Невозможный Кукушкин

ВОТ ОНО!

Кукушкин в отцовском спальном мешке полз вперёд, откуда бил ему в лицо ярчайший свет. Рюкзак с яичной скорлупой, консервами и дневником он оставил на месте, о дневнике Славка вспомнит ещё не раз и пожалеет, что не взял его с собой.

Внезапно ему показалось, что в трубу заглянул сварщик в квадратной маске, которую надевают, когда сваривают швы. Но это оказался не сварщик, а кто — неизвестно…

— Вот оно! — в ужасе крикнул Кукушкин и, честно говоря, приготовился умереть от страха, потому что, как ни верти, страх он переносил плохо, гораздо хуже, чем голод, холод и одиночество. Поэтому, как и полагается в таких случаях, он закричал: — Мама!

И это его второе высказывание тоже требует своего объяснения. Откровенно говоря, в этом ужасно неожиданном положении ему было глубоко безразлично, свою ли он настоящую мать позвал, или Людмилу, он и сам этого не мог внятно объяснить. Доподлинно известно, что после того, как он сказал «мама», ему уже не было так страшно. Тем более, неизвестное существо дружески стало трясти ему руки своей странной рукой, похожей на ивовый прут, которым, говорят, в старину драли непослушных детей.

Так вот, это непонятное существо поздоровалось с Кукушкиным весьма обычным земным способом и ещё спросило:

— Вы сейчас торопитесь или вы сейчас никуда не торопитесь?

На это Кукушкин ответил, что он сейчас никуда не торопится, потому что ему уже некуда торопиться, кажется, он уже достаточно сошёл с ума от одиночества — и теперь всё в порядке. Можно сделать передышку от всей умственной работы… и точка.

Существо приблизило к нему свою квадратную мордочку и сказало:

— Не надо так говорить, а то вы меня обжжьяете. Обжжьяете.

И всегда оно говорило так, всякий раз, стоило Кукушкину засомневаться в своём уме.

— Вы думаете, я вам кажусь. Я вам совсем не кажусь. Потрогайте меня. Я есть. Существую.

Почему-то Кукушкин вспомнил, как в зубном кабинете Нырненко укусил врача за палец, и сначала никак не решался потрогать это существо. Потом он кое-как переборол себя, чуть-чуть коснулся его пальцем и сразу отдёрнул руку, но осталось ощущение приятного сухого тепла.

— А кто ты такой?

— Я — Ешмыш. Я с Юкаты. Мы прилетели сюда из созвездия Козерога. Мы — козероги. Видишь, у меня на макушке рог?

И правда, у этого странного Ешмыша на макушке торчал серебристый рог, как у маленького козлёнка, и сам он был такого же роста, как козлёнок.

— А чего вы прикатили к нам? — спросил Кукушкин не очень-то вежливо. — Мы вас что, ждали?

— Мы не прикатили, а прилетели, — тихо объяснил Ешмыш и грустно сморщил мордочку. — Это разные вещи. Прикатить — это совсем быстро. А прилететь — то совсем медленно. Мы — очень медленные. Нам не прикатить никогда.

После этого разговора Кукушкин окончательно пришёл в себя и огляделся.

Увидел он огромное поле, всё расцвеченное зелёными огоньками, как будто здесь всё время проносились стайками такси. И ещё он увидел вышки высокого напряжения. Эти вышки стремительно уносились в небо, чертя сложные железные кружева, — красотища какая! На самом верху, там, где прикрепляются провода, в чёрной дыре он увидел огромную тарелку. Она по-птичьи сидела на проводе и как будто уснула.

— Ой, смотри! — крикнул Кукушкин. — Летающее блюдце. Я его уже видел однажды. Мне ведь оно сейчас не мерещится, правда?!

— Правда, — сказал Ешмыш, — только это не летающее блюдце, а наш поглотитель пространства. Называется космик.

— Космик? И ты на нём прилетел? Вот здорово! Один или с кем?

— С цветком. Его звать Тюнь-Тюнь. Он — мыслящий цветок.

Ешмыш мелодично свистнул, и сейчас же рядом с ним выросла фиолетовая голова мыслящего цветка.

— Здравствуйте, — сказал Тюнь-Тюнь. — Неужели вы настоящий землянин? Так близко нам их видеть не удавалось. Они не могут стоять на месте, все куда-то бегут.

— Как это бегут? — сразу за всех обиделся Кукушкин. — Они и стоять могут. Нас с Юркой, например, когда выгоняют с урока, мы всегда под дверью стоим.

— Выгоняют с урока? — не понял цветок Тюнь-Тюнь. — А что это такое? Столько неизвестных слов сразу…

— Ничего, — успокоил его Ешмыш. — Постепенно поймёшь. Понимаете, мы прилетели к вам в научную командировку. Но почему-то никто не хочет отнестись к нам серьёзно. Все говорят, что летающих блюдец не бывает, потому что они не могут летать по всем правилам аэродинамики. Есть у вас такая наука?

Кукушкин на всякий случай уточнил:

— Вы лучше спросите, чего у нас нет. На Земле всё есть, — сказал он с гордостью.

— Так вот, — продолжал Ешмыш, — мы, к вашему сведенью, даже не летаем, а ввинчиваемся в пространство. Космик сплющивается, и мы ищем ходы, где нет гравитации, в этих ходах мы и перемещаемся.

«О чём он говорит? — подумал в недоумении Кукушкин. — Не понимаю ни одного слова, хоть и всё по-нашему…»

— Ладно, — сказал он вслух, — ввинчивайтесь себе на здоровье. Нам не жалко. А зачем вы сюда прилетели? Может, вы на нас напасть хотите? Так это у вас не выйдет! У нас столько всякого оружия, просто ужас!

— Мы прилетели по обмену опытом, — вмешался мыслящий цветок. — Но с нами никто не хочет вступать в контакт. То ли боятся нас, то ли в нас не верят.

— А чего вас бояться? — простодушно спросил Кукушкин. — Обмен опытом — это же раз плюнуть. У меня всё время обмениваются опытом Людмилин завод и отцовский институт. Дело понятное.

— У вас обмениваются опытом? — радостно воскликнул цветок Тюнь-Тюнь. — Так, значит, нам повезло, что мы встретили вас?

— Конечно, повезло! — гордо сказал Кукушкин и совсем выполз из трубы. — Кстати, это моя лаборатория. Я тут провожу научные исследования. Где же мой дневник? Я вам сейчас почитаю кой-чего.

Но от дневника его отвлёк Ешмыш.

— Простите, — сказал он, — а не могли бы вы связать нас с человеком, который бы всё знал и согласился бы слетать с нами на Юкату. Поверьте, это займёт не так уж много времени, по вашим понятиям. Вот по нашим понятиям пройдёт бездна времени.

— Конечно, знаю! — вскричал Кукушкин. — Так это ж я и есть. Возьмите меня, я вас очень прошу. Я столько знаю, что голова лопается… У нас столько предметов… Я даже танцевать умею — бальный танец «вару-вару»…

Ешмыш и Тюнь-Тюнь переглянулись. Кукушкину показалось, что они засомневались в его способностях. А ему так хотелось куда-нибудь улететь, что он совсем забыл о совести.

— Я по математике столько знаю, столько знаю… Один раз даже решил косинус!

Что такое косинус, Кукушкин, конечно, понятия не имел. Но если ужасно хочется улететь, разве перед косинусом остановишься?!

— Ещё и по ботанике знаю про цветы. — Это уж он обратился лично к Тюнь-Тюню: вроде бы подкуп. — Пестик, тычинки, венчик…

Тюнь-Тюнь радостно кивнул головой, хотя это было не про него, а про других. Он был синтетический, живого в нём не было ничего, разве что глазки, в которых иногда загоралась искра разума.

— Если вы серьёзно намерены полететь с нами, нам нечего терять время. Прошу вас садиться в космик, — предупредительно сказал Ешмыш и протянул Кукушкину руку — ивовый прутик.

Кукушкин взял эту руку в свою, и они прямо по воздуху стали подниматься наверх к линии высоковольтного напряжения, где всё ещё спала тарелка.

Когда они подплыли к ней совсем близко, бесшумно открылась дверца, и тёплым потоком воздуха Кукушкина втянуло внутрь. При этом он ослепился оранжевым светом, и у него сделалось такое ощущение, что он погрузился в мандариновый сок: удивительный запах стоял вокруг.

Когда он немного освоился, он увидел, что совсем не один здесь. Напротив него на круглых подставках сидели четыре маленьких чистых козерога с удивлёнными мордочками, и во все глаза они разглядывали его.

— Он совсем безрогий… — удивился кто-то во весь голос. — Как же он может так жить? Это же неудобство какое.

— А глаза у него ничем не заполнены. Одна только синяя краска — и всё.

— Этот землянин считает себя умником. А на самом деле Ешмыш сложил его сознание с нулём, и нуль не засеребрился, остался такой же белый. Таких экземпляров мы не встречали нигде. Доктор Чреф будет нами доволен…

И эти милые чистые козероги засмеялись, то есть затрясли своими серебристыми рожками, где у них жило чувство юмора.