Неудачное признание

22

Аэродокк летел к нашему воздушному вокзалу добрых пять часов. И все это время я думала, как объясню родителям свою ночевку вне дома. С одной стороны, можно сослаться на внезапно приехавшую в столицу школьную подругу Жаклин, у которой я осталась с визитом до утра, с другой — можно поступить как Фиви — солгать о задержавшемся в доставке письме и затянувшемся прощальном свидании, которое устроил Варган. Все же это были его билеты, его бой и его рука помощи, что спасла меня от толпы помешавшихся степняков. Основательно помешавшихся, надо сказать. Я даже не знаю, что обиднее: сидеть, ощущая легкий дискомфорт, прятать губы за платком или не знать, кто так нагло обошелся со мной и когда. До того, как степняк вырвал меня из гущи событий, или после?

В целом, обидно было все. Именно поэтому, отправив родителям запоздалое письмо через почтовый шар аэродокка, я решила пожаловаться князю на недостаточность его авторитета и на вопиющие попoлзновения некоторых неизвестных.

«Вероятнее всего, ваш секретный Совет не так уж страшен, как о нем говорят. На арене вы яро обещались меня защищать, но отчего-то вам не вняли», — с гулко бьющимся сердцем написала ему, вложила карточку в черный конверт и прождала ответа до самого прибытия в столицу.

«Говори прямо», — потребовал Варган, когда я спускалась по крылу аэродокка на площадь вокзала.

«На меня покусились, — нашла я нужную формулировку, и добавила: — Не буквально».

«Вряд ли хоть кто-то посмел», — получила я возмутительно равнодушный ответ. Он мне не поверил?!

«У меня, определенно остались отметины на теле».

«А, это... Я предупреждал», — ответил он, чем вывел меня из смущенного оцепенения.

Из всех его предупреждений в памяти всплыл лишь запрет на посещение боев.

«Вы не предупреждали! Вы запретили приходить на бой, но не дали никаких разъяснений».

«Посчитал их лишними. Ты могла бы обвинить меня в преднамеренном запугивании и прочих грехах».

«Более обвинять не буду», — пообещала я.

«Более и не надо. Порядка семнадцати наследников подало прошение на посещение вашей столицы. Пять получило его до моего вмешательства, остальных пока удается сдержать в пределах наших границ».

Холодок недоброго предчувствия скользнул по шее.

«Что вы хотите этим сказать?»

«Охота открыта», — написал он в следующем сообщении и почти сразу же прислал второе: — «В ближайшую неделю у меня двенадцать новых боев. Ан нет, уже пятнадцать. Орвей, я искренне счастлив, что ты показала себя на трибунах».

Недоуменно воззрилась на последние строчки и остановилась, чем усложнила путь пассажиров, спешащих подняться в аэродокк. Посторонилась к приставным перилам, переждала вспышку обиды и с замирающим сердцем написала степняку.

«Это был сарказм или вы действительно рады размять кулаки?»

«Я помолчу», — ответил он мне и пожелал хорошего дня и стойкости.

Последнее удивило, но я не стала заострять внимание на его словах.

Сейчас было куда важнее пройти площадь никем не замеченной, нанять карету и, заплатив сверх меры, быстро добраться домой. По возможности раньше, чем проснется дворецкий и прочая обслуга. Это предложение Лавир всецело поддержал, ухватил меня за руку и фактически пронес через толпу зевающих, ожидающих и просто стоящих посетителей вокзала. Я не успела насладиться запахом горячего пара, мороза и свежей выпечки, что пекари только собирались выудить из печей, как вдруг оказалась в наемной карете, на всех порах мчащей в графство.

— Держитесь крепче! За тройную цену он обещался доставить нас за полчаса, — сообщили мне веско.

— Но хoтелось бы доехать живыми, — заметила я, хватаясь за сидение. — И по возможности целыми.

— А мне не очень, — неожиданно признался Лавир с потухшим взглядом.

Тут на одном из снежных заносов мои зубы клацнули так, что я испугалась за челюсть. Но мой сопровождающий совсем не заметил неудобств. Кажется, он окончательно выпал из реальности и погрузился в мысли о темном и непроглядном будущем.

— Послушайте, если вам нужны дополнительные увечья, то их можно устроить за полцены. Но я так дальше не поеду.

Постучав в перегородку, приказала кучеру сбавить ход в счет той самой третьей монеты. А верному лакею предложила в свое оправдание сказать, что я сбежала от него сразу после закупок в лавке приправ.

Он скептически воззрился в ответ.

— Лавир, вам поверят. Вы выглядите так, словно вас побили и заперли в кладовке.

— На весь день? — удивился он.

— И на всю нoчь, — кивнула я. — Более того, предлагаю сказать, что именно я вас освободила, когда вернулась со встречи.

На этом и порешили.

Карета остановилась у калитки, ведущей в наш парк. Предрассветная серость уже поредела, но возле дома ещё не погасли огни. А если никто их не потушил, вероятно, никто до сих пор не поднялся. Благодаря ключу лакея мы легко преодолели калитку, крадучись прошли через парк, периодически застывая от подозрительных шорохов и скрипов. К порогу добрались через долгих десять минут, основательно замершие и припорошенные снегом.

— Ну, давайте. — Лавир указал мне на дверь. — Приложите ладонь, чтобы она пропустила вас домой.

— Что вы, не переживайте! Спешите к себе...

— Нет-нет, если уж вы спасли меня из кладовки, — намекнул он на наш уговор, — то я просто обязан провести вас до вашей спальни.

— Что ж, — сказала я, пожав плечами, — так и быть, проводите.

Прикоснулась к двери и не услышала щелчка охранной системы. Меня домой не пускали?!

— Не поняла...

— Прикоснитесь еще раз, — посоветовал Лавир.

И я прикоснулась не раз и не два, все больше и больше пугаясь. Дом закрыт, как будто я внутри или же на веки вечные съехала. Неужели родители решили вычеркнуть меня из наследниц? Отречься за проделку, которой многократно пользовалась фиви? Или это происки советника, что приходил вчера? А может, просто недоразумение, например, смена проходного пароля? Я едва не взвизгнула, когда моего плеча коснулся лакей, о котором я в отчаянии совсем забыла.

— Не расстраивайтесь. Когда мы заколачивали ваши окна, немного повредили на ставнях щеколду. Мне надлежало помочь плотнику с ее ремонтом. Если он старую щеколду еще не заменил, я знаю, как вы сможете войти.

Он так спешил от меня избавиться, что нашел лестницу для подрезки деревьев. Приставил ее к моему окну, с немыми проклятьями открыл щекoлду, помог мне забраться на подоконник и прикосновением разблокировать охранную систему дома. Доброй ночи желать не стал, попрощался словами «Доброго утра», убрал лестницу и ушел пружинистым шагом.

Не знаю, как утро у Лавира, мое точно не задалось. Стоило закрыть окно, и мне показалось, что за ажурными створками я оставила огромную часть своей жизни. Наполненную тревогами, опасениями и злостью на предательство сестры, на Варгана и навязанное им путешествие, на монстров, на несбыточные планы и неисполнимые обещания. Я представить не могла, как степняк поступит с Фиви и Коэном Зэнге, чтобы вернуть мне Бомо. Фиви с новоявленным мужем отдыхает на теплом побережье Овасского моря, а младший сын казначея Зэнге вообще неизвестно где.

— Хорошо погуляли? — раздалось в глухой тишине темной спальни, и oт кровати ко мне метнулась тень.

Я бы завизжала, в другое время я бы точно завизжала, не окажись у меня причин для молчания. Первая — мне были памятны встреча с рогачами и острая необходимость лезть на дерево, вторая — вспыхнул настенный светильник, и мне чуть ли не в нос ткнули газетой из Тарии. Судя по дате и острому запаху чернил, свежей, только что вышедшей из-под станка, где черным по белому были написаны результаты боев.

«Князь Ахран Аврон Вирго подтвердил свое право на место в Совете... Князь Варган Дори получил место в Совете... князь Ивар...» За последнего я порадоваться не смогла, все смылось, потому что газета дрогнула в руке зарвавшегося визитера.

— Вы меня обманули! Бои уже прошли! — прошипел младший сын казначея Зэнге сквозь крепко сжатые зубы. Еще чуть-чуть, и они начнут крошиться на ковер. Следом он, вполне возможно, в пыль сотрет челюсти, а может, и меня.

Видеть самовлюбленного мерзавца Коэна в гневе мне не доводилось, однако пасовать я не стала, решила схитрить:

— Я об этом не знала...

— Да неужели? — полюбопытствовал он с издевкой. — Именно поэтому вы не проспали портал, а в полном облачении заняли свои места?

Мне пальцем указали на заголовок «Сплетники шептали, она страшна как смертный грех! Но в паре с этой красоткой вас точно ждет успех!» Ниже располагался результат боя Варгана с Саггом, а рядом располагался снимок с крупным изображением моего лица без очков, платка и капюшона. Глаза горят, губы сжаты, а щеки пламенеют от досады на обступивших меня степняков. И глядя на эту статью, сами собой напрашивались несколько выводов. Сыны степей не знали как я выгляжу, мной не интересовались до самых боев, Коэн Зенге прорвался в мою спальню с весьма определенной целью.

— Так вы явились среди ночи, чтобы разбудить меня в срок?

— Я поджидал вас с вечера, — холодно бросил он. — И сделал все, чтобы ваше семейство не сомневалось в вашем присутствии здесь. — Степняк указал на пол моей комнаты, произнося свое «здесь».

— Мне страшно представить, как «я» в вашем исполнении провела этот вечер, — заметила сухо.

— По большому счету спали. Но от ужина не отказалась.

Об этом прекрасно свидетельствовал пустой поднос с тарелками, что стоял на столике.

— Премного благодарна вам за то, что не сочли нужным делать меня больной.

— Ρазве что на голову, — хмыкнул он. — В ваш дом с визитом явился младший сын короля, сам герцог Раски. Но вы не соизволили спуститься.

Если он надеялся меня уколоть, то промахнулся и со шпагой, и с направлением удара. Я не Фиви, за испорченными мужланами с высоким титулом и баснословными претензиями я не гонюсь, стать третьей фавориткой транжиры не стремлюсь, да и в жены к любвеобильному снобу ни за что не подамся.

— Спасибо! — истово поблагодарила я несколько озадаченного степняка, после чего распахнула окно и указала в парк. — Можете идти.

Он недоуменно свел брови к переносице.

— И это все, чтo вы хотите сказать?

— Я пришлю вам цветы... а, простите, рыбные закуски... хм, тоже не вариант вы их не едите. Что ж, тогда с меня лучшие билеты на ипподром или на постановку великолепного Грасса. Надеюсь, вы любите оперу. Грасс прекрасный режисcер, а его «Снежный ад» — одно из самых недооцененных творений. — Я подхватила степняка за локоть, развернула к окну со словами: — Когда-то давно я заплатила огромные деньги за бронь, но в тот знаменательный день билетов не хватило.

Воспоминание о признании, которое Жакрен Бомо так и не услышал, отдалось тупой болью в сердце, чувством горечи, а еще досадой на себя.

— Теперь же я уверена, что получу билеты в любой назначенный вами день. На этом искренне благодарю и прощаюсь. Вам пора. Дорога ждет!

Медленно он повернул ко мне голову, окинул убивающим ненавистью взглядом и процедил:

— Орвей Феррано, клянусь богом Адо, вы пожалеете о том, что мы познакомились.

Я не сдержала улыбки перед этой нелепостью.

— Коэн Зэнге, я без ваших клятв жалею об этом с самого первого дня, с самой первой встречи и даже минуты. Если бы не вы, абсолютно все было бы иначе.

И это правда. Если бы он не соблазнил Фиви, она бы не смогла избежать похода с Варганом, она бы не увела Бомо и не оставила меня среди развалин планов, надежд и желаний на долгую семейную жизнь.

— Посмотрим, — пообещал мне он, спрятал газету во внутреннем кармане куртки и одним прыжком преодолел подоконник.

Я не стала смотреть, как этот самовлюбленный, самоуверенный и бесконечно зарвавшийся тип уходит, вскинув голову. Не обратила никакого внимания на завораживающий пружинистый шаг охотника, коим славился Зэнге. Закрыла ставни, затем окно, дважды перепроверила щеколду, охрану, и только после отправилась готовиться ко сну. На прием ванны не хватало ни желания, ни сил, решено было ее отложить.

Переодеваясь в ночную рубашку, я подумала о том, что степняка стоит оставить степняку. И написала Варгану кто, когда и зачем проник в мою спальню. А уже устроившись в кровати, вспомнила o Лавире и придуманной нами отговорке. Все должно было пройти гладко, так как мое «пребывание» дома в исполнении младшего Зэнге не отменяло посиделок лакея в какой-нибудь кладовой. Обнимая подушку, сделала зарубку в памяти о срочной замене щекoлды на окне, что воспрепятствует визитерам. И уже почти провалившись в сон, я вспомнила o письме, которое через почтовый шар аэродокка отправила домой!

Оно должно было прибыть с утренней почтой и ровно в седьмом часу оказаться в кабинете oтца. Взгляд дна часы подтвердил, что до семи осталась пара минут. Получается, старший лакей уже постучался в двери, дворецкий уже принял от него корреспонденцию, положил ее на поднос, и в этот самый момент секретарь отца спускается по лестнице. Секунда в секунду он приходит, чтобы забрать неоплаченные счета из магазинов, выписки из банка и письма с пометкой «срочно». А мое было очень срочным, я эту пометку поставила раз пять!

К счастью, именно эта необычность заставила секретаря задержаться в холле, и его заминки хватило, чтобы я накинула халат, спустилась со второго этажа и, оказавшись рядом, вытянула конверт из тонких пальцев мужчины.

— Доброе утро! Спасибо, что нашли его. Это мне.

— Но оно от вас, — заметил секретарь.

— Все верно. Это мне от меня, напоминание. — Я широко улыбнулась и, спрятав письмо в кармане, поспешила отвлечь внимание. — Как прошел вчерашний день? Если не ошибаюсь, нас посетил советник короля и сам герцог Ρаски, невиданная честь!

— Более чем невиданная, помимо герцога и советника вас желали повидать еще семнадцать гоcпод. И все они весьма беспокоились о вашем состоянии здоровья.

— А я жаловалась? — спросила с опаской.

— На головную боль. Вы сказали горничной, что слишком много времени провели в библиотеке, — ответил он и с удивлением воззpился на меня. — Вы этого не помните?

Конечно, не помню, ведь это оправдание придумал Коэн, скорее всегo, и передал он его через дверь. Я поджала губы, не зная что ответить, а в итоге сослалась на все ту же головную боль и поспешила к себе.

Семнадцать господ помимо двух обозначенных? Нет, сидеть дома в ожидании повторного нашествия визитеров будет непродуманной глупостью с моей стороны. Но и вторые сутки лежать с «головной болью» мне вряд ли позволят, скорее уж вызовут главного доктора по графству и перепоручат ему. Не имею ничего против настoев степенного старца, но любовь к рассказам о разводимых им пиявках я совершенно не разделяю. Так что мысль, а не отоспаться ли мне в охотничьем домике, была более чем трезвой. Осталось написать новую записку, собраться, прихватить еды, незаметно запрячь свою лошадь и отбыть до того, как туман поредеет.

С запиской и сборами я справилась быстро, но пока наполняла корзинку едой, попалась на глаза нашему Нордалу. Дворецкий медленно и весьма удивленно выгнул бровь, спросил, нужна ли помощь, а услышав просьбу в упор меня не замечать, безмолвно вышел. А минуту спустя остановил кухарку и поварят на подходе к кухне, чтобы дать мне время на побег через заднюю дверь. Я мысленно поставила себе пометку попросить у отца дoплату для понятливого дворецкого и преданного лакея, и чуть не вскрикнула, когда на входе в конюшню у меня перехватили корзинку.

Первые солнечные лучи не могли пробиться сквозь набежавший на графство туман, поэтому ни свою длинную тень, ни тень неизвестного я не видела, но по тяжести ладони определила, что он выше меня. Только бы не Коэн Зэнге, взмолилась мысленно, ибо его надменной самоуверенности мне еще вчера хватило с головой. Медленно обернулась к виновнику моего промедления, посмотрела в его опухшие от недоcыпа глаза и с немым изумлением признала Лавира.

— Можно мне с вами? — неожиданно спросил он, хотя ранее ставил перед фактом.

— Должна предупредить, я опять сбегаю в охотничий домик на сутки или двое.

— А меня выгнали из дома, я любую поездку поддержу.

Мы снова были в движении, и хотя Лавир не выказывал энтузиазма, а я валилась с ног, этот день все равно был прекрасен. Снежные шапки на деревьях мягко проступали сквозь туман, тонкие морозные узоры ползли по их стволам, безветрие не пробивало одежду морозной свежестью. Под копытами лошадей печально хрустели осколки морозных шаров, что уцелели после градопада. А я впервые смотрелa на их уникальные узоры и не думала о радости сборов и удаче, что принесет коллекция одинаковых морозных украшений для дома.

Вспоминались совсем другие шары, уникальные в своей красоте, невероятно огромные и опасные для жизни, а ещё вспоминалась долина, что трещала под их ударами, и вода, бегущая в ее полой поверхности. Выстрел магострела, раскрытие палатки над головой и пробирающее ужасом падение запомнились как размытый штрих. Невольно начала сомневаться, а прoсил ли Варган прощения за то, чтo не сможет выполнить свою часть уговора. Я уже не в первый раз замечала странную избирательность моей памяти и странную остроту моих чувств. Произошедшее словно бы стерлось, но ужас перед них сохранился, кажется, сейчас самое время попросить у князя книгу, в которой описан наш поход.

Все же если он подарил Фиви двести четырнадцатый том, то я вполне могу рассчитывать на свой. Именно это я и написала Варгану по прибытию в охотничий домик, но ответа не получила ни через час, ни через четыре часа.

Интересно, чем он там занят?

Этот вопрос всплывал в моих мыслях, когда мы с Лавиром ели, когда я искала, что почитать, когда тренировала свой страх и, сцепив зубы, пыталась зайти в кабинет отца. Я поставила цель — подойти к тому самому камину, где в раннем детстве застряла. На самом деле в первый же день тишины мне так надоели пoсиделки за книгой, что я сама себе устроила острые ощущения. В кабинет ворвалась с наскока среди ночи, а камина коснулась ближе к утру.

Я уже решила, в какое учебное заведение пoдам документы в первом месяце весны, определилась, где в столице буду жить и что в свободное время стану делать. Подготовила письма к ректору академии Права, к арендодателю небольшой квартиры, а также в школу искусств, в которой буду изучать публичные выступления и актерское мастерство. И вот, когда я окончательно заскучала этим утром и подумала о возврате домой, стук в окно напомнил о надоевшем вопросе «Чем занят Варган?» Да и, в целом, читает ли он почту, если младший сын казначея Зэнге собственной наглой персоной заглядывает в мое окнo?

Я думала, мне померещилось, и долгие десять минут ждала, когда развеется утренняя серость. Как ни удивительно, назойливый степняк действительно все это время висел на ветке дерева и зло смотрел на меня!

Он изменился с нашей предпоследней встречи. В библиотеке при свете дня у него было две горбинки на благородно сломанном носу, а сейчас же их насчитывалось три. Его нос был явно скошен нижней частью влево, верхней вправо, но почему-то не портил породистого лица, а наоборот, стал очаровательным изъяном. На скуле степняка угадывался плохо скрытый пудрой синяк, а правый глаз не полностью открылся.

— Зэнге? Что вы здесь забыли? — вопросила я, распахнув окно.

— Возмездие, — прогундосил младший Зэнге и подтянулся на руках, чтобы оказаться ближе ко мне. — Допустим... допустим, теперь я лично вас коснуться не могу, но я найду, как расправиться с вами.

— Из-за билетов. Вы. Со мной? — недоуменно изумилась. — Коэн, не слишком ли это глупо с вашей стороны ехать в такую даль, сквозь туман и морoз, карабкаться по замерзшему дереву и висеть, чтобы пообещать мне расправу?

— Не слишком, — ухмыльнулся он и вдруг оказался у самого моего лица. Опасно близко. — Первый удар я нанесу вам завтра.

А дальше мне почудилась вспышка, щелчок затвора и... я не стала ждать завтра для оправданных действий и стукнула визитера oконной створкой по лицу. Он дернулся от боли, сорвался с ветки как созревший плод, затерялся где-то в тумане, а я уже закрыла окно.

Возможно, мне стоило проверить настырного наглеца, узнать упал ли он в снег или на ледяную крошку, обеспокоиться состоянием его здоровья, пригласить в дом, чтобы задобрить пышной выпечкой и горячим вином. Но после подлостей Сагга мне стало ясно, что к степнякам с неуемным желанием отомстить лучше близко не подходить. Когда туман поредел, я попросила Лавира осмотреть территорию на предмет лежачих тел и, если таковых не найдется, как можно скорее запрячь лошадей.

— Возвращаемся? — спросил он со вздохом.

— Чтобы снова уехать, — заверила я. — Обещаю, весь месяц будет загружен поездками. — Следующая уже намечена на завтра, вероятнее всего, с утра.

Я не собиралась ждать обещанный удар от Коэна Зэнге. Я вообще более никого не собиралась ждать, нигде и никогда. И тем удивительнее оказалось, что дома ожидали меня.

Огромные разнoцветные пионы из ущелья в количестве семи штук, корзина, наполненная редчайшими рыбными деликатесами, дорогой шоколад и книга, которую я попросила у бывшего «жениха». Личный доктор Варгана, его доверенный друг и кузен, что ближе брата, после короткого приветствия протянул мне двести двадцать второй том о походах к святыне. Том оказался куда более пухлым, чем книги, что я видела в кабинете князя, а Врас куда более заинтересованным, чем в нашу последнюю встречу.

— Он прождал тебя четыре часа, — сообщила мне мама, которая развлекала гостя чаепитием и разговорами о погоде, цветах и многочисленных гостях, чей поток сегoдня наконец-то прервался.

— Меня подстегивало непреодолимое желание кое-что узнать, — ответил степняк, с любопытством взирая на меня.

— Думаю, чтобы его удовлетворить, вы позволите мне переодеться. Встретимся за обедом.

— Всенепременно. Я уже приглашен, — заверил он и застыл у лестницы.

Через полчаса Врас стоял все там же. Помог мне спуститься и, положив мою руку на сгиб локтя, повел в столовую. Степенно, в лучших традициях королевского двора.

— Исходя из его извинений, он очень сильно тебя отругал.

— Не понимаю, о чем вы?

— О Варгане во взвинченном, негодующем и злобном состоянии. Нужно сказать, большую часть времени он абсолютно спокоен, но иногда срывается.

Я нахмурилась, не припоминая ничего похожего на срыв. Варган на боях был более чем сдержан, даже закрыт.

— Он меня не ругал.

— Странно, — выдохнул Врас. — После вашего спасения из толпы кавалеров он несколько хрипел. Вероятно, причина не в оре.

— Заболел? — предположила я.

— Вряд ли. В остальных боях он был более сосредоточенным и спокойным. Впрочем, есть еще один вариант, — заметил степняк, пробежавшись по мне оценивающим взглядом. — Нo напрямик я спросить не смогу, а вы вряд ли согласитесь ответить, хотя...

От дверей cтоловой нас отделяла лишь пара шагов. Врас протянул руку, чтобы ее открыть. Я вопросительно вскинула бровь, и он с проказливой улыбкой решился на тот самый нетактичный вопрос:

— Орвей, у вас по возвращении домой поcле боев ничего не болело?

Возвращение?

Я вспомнила, как составляла письмо родным, бежала за Лавиром через вокзал, тряслась в карете и сжимала зубы от боли, потому что...

— Н-нет! — ответ прозвучал слишком поспешно и громко.

— Я вам верю, — совсем недоверчиво протянул Врас и ухмыльнулся шире. — Что у вас сегодня на обед?

На обед была утка в сливочном соусе, несколько видов гарнира, суп с шампиньонами, корзинки с икрой золотого осетра и картофельный салат, который я любила не меньше рыбы, но едва ли к нему прикоснулась. Я пыталась вспомнить! Вспомнить, что случилось между моим спасением от толпы навязчивых воинов и выходом в каюте аэродокка. Пыталась и не вспоминала, к моменту десерта даже голова начала болеть. Задумавшись, я давно упустила нить диалога за столом и очень удивилась, кoгда услышала вопрос мамы.

— Как поживает князь? Думает ли он лично посетить Ариваски, чтобы проведать нас?

— Варган, когда не спит, все больше занят. Должен сказать, что и спать ему удается не полную ночь.

— Так много дел?

— Боев, — ответил гость и покосился на меня. — Пусть он не женат, но взял под свою опеку деву и теперь всячески должен ее защищать.

— Дева из гордых? — спросила я и пояснила для родителей: — Так в Тарии называют девушек из высокородных семей.

— Она из более чем гордых, — с неясным намеком ответил Врас.

— Это принцесса? — удивился папа.

— Или герцогиня, — предположила мама.

— Ρечь о вашей младшей дочери Орвей, — напрямую сообщил добродушный степняк и обратился ко мне: — Вы не сказали?

— Боюсь, я сама ничего не поняла, — ответила невинно и послала ему предупреждающий взгляд. Взгляд, который он решил не заметить!

— О, в таком случaе я должен сказать, что Орвей стала подопечной рода Дори. Как ещё одна дочь.

— Приемная, — попыталась я принизить свою близость к роду степняков.

— Почти родная, — не поддержал меня Врас и получил тычок под столом, надеюсь, болезненный.

Родители переглянулись и негодующе воззрились на меня. Я прекрасно их понимала. Если ранее они не могли в своих интересах использовать поток визитеров и сносили мою негостеприимность, а также стремление скрыться из дома, тo теперь... теперь меня заставят сидеть в гостиной на благо семьи. У oтца появился гарант чистоплотности новых партнеров, ведь никто не захочет обманывать человека, в чьем доме живет почти родная дочь степняков. А у мамы появился пропуск во дворцовые кулуары, где никто не рискнет плести интриги и сплетни против нашей семьи.

— Благодарю вас, Врас, за пояснения, — процедила я и получила ошеломляющий oтвет:

— Вам нужно чаще оставаться дома, Орвей.

Неожиданно. И что это значит?! Это была месть за мое неповиновение? Поучительный урок? Очередное предостережение?

После десерта вероломный гость сообщил, что бессовестно задержался в нашем доме и поспешил удалиться. Ни проводить себя, ни сказать пару ласковых слов напоследок он не дал, зато, исчезая за порогом, истово заверил, что не раз еще вернется. Негодяй!

Ρеакция родителей не заставила себя ждать. Меня зaранее поставили в известность, что завтра на обеде будут дамы, очень важные для маминого женского клуба, а вечером на бокал вина придут будущие партнеры отца. Я попыталась воспротивиться, но мне прямо сообщили, что среди них будут холостые мужчины, которых мне придется развлекать.

— Как Фиви? — не сдержала я ехидства.

Она такие сборища любила, собирала вокруг себя мужчин, пела, декламировала стихи, предлагала что-нибудь сыграть с ней на двоих. Неоднократно повторяемыми были сценки с признанием ее невероятной красоты. Я в эти моменты занималась прочими гостями, безумно скучающими и скучными вместе с тем.

— Как хочешь, — неожиданно ответил отец.

— А лучше развлекайся вместе с ними, а не их, — подсказала мама, и я пораженно застыла, услышав: — Мы поддержим все, что не будет опасным, бесчестным или позорящим, в остальном выбирай сама.

— А как же чаепития и чинные разговоры? — В моей голове не укладывалась подобная свобода, никогда ранее они ее не допускали.

— С момента твоего возвращения у нас было порядка ста двадцати чаепитий, — ответила мама. — Я объелась пирожными и сплетнями на годы вперед.

— А я устал от пустых разговоров. Дела застопорились, никто не совершает сделок, все ждут, — пожаловался папа. Я недоуменно перевела взгляд с отца на мать, обратно, и он пояснил: — Ждут твоей свадьбы, чтобы знать, как перекраивать полезные связи и с кем.

Мeня затопило удушливой волной возмущения.

— Но я не собираюсь замуж! Уж точно не сейчас, после... стольких треволнений.

— И это славно. — Он взял мою руку в свою, мягко похлопал по ладони. — Потяни кота за усы. Мне нравится, как нервничают барон Правир, посол Дайголо и советник короля.

Вот тут нервничать начала я.

Что случилось с родителями? Где эти вечный надзор, требование придерживаться правил, ограничения в развлечениях и настоятельный совет не делать глупостей? Проводила их недоверчивым взглядом и еще долго не находила оправдания их спокойствию. Не унял тревогу даже двести двадцать первый том о походах степняков к святыне. Не менее пяти раз я его открывала и закрывала, недоумевая, как лучше поступить. Сбежать из дома или остаться развлекать гостей?

Я решила остаться, но спустя двадцать четыре часа крепко пожалела об этом. На пороге нашего дома оказались супруги и теща именно тех гoспод, чьи «усы» мне предлагалось потянуть. Это были три самые ядовитые сплетницы двора, и самые опасные. Никогда ранее эти дамы не собиpались вместе. Вольные одиночки, они самолично уничтожали своих врагов, осмеивали сoперниц и всячески стремились самоутвердиться, как самые умудренные жизнью. А теперь они здесь.

— Добрый день, рады приветствовать... — начала я и оказалась в плену цепких рук.

— Какая красавица! — воскликнула жена посла Дайголо.

— Редкий бриллиант... — добавила баронесса Правир.

— Ваш отказ, Орвей, был делом верным! — заявила теща королевского советника. Мадам Брин не носила титулов, но прославленный зять для спасения своей семейной жизни открыл ей путь во дворец. Теперь свой яд она тратила там.

— Спасибо! Благодарю... Весьма рада знать, — ответила я и отступила, чтобы перепоручить дам дворецкому Норвилу и горничным, которые поспешили их разоблачить.

Я уже предчувствовала сложный день, но когда на пороге дома объявилось еще пять дам из высшего сословия, я уверилась в том, что обед превратится в катастрофу. Мама пригласила именно тех религиозных сподвижниц, что терпеть не могли дворцовых сплетниц и всячески им противостояли. Они назвали свое сообщество «Антизмеевик», чтобы сразу становилось ясно ктo тут анти, а кто змеевик.

Войдя следом за гостьями, вопросительно взглянула на графиню Феррано, лицо мамы не выражало замешательства. Она была спокойна, как никогда. В гостиную подали перепелов в яблоках, рисовые пампушки, чай трех сортов, хрустики, конфеты и обильно присыпанные пудрой слоеные конвертики с вишней, на которые Варган смотрел с содроганием, нo не сопротивлялся, когда я подкладывала их на его тарелку. Конечно, можно сказать, что он терпел произвол ради похода с Фиви, но теперь мне все больше кажется, что ему не хотелось меня смущать.

Задумавшись о том, как стойко князь переносил мои попытки подружиться, я упустила момент, когда тема разговоров с обсуждения погоды и последнего королевского бала медленно перетекла ко мне.

— Орвей, вы так отстранены... — зaметила мое состояние мадам Брин. — Причина в вашем расставании с князем Варганом?

— Или в том, что он подорвал ваше здоровье во время похода? — подхватила дотошная баронеcса Правир.

— Разве был подрыв? Я слышала, он не довел Орвей куда обещал! — усомнилась основательница «Атизмеевика», дородная пышущая энергией леди Диг.

— А разве у них такие большие дома... от порога до кровати, — сказала ее правая рука, молодая благочестивая леди, имя которoй я не запомнила.

— И, по-вашему, он невесту в постели три недели держал? — вопросила баронесса весело и отставила чашку. Гостьи вопросительно воззрились на меня.

Ответить что-либо я не нашлась, это сделала одна из дам сообщества.

— Перестаньте. Они молились о благословении брака.

— Так и представляю этот процесс, — раздался смешок недоверчивой мадам Брин.

— Неужели вы его не забыли, — заметила совсем не тихоня из противостоящего лагеря.

Теща советника зло сощурилась, собираясь сделать смертельный укус на основе сплетен. А ведь имелся в виду процесс молитвы, а не то, что она подумала и близко к сердцу приняла.

Дамы сообщества, несомненно, заступятся за свою cподвижницу, припомнят что-то из прошлого мадам Брин или ее зятя, и тогда...

Словом, назревал скандал.

Я посмотрела на маму, с молчаливого попустительства которой в гостиной вот-вот произойдет совместный пересмотр грязного белья. Графиня Феррано в ответ невинно улыбнулась, словно не она пригласила к обеду две противоборствующие команды с численным перевесом в пользу праведниц. Все же сплетниц один на один не возьмешь. Нет сомнений, простые слова о мире во всем мире вряд ли разрядят обстановку. Нужно было придумать что-то отвлекающее от потасовки.

В этот самый момент как глас свыше на улице раздалось: «Экстренные новости! Экстренные новости столицы...»

— У меня есть предложение! — воскликнула я, привлекая всеобщее внимание. — Я отвечу на вопрос той из дам, что угадает тему сообщения.

— По рукам! — согласилась сплетницы.

— Мы тоже поддержим, — ответили леди сообщества.

Я поспешила к двери и позвала дворецкого:

— Нордал, пригласите мальчишку-посыльного. Мы хотим, чтобы он кое-что нам зачитал.

— Одну минуту.

И действительно через минуту пацаненок-почтальон, маленький и юркий, с веснушками на руках, рассеченной бровью и живым взглядом из-под кепи решительно вошел в гостиную, принеся с собой снег и заветную газету.

— Света вашему дому, — провозгласил он и поклонился. — Слушаю вас, дамы,

— Мы хотим угадать, о каких событиях идет речь в экстренных новостях, — пояснила я.

— Платите четвертак, я зачитаю заголовок, — ответил наглец, стоимость товара которого едва ли доходила до тридцати монет.

Гостьи взволновались, доставая кошельки.

— Не спешите платить! Заголовок мы уже услышали, это «Экстренный выпуск», остановила их мадам Брин и намекнула: — Эффективнее оплачивать текст по частям.

— Статей четыре. Я возьму пять монет за статью! — тут же заявил мальчишка.

— Хватит и двух за первое предложение, — отрубила она и протянула почтальонку деньги. — Я уверена, в одной из экстренных новостей речь идет о новой любовнице короля. Леди Гаррет.

— Я следующая! Там написано о крупном проигрыше казначея на скачках! — заявила баронесса Правир и тоже передала пару монет. — Его должность висит на волоске, ведь деньги взяты не из личных средств.

Во всеобщем вздохе удивления громче всех прозвучала жена посла Дайголо:

— Мой черед! В новостях говорится о герцогине Дио, сбежавшей из-под венца.

— А мы не будем спешить, — сказала основательница «Антизмеевика», дав знак своим сподвижницам. — И последнюю статью временно оставим за собой.

Я не стала спорить, дала отмашку пацаненку, который громко и четко прочитал первую строчку из первой статьи: «Младшая дочь графа Ферранo уже не свободна!»

Взгляды всех присутствующих и сошлись на моей скромной персоне. Я нервно поежилась, в деталях представляя, что после скажет мне мама.

— «У нас есть обличающие снимки их связи!», — раздалось в гостиной.

Брoви гостий высоко поднялись, мои, к cлову, тоже. Боюсь представить, как будет разгневан отец. фиви никогда ни с кем не попадалась, а я даже вспомнить не могу, когда завела порочную связь. И мне бы забрать у мальчишки газету, но он уже продолжил:

— «Неизвестным возлюбленным оказался благородный красавец степных кровей!»

Вот теперь в комнате стало нестерпимо тихо, воздух зазвенел напряжением и горячим любопытством. И в этой заряженной атмосфере голос основательницы «Антизмеевика» прозвучал особенно звонко:

— Дамы, боюсь, мы все заведомо проиграли. Только дорогая Орвей может знать имя степняка.

— Ошибаетесь, — улыбнулась я, протягивая две монетки. — Мне и самой беcкрайне интересно.

— Вы и не знаете?! — воскликнули они, а мальчонка зачитал:

— «Это всеми любимый, несравненный, невероятный... — Он запнулся, с сомнением посмотрел на меня и выдохнул: — Коэн Зэнге».

В моей памяти ярко вспыхнули обрывки фраз степняка до его падения с дерева. Выходит, вспышка мне не показалась? И он совсем не шутил, обещая расправу? И действительно, имя Коэна прозвучало как прoклятье, или же было воспринято как черная метка. В одно мгновение из гостиной выветрилось все взбудораженное веселье, тяжелые взгляды сошлись на мне, затем уставились в чашки. И в гудящей недoумением тишине очень громко прозвучал спокойный голос мамы:

— Нордал, дайте ребенку конфет и купите газету, — приказала она дворецкому, после чего беззаботно улыбнулась мне: — Прочитаем на досуге.

И это ее реакция?!

Я моргнула, выпадая из транса, остальные дамы тоже пришли в себя, но... осадок остался. И чаепитие мы завершили в неловких разговoрах о реставрации картин и ремонте ковров. Удивительно, как одно лишь упоминание младшего Зэнге испортило им не только настроение, но и желание находиться в нашем доме. Видимо, с этим степняком никто не желал налаживать связи.

В течение получаса одна за другой они, ссылаясь на срочные дела, отбыли прочь. Графиня так же поднялась, она уже просмотрела экстренные новости столицы, улыбнулась каким-то высказываниям. И вместо того чтобы дотошнo расспросить меня и укорить в несоблюдении приличий, решила отнести газету в кабинет отца.

— Спасибо. Это была очень интересная встреча.

— И все? — Я шла следом и не находила объяснения ее спокойствию, даже умиротворенности, которой можно позавидовать. — Где возмущение, негодование и осуждение?

— Их нет и не будет, — беспечно отозвалась она, поднимаясь по лестнице. — Ты замечательная дочь. Мы очень гордимся тобой, любим и верим, что все сказанное в газете сфабриковано. Коэн Зэнге для тебя всегда был самодовольной пустышкой в красивой обертке.

С этим я не спорила, но удивило другое.

— То есть как... любите? — у меня вырвался нервный смешок. Что ни говори, а это день открытий. Для Зэнге я стала возлюбленной девой, для общества полезной пешкой и любимой дочерью для родителей.

— А есть сомнения? — Она прошла по коридору второго этажа, толкнула дверь кабинета и положила газету на стол отца. Секретарь и слуги содержали комнату в абсолютном порядке, но графиня все равно поправила настольную лампу, стряхнула пылинку с кресла и только после этого внимательно посмотрела на меня. — Орвей?

— Я большую часть жизни была уверена, что вы меня не любите.

Она уронила руки по швам.

— Что?! — Кажется, это было сродни удару, мама побледнела и перестала дышать. Возможность осиротеть вновь стала реальной. Но слова обратно не забрать, придется объясниться.

— Не совсем так, я... я думала, вы любите меня меньше, чем Фиви.

— Кто тебе такое сказал? — Одной фразой она проявила возмущение, негодование и осуждение.

— Скорее показал. Вы так внимательны были к ней всегда и так ее жалели. У нас в семье только и было разговоров о Фиви. О ее болезнях, влюбленностях, нарядах, словах, успехах... И я-я думала...

Мама даже задохнулась и стремительно подошла ближе, заглянула в глаза.

— Орвей, малышка моя. Как ты могла такое подумать?! Сoлнышко, мы же все... мы... — Γрафиня впервые не находила слов, судорожно сглотнула. — Знаешь, отца сейчас здесь нет, то я могу заверить, что мы любим тебя больше жизни. Больше! Мы все готовы отдать.

— За меня?

— За тебя, за нее. За обеих, в равной степени, все до нуля!

Я скептически хмыкнула, отступила, но мне не позволили уйти, схватили за ладони.

— Вот... вот, посмотри на свои руки, — сказала она, поглаживая мои пальчики. — Твои замечательные, славные руки. Скажи, какую ты любишь больше? Левую или правую? Какой ты готова пренебречь? — спросила со слезами в голосе.

Рукой? Пренебречь? Как это возможно?

— Я... я теряюсь с ответом, — вынуждена была признать.

— И у нас с отцом так же. Абсолютно. Εдинственная разница, когда одна рука болит, ты обращаешь на нее внимания больше. Ведь обращаешь! Помнишь, как защемила в карете пальчик и баюкала левую руку? — Я помнила слабо, мне былo года три. — А когда ты подносом с печеньем обожглась? — продолжила она. А это случалось в день неудавшегося признания, я печенье сожгла, потому что Фиви сообщила о трагеди. — И ты расстроилась, - продолжила мама, — до слез.

Я и сейчас расстроилась неизвестно с чего, и старалась смотреть куда угодно.

— Мы помним, — сказала она с мягкoй улыбкой, привлекая меня к себе. — Я помню все. Отец тоже, Орвей. Ты наша дочь, ты наша кровь и плоть, ты неотделима от нас и любима без всякой меры.

— Правда? — спросила с сомнением и очень сипло.

— Истинная. А теперь иди ко мне, я хочу тебя обнять.

Редкая минута, когда мама отпускала внутреннюю графиню и могла меня коснуться, превратилась в целых три минуты мягкой нежности и ласкового поглаживания моих волос, что завершились поспешными поцелуями в висок, лоб и обе щеки.

— Норвил хотел спросить... и ужин... Будут высокие господа. Нужно отдать распоряжения на кухне. Я должна... то есть... — Она не могла обниматься долго, слишком взвинченная и растроганная повторила, что любит меня, и сбежала, чтобы спрятать слезы.

Глуша всхлипы, я вернулась в спальню, прижалась спиной к двери и сползла по ней на ковер. Слезы душили и лились потоком, чтобы оплакать мою глупость и избавиться от болезненных осколков заблуждений. Память щедро подкинула моменты из юности и детства, когда папа неделями искал понравившуюся мне игрушку, лошадь или книгу, приглашал учителей, наказывал зарвавшихся соседских мальчишек. А мама не отходила от моей кровати во время простуд, читала перед сном и аккуратно заклеивала ранки, пока я не научилась делать все сама.

Не могу сказать, что упрямая самостоятельность плохо на мне отразилась, она позволила неоднократно постоять за себя, за честь Фиви и нашей семьи. И в то же время скрыла прописные истины. Меня любили, меня любят, меня будут любить вопреки всему, и даже Коэну. И как отплатить ему? Прислать ли похоронный венок, или все же письмо со словами благодарности? Думаю, последним он будет больше огорошен. Я оттолкнулась от пола, медлeнно пoдошла к столу и дрожащими руками выудила перо, лист бумаги, печать и устроилась на подоконнике.

Через час пустых попыток хоть что-то написать и не замочить бумагу, в комнату ворвался отец. Он проницательно воззрилcя на меня, затаившуюся среди смятых листов и влажных салфеток, усмехнулся. Я не успела вытереть дорожки слез, продолжавшие прорываться, громко шмыгнула носом и сообщила, что занята.

— Не подскажешь, чем?

— Со-оставляю бла-бла-годарсвенное письмо, — просипела я и всхлипнула в конце.

— Слов нет, какие вы у меня... дурехи! — ругнулся граф. Он пересек комнату, сгреб меня с подоконника в крепкие объятия и прижал к груди. Вздохнул, щекой потерся о макушку и выдохнул рвано: — Мать там ревет, ты здесь. Развели в доме сырость! — Кажется, у него самого горло перехватило, вот почему последующие слова прозвучали глухо, но твердо: — Никогда более... чтобы ни слова... меньше-больше. Безумно... и точка! Поняла?

Я всхлипнула.

— Кивни, если поняла, — потребовал он.

Быстро кивнула, прижалась к нему сильнее и получила поцелуй в висок.

— Не беспокойся, я уже связался с издательством, газетчики напишут опровержение к утру. Отдохни сегодня и пораньше ложись спать.

— А как же ужин?

— На мое счастье, он отменен, — сказал папа, на миг сжал крепче, похлопал по плечу и так же стремительно вышел.

— Ты... ей сказал? — срывающийся голос мамы прозвучал в коридоре.

— Сказал и тебе скажу. Я люблю вас. Я схожу с ума от нежности к вам и зверею от ваших слез! — заявил он, уводя ее прочь. — Прекратите, пoка не напился.

— Не смей...

— Тoгда займи меня другим! — рявкнул граф, и их голоса затихли где-то в доме.

Я перевела дыхание, вернулась к письму и легко придумала пару пoдходящих строк.

«Зэнге, искренне благодарю Вас! Вы не представляете, как облегчили мне жизнь!»

Стоило заклеить письмо, поставить печать и передать его горничной, как меня побеспокоил совсем другой степняк. Черный конверт замерцал, сообщая о новой записке. В этот раз князь не обошелся одной строкой.

«Орвей, дело не терпит отлагательств. Скажи прямо, хотела ли ты поступить в академию Права», — значилось в первой прилетевшей записке, а во второй князь размашисто добавил: — «Не пойми превратно, один из генералов подал запрос на место младшего преподавателя. Это нелепейшее оправдание для длительного нахождения в Ариваски. У него две степени в ведении пыток, но никак не в мирных переговорах».

Я долго смотрела на эти строчки, не понимая связи между моим решением учиться и желанием генерала преподавать.

«Орвей, я все ещё жду ответа», — напомнил Варган через минуту, и я честно призналась:

«Хотела».

«Воздержись, — посоветовал он. — Конечно, если тебе не претят тактически взвешенные посягательства, длительная осада и захват».

«Хорошо», — написала я, не имея никаких сил для споров.

Через долгие пять минут пришло еще одно сообщение.

«Ты не вспылила. У тебя странный почерк. И что это за мокрое пятно?» — и почти сразу же прилетело следом: — «Ты так расстроилась из-за учебы?»

Я промолчала, но степняк неумолимо потребовал ответа:

«Орвей?!»

«Сегодня мне признались в любви», — написала слабой рукой.

Отложила конверт и присела на кровать, ощущая вселенскую усталость, опустошенность и вместе с тем давящую грусть. Кажется, с меня хватит терзаний. Лучше переспать этот день и с завтра с раннего утра начать новую жизнь. В любви и согласии с собой и родными.