Нина

Глава 12

Нина пришла в себя в тесной комнатке с наклонным потолком. Она лежала на дермантиновой кушетке. Руки ее были больно сжаты наручниками.

Повернув голову, она увидела стол со стареньким телевизором. В пустой стеклянной банке стоял кипятильник. Рядом, на расстеленной газетке, высилась гора рыбьей чешуи и костей. Две пустые пивные бутылки и полная пепельница папиросных окурков. И черный телефон.

- Чего зыришь? - раздался грубый голос, и Нина увидела охранника в синей униформе. - Оклемалась? Живучая, сука. Надо было сильнее тебе по башке треснуть.

Нина села на кушетке, прикрывая руками разорванную блузку.

- Лежи, выдра, не дергайся, - сказал охранник, поднимая трубку и стуча пальцем по рычажкам. - Сиськи прячешь? Не прячь, тебя тут уже все рассмотрели. Такое сокровище никому на хрен не нужно. Тоже мне модель. Кошка драная.

Он заговорил в трубку:

- Васильич, это я, с первого поста. Передай шефу, эта выдра очухалась. А менты скоро там? Ну, давай.

В приоткрытую дверь Нина увидела, как по коридору в сопровождении врачей "скорой помощи" и нескольких сотрудников проходит Иван. Размахивая перебинтованной рукой, Бобровский отдавал распоряжения на ходу:

- Да, не забудь взять со всех подписку о неразглашении. Под угрозой немедленного увольнения. Если хоть один звук, если хоть кто-нибудь пикнет… хоть в одной газете, хоть на заборе… Уволю без разговоров, всех подряд!

"Живой, - подумала Нина. - Не может такого быть. Я стреляла в него с пяти шагов. А он живой".

В охранницкую, громко стуча каблуками, ворвались двое милиционеров в бронежилетах с автоматами.

- Эта, что ли, стреляла?

Нина встала им навстречу и хотела выйти. Но они подхватили ее под руки и поволокли за собой так быстро, что она едва успевала переставлять ноги.

У проходной стоял милицейский "уазик", задом к дверям. Его дверца с зарешеченным окном была откинута, и Нину втолкнули внутрь. Она села на узкое сиденье, прислонившись к стене, и дверца с лязгом захлопнулась.

Раскачиваясь и переваливаясь, "уазик" развернулся и отъехал от здания телекомпании. Глядя сквозь решетку, Нина видела Ивана Бобровского, который в окружении своих сотрудников садился в "скорую помощь".

"Живой", - снова подумала Нина, но на этот раз почему-то с облегчением.

"Только рука перевязана. Наверно, пиджак ему испортила. А почему он в джинсах? Он же был в костюме? Успел переодеться. Значит, ему пришлось сменить брюки. Обделался Бобровский", - со злорадством заключила Нина и закрыла глаза, опустив голову на скрещенные руки.

В кабинете, куда ее ввели, было очень накурено. Нина едва различала лица милиционеров, да ей и не хотелось на них смотреть. Но опустить перед ними глаза она тоже не могла, и стояла, гордо подняв подбородок и равнодушно глядя поверх их голов.

- Принимай груз. По вызову с телевидения.

- Что за прошмандовка? Проститутка?

- Типа того. Манекенщица. Крыша у бабы поехала. Стрельба, покушение на убийство, оружие, сопротивление сотрудникам при задержании. В общем, по полной программе приказано оформить.

Милиционеры уважительно присвистнули.

- Оформляй задержание.

Автоматчики ушли, и в кабинете остались два сержанта. Толстый сидел за столом, разгребая бумаги, чтобы освободить место для нового листка. Второй, прыщавый, ходил вокруг Нины, со всех сторон оглядывая ее.

- Прокудин, сблочь ей браслеты.

Прыщавый сержант снял с Нины наручники, при этом он задержал ее кисть в своей потной ладони, разглядывая обручальное колечко.

Положив перед собой чистый бланк, толстый сержант глянул на Нину:

- Члено-раздельно. Фамилия, имя, отчество.

- Силакова Нина Ивановна.

- Деньги, ценности - на стол.

Нина вытряхнула из сумочки все, что в ней было. Увидев несколько долларовых бумажек, подумала: "Надо было все отдать священнику. Жалко, не разглядела".

- Кольца, часы, - подсказал толстый.

Она с трудом стянула с пальца колечко, которое никогда не снимала.

- Отлично. Подпишись вот тут.

Как только Нина, не читая, поставила свою подпись, толстяк одним движением смахнул деньги, кольцо и часы в ящик стола и сказал удовлетворенно:

- Значит, денег и ценностей нету? Ну ладно. Ставим прочерк.

Прыщавый сержант протянул руку к ее шее, откинул волосы и резко сорвал с нее золотую цепочку с крестиком.

Нина поморщилась от боли и отвращения, но все же пересилила себя и попросила:

- Крест отдайте.

- А ты что, верующая? Богомолка?

- Отдайте.

- Отсосешь, отдам.

- Прокудин, Прокудин! - укоризненно протянул толстяк. - Что за речи! Здесь, между прочим, присутствуют более старшие по званию.

"Почему они издеваются надо мной? - подумала Нина. - Я им ничего плохого не сделала. Я не бомжиха, не воровка, не наркоманка. За что же они так ненавидят меня?"

Прыщавый Прокудин, ухмыляясь, за плечи развернул Нину лицом к стене и подтолкнул вперед:

- Руки на стенку, наклониться! Начинаем осмотр задержанного. Ноги шире. Еще шире, вот так…

Упираясь ладонями в грязную стену, Нина почувствовала, как потные руки обхватили ее за талию.

- Осмотр проведем по полной программе, - мечтательно протянул Прокудин, и его руки скользнули выше, по ребрам Нины, и схватили ее за грудь.

- Худая-худая, а станочек что надо, - прокомментировал из-за стола толстяк.

Прокудин вдруг прижался к Нине сзади, и она с отвращением заметила, что он уже возбудился. Дальше терпеть это не было сил.

Она подалась животом вперед и тут же резко согнулась, изо всех сил ударив тазом в пах Прокудина. Тот крякнул и отпустил ее. Нина развернулась и, соединив ладони, с размаху врезала обеими руками в ухо насильнику. Сержант повалился на пол.

- Ты что, сука!

Толстый сержант выскочил из-за стола, в руке его была резиновая дубинка, и он, без замаха, снизу, рубанул Нину поперек живота. Она задохнулась от боли и так и застыла, согнувшись пополам. А толстяк еще звонко залепил ей затрещину по уху, и Нина отлетела к стене.

Прыщавый, матерясь, поднялся с пола и пнул Нину сапогом. Толстяк надел на ее запястья наручники и приказал:

- Тащи ее, Прокудин, в обезьянник. Не хотела по-хорошему, пусть мандавошек наберется. К бомжам ее.

Нина все еще не могла вздохнуть после страшного удара дубинкой, а Прокудин уже волок ее за собой по грязному коридору к какой-то темной комнате за решеткой. Оттуда несло густой вонью мочи и застарелых грязных волос.

Он отпер решетчатую дверь и, сняв один наручник с руки Нины, толкнул ее внутрь.

- Руки! Руки наружу! - прорычал Прокудин, и Нина просунула руки между прутьями решетки.

Он быстро защелкнул наручники на запястьях так, что Нина осталась стоять лицом к коридору, прикованная к решетке.

- Эй, половые гиганты, - обратился прыщавый к тем, кто зашевелился за спиной Нины в темной камере. - Даю вам полчаса на все удовольствия. В порядке живой очереди.

Он присел и расстегнул молнию на джинсах Нины. Джинсы опустились до колен, и Нина с ужасом оглянулась. Из темноты на нее смотрели несколько пар блестящих глаз. Она разглядела небритые грязные физиономии, подбитые глаза и расквашенные губы, засаленные волосы - и что было сил стиснула бедра и прижалась животом к ледяной решетке.

Прокудин похлопал ее по щеке и ухмыльнулся:

- Не скучай тут.

Один из бомжей уже приближался к ней, почесывая живот. Он был огромный, бородатый и плешивый. Остальные бомжи хихикали, глядя, как Нина беспомощно оглядывается и пытается подтянуть джинсы. И вдруг один из них, сидевший в самом темном углу, поднялся и вышел на середину камеры. Его голос прозвучал спокойно, но требовательно:

- Отойди от человека, гнус немытый.

Бородач развернулся и двинулся на него, сжимая кулаки. Но его противник, на голову ниже ростом, не испугался, не отступил. Наоборот, он шагнул к бородатому и сделал неуловимо быстрое движение рукой, в которой что-то сверкнуло. Бородач остановился и с изумлением уставился на свой живот, который вдруг обнажился из-под разрезанной поперек рубахи.

- Толян, ты чего, в натуре? - обиженно промычал бородач, прикладывая отвисающий лоскут на место. - Первым хочешь, так и сказал бы. А то сразу бритвой махать.

Недовольно бурча, он уселся обратно на широкую скамейку, распихав своих соседей. А бомж, которого он назвал Толяном, обратился к присутствующим с короткой речью:

- Милостивые государи. Отодвиньтесь на хрен в самый дальний угол, по причине вашей невыносимой вонючести и вшивости. А кто прыгнет на девушку, я того попишу.

Он скрестил руки на груди и обвел публику надменным взглядом. Бомжи, ворча, сдвинулись плотнее и забились в угол, освободив на скамейке место. Толян закашлялся, вытер губы рукавом и повернулся к Нине. Он, не прикасаясь к ней, ловко подтянул джинсы и застегнул молнию.

- Садись, Снегурочка с третьего этажа.

Нина села на уголок скамейки, неловко вывернув руки, прикованные к решетке.

- Тебя за что, Снегурочка?

- Долго говорить.

- А сидеть долго?

- Все равно…

- Ну, что за мотивы безысходности! Вот я, со всей своей эрудицией и тонким художественным вкусом, сижу на нарах, как мелкий хулиган. Но я и есть мелкий хулиган. А ты - птица высокого полета. Ты в этой клетке не задержишься.

Он осторожно погладил ее по руке, и Нина вдруг разрыдалась. Она стонала и вздрагивала всем телом, но слезы не текли из ее глаз, и от этого ей становилось все хуже и хуже. Пережитый страх, боль в груди, мерзкие лапы сержанта… Она чувствовала, что ее страдания только начинаются. "За что, за что?" - с отчаянием повторяла она.

- Ты не убивайся так, - посоветовал Толян. - Им твои слезы в радость. Держись как в больнице. Спокойно, вежливо. Не спорь с ними. Ничему не верь, ни одному слову. И жди, когда все кончится. Все пройдет. Самое тяжкое - это здесь, в изоляторе. А после суда просто райская жизнь наступает. Люди и по сорок лет сидят - и ничего.

Его ровный голос помог ей если и не успокоиться, то, по крайней мере, справиться с рыданиями. Она понемногу распрямилась и смогла, наконец, вдохнуть полной грудью.

- Вот, уже веселее, - сказал мелкий хулиган. - Надо же, Снегурочка, где встретились. Я тебя знаю, ты Колькина соседка. Думаешь, Колян не сидел? И он от звонка до звонка отпахал свое. И Достоевский, и О Генри, все сидели.

"Что теперь со мной будет? - думала Нина, слушая своего спасителя. Буду сидеть в тюрьме? Валить лес? Нет, женщины, наверно, на других работах. Сколько лет мне дадут? А Петенька, как он вырастет без меня? Поймет ли он меня когда-нибудь, простит ли? Мама, мама, молись за меня…"

Она прислонилась к стене и опустила голову на скованные руки.

- Вот так, хорошо, - одобрил Толян. - Сил тебе много потребуется. Отдохни, вздремни. Полчаса, а твои. А я рядом, я постерегу. Не бойся ничего.