Ночью скалы светятся

Там, на далеком острове...

Застава разместилась на краю небольшого острова. Узкая горная тропа связывает остров с поселком рыбаков и китобоев. По тропе можно пройти только в часы отлива. С вечера и на всю ночь ее захлестывают волны, и только часовому на дозорной вышке видны вдали тусклые огоньки.

Если вообразить, что вся гряда островов в океане — ожерелье, то остров Безымянный — назовем его для удобства так — находится где-то на южном конце воображаемой нитки. Но не в этом суть. Самое приятное, что день нашего прибытия на Безымянный выдался на редкость солнечный, и Великий океан был действительно Тихим, что, как известно, случается редко. Правда, в узком проливе, куда вошел катер, на почти зеркальной глади поднимались сулои — высокие водяные вихри, образуемые встречными течениями. Но того, что они очень опасны, я не знал и, признаться, больше любовался сверкающими водяными столбами, чем опасался их.

И только к концу путешествия Александр Петрович Горохов, с которым я шел на Безымянный, рассказал, что прошлой осенью вихри закружили сторожевой катер, и команда из трех человек только чудом спаслась.

В бухте нас встретила жена начальника заставы — Ирина Павловна Ирганцева, стройная брюнетка с миловидным лицом и блестящими черными глазами. На ней было простенькое ситцевое платье, стянутое в талии широким лакированным поясом, и плетенные из лоскутков замши сандалеты на босу ногу. Высокий грузный Горохов, едва ступив на скользкий валун, потерял равновесие, ноги у него разъехались и, не подоспей ему на помощь матрос, Александр Петрович угодил бы в воду.

— Чуть не искупался в присутствии дамы, — рассмеялся он, сходя на берег и здороваясь с Ириной Павловной, как со старой знакомой. — А хозяина-то опять нет?

— Он теперь почти не бывает дома, — с грустной улыбкой ответила она и повела нас крутой тропинкой к дому.

— А Леночка? — спросил Горохов. — Она-то, наверное, дома?

И не успела Ирина Павловна ответить, как из густых зарослей бамбука раздался пронзительный детский голосок:

— Мама, я здесь!

Леночка стремглав кинулась к матери, но, увидав незнакомых людей, застеснялась и опустила глаза.

— Ну, поздравляю тебя с днем рождения, дорогая девочка, — сказал Горохов. Он достал из полевой сумки коробку конфет и протянул Леночке. — Будь здорова и счастлива, расти большая.

Леночка смущенно взяла коробку, поблагодарила.

— Просто замечательно, Александр Петрович, что вы не забыли о Леночкином дне, — сказала Ирина Павловна. — Ведь вы ей вроде крестного отца...

Горохов громко расхохотался:

— Вот так здорово: политработник — и крестный отец. Ничего себе сочетание!

— Ну, это я так в шутку сказала. Но вы помните, Леночке еще годика не было, когда она осталась у вас на руках.

— Все отлично помню, милая Ирина Павловна, — ответил Горохов. — Не успели мы с вами оглянуться, как годы промчались. Вы тогда у нас на острове новенькими были, а нынче вот... — Он похлопал по планшетке, туго набитой бумагами, — приказ о переводе вашего капитана на Черноморское побережье, так сказать, в южные края.

— Мы уже знаем, Александр Петрович. — И лицо ее, к удивлению Горохова, не выразило особой радости.

— Что, недовольны?

— Грустно как-то расставаться с нашим островком. Шутка ли, столько лет прожили здесь на самом самом краю земли, свыклись с морем...

— Так вас и переводят поэтому к морю, но более ласковому, чем Тихий океан, — не то в шутку, не то серьезно сказал Горохов.

— Это я только так говорю; ведь я никогда не вмешиваюсь в служебные дела мужа. Куда он, туда и я. Но частицу сердца я здесь оставлю.

Тропинка кончилась у самого крыльца добротного бревенчатого дома, крытого белым гофрированным железом. Крыша была в ржавых пятнах от туманов, которые здесь собираются часто. Зато крылечко сверкало белизной и по бокам его, в пузатых кадушках, росли высокие бледно-розовые цветы, похожие на астры.

— Здо́рово вы тут устроились, — сказал Горохов, когда мы вошли в светлые, просторные сени. — Прямо хоромы.

— А как же иначе, Александр Петрович; ведь мы здесь не дни, а годы прожили.

— Молодец, так и надо, — ответил Горохов. — Новые люди приедут, быстрее обживутся.

Ирина Павловна принялась хлопотать о завтраке.

— Не скучайте тут без меня, я скоро! — крикнула она из кухни.

Недолго светило солнце. Подул из-за сопок влажный ветер, быстро нагнал туман, и за окном выросла густая сизая стена, за которой глухо шумели океанские волны. Удивительно приспособилась к этому климату растительность. Она была ничуть не беднее, чем на материке, — скажем, в Приморье. Здесь росли стройные сосны с очень темной хвоей; с ними соседствовала каменная береза, правда слишком низкорослая, с кривыми, узловатыми ветками; зато пихты были прямые, как стрелы, увитые мощными ползучими лианами, которые поднимались во всю высоту ствола, затем спускались книзу и снова взбирались на макушку дерева. Странно было видеть среди этих знакомых деревьев настоящий бамбук, которому здесь, очевидно, жилось не хуже, чем в жарких странах. И повсюду, вперемежку с гигантами лопухами, густо росли саженный шеломайник и крапива. А как много было цветов, очень красивых, но совершенно лишенных запаха!

А вот и другие контрасты: на песчаной отмели лежит огромный скелет кита, выброшенный прибоем; по длинному хребту «царя морских животных» мирно разгуливают обыкновенные домашние куры во главе с огненно-рыжим петухом. А на хвосте кита сидят чайки-мартыны, только что прилетевшие из открытого моря.

Здесь можно увидеть много удивительного, не привычного нашему глазу, но об этом в другой раз...

Не надо, однако, думать, что Горохов прибыл на Безымянный остров специально для того, чтобы вместе с Ирганцевыми отпраздновать день рождения Леночки и полюбоваться природой. По тому, как Александр Петрович торопился попасть сюда, я понял, что он хочет соединить приятное с полезным: выполнить служебное задание и заодно присутствовать на семейном торжестве.

Ирина Павловна вернулась в комнату, глянула в окно, — не видно ли катера с начальником заставы. Туман немного поредел, ветер угнал тучи дальше в открытое море; дальний край неба опять осветился солнцем.

— Что-то давно Васи нет, — с беспокойством сказала Ирина Павловна, отойдя от окна и расстилая на столе белоснежную скатерть.

— Скоро, должно быть, приедет, — отозвался Горохов. — Как же, в Леночкин день...

— Садитесь к столу, — предложила она и принесла из кухни на подносе завтрак. Здесь были свежие крабы, которых только сегодня утром во время отлива подобрали на песчаной отмели и сварили в морской воде, чтобы, как выразилась Ирина Павловна, краб не потерял своего естественного вкуса; глазунья из десятка яиц, посыпанная зеленым луком и укропом. — От собственных кур, — подчеркнула Ирина Павловна. — Вот они на ките разгуливают, — и показала в сторону береговой отмели. — А помидорчики в этом году у нас особенные.

Пока мы завтракали, она все время поглядывала в окно. Ей, конечно, очень хотелось, чтобы муж сейчас приехал и вместе со всеми сел за стол. И потому, что его нет и неизвестно, когда он вернется, она загрустила. Может быть, Ирина Павловна вспомнила день, когда должна была родиться Леночка. Ведь и тогда муж уехал на катере по тревоге, обещал вернуться через час, чтобы отправить ее в больницу, а вернулся на третьи сутки.

...Испытывая радостное и вместе с тем тревожное чувство, Ирина Павловна встала в то утро раньше обычного, собрала в чемоданчик все необходимое, чтобы взять с собой в больницу. Муж еще спал. Вчера до трех часов ночи он занимался в своей крохотной канцелярии, дежурил на проводе, ожидая каких-то важных служебных указаний. Вернувшись домой уже в четвертом часу, он наскоро поужинал и лег спать.

Погода с самого утра выдалась хорошая, на море был полный штиль. Ирина Павловна ждала пробуждения мужа, чтобы на катере отправиться в поселковую больницу.

— Смотри, как раз и погода чудесная, — сказала она, когда он встал.

— Вот и отлично, сейчас пойду распоряжусь.

Минут через двадцать он вернулся, и по его озабоченному, замкнутому лицу жена сразу догадалась, что случилось что-то важное.

— Васенька, что-нибудь произошло? Ты не можешь дать катера? Я ведь вижу, что не можешь.

И Ирганцев признался:

— Я на часик отлучусь, Иринка, — очень срочно нужно. Я думаю, что за часик ничего ведь не случится, — верно?

Ей оставалось согласиться, и она на всякий случай попросила, чтобы муж, уезжая, хотя бы сказал о ней дежурному по заставе.

— Это я уже сделал. И дежурный все знает, и Коля Громов в курсе дела.

Поцеловав жену, Ирганцев кинулся к вешалке, схватил плащ-палатку и выскочил на берег. Ирина Павловна видела из окна, как он бежит по тропинке к морю, подвешивая на ходу маузер в блестящей дeревянной кобуре.

Ирина Павловна села у окна и стала ждать. Она не сомневалась, что на этот раз муж непременно через час вернется, не допускала даже мысли, что он может задержаться дольше. Однако время тянулось слишком медленно. Чего только Ирина Павловна не передумала за этот «часик» ожидания!

Во-первых, подумала о том, что совершенно напрасно не поехала заранее в город, где могла пожить у знакомых в ожидании этого важного дня. Но она ведь не виновата, что начались штормы и за весь июнь не было ни одного парохода. Потом пошли предположения, что за ней прилетит самолет, а когда в поселковой больнице, куда недавно ездил муж, уверили, что оставят для нее место, она совсем успокоилась.

В душе Ирина Павловна радовалась, что ребенок родится здесь, на острове, вблизи бурного и сурового океана. Он и вырастет, думала она, смелым, сильным, бесстрашным; и это ему впоследствии пригодится. И тут же Ирина Павловна подумала, что смешно и наивно забегать вперед и вовсе незачем предаваться мечтам; дай бог, чтобы все прошло благополучно и, главное, чтобы Вася скоро вернулся.

В дверь постучали. Ирина Павловна даже вздрогнула от неожиданности. Вошел Громов, комсорг заставы.

— Пришел узнать, как вы себя чувствуете, Ирина Павловна.

— Сама не знаю, — кажется, пока ничего...

— Раз ничего, я загляну попозже!

Ирине Павловне показалось: Громов что-то знает, но не хочет ей говорить.

— Коля! — остановила она его, — начальник звонил?

— Звонить звонил, а насчет вас ничего особенного не сказал. Только очень просил, чтобы не проморгали прилив в случае чего.

От этих слов у нее упало сердце. Она поняла, что муж задержится, что он поручил Громову сопровождать ее в поселок задолго до начала прилива, чтобы они успели пройти горную тропу еще до того, как ее начнут захлестывать волны.

— Как это ужасно! — тяжело вздохнула она. — Даже в такой день, в такой день!

— Ничего, Ирина Павловна, все будет в полном порядке. Все будет так, как просил капитан.

— Когда же начнется прилив?

— Да вы, Ирина Павловна, сами отлично знаете, ведь не первый день на Безымянном.

— Может быть, сегодня, как на грех, что-нибудь изменится. Кто знает? Видишь, как море бушует...

— Обычный штормик, Ирина Павловна, а прилив начнется, как всегда, вовремя. — И погодя добавил: — Так что, Ирина Павловна, скоро мы с вами отправимся, — чего зря время терять. Через полчасика за вами зайду.

...Когда они медленно шли по тропе и Громов слегка поддерживал ее за локоть, она вспомнила, как он впервые появился у них на заставе, застенчивый, тихий, и как через месяц сказал про него Ирганцев: «Этот новенький, Громов, добрый будет пограничник». Потом Ирина Павловна вспомнила, как однажды зимней ночью, во время страшной пурги, рискуя жизнью, Громов провел группу бойцов верхней горной тропой и как перед строем капитан объявил ему благодарность. Вскоре Громова избрали комсоргом заставы, и он очень привязался к начальнику, став его первым боевым помощником. Ирина Павловна подумала, что муж не зря попросил именно Громова сопровождать ее, зная, что он сделает все так, как нужно.

Чтобы отвлечь Ирину Павловну от тревожных мыслей, Громов решил признаться ей, что у него в Рязани есть любимая девушка, с которой он переписывается. И если его, Громова, после действительной оставят на сверхсрочной службе, он непременно выпишет свою девушку на Безымянный остров.

— А она поедет? — спросила Ирина Павловна.

— Поедет. Я ведь ей в каждом письме пишу о вас, Ирина Павловна, рассказываю, какая вы есть, как вы тут на нашем островке хорошо устроились и дружно живете с нашим начальником.

— А кто же она, твоя девушка?

— Работает сестрой в райбольнице; мы с ней по соседству росли. Вот если бы вы, Ирина Павловна, написали ей письмецо, как вы здесь устроили свою жизнь, она бы сразу согласилась приехать. Ведь если останусь на сверхсрочной, то зачем переводиться? Хочу остаться здесь с капитаном и с вами, Ирина Павловна.

— Не беда, если и переведут.

— А мне хотелось пожить с ней именно на Безымянном, на нашем дальнем острове, чтобы у нее характер выработался. Знаете сами, что возле океана люди совсем другими становятся. Ведь вы-то здесь закалились, — правда?

— Что делать, пришлось, иначе было бы плохо и мне, и мужу, — сказала она, к удовольствию Громова.

— Ирина Павловна, а где вы познакомились с нашим капитаном?

— Случайно, Коля, чисто случайно. В поезде. Мне тогда еще не было восемнадцати лет. Две недели встречались, а когда у Васи отпуск кончился, он мне и сделал предложение, позвал на границу. Маме Вася очень понравился. Когда она узнала, что он без родителей в детском доме воспитывался, так расчувствовалась, что не стала возражать. Вот с тех пор я и езжу за ним — то на запад, то на восток...

Так за разговорами они прошли с километр. Чем ближе к поселку, тем у́же становилась горная дорога. Справа она круто спускалась в море, а слева над ней нависали голые скалы.

Было четыре часа дня. Множество чаек кружилось в сумрачном воздухе. Они садились на гребни волн и громко кричали, — верная примета, что океан готовится к приливу. Громов хотел сказать об этом Ирине Павловне, но передумал, решив, что она еще больше начнет нервничать, беспокоиться, и ей снова станет нехорошо. Он только сказал, ободряя ее:

— Скоро поселок: осталось поменьше километра.

В это время сильная, стремительная волна подкатилась к берегу, с ходу ударилась о камни и разлетелась холодными колючими брызгами.

— Что, уже прилив? — испугалась Ирина Павловна.

— Ничего, главное, чтобы вы были у меня молодцом; уже осталось немного, — твердил он ей одно и то же, не сводя глаз с океана. Когда новый высокий накат перекидывался через тропу, Громов заслонял Ирину Павловну и принимал удар волны на себя. Совершенно вымокший, с красным от напряжения лицом, он пробовал улыбаться, чтобы поднять настроение Ирины Павловны. Почувствовав, что ей трудно идти, Громов подхватил ее на руки и понес.

К его радости, она не только не возражала, а крепко обняла его за шею, чтобы ему половчее было нести ее.

Навстречу им уже бежали три человека в резиновых плащах.

— Живы? — спросил один из них.

— Живы пока! — ответил Громов.

— Только-только приняли радиограмму и сразу же вышли из поселка. Сперва думали катер подать, но море штормит — шесть баллов.

Ирина Павловна не слышала, как ее укладывали на носилки. Когда она на минуту очнулась, то увидела над собой темное, низкое небо и качающиеся вдали тусклые огоньки. А позади, точно догоняя ее, чудовищно гремел океан.

Ночью она родила девочку...

Леночке еще не было года, когда напротив острова, на дальнем рейде бросил якорь плавучий универмаг «Манерон». Этот старый, избороздивший океан грузопассажирский пароход каждое лето снабжал жителей дальних островов продуктами и промтоварами. Там же можно было посмотреть новую кинокартину, получить выкройку модного женского платья, сделать в парикмахерской прическу и маникюр. Словом, глуховатые гудки «Манерона» доставляли островитянам много радости. Как только его замечали на горизонте, люди спешили занять места на катерах и кавасачках, чтобы поскорее попасть на долгожданный пароход.

Александр Петрович Горохов, прибывший по служебным делам на Безымянный, посоветовал Ирине Павловне тоже съездить на плавучий универмаг.

Захватив побольше денег, Ирина Павловна с Леночкой на руках вышла на берег.

— Знаете, этого я вам не советую, — сказал Горохов. — На такой зыби болтаться с крохотным ребенком не стоит.

— Мне не с кем оставить Леночку. Тогда я не поеду, — грустно проговорила Ирина Павловна и уже пошла было к дому, но Горохов остановил ее.

— Но вам же очень хочется съездить, — верно?

— Мало ли чего нам здесь хочется! — сказала она таким тоном, что Горохов воспринял ее слова как укор.

— Вот что, уважаемая, езжайте на «Манерон», а с Леночкой останусь я.

Ирина Павловна не знала, что ответить. Конечно, за каких-нибудь два-три часа ничего не случится. Если Леночка заснула, — она будет, как всегда, спать до самого вечера; но Ирине Павловне казалось неудобным оставлять своего ребенка с Гороховым, который приехал по служебным делам. А вдруг тревога — и ему придется срочно выехать на участок?

Глуховатые гудки парохода как бы зазывали к себе покупателей и одновременно предупреждали, что универмаг плавучий и может скоро сняться с якоря.

— В конце концов, Ирина Павловна, я попробую приказать вам! — шутливая улыбка скользнула по добродушному лицу Горохова. — Давайте Леночку и садитесь в катер!

Море очень скрадывает расстояние. С берега казалось, что «Манерон» стоит не так уж далеко, но катер все шел и шел, а корабль словно отодвигался. Ирина Павловна стала тревожиться. Уже сорок минут катер все не может дойти до «Манерона». Но вот, неожиданно для нее, он сделал крутой разворот и очутился перед высоким бортом парохода.

Матросы помогли Ирине Павловне подняться по шаткой веревочной лесенке, и она не успела опомниться, как очутилась на палубе.

В течение получаса она сделала покупки, а когда поднялась наверх, то, к своему огорчению, узнала, что старшина катера и моторист смотрят кинофильм. Ирина Павловна могла их оттуда вызвать, но ей стало жаль ребят, которые день и ночь болтаются в море. Осталось ждать каких-нибудь сорок минут, и она решила не тревожить команду катера. Она тихонечко вошла в кают-компанию, служившую зрительным залом, села в полутьме на свободный стул. Не зная начала картины, она смотрела продолжение без всякого интереса, думая лишь о том, что́ там дома с Леночкой. Девочка, должно быть, спит; в это время она всегда спит, но, может быть, в отсутствие матери она проснулась и заходится плачем, а Горохов не знает, как ее успокоить. От этих тревожных мыслей Ирине Павловне не сиделось. Она пошла на палубу и чуть не вскрикнула. Море затянулось таким густым туманом, что не видно было даже капитанского мостика. Она с трудом заметила, что кто-то сбегает оттуда по лесенке, и спросила, надолго ли туман.

— Что вы, гражданочка, первый день на Севере? Может, через час разгонит это молоко, а может — и через трое суток.

«Первый день на Севере!» — повторила она в сердцах. Она-то не хуже его знала, как бывает на Севере. Но что же делать?

— Алеша! — крикнула она старшине катера, который только что вышел из кают-компании. — Там ведь Леночка осталась одна.

— Ничего, Ирина Павловна, подождем малость, — может, разгонит.

Прошел час, второй, третий, а туман все не рассеивался. Он стоял густой, сизый, непроницаемый, и нужен был хороший северный ветер, который сдвинул бы его с места. Но ветра, как назло, не было. Воздух был теплый, плотный, почти неподвижный.

Леночка спала до семи часов вечера, а когда проснулась, — заплакала. Горохов дал ей радужного попугая; и, пока Леночка играла, Александр Петрович разогревал на примусе манную кашу. Скормил Леночке полное блюдце каши, дал запить сладким чаем и снова положил в кроватку. Вдруг она отбросила попугая и залилась такими слезами, что Горохову пришлось взять ее на руки. Он ходил с ней из угла в угол, напевал глуховатым баском разные песни, какие приходили на память, — от лермонтовской казачьей колыбельной до арии Ленского: «Куда, куда вы удалились», но Леночка продолжала плакать. Только в одиннадцатом часу, вдоволь наплакавшись, она успокоилась. Горохов уложил ее, укрыл пушистым одеяльцем и погасил верхний свет.

Он вышел глянуть на море.

— Да, картина мрачноватая, — подумал он вслух. — Представляю, что там творится с Ириной Павловной.

Утром горными тропами с участка вернулся Ирганцев. Он был крайне удивлен, застав Леночку на руках у Горохова, а когда Александр Петрович рассказал ему, в чем дело, побежал к радисту, велел ему срочно связаться с пароходом «Манерон» и сообщить Ирине Павловне, что дома все в порядке.

Когда она на третьи сутки вернулась из «универмага», Леночка, успевшая за это время привыкнуть к Горохову, не сразу потянулась к матери. И по этому поводу в доме Ирганцевых потом долго шутили.

Мы еще сидели за чаем, когда вдруг с шумом распахнулась дверь и вбежала Леночка.

— Товарищи офицеры, мой папка приехал!

Капитан Ирганцев, бодрый, подтянутый, вошел в комнату, поцеловал жену, поздоровался с Гороховым и со мной.

— Ну что ж, — сказал Александр Петрович, поднимая бокал с шампанским, — первый тост за виновницу торжества — Леночку.

Леночка, как это делали воины заставы, стала по стойке «смирно»:

— Служу Советскому Союзу! Так, папка?

— Конечно, золотко мое! — ответил Ирганцев, целуя ее.

К раскрытому окну с большим букетом магнолий подошел Громов.

— Это вам, Ирина Павловна, от наших ребят.

— Спасибо, Коля, заходи!

— Не могу, Ирина Павловна: заступаю на дежурство.

К Громову побежала Леночка. Через две минуты она вернулась:

— Конфетки забыла!

За окном уже вовсю грохотал океанский прилив.