Невеста морского чудовища

Глава 2

— Он обязательно Вас выслушает, Ваше Высочество.

— Если потребуется, я встану перед ним на колени. Буду умолять до потери пульса!

Рассуждала я, ходя по комнате из стороны в сторону. Во мне расправляли крылья несгибаемая решимость и твёрдость мысли.

— Это точно поможет, Ваше Высочество.

— Если они действительно надеялись, что я так просто подчинюсь… — не договорила я угрозу.

— Не тревожьтесь, разговор с отцом все решит. Вот увидите, он послушает Вас и все уладит.

Она складывала мои вещи, зачарованно разглядывая вышивку на моем платье, с упоением проводила руками по золотой вязи. Глаза ее выражали не только любовь, они были наполнены очарованием. Ее восторгала моя жизнь: убранство спальни, еда, одежда. Все вызывало в ней восхищение и наверняка зависть. Но понимала ли служанка, чему она завидует.

Услышав снова: “Да, Ваше Высочество”, я хитро прищурилась:

— Знаешь, как мы сделаем, — шагнула я в сторону служанки. — Вымоем тебя в купели с травами и цветами, — я ходила вокруг нее кругами, смотря, как восхищение сменяется удивлением.

Я не торопилась, давая себе вдоволь насладиться моментом.

— Нарядим тебя в эти красивые платья, — служанка затаилась, слушая, как я воркую подле нее. Не знаю, чему она больше удивлялась, моим словам или тому, что я больше не грублю. — И отправим тебя такую краси-ивую, ми-илую, в белом наряде, расшитом золотом… к чудовищам! — увидя, как ее глаза округлились от обиды и ужаса, меня так и подмывало добавить "на растерзание!"

Служанка обожглась моими словами и вздрогнула.

— Ну что же ты молчишь?

Она ахнула, рот так и застыл, приоткрытый от страха, а затем с громким глотком закрылся.

— Ваше Высочество… — оторопело проговорила она, быстро-быстро моргая и складывая платье в сундук.

— Что Вы, Ваше Высочество, — она попыталась улыбнуться.

Вот только мне не было весело, от чего она смутилась и потупилась еще больше.

— Мне показалось, тебе нравится все это, — обвела я комнату рукой.

Губы ее сжались.

— У меня семья, — почти шепотом произнесла она, надеясь, что я вовсе не услышу сказанного.

— Вот оно как получается, — ударила я в ладоши, — и тебе нельзя! — Язвительно вскрикнула, не отводя взгляда от служанки.

Служанка продолжила собирать мои вещи, плакала, утирая мокрый нос серым платочком, только бы не запачкать красивую ткань и золотые вензеля на платьях. Она смирилась? Обиделась? Пожалела меня? Все равно! Я лишь закатила глаза и плюхнулась на кровать.

Желтое выцветшее солнце, которое нарисовали на потолке еще в моем детстве, улыбалось и как всегда согревало, хотя и не отдавало тепла, как настоящее светило. Служанка торопливо перекладывала “тряпки”, но безмолвные копошения стали еще больше меня раздражать.

— Уходи.

— Но, Ваше Высочество.

Она замерла, притянув к груди синие ленты. Я видела растерянность в ее глазах и кровь во мне еще больше закипала. Как смеет она меня жалеть? Как смеет помогать этим извергам отправлять меня в логово чудовищ? Гнев волнами бежал по коже. Я схватила первое, что попало под руку и, привстав на локте, замахнулась.

— Вон! — прикрикнула я, кидая подушку куда-то в ее сторону. Пусть уйдет! Пусть все уйдут! Исчезнут и оставят меня одну!

Тишина затянулась, и мне пришлось поднять с кровати голову. Она так и стояла с лентами в руках, будто вкопанная в землю березка. Я увидела слезы на ее щеках, разводы на лентах и закатила глаза, однако не стала цепляться и за эту оплошность. Силы вдруг оставили меня. И стало безразлично все. Мокрые разводы от слез на дорогих тканях. Брошенные в угол книги. Глупая служанка, которая наконец выпустила из рук ленты, и поклонившись удалилась. Все стало безразлично. В комнате стало пусто. Тихо. Я разглядывала старую трещину у края солнечного рта и никак не могла справиться со своими чувствами. Моя жизнь — как это солнце, расходилась по швам, трещала и лопалась, некогда такая радостная, наполненная счастьем, а теперь никому не нужная. Внутри этой дыры плескались чувства и неуслышанные никем слова. Они переливались через рваный край и ядом растекались внутри меня.

Казалось, в мире нет человека, способного мне помочь, защитить. Да и кто захочет защищать вещь? Моя жизнь имеет свою цену. Как породистая кобыла.

Я прошла к сундуку, присела на корточки и осторожно коснулась ткани кончиками пальцев. Гусиные перья были пришиты одно за другим на тонкие нити. Мягкие и пушистые. Я прижала ткань к носу и вдохнула запах. Она пахла детством и хрустящей хлебной корочкой, свободой и свежей травой, воском от свечей и холодом камня. Она пахла мамой, любящей и понимающей. Аромат погрузил меня в воспоминания, счастливые, далекие. Я больше не пробегу свободно по каменному коридору, не просижу в саду до заката, спрятавшись от истошно орущих служанок, не стащу с Истаром яблок с кухни, сахарных и хрустящих. Не запью сладость родниковой водой.

Я с яростью стала отдирать перья одно за другим.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — кричала я, разрывая ткань, вымещая всю злость на перьях, тесьмах, вышивке. Какая в сущности это ерунда! Зачем они мне там, где люди не знают ничего о красоте? Да и люди ли они?

Лишь когда от платья остались лоскуты, а перья были усыпаны по полу, я снова легла на кровать. Сил не было совсем. Ночь прошла в агонии. Все снились чудовища да бескрайние моря, где не было ни кусочка суши. Мелькали лица и тела, полностью покрытые чешуей. Я и ждала утра, чтобы закончить этот кошмар, и боялась его. Открыв глаза, я надеялась, что вместе с жабрами и водорослями мне приснилась и дурная весть. Но все было реально.

Весь день я провела в кровати. Пожилая служанка, помощница матери, легко постучала и вошла в мою комнату. Зудела у кровати, собирала остатки нарядов и все причитала: "Принцесса, Вас матушка ожидает. Как можно провести в кровати весь день? Принцесса! Принцесса!" Мне стоило великого терпения не реагировать. Что моя дура, что эта… Однако все ее усилия были тщетны. Я весь день не в силах была подняться с кровати.

Но когда сумерки начали опускаться на город, я умылась, оделась, как умела. Расчесала волосы и пошла бродить по замку. Сделала лишь круг по саду, сорвала яблоко. Аппетита не было и мысли мои не облегчил даже свежий вечерний воздух. Я вернулась в комнату. Там я долго сидела у окна, упершись взглядом в трещину на стекле. Как давно она там появилась? Услышав чьи-то шаги, я резко обернулась, испугавшись звука. У двери стоял отец и смотрел теплым, знакомым взглядом. Я подбежала к нему на трясущихся ногах и обняла. Надеясь получить защиту, прижалась к родной груди. Я ведь его принцесса, маленькая ласточка. Его сильная, мужественная грудь согревала, баюкала.

— Ты знаешь, как я дорожу тобой, — скупо начал он.

Я похолодела, еще больше сжимая отца в объятиях. Такое нехорошее начало. Я готовила речь для отца. Что ему сказать? Упрекнуть? Просить милости? Молчать? Но стоило лишь увидеть его, такого родного, что самой себя стало жалко. Слезы снова наполнили глаза, а в горле комом встали невысказанные слова. Сейчас я соберусь с мыслями! Сейчас я все скажу!!

— Я… — хотелось ответить, обличить в слова, все что за этот день успело скопиться в душе.

Отец меня поймёт. Подхватит на руки, совсем как в детстве, обнимет и не даст в обиду. Как хотелось почувствовать его тепло, его сочувствие! Как хотелось услышать, что ему жаль! А вдруг это все чудовищная ошибка?!

— Я… — пролепетала я трясущимся голосом. Совсем не так, как планировала. — Не хочу, — закрыла глаза, утыкаясь ему в грудь.

Он молча гладил меня по голове. Тихо баюкал шепотом:

Лети-лети, ласточка,

В дальние дали.

Над небом кружись;

В гнездо возвратись.

Отец придумал считалочку, для меня придумал. То давно было, сейчас уже и не вспомнишь… В этот короткий миг он был моим отцом, а я его ласточкой. “Я знаю”, — так и не произнес он очевидный ответ. Хотя бы этого я ждала. Пусть не ответит взаимностью, но хотя бы пусть скажет, что знает, что ценит… Вместо этого я услышала:

— Они переправляют нам морскую рыбу, жемчуг, соль, — он продолжал гладить мои волосы теплой ладонью, как будто любил крепко, но слова… — Они способны помочь нам победить.

Я разомкнула объятия и отошла от него, отвернувшись к темному ночному небу. Чувствовала, как лечу в обрыв с огромной высоты со связанными крыльями, но все же смогла произнести:

— Это должно меня успокоить?

Глаза закололо, а звезды как слезинки сияли на чистом небе.

— Это должно тебя вразумить! — снова сухой королевский тон.

Я повернулась и уперлась взглядом в морщинку между его бровей. Сил смотреть в глаза не осталось.

— Ты меня продаешь!

Отец сжал кулаки и отвел взгляд, произнося с укором:

— Долг превыше всего.

Я не ответила, а он почти сразу вышел, оставив дверь в мои покои открытой. Я упала на месте, мне было абсолютно наплевать на взгляды слуг и их будущие сплетни, перешептывания по углам. Больше сдерживать слезы не имело смысла.