Никогда не было, но вот опять. Попал 3

Глава 11

В понедельник, поздним утром, когда Архипка с парнями уехали разыскивать место для полетов, явился Горлов, со своей неизменной саблей. Усатая физиономия его покраснела от легкого утреннего морозца, от коренастой крепкой фигуры веяло некой властностью и силой.

— Здравствуйте, уважаемый Игнат Степанович. — поприветствовал я служителя закона и защитника нравственных устоев. — Рад видеть вас в добром здравии.

— И тебе поздорову, Лексей. — поприветствовал он в ответ. — Мне Емельян Горбатенко сказал, что ты хочешь меня видеть. Случилось что?

— Да что может со мной случиться. Просто побеседовать хочу. Городские новости узнать у осведомленного человека. Про госпожу Зотову расспросить. Да вы проходите, Игнат Степанович. Давайте вашу шинельку с сабелькой вот тут на крюк повесим. И пожалуйте к столу. Я сейчас соберу, чем закусить.

— Благодарствую. — Степенно огладил усы городовой, сел за стол и огляделся.

Я быстренько накрыл для Горлова нехитрую «поляну». Достал припасенный штоф и разлил в рюмки водку. Себе плеснул на донышко, а городовому наполнил до краев. Тот это действие многозначительно хмыкнув, заметив вслух:

— Чего ж ты, Лексей, себя обижаешь?

— Да боюсь напиться, а у меня на сегодня еще дел много намечено.

— Так и я на службе. — усмехнулся Горлов.

— Вам, Игнат Степанович, рюмка водки лишь согреться на морозе, а мне при моей комплекции лишней будет. Я себе плеснул лишь из уважения к вам.

— Ну ладно, коли так — он поднял рюмку и лихо опрокинул. Я отзеркалил, и мы захрустели солеными огурчиками.

— Скажите, Игнат Степанович, как теперь обстановка в городе? А то в прошлый наш приезд тут такие дела творились, что и переезжать сюда боязно.

— Так наладилось всё. Варнаки друг дружку побили, а кое-кого и мы приструнили. Можете спокойно переезжать.

— Это хорошо.

Я налил городовому еще рюмку и подвинул ему деревянную тарелку с салом.

— Выходит, нашли тех кто все это учинил.

— Нет, никого не нашли. — покосился тот на полную рюмку в нерешительности.

— Наверное плохо искали. — как можно равнодушнее сказал я и добавил. — Вы, Игнат Степанович, на меня не глядите, выпивайте и закусывайте. Вам на морозе-то все легче будет.

Игнат кочевряжится не стал, опрокинул вторую рюмку и стал закусывать салом и хлебом.

— Хорошее сальцо. Сами солили?

— Конечно сами. Мы ж в деревне живем. Плохо только черного перчика нет. С перчиком было бы куда как забористее.

— Ничего и без перца хорошо. — прожевал он очередной ломтик сала, и добавил. — Плохо искали, говоришь? Куда уж лучше. Весь город переворошили. Даже из Томска дознаватели приезжали, и те ничего не нашли.

— Из Томска? –наливая третью рюмку, изобразил я изрядную степень удивления.

— Оттуда! Сам Жернаков Павел Кондратьевич приезжал. — поднял палец вверх Горлов.

— Вот как! И кто такой этот Павел Кондратьевич?

— Говорят, что заместитель начальника следственного отделения в Томской управе. Сурьёзный господин. Меня вон чуть ли ни целый час опрашивал. Про Дерьку, да про Сивого узнать хотел. Про тебя с дедом спрашивал, мол, кто такие.

— Про меня? — моему изумлению не было предела. — А я то каким боком здесь?

— Он не только про тебя, про много кого спрашивал. Оказывается, тут купчишку из Томска ограбили, вот он и старался.

— Так у вас ещё и купцов грабят! Вот незадача. Нашли варнаков? — уточнил и, видя, что Горлов поглядывает на полную рюмку, добавил. — Вы водочку-то пейте Игнат Степанович. Бог троицу любит.

— На покойного Сыча грешат. Мол, сычёвские подельники этого Голубцова обнесли, а когда Сыча голубцовский охранник задавил, то сбежали куда-то и денежки прихватили. — сказал городовой, махнул третью рюмку и захрустел квашеной капустой.

— Экие дела у вас тут творятся. Да бог с ними с варнаками. Вы, Игнат Степанович, лучше скажите мне, как там госпожа Зотова с семейством поживает. Не докучает ей Хренов?

— Так уехал Дерька. Появился намедни, договорился с дядькой своим Семеном Хреновым, что тот его дом продаст, и опять сбёг.

— Отрадно слышать. А больше никто Дарье Александровне обид не чинит?

— А некому. Хорошо город от мазуриков почистили. Опасаются они теперь безобразничать. Да и я за семейством Зотовых приглядываю, обижать не позволю. Однако засиделся я у тебя Лексей. Пойду службу справлять.

— Еще один вопрос, Игнат Степанович. Не продал ещё дом дядька Дермидонта?

— Не продал. Пока никто не спрашивал. И не скоро продаст. Сейчас многие дома на продажу выставляют. Завод-то закрывать собираются. Вот люди и разъезжаются. А ты почему интересуешься, купить хочешь?

— У меня дядька тоже в город собирается переезжать вот и попросил присмотреться.

— Хорошо! Скажу Семёну про твой интерес.

— Да уж замолвите словечко, Игнат Степанович. Спасибо, что оберегаете семейство Зотовых. Вот примите за труды. — сунул я Игнату двадцать рублей, которые тот принял не моргнув глазом.

По уходу городового я задумался. Дела-то вырисовываются хреновые. Неизвестно, что там нарыл этот господин Жернаков, но что-то нарыл наверняка. Блин! Прав дед оказался. Нашли таки эти отщепенцы сыщика и, судя по реакции Горлова, сыщика неплохого. Есть, значит и в нашем захолустье свои Шерлоки Холмсы. И что теперь делать? Что делать? Что делать? Думать!

Может придется все-таки навестить славный сибирский город Томск, тем более университет там вот-вот открыть должны. Или уже открыли? Ну не интересовался я в прошлой жизни ни Томском, ни его университетом. Вот и глянем, что там за университет, заодно и на господина Голубцова поглядим, желательно издали и через оптику. Жаль, что оптики пока нет и придется на близкий контакт идти. Хотя, что это я засуетился раньше времени? Подождать надо, осмотреться. Может всё не так плохо, как мне кажется.

Ладно, как говорится, будем посмотреть. А пока надо навестить Серафиму Исааковну, и братца её Михеля. Есть и к нему дельце. Привез я камешки, поторгуемся. Надо же мне моих конструкторов стимулировать и финансировать. И дом дерьмидонтский пожалуй купить надо. Митьку с Машкой там поселю. Тот-то Дермидонту сюрприз будет, когда он в бывшем своем дому Митьку увидит. Эта весёлая мыслишка подняла мне настроение, и я стал собираться.

После недолгих колебаний, решил идти к ювелиру Остапом Бендером. Надо припугнуть их немного и на реакцию посмотреть. Наверняка и их сыщик Жернаков опрашивал. Что Гуревич сдаст Остапа Бендера в полицию не опасался совершенно. Слишком глубоко Михель, в свое время, увяз в паутине, которую довольно ловко сплел для него покойный Голован. Побоится толстяк.

В ювелирном салоне господина Гуревича произошли изменения. Не сказать, что стеклянные витрины сверкали обилием золотых цацек, но освещались куда лучше, чем в прошлые мои посещения. И вообще света в салоне хватало. На стенах висели зеркала и Дарьюшкины акварельки в простых, но изящных рамках.

Илюша одетый как манекен в модном магазине тоже хорошо вписывался в эту композицию. Он что-то впаривал двум молодым парням, один из которых вертел в руках какие-то украшения, другой разглядывал рисунки в папке. Завидев меня, Илюша вздрогнул и замолчал, чем вызвал некоторое недоумение покупателя, который обернулся и я узнал в нем Ивана Сухова. Надо же, наверное, премию тратит купеческий сын. Я успокаивающе кивнул Илье и стал осматривать витрины, дожидаясь, когда он освободится.

Наконец Сухов со спутником попрощались с продавцом и вышли, не обратив на меня особого внимания. Я подошёл к слегка побледневшему Илюше:

— Здравствуйте, уважаемый Илья Абрамыч. Рад видеть вас в этом великолепии. — махнул я рукой, показывая на зал.

— Я не Абрамыч, я Ефимович. — проблеял парнишка. А ведь молодец. Боится меня до дрожи в коленях, но держится.

— Прошу прощения, Илья Ефимович, за оговорку. Как там здоровье дядюшки вашего и можно ли к нему пройти? -вежливо осведомился я, чем нагнал на бедного Илюшу, еще большего страху. Надо разрядить обстановку, а то вон как его потряхивает.

— Да ладно тебе! Не трясись так. — по-свойски похлопал я его по плечу. — Лучше сбегай до Серафимы Исааковны. Скажи, что жду её у брата в кабинете.

Михель встретил меня хотя и без особой радости, но и недовольства не выразил. Одним словом нормально встретил. Правда, почти сразу огорошил известием, что мной, ну то есть не мной, а сыном турецко — подданного Бендером Остапом Ибрагимовичем, очень интересовалась полиция. Причем, как своя барнаульская, так и чужая томская.

— Неужели сам господин Жернаков вас обо мне спрашивал? — небрежно поинтересовался я у напряжённого сына израильского народа.

Тот в замешательстве уставился на меня:

— Так вы знаете.

— Ах, любезный Михаил Исаакович. — продолжал я прикалываться. — Видимо меня в детстве кто-то сглазил. Не успею я, в каком либо городе появится и как следует осмотреться, как тут же мной полиция начинает интересоваться. И в Одессе так было, и в Санкт — Петербурге, и вы не поверите, даже в Париже. Привык уже. Но бог с ней с полицией. Я тут, как и обещал, камушки вам принес.

Я положил свою тросточку на стол перед самым носом толстяка, который уставился на неё как на ядовитую змею, вынул из-за пазухи мешочек и вытряс на стол пять зелёных камешков.

— Вот извольте взглянуть. Тот оторвал взгляд от трости и стал осматривать камешки. Он даже потрогал их пальцем, стараясь отодвинуть их подальше от пугающего его предмета. Насмотревшись, он крикнул:

— Илья!

Я хотел сказать ему, что Илья не явится, поскольку полагал, что Илюша пошел предупредить мадам Гуревич. А ведь у Сары — Серафимы скорее всего другая фамилия. Она ведь вдова, вдруг дошло до меня. Вот чудак на букву эм, я ведь даже и не поинтересовался её фамилией.

К моему удивлению Илюша появился почти сразу. Он открыл дверь и уставился на дядюшку, ожидая указаний.

— Илья, позови дядю Соломона, и тете Саре скажи, чтобы зашла.

— Тете Саре сказал уже. Придет скоро. — сообщил парень и вышел.

— Вы, Михаил Исаакович, видимо хотите убедиться в подлинности этих камешков? Так? И это совершенно правильно. Учет и контроль наше всё. Но уверяю вас, я веду дела честно. — с улыбкой успокоил ювелира.

Вошедший дядюшка Соломон, шаркая подошвами, подошел к столу, взял один из камней, повертел его под лупой, разглядывая, и положил обратно. Повторил эту операцию ещё четыре раза, спрятал в футляр лупу, кивнул и, не говоря ни слова, вышел. Надо же! Быстро справился, не то что в прошлый раз.

— Ну так как, господин Гуревич, берете камешки? — подтолкнул того к началу переговоров. — И с вашего разрешения я пальто сниму, а то жарковато у вас в кабинете.

Не дожидаясь разрешения, я разделся и пристроил пальтишко на соседний стул. Пока снимал пальто самопальная подмышечная кобура съехала в сторону и мой любимый револьверчик неудобно развернулся, грозя выпасть. Блин! «Надо переделывать сбрую». В который раз подумал я и стал поправлять сбившиеся ремешки. Справившись с кобурой, взглянул на Михеля и удивился перемене в его облике. Он как-то съёжился и побледнел. «Вот чёрт! Напугался он что ли?» подумал я. А ведь точно напугался. Видимо мои манипуляции с неудобной сбруей и чуть не выпавшим револьвером напомнили ему, что он имеет дело не с солидным деловым господином, а с самым настоящим и непредсказуемым бандитом.

— Что с вами, Михаил Исаакович? Вам плохо? Может водочки налить? — обеспокоенно спросил я, указывая на шкаф с бутылками и графинчиком с водкой.

Гуревич помотал головой, отказываясь, но продолжал смотреть на меня с заметным испугом. «Ишь как тебя пробрало» с усмешкой подумал я. «А не фиг расслабляться». Покошмарить его что ли!

— Ах, вы об этом. — мной был вытащен револьвер. пару секунд ушло показал его сдувшемуся толстяку и затем сунутьего обратно в кобуру. — Не обращайте внимания. Я, знаете, последнее время без него и на улицу не выхожу. А особенно в вашем городе. Опасный городишко этот ваш Барнаул. Того и гляди ограбят или собаки закусают. Вот и приходится наготове быть.

Михель сглотнул слюну, выпрямился, прокашлялся и, видимо взяв себя в руки, сказал хрипло:

— Камни возьму, но полную цену дать за них не могу. Их еще обработать надо и продать, а в нашем городе это затруднительно.

Нет каков! Как только разговор о деньгах заходит, тут же преображается, становится смел и предприимчив.

— А не полная цена это сколько? — уточнил для начала. Взял со стола свою трость и стал её рассматривать, косясь на Михеля.

Тот также искоса взглядывая на меня, что-то высчитывал в уме. Видимо пытался привести к консенсусу два противоречивых чувства. Хотелось и денежек побольше поиметь с этого бандита и страшновато было. Наконец, решившись, озвучил сумму, которая оказалась раза в полтора больше, чем я рассчитывал исходя из прошлого опыта. Прав оказался пресловутый американский гангстер: «Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем одним добрым словом».

— Маловато конечно, но поскольку мне надо срочно из города уезжать, то я, пожалуй, соглашусь. Так что забирайте камушки.

И снова наблюдаю, как Гуревич хлопочет возле сейфа с деньгами. Неожиданно мне это напомнило сценку из старого французского фильма «Три мушкетёра» с очаровательной Милен Демонжо в роли Миледи.

Там Миледи во дворце Бекингема пыталась открыть шкафчик с подвесками и, когда у неё ничего не получилось, плюнула на портрет Анны Австрийской и выбежала, заслышав шаги. И следующие кадры: входит Бекингем в сопровождении Д’Артаньяна и, видя, что кто-то пытался открыть шкафчик, подбегает и трясущимся руками снимает с шеи заветный ключик. Вот и бедный еврей Гуревич, сам того не зная, подражает киношному Бекингему и открывает свой сейф снятым с шеи крестиком. Мне это показалось столь забавным, что я даже хихикнул, удостоившись от подражателя удивлённого взгляда.

Спрятав камешки в сейф и отсчитав положенные мне рублики, Гуревич закрыл сейф своим ключиком, снова вызвав у меня непроизвольный смешок. Он проделал положенные манипуляции со шкафом, маскируя закрома, сел за стол и неожиданно наехал на меня с претензией.

— Господин Бендер! Вы обещали привезти бриллианты.

— А зачем мне их вам везти, коли вы не хотите давать за них нормальную цену? — попытался отмазаться я.

— Мы могли бы договориться. — настаивал он.

Вот же неугомонный. Только, что чуть от страха не трясся, а как почуял, что денежки мимо уплывают, так куда и страх девался.

— Хорошо. — сдался я. — Будут вам бриллианты.

— Но вы же уезжать собираетесь. — Воскликнул Михель.

— А что прикажете мне делать? Вы же сами сказали, что полиция мной интересуется. А я не люблю полицейских. Грубые люди! Так и норовят кулачищем в морду заехать, или револьвером под бок ткнуть. Я, знаете, человек тонкой душевной организации и мне такое обращение совсем не нравится. Вот и приходится срочно уезжать. Но вы не беспокойтесь, я же вам говорил, что вместо себя паренька оставляю. Он мальчик бойкий, весь в меня. Вот с ним и договаривайтесь насчет бриллиантов. Если договоритесь, то он вам их предоставит, ну а если не договоритесь, значит не судьба. — я откровенно веселился глядя, на чуть обалдевшего от моего красноречия ювелира.

— Но господин Бендер…. — начал было говорить Гуревич.

Но ему пришлось замолчать. Дверь распахнулась и вошла, нет не вошла, а вплыла его сестричка, Сара — Серафима. В светлом платье, выгодно подчеркивающее её вполне соразмерные достоинства, с изящными сережками в ушах и какой-то фигнёй на шее, название которой я не знаю, она выглядела сногсшибательно. У меня даже, что-то закопошилось внутри. Самое забавное, что и братец её удивленно раскрыл рот при виде этого великолепия.

Мадам удовлетворенно оглядела нас и протянула мне руку. Я подскочил и, щелкнув каблуками, приложился к полной, но изящной ручке, затянутой в тонкую перчатку. (В перчатку! Карл!).

— Мадам! Я потрясён! — я почти не притворялся. Похоже, дама всерьез решила произвести впечатление на такого крутого меня.

— Полноте, господин Бендер. Вы же в Париже были. Неужто там красивых женщин не видели?

— Мадам, да откуда в том Париже красавицы. Видел я там издали одну по настоящему красивую женщину, и та оказалось русской княгиней. Мне один ученый господин, когда я ему пожаловался, что мало в Париже красивых девушек, разъяснил, что европейцы ещё в давние времена своих красавиц на кострах пожгли как ведьм. Так что, мол, нечего удивляться.

— Да что вы такое говорите? — воскликнула Серафима. — Ужас какой! Неужели это правда?

— Не знаю мадам. Может это и не так. Но иной раз не один час ходишь по этому Парижу и редко встретишь очаровательное личико. Но я уверен, появись вы в Париже, были бы там первой красавицей.

Я бессовестно врал и льстил. Откровенная лесть заставила женщину улыбнуться и грустно произнести:

— Ах, Париж! Я, наверное, уже никогда не попаду туда.

— Никогда не говорите «никогда» мадам. И потом вы, можно сказать, своими прелестными руками делаете тут уголок Парижа. — соловьем разливался я, чувствуя внутреннюю поддержку гормонов молодого тела.

— Это как? — непритворно удивилась Сара-Серафима.

— Ну как же. А наш с вами проект. Я как раз и заскочил к вам узнать, что уже сделано и что еще предстоит сделать. И не пора ли уже начать зарабатывать? Если вы все организовали, так, как я вам советовал, то ваше… нет, наше шоу будет круче, чем кабаре в Париже.

Мадам несколько разочарованно вздохнула, видимо ей хотелось и дальше слышать мой трёп о её несравненной красоте, но я уже выдохся и желал перейти к делам. Мадам сначала как-то вяло стала рассказывать о том, что уже успели сделать, но потом увлеклась и было видно, что ей очень нравится заниматься всем этим. Затягивает шоу-бизнес.

Из сказанного стало понятно, что сделано очень много и коллектив почти готов нести обеспеченным горожанам «разумное, доброе, вечное». Я искренне похвалил прекрасную руководительницу этого непростого проекта, спросил лишь:

— Денег хватило? Артистов голодом не морите? Нам нужно, чтоб они были бодры и веселы.

— Пока хватает, и артисты не бедствуют, а некоторые так и вовсе жируют.

При этих словах мадам недобро уставилась на своего братца, который вдруг принял вид нашкодившего кота. Так-так! Михель явно напрашивается на выволочку. Ну что же, за мной дело не станет.

— Мадам, если я правильно понял ваш намек, братец ваш излишне внимателен к некоторым артисткам. И это оказывает разлагающее действие на весь коллектив. Я прав?

Сара несколько удивленно взглянула на меня, видимо не сразу поняв, что я сказал, но немного тормознув, кивнула:

— Все правильно вы поняли. Я тебя Михель предупреждала, не лезь к артисткам, но ты ни одной юбки пропустить не можешь. Теперь Марфушка Кротова говорит, что беременна и на тебя кивает.

— Так! — протянул я.- А Марфушка кто у нас?

— Певица. Хорошо русские песни поет.

— Певица это ладно, ей приплясывать не надо. Лишь бы ваши танцовщицы не беременели, а то кто плясать будет?

— А он и до танцовщиц добирается. — сдала братца Сара. Видимо достал толстяк.

— Вот как! — ледяным тоном произнес я и постарался посмотреть на Михеля своим фирменным взглядом. Тот немного испугался, но, на мой взгляд, испугался недостаточно.

Меня немного смешил испуг этого крупного мужчины, да что там говорить, я его прекрасно понимал. Трудно удержаться от соблазна, когда перед твоим носом, крутят задницами довольно симпатичные и главное доступные девицы. Но как говорится всему свое время и место. И потом лишний раз попугать этого лишенца всегда полезно и для сестрицы его будет поучительно.

Посмотрев бездумным взглядом сквозь него, я проговорил очень холодным тоном, четко проговаривая слова.

— Что же вы любезный, работниц мне портите. Они денежки мне должна зарабатывать, а вы их брюхатите. А⁈

Тростью с размаха врезал по столу прямо перед опешившим толстяком. Тот в испуге откинулся на стуле. Я поначалу только изображал бешенство, но вдруг почувствовал, что меня и вправду захватывает волна какой-то не контролируемой ярости. Выхватив из тросточки свою недошпагу, принялся колотить клинком о край стола, в опасной близости от штанов Михеля.

— Ах ты сучий потрох! Девок портить! — орал я, пытаясь, вернее делая вид, что пытаюсь уколоть бедного Михеля в его самое уязвимое место. Мне всё таки удалось обуздать внезапно охватившее реальное бешенство, и я, несмотря на красный туман в глазах, с трудом, но контролировал себя. Раздавшийся позади испуганный возглас, окончательно привел меня в чувство. Я оглянулся. Бедная Сара-Серафима с белым от испуга лицом с ужасом смотрела на меня.

— Прошу прощения мадам. Не сдержался. — хрипло сказал я и спрятал клинок обратно в трость. — Еще раз прошу покорнейше простить. Но должен сказать, что ваш братец сущий болван. Я ведь его чуть было не лишил самого дорогого.

Я помолчал немного, и, повернувшись к сползшему со стула Михелю, сказал:

— Любезный, если вы тут приметесь плодить бастардов, то, в конце концов, придётся вас кастрировать. А что касается Кротовой, то если она действительно беременна, вам придется оплатить ей декретный отпуск и алименты на ребенка, а кроме того выплатить нам с Серафимой Исааковной неустойку за время, что Кротова будет вынуждена не работать. Ясно⁈

Я посмотрел на Михеля и понял, что говорил почти зря, тот смотрел на меня круглыми глазами и икал. Я вдруг сообразил, что слова «декретный отпуск» и «алименты» ещё не известны в этом мире и будь Михель в полном здравии и тогда бы он ничего не понял. Придется говорить с мадам.

— Серафима Исааковна, я прошу вас проследить, чтобы братец ваш не вредил упомянутой Кротовой. В ином случае я строго с него спрошу. И позвольте откланяться.

Я снял со стула свое пальто, выходя, повернулся к женщине и сказал:

— Я тут вынужден уехать, но завтра или, в крайнем случае, послезавтра к вам подойдет мой паренёк и вы с ним порешаете все вопросы.

В салоне, глянув на Илью, вспомнил, что так и не узнал продаются ли дарьины акварельки. А спрошу-ка у Илюши:

— Илья Ефимович! Скажите мне про картинки. Их покупают или нет?

— Плохо покупают, всего четыре штуки продали. Дорого говорят. Хотя смотрят.

— Понятно. И еще вопросик. Какая фамилия у Серафимы Исааковны?

Илюша изумленно на меня уставился и пробормотал:

— Иванова.

— Как — как?

— Иванова ее фамилия по мужу. Вы, что не знали?

— Теперь буду знать. Да,Илья Ефимович, привет тебе от Тора.

И я вышел на мороз, оставив Илюшу в недоумении.

Богачёв Константин Юрьевич «Подарок девушке на 8 марта» 2020 год.