Завтрак ждал меня на столике утром. Холодная каша уже не дымилась — успела остыть. Аппетита не было, как и моей служанки. Она снова куда-то запропастилась, пришлось одеваться самой. Однако, когда я попыталась выйти из комнаты, ручка не поддалась.
— Эй, — возмутилась я и снова подергала ручку двери. — Откройте!
Мне никто не ответил. Я боролась все это время за свою жизнь, чтобы меня так глупо заперли? Я зло ударила ногой по двери, разнося гулкий звук по комнате.
Я со скучающим видом ковыряла кашу. Тарелка с когда-то жидкой, словно сопли собаки, квашней превратилась теперь в большой склизкий комок. Ложка застыла прямо поперек тарелки. Я поднимала ее, наклоняла, но каша, прямо как грибная шляпка, так и осталась стоять на ножке. Весь комок вместе с ложкой отлип от тарелки, и если бы мог, тут же рассмеялся бы над моим перекошенным и кислым лицом. Я не решилась ее лизнуть, но попробовала понюхать и снова поморщилась. Грибочек явно был ядовит.
Как только я услышала щелчок в замочной скважине, выпустила из рук ложку и каша шлепнулась обратно в тарелку, издавая при этом склизкий кряк.
— Ави! — как ужаленная я подскочила с места, — Что там такое творится?
Она молча поставила передо мной новый поднос и начала складывать посуду с завтрака.
— Ави, ответь! Они хотят отослать меня домой?
Я мешала ей, цеплялась за рукава. Какой бы надломленной я сейчас не выглядела, я хотела знать, что со мной будет. А если за мой проступок они захотят лишить меня жизни?
— Ави! — умоляюще проскулила я.
— Мне нельзя, — шепотом произнесла она.
— Нельзя говорить со мной? Но почему? — я против воли повышала голос.
Ави покосилась на дверь и приложила палец к губам.
Я тоже посмотрела на нее, но там не было слышно шорохов.
— Вам ничего не угрожает, ждите, — бегло сказала напоследок и вышла.
Ави приносила мне еду, к которой поначалу я почти не притрагивалась. Я знала, что наворотила дел, но не могла поверить, что все может измениться из-за одного проступка. Меня с позором отправят домой? Запрут здесь навечно? Не помогут Птице и по всему миру в итоге будут слоняться армии темных существ? Я теряла время в пустую, не находя себе увлекательного занятия. К ужину Ави в прямом смысле завязывали рот тряпкой, чтобы она не могла со мной говорить.
Второй день я провалялась в постели, встала лишь к вечеру, чтобы съесть ужин и снова лечь. Третий день подходил к концу, сердце мое оставалось спокойным, мысли не шуршали в кустах змеиным шипением. Меня не отправили домой, а значит у меня еще есть шанс стать покладистой, как того требуют порядки. Поздно вечером Ави принесла мне записку. Писать она не умела, поэтому нарисовала злых людей за головами у них были спрятаны вилы, похожие на оленьи рога. Судя по рисунку, их посадили в темницу. На обратной стороне листа была нарисована голова и коряво подписана сверху тремя буквами “Ави”. Голове то ли король, то ли королева, то ли еще кто с короной на голове завязал язык.
Было приятно получить хоть какую-то весточку, но эта записка не давала ответов на вопросы. Если о смысле второго рисунка я давно догадалась сама, то первый застал меня врасплох. Что он значил? Как его расшифровать я понятия не имела. Я вспомнила крики людей, вспомнила их злобные лица, но не могла и предположить, что мои решения могут задеть кого-то. Кого-то из-за меня посадили в темницу? Или это я должна жить в заточении? Это мое наказание? Как я должна была поступить?.. “Вам ничего не угрожает” сказала не так давно Ави, и я хотела ей верить. Я больше не буду противиться судьбе. Возможно это именно то, о чем говорил Махна Вечный.
Я ждала своей участи и ночь провела спокойно. Мысли смирно сидели на цепи и не бередили душу сожалениями. Я выйду за него замуж, вот и все. И пускай это склизкая морда подавиться, когда будет целовать меня в знак своей липкой любви! Я вытерплю. Во имя семьи я сделаю что угодно.
Крена тихо постучала ранним утром, за ее спиной пряталось всего две служанки. Ави среди них не было. Прислуга повела меня в ванну, искупала, не проронив не слова. На этот раз я не упиралась, действительно готовая к чему угодно. Попросят пойти туда нагой, пойду. Попросят отрезать косу, я и это сделаю.
Я вытерпела и натирания маслами, и царапанья сухими листьями по распаренной коже, и отмывание мылом с крапивой. Морская принцесса поглядывала на меня со странным прищуром, будто оценивала, из какого я теста. А мне хотелось быть камнем, самым прочным, таким, которым дорожил бы мой народ.
Втроем они не раз отходили и шептались, пока я сидела на табурете, не задавая вопросов. Волосы успели оставить полукруглую лужу на полу. Служанка легко промокнула пряди полотенцем, а затем бросила мокрую ткань на пол. Две пряди на макушке она оставила высыхать просто так, расчесав их. Крена подошла ко мне и заботливо погладила по щекам, убирая остатки капель. Мне показалось, ей отчего-то будто было меня жаль.
На столике рядом в двух мисках служанки развели с водой порошки. Черный и фиолетовый. Крена руками нанесла фиолетовую жидкость на мои глаза, окрашивая кожу на веках и переносице. Холодная краска текла, капая на ключицы и спускалась дальше в ложбинку между грудей. Черной краской Крена обмазала пряди на макушке, которые служанки заплели в косу и завернули в чистое полотенце. Затем они снова выбелили мне лицо и взялись за прическу. Простой хвост украсили ракушками, а затем снова отошли и стали шептаться, указывая рукой на сложенное на кровати платье. Крена повысила голос:
— Я же просила перешить! — сквозь зубы заявила она.
Служанки зашептались между собой, точно перекладывая вину на кого-то третьего.
Пока они были заняты пререканиями, я подошла к сложенной вещи и развернула ее. Это снова были штаны, а вовсе не свадебное платье, как я подумала. По бокам от каждой штанины развевалась красивая полупрозрачная ткань. На свету она переливалась фиолетовым, синим, голубым и зеленым, будто ракушка. В складках ткани прятались на веревочках черные жемчужины. А вот верх этого наряда я сначала приняла за украшение для волос. Множество жемчужин, скрепленных между собой кожаными скрученными жгутами, тянулись от воротника до пояса. Я приложила наряд к телу, все еще не понимая, как это нужно носить, ведь тонкая полоска такой же переливающейся ткани могла скрыть лишь грудь, оставив живот открытым. А затем, так и не разобравшись, повернулась к во все глаза разглядывающей меня троице:
— Это нужно перешить? — сомневаясь уточнила я.
— Это наряд жемчужины, — сказала Крена. Губы ее в этот момент будто свело судорогой. Плотно сжатые они ходили ходуном, будто не выпуская летающую во рту пчелу.
Сейчас я была готова надеть что угодно и что угодно вытерпеть, любую боль, любую жалость, поэтому пока Крена подбирала нужное объяснение, я ждала ее ответа и произнесла тихо:
— Не нужно ничего менять.
Пусть слизняк оценит.
— Делайте все как себе, как морской невесте.
— Тебя готовят не к свадьбе, — по привычке поправила она, устало вздохнула и обошла меня по кругу, заглядывая прямо в глаза. — Осталось последнее испытание.
Туманные мысли о неприятном будущем пошли трещинами. Что она сказала?
— Так я не выхожу замуж за слизняка? — не веря собственным словам хмуро спросила я.
Крена звонко ахнула, а служанки зашептались за спиной.
— Добис, — посмеиваясь своим мыслям, она продолжила. — Добис — это не просто слово. Это ритуал. Он состоит из трех жемчужных заповедей. Первая, — перечисляла она, — дать обещание.
Крена кивнула, проверяя, слушаю ли я ее.
— Вторая — биться. И последняя, третья — сберечь.
Заплыв, поединок, и что-то третье… Глаза бегали по морским холодным радужкам.
— Так я не выхожу замуж за слизняка! — восторженно прокричала я, все еще не веря в свою удачу.
Туман в мыслях полностью рассеялся, я увидела берег своего будущего чистым солнечным и теплым.
— Так я не выхожу замуж за слизняка! — вновь повторила я и рассмеялась.
А потом соскочила с места и закружила Крену в танце. Морская опешила на мгновенье, а потом тоже рассмеялась, смехом давно забытым. Такой смех слышен в людях, которых давно хорошенько не веселили.
По ту сторону зеркала на меня смотрела незнакомка. Жемчужины постукивали друга о друга и холодили кожу. Одна к одной, ровные и чистые, они искрились переливами, как складки ткани на свету. Я покрутилась на одной ноге, бусины синхронно застрекотали, будто кузнечики. Волосы, собранные в хвост, плавно закружились, как хвост зверька, и упал на спину. Клубок эмоций запутался, весь пошел узлами. Немного напуганная наготой, я все еще прикрывала живот, но услышав восторженный полушепот:
— Вы такая красивая!
Я, как налитый до краев кубок, наполнилась уверенностью. Да, это не было похоже на утонченную и мягкую птичью красоту. Но это определенно было похоже, на то, как бы мне хотелось выглядеть сейчас и как себя чувствовать.
— Тебе пора идти, жемчужина, — игриво проговорила Крена и подтолкнула меня к двери.
За дверью было тихо, но я будто ведомая чужими мыслями знала, что я выйду туда и изменю ход вещей, запущу новый круг еще неизведанного грядущего.
Я шла за Креной в окружении военных охранников и игриво виляла бедрами. Что-то ужасно несносное и дерзкое пробудилось во мне, опьяняя рассудок. Мне хотелось петь, хотелось танцевать, смеяться и растворятся в сладком запахе морских глубин. Коридоры наполнялись округленными глазами морской прислуги и перешептываниями, в которых отчетливо слышалось два слова: "птица" и "хвост".
От заинтересованных взглядов, останавливающихся на моем животе, по коже разливалось незримое тепло. Мне было горячо, даже жарко, казалось вот-вот вспыхну, как веточка сухоцветов.
На улице бушевал ветер, но я не чувствовала холода, как-будто магическое тепло скрывало меня от непогоды. На берегу рассыпались как пшено танцующие горожане. Я слышала музыку и с холма, к которому направлялась. С этого места прыгали в воду принцы. Там тоже были люди, их статные широкие спины покрывали шкуры и кожаные военные штаны и рубахи, бархатные платья и искрящиеся платья. Как только мы поднялись, чувство грядущей перемены поглотило меня. Во взглядах таилось так много противоречий, но одно было ясно всем и было точно. Третий этап Добис начнется совсем скоро.