, — у меня к вам что-то вроде просьбы.

— Да-да?

— Во внешнем мире на меня охотится бывший шеф. Ягамото… неважно, вы всё равно не в курсе.

— Отчего же. Я осведомлён о том артемагическом тайнике. Уникальный случай, когда человек из внешнего мира связан с контрабандистами. Думаю, рано или поздно он будет нейтрализован силами Одонара, но, если вы беспокоитесь, мы могли бы…

— Я не о том. Ягамото не единственный, с кем я ссорился, а во внешнем мире есть, где скрыться. Только вот мне будет трудновато соблюдать осторожность, если… моя голова останется забитой Целестией, Одонаром и, — он сглотнул, — моими знакомыми оттуда.

Магистр чуть сдвинул брови, а взгляд у него стал еще острее, чем был до того.

— Другими словами, вы не желаете вспоминать о Целестии? Хотите, чтобы мы подарили вам забвение?

Макс замешкался с ответом, и Аметистиат заметил это замешательство.

— Или, может быть, вы хотели бы помнить, но не думать об этом?

— А есть варианты?

Магистр в изящном жесте взметнул пальцы, унизанные перстнями с фиолетовыми камнями.

— Мы называем это «холодная память». Это некоторый род заклятия. Полагаю, оно как раз подходит для вас: я слышал, что вы, как бездник, мало поддаётесь… магии, направленной на внушение. Здесь же память останется при вас, но словно подернется дымкой инея: она не будет вызывать отклика в сердце. Ни боли, ни сожаления об утраченном: словно вы помните очень долгий сон…

— Поэтично, — выдавил Макс. — Да, кажется, то, что нужно. Для моего случая.

Просто оказаться за унизанным инеем стеклом. Чтобы ничего не звало вернуться. Просто стать прежним. Сбежать в свою жизнь от этой — не-своей, для которой он не приспособлен.

И всё. К чертям. Безвозвратно.

— Вы поступаете очень мудро, Февраль, — улыбка на лице Фиолетового выглядела туманной и таинственной. — Жаль, что мои собратья не разделяют моего мнения о вас. Знаете, вы для них как соринка в глазу. Человек, не вовремя попавший не в то место, и прискорбно, что именно в Целестию. Иногда я даже устаю доказывать им, что, если бы этого человека не было — все могло бы быть гораздо страшнее. Я обещаю, что сделаю всё, чтобы… что еще? — он недовольно обернулся к открывшейся двери, набрасывая на голову капюшон. — Кажется, я просил не беспокоить? Чтобы справиться с одним человеком, Магистру не нужна охрана.

Появившийся на пороге стражник в форме Алого Ведомства под взглядом Аметистиата малость оробел.

— Приказ о переводе срочный, — он поклонился сперва Магистру, потом, подумав, Максу. — Если вы отдадите новое распоряжение — мы дождёмся окончания беседы.

— Приказ? — Фиолетовый выкинул вперед руку, выхватил у стражника бумажку и впился глазами в первые строчки. То, что его лицо удлинилось, заметно было даже по капюшону.

— Господин, позволите надеть на вас оковы? — тем временем шепотом осведомился стражник. — Нам бы не хотелось вас сковывать, но коридоры… порядок… Не тревожьтесь, они протёрты, и запястья они не должны натирать.

Макс протянул руки перед собой, не утруждая себя горячими благодарностями.

— У вас тут есть публичные казни, или в мешок — и с моста? — вполголоса поинтересовался он. Стражник тихо хмыкнул, покосившись на онемевшего Магистра с приказом в руке.

— Ну, вы и скажете, господин Февраль! Вас же не казнить, а просто в тюрьму, — он еще раз оглянулся и выдохнул опасливо: — Сердоликовый Блок…

— Звучит в местных традициях, — и Ковальски двинулся было к двери вслед за конвоиром.

— Стоять! — Магистр выбросил руку во властном жесте. — Этот заключенный пока останется здесь. Суда еще не было, и приговор не мог быть подписан Магистрами без моего участия!

— Но ведь он подписан не Магистрами, — вставил стражник. Аметистиат опять поднял приказ к глазам — и нижняя челюсть древнего мага поехала вниз.

— Час, когда спящие просыпаются? — с иронией осведомился Макс.

Фиолетовый не ответил. Приговор, подписанный Дремлющим, он не мог оспаривать, не мог даже возразить, потому что возражать было некому. Скорее всего, подписав документ, Дремлющий благополучно заснул опять.

А это обозначало: Аметистиат сделал, что мог, и дальше играть в благодетеля не было никакого смысла.

— Мне жаль, Февраль, — сказал он, отступая с дороги и передавая документ стражнику. — Поверьте, будь шанс — я сделал бы все, о чем говорил. Приговор чересчур суров, но я не могу ему противиться. Сердоликовый Блок выпьет из вас разум. Прощайте.

— Если подумать, неплохой план, — заговорил Ковальски от двери. — Они боялись, что мое исчезновение вызовет возмущение и что засудить меня просто так не удастся. Так что решили прикончить сразу. Не убить: кто-то же считает меня героем. Думаю, потом спишут это на ошибку писцов или стражи — мол, должны были направить в другое место, а направили в Сердоликовый Блок. И если бы они не забыли одну детальку — всё было бы идеально.

— Какую? — не вытерпел Магистр.

— Ту, что в недавнем прошлом называлась Экстером Мечтателем.

Пауза была оглушительной. В ней Ковальски добавил с тайной надеждой:

— По сценарию вам полагалась бы реплика вроде «О, Светлоликие…»

— Лысый нечт! — возопил Магистр, выскакивая в коридор и уносясь по нему с нестарческой прытью. Стражники проводили его удивленными взглядами. Макс вернул их в чувство, побрякав кандалами.

— Ну как, в путь? Мне еще нужно посмотреть на этот блок. До того, как я выйду из него по руинам.

* * *

— Сердоликовый Блок!

Фрикс выкрикнул это, как только увидел Бестию. Фелла скатилась из кабины, оставив после себя совершенно загнанного дракона вместе с таким же загнанным драксистом. Того не обрадовало даже то, что за четырехчасовой перелет он разбогател на сто радужников.

— Когда?

— Часа три, не меньше. Приказом Дремлющего.

На фоне громады Семицветника Фрикс выглядел несколько потерянным и даже побледнее обычного. Сестрицы Геллы поблизости не наблюдалось — наверное, осталась в артефактории.

— Твари! Ты говорил с ними?

— Фелла, я — не ты, меня даже внутрь не пропустили. Пришлось при помощи артефакта отслеживать. Там ещё и защита мощная, пока ломал… чуть не засекли.

Бестия нетерпеливо взъерошила короткие светлые волосы.

— Без суда?

— Какое там… стражники сами в шоке, если судить по их переговорам. Там, кстати, странные переговоры — вызволять, что ли, они его собрались? Запись потом сдам, если захочешь послушать.

— Три часа, — Бестия срочно прикидывала в уме время. — Магам обычно часа хватает, но с бездником может быть шанс… Но даже если он жив — бумажная волокита, требования, они затянут с бумагами… так. Возвращайся в артефакторий — пусть Озз готовит все свои препараты для работы с сознанием. Артефакторный эйфорийный синдром. Дальше. Ты меня ни о чем не предупреждал. Ты со мной не разговаривал и ничего не узнавал. Мне придется вытаскивать Ковальски самой, на страх и риск, посмотрим, осмелятся ли на меня тявкать чиновные шавки…

— Э-э, Фелла…

— Молчи и выполняй! Я в курсе, что он иномирец и даже не маг. Терпеть не могу видеть его рожу, но без него Одонар бы достался Холдону. И ни слова… ему. Я должна действовать без его разрешения: не хватало еще, чтобы в Семицветнике решили… что?

Она соизволила обратить внимание на бледность и ошалелый вид Фрикса.

— Мечтатель тут был. Отбыл минут четверть часа назад.

Необходимость в разрешениях отпала сама собой.

— Отбыл куда?

— Кажется, в Сердоликовый Блок.

— Экстер?!

— Вообще-то, он был больше Ястаниром, когда мы с ним встретились и я ему доложился…

Вся эта информация наконец заставила Бестию замедлиться.

— Постой… Он разве не стал беседовать с Магистрами?

— Беседовать? — Фрикс дико оглянулся. — Да в таком состоянии он размазал бы их вместе с Дремлющим за компанию. Я только сказал «Сердоликовый Блок» — а он уже сделал те же выводы, что и ты, и…

— И?

— И ты когда-нибудь видела его в бешенстве?

— Экстера?!

— А хоть бы и Ястанира.

Бестия медленно покачала головой. Фрикс закрыл глаза и головой покрутил, показывая, что такого лучше не видеть.

— Кстати, это поэтому тут так пусто, а дверь закрыта, — и кивнул на башню за его плечом. — А он ведь даже пары слов не сказал, так, нахмурился. Ощущения были — драконы в песок позакапывались.

— Ясно, — по-военному коротко отозвалась Бестия. — Лечу сейчас за ним, может, успею нагнать.

— Нагнать — это вряд ли, — добродушно отозвался Фрикс. — Вот полюбоваться последствиями…

— Последствиями?

— Но ведь у него же нет разрешения на вход в Сердоликовый Блок? И не все охранники знают его в лицо, так?

— Ну?

— Так что его попытаются или послать, или задержать, и я даже не знаю, что страшнее.

Бестия, не тратя больше времени на вступительные речи, пронзительно свистнула, подзывая дракси. Единственный дракон, тот самый, ультрамариновый с особыми шашечками, кинулся от нее наутек ползком, по земле. Крылья он раскрыть не мог.

— Ничего-ничего, — Фрикс, ежась, разминал пальцы. — Я же говорил — позакапывались? Сейчас кого-нибудь отроем…

На поиски транспорта ушло еще десять минут, так что Бестии так и не удалось нагнать директора артефактория. Но зато, как очаровательно выразился Фрикс, ей выпала возможность полюбоваться на последствия.

Тюрьма Целестии была в получасе лета от Семицветника. Основные блоки ютились в древнем замке, приспособленном под тюрьму ещё в первом тысячелетии после Альтау. Толстые стены, артемагическая защита, узкие бойницы для телесных магов, пугалки по стенам…

А рядом, за такой же стеной лепился Сердоликовый Блок — полукруглый и приземистый, расписанный вдоль и поперёк радостными цветочками.

Вот только теперь в привычном для Бестии пейзаже кое-чего не хватало.

Стены.

То есть, стена-то была, но не везде. Особенно не на месте ворот. Там она таинственным образом испарилась, образовав прореху шагов в пятнадцать длиной. На месте прорехи там и сям художественно валялись небольшие камни. Они всем своим видом показывали, что когда-то здесь действительно была стена.

Вокруг камней бродили и чесали затылки охранники Сердоликового Блока — в развесёленькой розово-серой форме. Бедные служаки изо всех сил делали вид, что ничего не случилось и служба идет, как обычно, но глаза их выдавали.

Это были глаза тех, кого уже ничего удивить не может.

В ответ на предложение Бестии убраться с дороги охранники посторонились с почтительными поклонами.

** *

Мечтателя действительно отказались пропустить без бумаги из Семицветника. И да, никто не стал стесняться в выражениях, указывая место поэтическому директору артефактория.

Превращение поэтического директора в Солнечного Витязя произвело легкий фурор в местных рядах, но Экстер не стал задерживаться, чтобы поболтать об Альтау. Он попросту убрал стену, подвинул стражу с дороги и бросился внутрь.

Совсем недавно он так же бежал по дорожке к артефакторию. С таким же чувством. Почти так же боясь опоздать.

И снова речь шла о произведении артемагии, только теперь уже не ученика Холдона, а самого Холдона.

Розовый Сердолик был одним из артефактов, за которыми Семицветник успел раньше Одонара. Сердоликовое сердечко хранилось в одном из древних родов — основатель которого участвовал в Альтау и побывал в вотчине Холдона, Хелденаре. Оттуда он и притащил трофей, который понемногу начал погружать всю семью в счастливое безумие.

Магистры, исследовав камешек, наотрез отказались отдавать его в артехран — дескать, а зачем? Опасности не представляет, зато из него можно извлечь пользу. Всё-таки, Холдон был мастером-артемагом, так с чего пренебрегать его творениями?

И пользу извлекли — активировав Сердолик на максимум и превратив его в кару для преступников.

Наказание мечтой, кара счастьем. Про это даже слагались песни. Сердолик погружал душу жертвы в эйфорию, вызывая самые прекрасные образы из прошлого, претворяя мечты в реальность — и в какой-то момент на глаза мага или человека словно падала розовая пелена. Ее невозможно было сбросить: человек оставался во внутреннем раю, он больше не был способен на зло, но и на осознанное добро способен не был. Преступники в Сердоликовом Блоке становились послушными, улыбающимися марионетками, твердящими направо-налево что-нибудь вроде: «Радужного дня. Всеобщего счастья». Отличная, милосердная казнь — так считали Магистры и не считал Экстер Мечтатель. Вот только кто будет слушать какого-то директора артефактория? Он мог до одурения повторять, что худшее из преступлений — отнять у человека его самого, возможность мыслить, даже возможность раскаиваться, — Магистры кивали и пропускали мимо ушей.

А вот теперь такая участь грозила Максу, и Экстер, безмолвно пролетая камеру за камерой, запоздало клялся, что уничтожит проклятый Сердолик.

Если бы только…

«Проводник» показал камеру точно. Человек на узкой койке рассматривал потолок, размалеванный под целестийское небо, с неправдоподобно огромной радугой. Экстер остановился на пороге, готовясь к дурным новостям.

Макс Ковальски вообще ни для кого никогда не был хорошей новостью.

— Кавалерия прибыла, — процедил он, садясь на койке. — Какого черта ты мешкал — улаживал бюрократические проволочки?

Ошеломленный Экстер молча взирал на Макса, у которого на лице не было даже подобия улыбки. Не говоря уж о блаженном выражении, присущем тем, кого карали с помощью Сердолика.

— Сколько ты пробыл здесь? — наконец прошептал он.

Макс несколько нескоординировано махнул рукой и поднялся, держась за стену.

— Часа три-четыре. Почти сразу сюда. Слушай, у тебя правда парик розовый, или это здешнее…

Он встряхнул головой, сфокусировав глаза.

— Извиняюсь за вопрос. По-моему, это место как-то странно влияет на психику.

Три часа, ошарашенно подумал Мечтатель, подставляя Максу плечо и помогая добраться до двери. Ослабел, но даже не потерял связного мышления.

— Макс, ты — в Сердоликовом Блоке. Уже через час пребывания здесь, ты должен был оказаться во внутреннем раю без возможности возвращения!

— Не говори ерунды. Подростком я как-то покурил травки, вставило гораздо круче, чем теперь… И, черт возьми, они явно забыли, что я бездник. Аметистиат, правда, помнил, но вряд ли напоминал остальным…

Они медленно продвигались по коридору. Из одной камеры слышалась детская песенка, которую кто-то распевал счастливым басом. Женский голос лепетал: «Как мило… как мило!»

На секунду остановившись, Экстер вскинул руки в повелительном жесте. Небольшой розовый камешек, обточенный наподобие сердечка, примчался на зов Витязя почти мгновенно, из подвального помещения, где он был заточен таким образом, чтобы влиять сразу на весь блок. Второй пасс — и осколки сердолика каскадом брызнули на пол. Макс медленно провел ладонью по лицу — ему полегчало.

— Ни один житель Целестии, пусть даже и бездник, не был способен противостоять этой мерзости, — едва слышно проговорил Экстер.

— Это значит только одно, — отозвался Макс. Ему все еще приходилось опираться на плечо директора. — Я больше не отсюда.

Он увидел, как потемнело лицо Мечтателя, и добавил почти поспешно:

— И это был отвратительный рай. Прежде всего, там не было кофе.