Невозможный Кукушкин

ТАКАЯ ТРУДНАЯ И НЕПОНЯТНАЯ ЖИЗНЬ

Кукушкин прожил на Юкате довольно долго, если измерять время по юкатианским часам — почти целый год, но даже за год он не научился определять ненаше время.

Однажды он спросил у времени — какой сегодня день: вчерашний или сегодняшний?

Юкатианское время, не моргнув, ответило:

— Позавчерашний.

— А завтра будет какой?

— Завтра будет прошлогодний.

Ну пойми тут и разберись!

На Юкате было странным не только время, но и всё, с чем бы Славка ни столкнулся.

Например, в первый же миг своего прибытия на Юкату он столкнулся с её скалистой поверхностью. Поверхность была совершенно немой и безжизненной: ни ручья, ни реки, ни дерева, ни цветов, ни простой травы.

«Как же они здесь живут? — подумал Славка с удивлением. — Даже на дерево не залезть. Даже цветов не нарвать. Под кустом и то не спрятаться и не посвистеть в травинку… Нет, как они здесь уныло живут. Они просто даже себе не представляют, какое у них уныние».

И сразу же ему вспомнились слова Ешмыша, когда тот восхищался Землёй и назвал её удивительной планетой. Бедный Ешмыш!

Ешмыш и мыслящий цветок Тюнь-Тюнь, и маленькие козерожики, с которыми он прилетел, исчезли в первый же день, и если он видел их потом, то издалека: все они весело махали ему ивовыми прутиками.

Долго его не впускали в главный город страны козерогов — Ботон. Доктор Чреф держал Кукушкина на карантине, и, как оказалось, не напрасно.

Немного спустя после высадки Кукушкина пустынная и голая посадочная площадка неожиданно покрылась сиреневой травой, а в траве забрезжили солнечные головки одуванчиков. Одуванчики здесь выросли оранжевые.

Посмотреть на чудо пришли и приехали толпы козерогов. На первый взгляд они показались Славке все на одну мордочку, но чем дольше он разглядывал их, тем различнее они становились, да и форма рога у каждого была своя.

Чтобы сохранить неизвестное на Юкате чудо, козерогские учёные вызвали из Ботона охрану. Охрана была остророгая. Остророги окружили одуванчики со всех сторон, учёные тем временем размышляли, а потом начали исследовать цветы и траву — старались определить, польза от них будет или вред.

К единому мнению они так и не пришли: кто говорил, что всё это вредное, надо его вырвать и выбросить в космос; другие советовали не торопиться: вырвать всегда успеется, надо посмотреть и подождать, авось не погубят Юкату живые, немыслящие цветы.

Козерогский народ сам решил, что делать. Три дня и три ночи он стоял в очереди, чтобы поближе протиснуться к живым цветам и вблизи посмотреть на них, а заодно поглазеть и на Кукушкина. Впрочем, на Кукушкина смотрели без особого интереса, а как-то уж очень между прочим. Он даже на это обиделся. Всё-таки он, как-никак, прилетел к ним в гости, а на него — ноль внимания!

К концу третьих юкатианских суток по велению народа вышел на посадочную станцию один козерог, чем-то отдалённо напомнивший Славке фалангу-паука которого он видел в журнале, и оплёл это небольшое поле цветов тонкой золотистой паутиной.

И за эту загородку больше не сунулся ни один козерог. С этого дня цветущее поле стало местом встреч всех друзей и приятелей. Так и говорили: «Приходи к одуванчикам». В юкатианском языке появилось новое слово «одуванчики».

Первое время Славка жил на Юкате в своё удовольствие: спал, ел, смотрел на козерогов — очень больших тружеников, они день и ночь работали в космосе, — встречался иногда на большом расстоянии с Ешмышем и Тюнь-Тюнем — единственными своими знакомыми на этой планете. Но по мере того, как двигалось вперёд юкатианское время, он начинал чувствовать незнакомую раньше тоску: хотелось что-то делать, что-то узнавать, но этого не было и не было.

Когда он летел сюда, он, между прочим, надеялся, что с ним произойдут какие-нибудь приключения, хоть и страшные. Но ничего такого не происходило. Про него как будто совсем забыли, а он-то надеялся: может, хоть на далёкой планете ему повезёт, и он всем докажет, что не такой пропащий человек Кукушкин, как про него привыкли думать.

И вот однажды, когда он сидел прямо на траве рядом с цветущим и звенящим полем разбушевавшихся одуванчиков — они так выросли, что их головы уже тянулись к звёздам, и они перешёптывались со звёздами и предлагали им «голову на отсечение — мы прорастём и у вас», — к нему, неслышно ступая и оглядываясь по сторонам, подошли Ешмыш и мыслящий цветок Тюнь-Тюнь.

Славка вскочил и принялся их обнимать, а козероги отскочили в сторону и мелко задрожали.

Тогда Кукушкин тоже отошёл от них и обиженно спросил:

— Зачем же вы пришли, если не хотели меня видеть?

— Мы хотели вас видеть, — горячо зашептал Ешмыш, — мы очень хотели вас видеть. Но нам не разрешали. Вы всё время находитесь в поле зрения доктора Чрефа, он изучает вас…

Голос у Ешмыша оборвался, как будто его кто-то выключил, он побледнел, и тогда заговорил Тюнь-Тюнь, быстро и путано:

— Вы нас обманули… Оказалось, вы так мало знаете… Любой козерожик знает в сто раз больше… Доктор Чреф в ярости…

— Да как ваш доктор Чреф узнал, что я так мало знаю?! Я его и в глаза не видел. Он мне ни одного вопроса не задал. Может, я и ответил бы что-нибудь. Я всё ж таки про Землю знаю в сто раз больше, чем он.

— Ваши знания он прочёл при помощи луча Пэра. Стоит на какое-нибудь существо посветить лучом Пэра, как на экране у доктора Чрефа загораются знаки, и он их читает. Он читал ваши знаки всего пять минут по нашему времени. А это так мало. Одно пожатие ивовой палочки, и всё!

— Если б я знал! Если б я только знал, что улечу сюда, я бы готовился… не такой бы дурак был…

— Оббижжяетте. Но теперь ничего не поделаешь, — сказал Ешмыш грустно. Он снова заговорил, сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, словно куда-то торопился: — И нам с Тюнь-Тюнем теперь придётся отвечать перед доктором Чрефом, и маленьким козерожикам тоже придётся отвечать… как они боятся…

— Ешмыш, самый хороший Ешмыш! Пусть никто не отвечает за меня. Я сам за себя отвечу. У нас на Земле всё-таки хорошо учат. Я сам выучил одного таракана разбираться, где север, где запад, а где восток. Он — простой таракан. А я всё ж таки поумнее таракана. Правда?

Ешмыш кивнул, хотя ничего не понял.

— Ведите меня к своему доктору Чрефу. Я ему отвечу сам, вы только молчите. Откуда вы знали, какой я окажусь?! Вы мне просто поверили. Правда? Но я вас не обманул — мне тогда самому казалось, что я много знаю. Я вас не обманул, а то получится, что вас обманул человек с планеты Земля. И вы сразу подумаете, что у нас все обманщики. Но у нас нет такого… Это я раньше случайно врал, а теперь…

— Какая удивительная планета Земля! — вздохнув, сказал Ешмыш. — Даже один случайный человек и тот оказался…

— Самая удивительная планета одна. Это — Юката, — сказал чей-то острый резкий голос. У Славки от страха вдруг зашевелились волосы. Голос был неожиданный, неприятный.

Оказалось, что их подслушивали.

Заколебался воздух или то, что на Юкате было вместо него, и перед Кукушкиным вырос учёный козерог Минкуб.

— Да, да! — подтвердил он. — Именно Юката. А ты, Ешмыш, что-то напутал. Ступай к остророгам в острог. Уборщик пусть идёт туда же. Сейчас сюда прибудет сам доктор Чреф!

Покорно и понуро Ешмыш вместе с преданным другом-цветком потащились в острог.

Кукушкин остался на станции вместе с Минкубом. Учёный козерог Минкуб был правой ивовой палочкой доктора Чрефа, единственного на Юкате сверхкозерога. Этот сверхкозерог был самым учёным существом не только на Юкате, но и во всём созвездии.

Славка никогда не видел доктора Чрефа, но слышал о нём много страшного. Между прочим, на Земле Слава до невозможности любил слушать страшные истории, но здесь, на Юкате, эта любовь куда-то подевалась, и, закрыв лицо руками, он попросил неизвестно кого, чтобы, если доктор Чреф появится, он был не очень страшный…

И доктор Чреф возник перед ним.

Он стоял величественно и гордо, как подобает сверхкозерогу, и мрачно смотрел на Кукушкина.

— Открой глаза и слушай меня внимательно.

Славка долго не мог открыть глаза, потому что ему показалось, что он от страха умрёт, но доктор Чреф обвинил его в трусости, и тогда Славка поднял лицо к звёздам и открыл глаза.

И он увидел перед собой обычного козерога, только немного выше ростом, только немного потолще, а на голове у него, похожей на маску сварщика, топорщился не один рог, а целых два.

— Ха-ха! — захохотал доктор Чреф и схватил Кукушкина за шиворот и высоко поднял его над скалистой площадкой. — Издалека ты казался покрупнее. На самом же деле ты — очень мелкое и глупое существо.

— Оббижжяетте, — сказал Кукушкин, повторяя любимые слова Ешмыша. — Со мной так нельзя обращаться. Я — человек. Я могу с вами обменяться своим опытом по химии. И ещё я знаю многие опыты Людмилиного завода и отцовского института. Вы дайте мне свой опыт. Я привезу его на Землю, и все удивятся и, может, обрадуются, если у вас хороший опыт.

Доктор Чреф опять захохотал, но уже беззвучно, а потом резко оборвал смех и сказал:

— Согласен. Я отдам тебе собственный опыт и возьму твой земной. И полечу вместо тебя на Землю. Я стану Кукушкиным, а ты станешь доктором Чрефом. Мои звездолётчики прожужжали мне все уши твоей планетой. Я хочу посмотреть на неё сам. Гелла, мы его сейчас трансформируем, то есть преобразуем. Скорей, помоги мне!

— Нет, не надо! — закричал Кукушкин, болтаясь в пространстве, не в силах освободиться из рук злодея. — Только не делайте этого. Я хочу быть собой. Я не хочу в козероги. Мне нравится быть человеком!..

— Тебя никто не спрашивает, мой дорогой, — нежным голосом сказала невесть откуда взявшаяся Гелла Грозоветка. Она по-прежнему была и хрупка и воздушна.

«Она не может быть злой. Она не похожа…» — судорожно думал Кукушкин, размахивая руками и стараясь схватиться за неё. Ему казалось, что если он до неё дотронется, то с ним не произойдёт ничего плохого.

— В гостях воля не своя, не так ли? — долетел до него её голос.

— Мы ничего не придумали. Это ваша земная пословица, — сказал смеющийся доктор. — Мне бы только его как следует схватить, а то он барахтается… и мы с тобой, Гелла, живо его перекроим.

Он крепко-крепко сжал Кукушкина своими ивовыми палочками, а учёный козерог Минкуб ехидно зашептал в надвигающийся вечер Юкаты:

— Он останется довольным. Ведь быть козерогом — это почётно. А быть сверхкозерогом — это почётная бесконечность.

И вдруг Славка почувствовал, как на лбу у него вздуваются две шишки и оттуда начинают лезть рога.

— Мама! — сказал Кукушкин. — Папа! — сказал Кукушкин. — Свет… Леонидна… — сказал Кукушкин. — Директор школы, — сказал Кукушкин. — Гуслевич, — сказал Кукушкин. — Старик с кошкой, — сказал Кукушкин. — И все люди! — Он закричал. — Я больше уже никогда не буду. Верните меня к себе…

И он открыл глаза широко-широко, как только мог, и увидел над собой огромное сверкающее солнце. Оно горело так ярко и так неистово грело, что он протянул к нему руку и ощутил на ней присутствие самого настоящего земного тепла.

— Он сопротивляется… — донёсся до него голос Геллы. — Не давайте ему спать. Спящих трудно трансформировать. Отпусти его чуть-чуть.

И доктор Чреф слегка расслабил ивовые палочки, а Славка, казалось, этого только и ждал. Он прыгнул на скалистую поверхность и, хорошенько оттолкнувшись, помчался по ней, как по льду.

— Держи его! Держите! — закричал ему вдогонку доктор Чреф. — Он разрушил мой прибор для трансформации. Я где-то застрял на половине себя!

И правда, от бывшего сверхкозерога осталась одна половина, и притом не лучшая.

Славка тем временем бежал и бежал не разбирая дороги.