Глава 21

Директор департамента полиции Пётр Николаевич Дурново внимательно вчитывался в ровные строчки ежемесячного доклада, с которым ему предстоит через несколько дней предстать перед государем. После краткого обзора успехов в деле искоренения преступности в Империи, шла основная часть, посвящённая на этот раз, надзору за ссыльными в Сибири. Служащие департамента хорошо поработали над докладом. Статистика, вносившая конкретику в несколько расплывчатый текст была выверена и подтверждалась ссылками на многочисленные документы, которые лежали в отдельных папках на краю стола.

Пётр Николаевич вначале свой карьеры в качестве директора, столкнувшись с тем что столоначальники пытались, так или иначе, приукрасить результаты работы своих отделов. Для этого немного искажались факты, слегка правились цифры, и картина получалась более благостная, чем это было в действительности. Считая, что для принятия решений на самом высоком уровне, государю необходимо знать истинное положение дел, Пётр Николаевич завёл правило, чтобы вместе с текстом доклада, приносили и документы, откуда взяты те или иные цифры и факты.

Конечно, количество папок с документами впечатляла, но он не собирался просматривать все. Достаточно проверить несколько наугад взятых из текста ссылок. А поскольку Пётр Николаевич нрав имел крутой, то и всякие приписки в итоговых отчётах быстро сошли на нет.

Вот и сейчас читая о вкладе политических ссыльных в изучении географии, природы и народонаселения Сибири, где качестве примера приведено этнографическое исследование осуществлённое ссыльными Шатько, Овсянкиным и Швецовым, он заглянул в папку с кратким изложением отчёта об этом исследовании с полным набором статистических данных. Оказывается, они посетили двадцать пять сёл и деревень Алтайского горного округа собрали и систематизировали данные, позволяющие лучше понять проблемы роста населения в этом богатом на природные ресурсы округе.

Внимательно просмотрев цифры, он остановился на данных о большой детской смертности. Из приведенных цифр выходило, что до десяти лет доживало не более трёх детей из десяти родившихся и лишь в одном селе, под названием Сосновка до десяти лет доживало девять детей из десятка. Причины такой разницы в этом кратком изложении не раскрывались.

Отметив на полях доклада: «Выяснить причины», он продолжил чтение. Но что-то царапало сознание и не давало сосредоточиться. Сосновка! Он уже встречал это название, когда неделю назад просматривал и визировал прошения о выдачи подорожных путешествующим по стране иностранцам. Он еще мимолётно удивился, что понадобилось трём итальянцам в каком-то глухом селе на Алтае. Тогда он не придал этому значения, но такое совпадение вряд ли случайно. Немного поколебавшись Пётр Николаевич нажал кнопку недавно установленного электрического звонка, для вызова секретаря.

— Григорий Данилович, озадачьте столоначальников, пусть разыщут любые документы, где упоминается село Сосновка Алтайского горного округа, — выдал задание Пётр Николаевич вошедшему секретарю.

Тот, молча, наклонил голову с идеальным пробором, чётко повернулся и вышел. Дурново посмотрел ему вслед, хмыкнул и подвинул папку с докладом.

На следующий день в десять часов секретарь вошёл в кабинет. Прикрыв за собой дверь, он спросил:

— Разрешите, Пётр Николаевич?

Дождавшись разрешающего кивка, прошел к столу и положил перед директором папку.

— Здесь всё, что удалось найти по Сосновке.

Пётр Николаевич взял принесённую папку, раскрыл и увидев в ней довольно много исписанных листов, удивлённо вскинул брови.

— Благодарю вас, Григорий Данилович. Можете быть свободны.

Тот обозначил наклоном головы поклон, повернулся, вышел из кабинета и тихонько притворил дверь. А Пётр Николаевич, взяв в руки карандаш, углубился в изучение документов из принесённой секретарём папки.

Через полчаса он откинулся в кресле и, положив так и ни разу не использованный карандаш рядом с папкой, задумался. А подумать было о чём. Может быть ещё неделю назад ознакомившись с докладной запиской помощника Тюменского исправника Аполинария Модестовича Есипова, он всего лишь отметил бы наглое поведение иностранцев, путешествующих по бескрайним просторам Империи, что послужило бы поводом упомянуть об этом при очередном докладе государю, то теперь он обратил внимания на главное действующее лицо во всей этой истории.

Феодора Савватеевна Новых — деревенская знахарка, свободно говорящая на итальянском языке, если верить отчету некого Харина приложенного к записке. Упоминалось там и о неком странном подростке. Кроме того к записке был приложен отчет Гурьева Артемия Николаевича письмоводителя губернского управления, который летом прошлого года по поручению самого Есипова ездил в Сосновку и встречался там с Феодорой Новых.

Гурьев описывал её как женщину средних лет начитанную и образованную. По словам священника местной церкви отца Серафима, Феодора Новых появилась в селе десять лет назад, с дочерью подростком. По утверждению того же оотца Серафима, после появления в селе этой особы, практически перестали умирать новорожденные младенцы и роженицы, если роды принимала Новых. Гм…! Вот, пожалуй, и выяснилась причина такой разницы в смертности новорожденных упомянутых в докладе. В остальных селениях не было такой знахарки.

Упоминал Гурьев и о подростке, которого якобы чуть не убила «шаровая молния». От смерти его спасла упомянутая знахарка. После этого, по рассказам селян, подросток этот повёл себя очень странно. Было даже высказано предположение, что в парня вселился бес, но отец Серафим пресёк такие разговоры. Тем более, что парень исправно посещал церковь, участвовал в положенных обрядах и никак не проявил в себе присутствие беса. «Отрадно, что даже в глухих уголках империи есть такие здравомыслящие священнослужители» — отметил Пётр Николаевич.

Но каков помощник исправника Есипов Аполинарий Модестович. Раскопал эту странную историю и не побоялся выставить себя смешным, составив и отправив доклад об этом очень неоднозначном деле. Пётр Николаевич вынул из папки два скреплённых между собой листка — послужной список Есипова, и в очередной раз убедился, что его секретарь Григорий Данилович Соколов, незаменимый работник. Вложить копию послужного списка в доклад была его личная инициатива.

«Пожалуй, пора Соколову присвоить следующий чин. Заслужил!» — подумал Дурново и принялся внимательно просматривать документ. Из него выходило, что Есипов опытный и надежный работник, прошедший все ступени карьерной лестницы. Отмечен наградами. Пётр Николаевич еще раз просмотрел послужной список. А ведь Есипова должен знать Мещеряков Арсений Владимирович. Судя по послужному списку, они одновременно проходили службу в Киеве. Дурново нажал на кнопку вызова секретаря.

— Григорий Данилович, пригласите ко мне Арсения Владимировича, — сказал Дурново вошедшему секретарю.

— Слушаюсь, — как обычно обозначил поклон секретарь и вышел неспешно, но твёрдо шагая из кабинета.

Пётр Николаевич проводил взглядом его крепкую фигуру в безупречном мундире и снова подумал, что пора Соколову сменить погоны на безвездочные.

Через три минуты в кабинет вошёл его заместитель Мещеряков и, пройдя к столу, поздоровался. Ответив на приветствие, Пётр Николаевич сказал:

— Присаживайся, Арсений Владимирович.

Мещеряков положил на стол кожаного тиснения папку и сел напротив директора.

— Ты читал докладную записку Есипова? — поинтересовался у Мещерякова.

— Разумеется, читал. И если бы ты, Пётр Николаевич, не затребовал материалы по Сосновке, то завтра бы получил эту записку с моими пояснениями и дополнениями. Дело в том, что Аполлинария Модестовича я знаю давно и недели две назад я получил от него вот это письмо.

Мещеряков открыл принесённую папку и, вынув оттуда несколько скреплённых между собой листков, подал их начальнику. Пока тот читал письмо, Арсений Владимирович перебирал оставшиеся в папке документы и время от времени бросал взгляд на читающего директора. Наконец тот отложил письмо и обратился к своему заместителю, который сидел напротив с самым невозмутимым видом.

— Арсений Владимирович, ты полагаешь, что всё написанное в письме об этом подростке, правда.

— Видишь ли, Пётр Николаевич, я уже говорил тебе, что давно знаю Аполлинария Модестовича. В Киеве мы с ним даже приятельствовали, да сейчас переписываемся. Именно поэтому он и написал мне это письмо, с просьбой помочь разобраться с этим непростым делом.

— Ну и как, разобрался?

— Не совсем, но кое-какие моменты прояснил. Первое — «шаровая молния». Как некий природный феномен «шаровая молния» известна давно, но что это такое и откуда она берется, достоверно не знает никто. Слишком это явление редкое. Тем не менее, зафиксировано несколько случаев воздействия шаровой молнии на человека, чаще всего со смертельным исходом. Например — гибель академика Георга Рихмана. Но иногда, правда крайне редко, человек, помеченный этой молнией, остаётся жив и начинает проявлять несвойственные ранее способности. Правда, специалисты по психиатрии относят их к разряду душевных болезней.

— И как это всё нам поможет разобраться с этим странным подростком, который судя по письму, способностей этих приобрёл с лихвой и на душевнобольного ничуть не похож.

— Я консультировался с профессором Балинским Иваном Михайловичем по поводу этого подростка. Так вот Иван Михайлович, внимательно изучив письмо, сказал, что на основании фактов приведённых в письме он бы поостерёгся диагностировать наличие душевной болезни у этого подростка. Желательно, мол, вживую с ним пообщаться, тогда можно было бы сказать, что-то конкретное.

— Одним словом — не помог профессор! — усмехнулся Пётр Николаевич.

— Не помог! Но зато поведал ещё про один случай, когда человек остался жив после удара шаровой молнии.

— Вот как. И что же это за случай?

— Дело в том, что отец профессора, Балинский Михаил был литератором и записывал разные курьёзные истории, видимо хотел их использовать в своих книгах. Так вот однажды он записал историю, которая произошла в 1804 году в имении помещицы Скородумовой, что в Тверской губернии. Помощник конюха, некий Прошка Котях, купал коней на местном озере. Там его, на глазах местной детворы, поразила шаровая молния. Без памяти этот Котях провалялся более суток, а когда очнулся, то ни кого не узнавал, ругался и просил какой-то «телефон». Кричал, что позвонит отцу и тогда всем мало не покажется. Но потом снова впал в беспамятство и когда очнулся второй раз, то снова стал Прошкой Котяхом. Длилось это до первой грозы, после которой он впал в неистовство и стал кидаться в драку на дворню.

— Забавная история. И что же стало с этим Прошкой Котяхом.

— Скрутили и выпороли на конюшне до беспамятства, а после, подлечив, отдали в солдаты. Дальнейшая судьба его не известна.

— А не выдумал ли всю эту историю отец профессора? — засомневался Пётр Николаевич.

— Думаю, что не выдумал. Отец профессора умер в 1848 году. А в той записи упомянуто слово «телефон», правда, с двумя ошибками. Как известно нам, слово телефон вошло в обиход только после 1860 года. Я лично читал эту записку, и обратил внимание на это.

— А не мог сам профессор написать её, ведь ему слово «телефон» наверняка известно? — не унимался Дурново.

— Это исключено. Не тот человек профессор Балинский. Он и читал-то эту записку единственный раз, после смерти отца, разбирая его бумаги. Тогда он не обратил на этот курьёзный случай особого внимания и вспомнил лишь сейчас, после того, как я дал ему прочесть письмо Есипова.

— И что ты обо всём этом думаешь? — помолчав, спросил Пётр Николаевич.

— Пока ещё не определился, но кого-то в эту Сосновку послать придётся. Чувствую, что не простой хлопец этот Алексей Щербаков. Как бы нас не опередили.

Дурново с интересом посмотрел на своего заместителя.

— Отчего ты так решил? И кто, по твоему мнению, может нас опередить?

— Думаю, что ты Пётр Николаевич и сам прекрасно знаешь кто наши «заклятые друзья».

— А вот на этот раз ты ошибся, Арсений Владимирович. Неделю назад я подписал подорожные трём итальянцам. И направляются они в село Сосновка Алтайского горного округа.

— Итальянцы? Снова! Скорее всего, это Ватикан. И наверняка там торчат ушки семейства Ротшильдов, а значит и англичан. Так что, я не так уж и ошибся, — сказал Мещеряков.

— Может быть. Но и нам надо что-то предпринять. Есть какие либо мысли?

— Полагаю, что задерживать в столице этих итальянцев уже поздно? — задумчиво произнёс Арсений Владимирович.

— Да они уже и Москву проехали.

— Значит подсадить к ним мы никого не сможем. Остаётся один вариант. Мимо Тюмени они наверняка не проедут. А там Аполинарий Модестович встречу им организует и, чтобы варнаки иностранцев не обидели, сопровождение даст. Надо Есипову телеграфировать.

— Вот и я так же думаю. Займись этим, Арсений Владимирович, и подумай, кого отправить вслед за итальянцами.

— Что тут думать! Сам поеду. Не будет Его Святейшество людей за тридевять земель по пустякам гонять. Дело намечается щекотливое. Незачем лишних людей привлекать.

Пётр Николаевич взглянул на своего заместителя и, усмехнувшись, произнёс:

— Никак ты, Арсений Владимирович, проветриться решил. Дело хорошее, но кто здесь работать будет?

— А ты молодых привлекай. Вон Осиповский в бой рвется, вот его и загрузи. Проверишь, за одним, на что он способен.

Пётр Николаевич поставил локти на стол и, изобразив из пальцев обеих рук домик, стал размышлять. Мещеряков терпеливо дожидался результата этих размышлений. Спустя минуты полторы тот откинулся в кресле и снова посмотрел на помощника:

— Ладно. Но поедешь ты в Барнаул официально с инспекцией. Повод для такой инспекции есть. Судя по докладам, там какие-то непонятные дела творятся. Вот и разберешься. Но сначала введи Осиповского в курс дела и только тогда поезжай.

— Хорошо. Ну, я пойду?

— Иди, Арсений Владимирович, работай.


Аполлинарий Модестович Есипов прочитав пространную телеграмму о приезде иностранцев, думал не долго. Он вызвал к себе в кабинет Артемия Гурьева и дал прочитать ему телеграфный текст. Тот быстро просмотрел наклеенные на бумагу куски телеграфной ленты и выжидательно уставился на дядюшку.

— Прочитал! Поезд придет послезавтра. Возьмешь урядника Евтюхова и вместе с ним встретите иностранцев. Проверьте у них бумаги и устройте в гостиницу. И готовьтесь в дорогу, будете их сопровождать до самой Сосновки и обратно.

— Но ни я, ни тем более Евтюхов по-итальянски не говорим?

— Не велика беда. Ты же в гимназии латынь учил, и наверняка итальянский язык на латынь похож. К тому же, в любом случае там будет один, говорящий по-русски и скорее всего они знают французский язык. Надеюсь, французский-то ты не забыл?

— Не забыл! — засмеялся Артемий Николаевич.

— Ну значит не заскучаешь. Заодно итальянский подучишь. И смотрите за синьорами повнимательнее. Чувствую, что не от скуки они всё это затеяли. А значит, есть у тебя шанс отличиться и быть замеченным. А там глядишь и в столицу переберёшься. Всё! Иди и готовься.

Аполинарий Модестович проводил взглядом выходящего из кабинета племянника, посидел без дела пару минут и, вздохнув, придвинул поближе очередную стопку бумаг.


Карло Сальвини устал и не просто устал, он был вымотан до предела. Устал он гораздо раньше, когда они еще ехали в поезде до этого сибирского города с трудно произносимым названием Тюмень.

Но начиналось всё хорошо. Путь из Санкт-Петербурга в Москву был нисколько не утомителен. Заснеженная равнина, леса, подступающие под самое полотно железной дороги, мелькающие полустанки, деревеньки вдали и люди, то заросшие бородами и несуразно одетые крестьяне, то спешащие куда-то чиновники в разнообразных мундирах, то розовощекие дети и дамы в шубках, все было внове и все интересно.

Москва удивила обилием золочёных куполов, колокольным звоном и карканьем воронья в утренней тишине. Они задержались в Москве. У Поцци были здесь какие-то дела и Сальвини в одиночестве гулял по улицам, наблюдая за чужой жизнью в этом странном заснеженном городе и чувствовал себя путешественником-первооткрывателем. Эдаким Марко Поло, заехавшим к монголам. Он даже подумывал о написании книги о путешествии по Московии. Но его немного напрягали спутники, которых навязал ему кардинал Мартинелли.

Если Роберто Поцци казался более-менее понятным, поскольку был вполне образован, начитан и охотно пускался в разговоры на любые темы, то их третий спутник, с забавной фамилией Скварчелупе был молчалив и вовсе не походил на слугу, как его представил Поцци. Если тот и являлся слугой, то это был слуга странный. По наблюдению Сальвини, единственной обязанностью того, как слуги Роберто Поцци, было таскание двух огромных чемоданов, в одном из которых были личные вещи Поцци, а второй никогда в присутствии Сальвини не открывался. Кстати, имя этого Скварчелупе вполне соответствовало его облику. Мауро, так называл его Поцци. И тот был чёрен как мавр. Но деваться было некуда, приходилось терпеть обоих.

Сальвини конечно знал, что Россия страна огромная и холодная. Но одно дело знать и совсем другое дело ехать по этому бесконечному, заснеженному пространству, пусть даже на самом быстром наземном транспорте. И когда, наконец, поезд остановился на перроне Тюмени, Карло Сальвини почувствовал себя моряком, который после долгого плавания увидел берег.

Но весь прежний путь от Москвы до Тюмени показался Сальвини загородной прогулкой, по сравнению с путешествием на санях по зимним сибирским дорогам. Хорошо ещё, что главный полицейский начальник Тюмени дал им двоих сопровождающих, которые легко решали проблемы, возникающие на этом долгом пути. Даже его более молодые спутники и те устали от холода и этих бескрайних заснеженных равнин. Но все на свете имеет начало и конец. Когда два часа назад возничий свернул влево и по пологому спуску проехал на дорогу, проложенную по льду большой реки, их сопровождающий, молодой полицейский чиновник, весело воскликнул:

— Крепитесь синьоры, часа через три будем в Барнауле. А там до Сосновки рукой подать, двести вёрст всего. И смотрите, какой денёк сегодня. Тепло, солнышко светит, ветерок небольшой. И главное весна не за горами.

Ожидание близкого отдыха в более-менее комфортных условиях, немного взбодрили Сальвини, и он стал с интересом оглядывать окрестности. Внезапно раздавшийся разбойничий свист, заставил вздрогнуть. Лошадь испуганно дёрнулась, но была остановлена кучером. Все начали оглядываться. Но сверху послышался смех, и раздались удивлённые возгласы на итальянском и русском. Сальвини поднял голову и обомлел. В метрах пятидесяти над ними плыло по воздуху ярко красное крыло. К нему на тонких многочисленных шнурах было прикреплено некое подобие кресла, в котором сидел человек без лица и смеялся, веселясь над их испугом.

Пролетев над ними, этот странный аппарат плавно повернулся и полетел в сторону довольно крутого и высокого берега. Подлетев поближе к склону он стал набирать высоту и наконец приземлился чуть ниже стоящей на самом верху толпы. Среди этой толпы отчётливо были видны фигуры женщин и детей, машущих руками и что-то весело кричащих.

— Что это такое? — удивлённо спросил Сальвини своих сопровождающих, указывая наверх.

Молодой, которого звали Артемий Гурьев, лишь пожал плечами. Второй сопровождающий, внушительного вида, усатый и на удивление спокойный мужчина сказал:

— Воскресенье сегодня, погода хорошая, вот и выбрались люди за город для отдыха. Вон и костер жгут, — указал он на дым за столпившимися людьми.

Было заметно, что и он немало удивлён увиденным, но старается этого перед ними не показывать.

— Почему у этого, что над нами летал, лица нет? — полюбопытствовал Поцци. Сальвини перевёл вопрос.

— Вы видимо не рассмотрели. Маска это вязаная. Хоть мороз и не большой, но ветер наверху и нос можно отморозить. Вот и одевают маску, — спокойно пояснил Евтюхов.

Между тем наверху снова появился аэронавт, который пробежав несколько шагов по склону, оторвался от земли, сделал несколько кругов, набирая высоту, затем, плавно снижаясь, поплыл в их сторону. На этот раз он был без маски. Удалось разглядеть юное, почти детское лицо и услышать звонкий девичий голос:

— Буон джорно! Синьоры! (Добрый день! Синьоры!)

Потом бесстрашная аэронавтка громко рассмеялась и, удаляясь, крикнула:

— Буон вьяджо синьоры! Чао! (Счастливого пути!)

Поднаторевший, за время долгой дороги, в итальянском, Артемий Николаевич сорвал с головы шапку и крикнул вслед уплывающей амазонке:

— Буон джорно бамбина! Грацие синьорита!

Сальвини глянул на своих спутников. Если Мауро бесстрастно наблюдал за всем происходящим, то Роберто Поцци впился взглядом в толпу на вершине и был похож на охотника выслеживающего дичь.

Последнее воскресение января 1890 года в Барнауле запомнилось на удивление отличной погодой и новой забавой — полётами на параплане.

Пётр Николаевич Дурново́ (23 ноября [5 декабря] 1842, Тверь — 11 [24] сентября 1915, Петроград) — русский государственный деятель, министр внутренних дел (1905—1906), представитель дворянского рода Дурново.



Конец третьей книги.

Никогда не было, но вот опять. Попал 4. Глава 1.

https://author.today/reader/335539/3068368

Загрузка...