Новый перевал

ГЛАВА ПЯТАЯ

Тайны воздушного океана. — Удэгейская сказка. — Проводник.

В эти дни всех нас волновала погода. Удэгейцы предсказывали наводнение. Пугали стародавними приметами: один поймал тайменя, заглотнувшего камни, другой увидел черепаху на вершине горы. Черепаха взбирается высоко — значит, жди наводнения. Старики тревожились, как бы не пришлось перебираться на сопки. Однако, не довольствуясь своими предсказаниями, они приходили к нам и спрашивали каждый день одно и то же:

— Как думаешь, много воды будет?

Долгосрочный прогноз погоды, которым мы располагали, не мог дать ничего утешительного. Со страниц синоптической сводки Хабаровского управления гидрометеослужбы июль глядел хмурым, взбалмошным месяцем: грозы, дожди, преобладание облачности. Всякий день мы с надеждой смотрели на голубые просветы в облаках и радовались солнцу. Находясь в Гвасюгах, мы зависели от погоды в верховьях Хора, откуда шел стремительный водосток. Нечаев мрачно острил:

— Живем, можно сказать, во власти погоды, как пленники!

Между тем каждый из нас в эти дни был занят своим делом. Художники писали этюды, портреты удэгейцев, ботаник уходил в окрестные леса для описания растительности, энтомологи собирали клещей. Мне приходилось большую часть времени посвящать гвасюгинскому колхозу. По вечерам было решено проводить беседы и лекции на темы, хотя и неодинаково близкие всем участникам экспедиции, однако полезные и вообще интересные для всех. Это началось после того, как однажды мы случайно оказались на беседе Фауста Владимировича со своими коллегами. Он рассказывал новости гидрометеорологической службы. Беседа вызвала большой интерес. Слушали все. Может быть, с той поры и возникло то повышенное внимание, с каким участники экспедиции относились впоследствии к метеорологическим наблюдениям.

Для молодого удэгейца Степы, сына охотника Тунсяны, разговор о метеорологии оказался решающим в выборе профессии. Он впоследствии стал метеорологом-наблюдателем, приобщился к науке с ее великолепными достижениями.

Итак, Колосовский затронул интересную тему. Он сидел в непринужденной позе, облокотившись на стол; говорил негромко, но четко. Изредка посматривал на слушателей. Среди них были и удэгейцы. Они теперь наведывались к нам часто. Степа Тунсянович жадно ловил каждое слово.

Колосовский рассказывал о том, какую большую роль играет сейчас метеорология.

— Председатели колхозов вооружаются данными прогноза бюро погоды, водники, лесники, строители дорог запрашивают сводки о воде, о вскрытии рек, о паводках. Но для того, чтобы сейчас легко отвечать на эти вопросы, связанные с погодой, людям потребовались века.

Когда-то Ломоносов, гениальный естествоиспытатель, корифей мировой науки и великий гражданин государства Российского, томился мыслью о том, что «знание воздушного круга еще великой тьмою покрыто», но ему первому принадлежит доказательство, что перемены погоды можно объяснить, если знать, как движутся воздушные массы на больших пространствах. Уже тогда он предлагал в разных частях света учредить самопишущие метеорологические станции.

И вот прошло много лет. Наука обогатилась величайшими открытиями. Теперь уже галилеевская «склянка» кажется младенцем в сравнении с такими приборами, как радиозонд, который поднимается в воздух на высоту свыше двадцати тысяч метров, сам записывает на разных высотах и скорость ветра, и влажность, и температуру воздуха — записывает и передает все это на землю тем, кто «ловит» завтрашний день.

Люди научились не только объяснять явления атмосферы, но и научно предсказывать их. Какая будет погода завтра, через три дня, через месяц? На всех пяти материках тысячи глаз следят за движением воздуха, стараясь охватить как можно большее пространство. Ведь слово «синоптика» в переводе с греческого означает: обозревающая одновременно физические процессы на больших территориях. Сколько же нужно обозревателей, сколько глаз?

— Представьте себе в долине или на вершине горы одинокий домик, со всех сторон окруженный лесами, — продолжал Колосовский. — На сотни километров вокруг — ни дорог, ни селений. Такие домики можно встретить в разных местах страны. В них живут наблюдатели — часовые погоды.

Вот по небу медленно движутся купола облаков. На каком они расстоянии от земли? Вопрос совсем не праздный. В авиации есть так называемый облачный потолок, выше которого полеты опасны. А летчики — едва ли не самые активные клиенты синоптиков. Вот облака громоздятся в виде башен. Это предвестники гроз. Наблюдатель заносит их в свою книжку особыми знаками.

На каждой метеостанции есть наблюдательные площадки. На них — психрометрические будки с приборами, показывающими температуру и влажность воздуха. К этим приборам наблюдатели приходят несколько раз в сутки. После того как закончен осмотр приборов, записано атмосферное давление, можно обратиться к радиосвязи. И вот происходит краткий разговор. Для быстроты синоптики разговаривают на языке цифр. По словам одного ученого, «прогнозист может медлить не более, чем хирург во время операции». А прогноз — это тысячи глаз, видящих одновременно.

В одно и то же время, ни на минуту позже, наблюдатель должен давать сведения о погоде.

День и ночь бегут цифры с островов и морей, с горных, степных и таежных станций, бегут по эфиру в бюро погоды. Эти сводки нужно собрать воедино, расшифровать, нанести на карту. И прежде чем синоптик представит прогноз погоды, над картой еще склоняются физики, анализируя сложнейшие физические процессы, происходящие в атмосфере.

Синоптики справедливо негодуют, когда слышат обывательские рассуждения, будто они «угадывают» погоду. Прогноз погоды — результат глубоких знаний.

— Да, прогноз погоды — хорошая вещь, — говорил на следующий день Ермаков, — а все-таки как бы это сделать, чтобы вода убывать стала? Чего мы тут с Марусей сидим? Ведь у нас там на всю медвежью округу один житель…

Федор Иванович волновался. Вода прибывала.

— Послушай, Динзай! Нельзя ли пошаманить? — крикнул он стоявшему у порога удэгейцу. Тот едва успел войти и, как всегда, раскланялся.

— Я это шаманство, разная чепуха, ничего не признаю, — презрительно отозвался он и с независимым видом стал осматривать новые полотна художников.

Это был Динзай Пиянка. Среди своих сородичей он выделялся необычайной живостью. Был он весьма словоохотлив и старался говорить по возможности красиво, употребляя такие выражения, которые, по его мнению, должны были оставить приятное впечатление у собеседника. Запас слов он имел богаче, житейский опыт шире, чем многие удэгейцы его возраста. Да это и немудрено. Он долго жил во Владивостоке. В Гвасюгах многие относились к нему с неприязнью. Считали его человеком высокомерным.

Между тем он был хорошим следопытом. Последние десять лет все время сопровождал экспедиции и в Приморье и здесь. Он умел читать карту, знал компас. Своим знакомством с Колосовским Динзай был обязан тайге. Когда Фауст Владимирович путешествовал по Хору, Динзай был у него проводником. Теперь ему выпала та же роль в нашей экспедиции. Он уже числился у нас на работе и в эти дни по заданию Колосовского готовил баты. Всякий раз, как только он появлялся, со всех сторон к нему летели вопросы, рассчитанные на ответную шутку, — Динзай не умел сердиться и любил высказывать свое мнение по любому вопросу, даже если и не был достаточно осведомлен. Почти со всеми он был на «вы» и к себе требовал уважения.

— Динзай Мангулевич, — кричала ему со двора Лидия Николаевна, — идите на помощь!

В это время в калитку впорхнула молоденькая удэгейка в модном светлом платье. Динзай столкнулся с нею на крыльце, поздоровался и так, чтобы слышали все, высказался по поводу ее пышной прически — «перманента»:

— Электрическим током? — Он прищурился, оглядывая девушку. — Мне гораздо нравятся длинные косы. Я не люблю кудри. Другой раз женщина зачем так делает, пампушки разные на голову накручивает? Нехорошо. Все равно филин.

Лидия Николаевна препарировала ежа. Она расположила свою походную лабораторию во дворе и занималась делом, которое художники в шутку называли «живодерством». На ящике, покрытом газетой, лежали пинцеты, ножницы, нитки с иголками, тут же стояла банка с мышьяком, уже сделавшим свое дело. Еж был жирным. С трудом преодолевая брезгливость, Мисюра сняла шкурку. Динзай помогал ей не первый раз, обнаруживая при этом немалый опыт.

— Вы посмотрите, какое ужасное скопище клещей! — С помощью пинцета Лидия Николаевна осторожно приподняла шкурку ежа. — Надо позвать энтомологов. Юрий Дмитриевич! Несите пробирки!

Через несколько минут вокруг ящика столпились пытливые коллекционеры. Среди них были и удэгейские школьники, в эти дни принимавшие активное участие в сборе клещей. Вооружившись пробирками, сачками, они собирали их на собаках, на коровах, искали в траве и приносили к нам. С приездом медиков у нас прибавилось посетителей. Так как здешний фельдшер находился в отлучке, удэгейцы обращались за помощью к «доктору экспедиции», как они называли Мелешко. Особенной любовью ко всяким мазям, таблеткам, порошкам отличались старики. Правда, медики не сразу научились понимать, что от них требуется. Один просил «гончаровки» (марганцовка), другой — «винта» (бинт). Прослышав о том, что «доктор» интересуется насекомыми, старый Сисана принес ему жука дровосека, завернутого в ореховый лист. Все смеялись, а он, переминаясь с ноги на ногу, с видом провинившегося человека бормотал: «Моя теперь знай, знай…» Меж тем Мелешко, изо всех сил преодолевая свой украинский акцент, старался объяснить ему, для чего собирают клещей и как уберечься от переносчиков опасной таежной болезни — энцефалита.

— Я бы очень хотел знать, что это за энцефалит, — сказал Шишкин перед вечером, когда мы рассматривали новые коллекции энтомологов. — Укололи нас всех по три раза в целях профилактики, наговорили всяких страхов об энцефалите. Но я, например, ничего не знаю о природе этой болезни. В самом деле, очень интересно… Может быть, зря нас укололи?

— Что вы! — поспешил возразить Мелешко. — Это же такая верная профилактика!

Колосовский, разбирая карабин, заметил:

— Я мог бы рассказать вам из своей практики такой случай. Прошлой весной я путешествовал по тайге. Шли мы с одним парнем. Вернулись и первым делом, конечно, стали осматривать одежду: нет ли клещей? А клещей было, должен вам заметить, до бисова батька. Я снял с себя штук семьдесят, наверно. И парень — не меньше. Но к вечеру он свалился, потерял сознание, заметался в бреду. И… одним словом, клещ был для него роковым. Мы положили его на бат, отправили в больницу. Но… было уже поздно. Ужасный случай. Вот вам, пожалуйста. Этот парень не хотел делать прививку против энцефалита.

— М-да-а… — протянул Шишкин, с опаской оглядывая свою рубаху то на правом плече, то на левом. — Надо соблюдать осторожность.

— Конечно, — подтвердил Мелешко, встряхивая на свету пробирку, заполненную клещами. — Я вас еще раз предупреждаю, товарищи: перед сном обязательно осматривайте одежду. К тебе, Дима, это в первую очередь относится, потому что я уже заметил: ты пренебрегаешь добрыми советами.

— Наоборот! — воскликнул Дима. — Будьте справедливым, Юрий Дмитриевич: вы сейчас рассматриваете клещей, которых я вам дал. Верно? Я только что совершил осмотр.

Дима стоял с копьем в руке. Он вернулся из лесу в приподнятом настроении. Лицо его порозовело от загара. В эти дни Дима с самого утра сидел в сельсовете, разбирал архивы, отыскивая документы, связанные с историей организации удэгейского колхоза. Вместе с ним мы обошли все избы. Юноша быстро освоился здесь. Многих он уже знал по имени. Вчера он выступал в клубе с докладом для молодежи. Рассказывал о дружбе народов нашей страны. Сегодня ходил на колхозную пасеку и, как видно, куда-то еще заглянул. Его интересовали старинные обряды «лесных людей». Я посмотрела на копье и все поняла. Копье было надломлено. Дима поставил его в угол и вынул из кармана блокнот.

— Теперь я знаю, как удэгейцы хоронили в старину, — заговорил он, перелистывая записную книжку. — Если умирал старый человек, гроб ему делали из старого кедра. Если это был охотник, то в гроб ему клали все принадлежности охоты: котомку с продуктами, спички, котел, копье, стрелы — одним словом, все, кроме ружья; нарты ставили рядом. Но вот что интересно: все эти вещи поломаны специально. Вот видите копье?

— Где вы его взяли?

— Там, на кладбище. А вы знаете, для чего они делали так?

Я сказала ему, что в представлении удэгейцев умерший человек отправлялся под землю странствовать. Он кончал на земле свои счеты с жизнью. Об этом свидетельствовали поломанные копья, нарты, даже одежда, надрезанная у ворота, на подоле. Человек отправлялся в подземный мир, где тоже есть реки и лес.

— Но вы зря принесли это копье, Дима…

— Почему?

— Потому что удэгейцы не любят, когда трогают могилы. Вы должны сейчас же отнести копье и положить его на место. Иначе может быть неприятность. Скажите, кто-нибудь видел вас на кладбище?

— Не знаю, — растерянно проговорил юноша.

— Идите скорее туда, отнесите копье. Обогащать музейные экспонаты мы будем другим способом.

Дима ушел, не сказав ни слова, а когда вернулся, виновато признался:

— Вы правы: действительно, я совершил ошибку. Знаете, как сейчас на меня старик Вакули посмотрел? Я иду с копьем, он стоит на тропе. Смотрит и молчит. Пришлось мне объяснять, что я взял копье по недоразумению.

— Вам нужно учитывать такие вещи, Дима, и не допускать их больше. Вы ведь, наверное, здесь останетесь! Будете собирать фольклор. Займетесь статистикой. У вас будет много работы…

Юноша задумался. Лицо его стало скучным.

— А может быть, я все-таки пойду с вами дальше, вверх по Хору?

— Я пока не могу вам точно сказать. Но мне кажется, что вам следует задержаться в Гвасюгах. Ведь вся удэгейская этнография здесь. Зачем же уходить в лес от нее? Надо воспользоваться тем, что вы сюда приехали. Впрочем, мы еще посоветуемся с Колосовским.

— Хочу показать вам одну вещь, — заговорил Дима оживляясь. — Я вот записал сказку и не знаю, так это делается или нет? Посмотрите.

Юноша дал мне свою тетрадь. В тетради была записана сказка «О богатом и бедном». Он записал ее с помощью Хохоли. Сказка начиналась так:

— Нет, Дима, это не то… — сказала я, прочитав первую страницу. — Вы обрабатываете фольклор, а этого делать не нужно. Задача собирателя фольклора состоит в том, чтобы представить устное творчество народа без всяких литературных прикрас. Желательно даже сохранять синтаксис удэгейского языка, строй речи. Вот, если хотите, можете прочесть, у меня как раз есть эта же сказка в другой записи.

Дима читал вслух:

— «Э-э-э-э-э! Анана-анана[15] один богатый человек жил. Бая-Мафа звали. Рядом — бедный юрту себе поставил. Дженку-Мафа назывался. Плохо жил Дженку-Мафа. Кушать нечего, носить нечего. Мучился. К богатому стеснялся итти. Богатый к нему тоже не ходил, старался не видеть. Так жили.

В один вечер бедняк сказал своей жене:

— Рано утром пойду в лес. Приготовляй мне котомку. В ту котомку положи мне юколы, ковш из бересты, травы хайкты, спичек.

Жена все так сделала, как просил. Рано утром Дженку-Мафа торопился в лес итти. Быстро одевался. Юколу, траву хайкту, ковшик из бересты, коробку спичек за пояс заткнул. Пошел по реке. Шел, шел. Смотрит: лед треснул, вода темнеет. От воды пар идет. Как раз напротив остановился, где берег повыше. В ноздри ягоду боярку затолкал и лег. Так лежал, лежал. В то время к нему старый заяц Тукса пришел. Долго ходил кругом, бегал, разглядывал, потом стал кричать:

— Тальниковые зайцы, бегите сюда! Будем смотреть, отчего старик умер. Ельниковые зайцы, скорей сюда бегите! Березняковые зайцы, все бегите сюда! Дедушка бедняк умер.

Все зайцы прибежали. Стали смотреть, отчего умер старик.

Тукса говорит так:

— Если сказать, что от голоду, то у него юкола есть с собой. Если сказать, что от холоду, есть у него спички с собой. Если подумать, что пить хотел, есть у него ковш. Надо пойти старухе сказать…

Тукса побежал старухе рассказывать. Старуха не поверила. Так говорит:

— Утром совсем здоровый был. Как без причины умирать? Наверно, вы сами его убили. Если вы сами не убили его, то принесите старика сюда.

Тукса побежал. Стал звать всех зайцев — тальниковых, ельниковых, березняковых. Прибежали зайцы, много зайцев стало. Все хотят старика тащить. Кто-за ногу уцепился, кто за руку. Которые в бороду вцепились, которые за ухо, все тащат, несут старика домой. Притащили Дженку-Мафа прямо к юрте. Тут старуха навстречу выбегает. Кричит так:

— Несите его в юрту, заходите все в юрту, сейчас ветер холодный подует, надо кругом закрываться.

Все зайцы в юрту прибежали. Тут Дженку-Мафа поднялся на ноги и стал бить зайцев. Всех зайцев убил, одного не успел убить. Тот заяц был белый, круглый Бомболе. Старуха сама хотела убить его кочергой, да промахнулась. Ударила его по уху. Ухо стало черное. Бомболе вырвался и убежал в лес. Дженку-Мафа рассердился, говорит старухе:

— Зачем выпустила, теперь все зайцы узнают…

Весь вечер Дженку-Мафа со старухой зайцев потрошили, шкурки обдирали, варили мясо. Много наварили. Тогда старик говорит:

— Иди, старуха, позови богатого в гости.

Пришел Бая-Мафа, поглядел, сколько зайцев убил бедняк, очень удивился. Так говорил, спрашивал так:

— Дженку-Мафа, где ты столько зайцев убил?

Дженку-Мафа говорит:

— Ходил в лес, шел по реке, там увидел — лед треснул, вода темнеет. От воды пар идет. Как раз напротив остановился. Там берег повыше. Затолкал в ноздри ягоду боярку и лег.

Дженку-Мафа рассказал все, как было. Бая-Мафа жадный был. Пришел домой, говорит своей жене:

— Много зайцев убил бедняк. Мы должны убить еще больше. Приготовляй мне юколы, травы хайкты, ковш из бересты, коробку спичек. Рано утром пойду в лес.

Как сказал, жена так и сделала. Рано утром Бая-Мафа торопился в лес итти. Быстро одевался. Юколу, траву хайкту, ковш из бересты, спички — все за пояс заткнул. Пошел по реке. Шел, шел. То место, где лед треснул, нашел. Лег на берегу, ягоду боярку в ноздри затолкал, лежит тихо.

Прибежал к нему один заяц, бегал кругом, смотрел долго, потом кричать стал:

— Тальниковые зайцы, бегите сюда! Будем смотреть, отчего старик умер. Ельниковые зайцы, скорее бегите сюда! Березняковые зайцы, все бегите сюда! Богатый старик умер.

Все зайцы прибежали. Стали смотреть, отчего Бая-Мафа умер. Один заяц так говорит:

— Если сказать, что от голоду, то у него юкола есть с собой. Если сказать, что от холоду, есть у него спички с собой. Если подумать, что пить хотел, от жажды умер, есть у него ковш. Надо пойти старухе сказать.

Тот заяц пошел, старухе рассказывать стал. Она рассердилась. Говорит так:

— Вы, наверно, сами убили его. Если сами не убивали, то принесите сюда старика.

Тот заяц побежал в лес, стал звать всех зайцев — тальниковых, ельниковых, березняковых. Все зайцы прибежали. Все хотят старика тащить. Облепили старика со всех сторон. Только хотели поднять, вдруг бежит Бомболе с черным ухом. Бомболе говорит им:

— Зайцы! Не тащите его. Он хочет убить вас всех. Я знаю!

Зайцы стали убегать. Бая-Мафа разозлился, встал и начал их бить. Успел поймать только двух зайцев, другие убежали.

Бая-Мафа пришел домой, чуть не плачет от злости.

— Бедняк все это подстроил. Он научил зайцев. Меня чуть не убили они. Еле жив остался. Хотели в реку сбросить.

Прошло сколько-то дней. Дженку-Мафа со своей старухой съели все мясо. Кушать опять нечего. К богатому итти страшно. Рассердился на него Бая-Мафа. Старые долги припомнил, все подсчитал, последних собак забрать хочет. Дженку-Мафа долго думал: как быть, как жить? В один вечер он говорит жене:

— Приготовляй мне, старуха, кедровой смолы побольше. Надо клей сделать. Завтра пойду в лес.

Так сделали, много клею наварили. Рано утром Дженку-Мафа оделся и ушел в лес. Там увидел большое дерево. Много птиц на ветки садилось. Те птицы испугались, улетели, когда Дженку-Мафа подошел близко. Тогда Дженку-Мафа залез на самую вершину дерева, взял с собой клей. Спускался вниз и мазал клеем сучки, мазал ствол до самого низу, пока не стал на землю. Потом закричал, засвистел, чтобы все птицы слетелись. Прилетело много птиц. Садились на дерево, не могли оторваться — прилипли. Много птиц, как комары, облепились кругом. Дженку-Мафа отклеивал птиц, в котомку складывал. Сложивши, домой принес. Старуха обрадовалась, стала перья ощипывать, суп варить. Тогда Дженку-Мафа сказал:

— Иди, старуха, позови богатого в гости.

Позвали богатого. Пришел Бая-Мафа, сел кушать и говорит:

— Дженку-Мафа! Где ты столько птиц поймал?

Тот рассказал все, как было. Тогда Бая-Мафа пошел домой и говорит своей жене:

— Бедняк много птиц поймал, мы должны еще больше поймать. Приготовляй мне клей. Завтра утром в лес пойду.

Так сделали, как говорилось. Бая-Мафа ушел в лес. Там увидел большое дерево. Много птиц на ветках сидело. Испугавшись, птицы улетели, когда богатый подошел близко. Тогда Бая-Мафа стал дерево клеем мазать. Сам мажет, сам лезет вверх; выше лезет, все время поднимается и мажет клеем дерево. Так вымазал, сидит на вершинке и кричит, зовет птиц. Птицы прилетели, прилепились, много птиц стало. Бая-Мафа хотел спускаться вниз, ничего не получается. Сам прилип, не может спуститься. Стал кричать, зовет свою старуху:

— Мамаса! Иди отклеивай меня, я прилип к дереву!

Прибежала старуха, залезла на дерево, тоже прилипла. Тогда собаку стали звать, чтобы помогала:

— Гуваса! Гуваса! Иди отклеивай нас, мы прилипли!

Прибежала собака Гуваса. С разбегу прыгнула на дерево, оторваться не может. Бая-Мафа всех выше сидит. Немножко пониже прилепилась его Мамаса, а внизу собака. Все трое прилипли. Стал Бая-Мафа звать на помощь бедняка:

— Эй, Дженку-Мафа! Иди сюда! Выручай нас. Мы прилипли.

Дженку-Мафа услыхал это дело, смеяться стал. Так говорит:

— Оставайся Бая-Мафа на дереве, ты богатый был, ты мне жить не давал, долги подсчитывал. Оставайся на дереве. Ты все больше хотел, теперь ничего не надо.

Так Бая-Мафа остался на дереве; так его Мамаса осталась на дереве; так собака Гуваса осталась на дереве. Все там засохли, в круглые шишки, в наросты превратились. С тех пор на больших деревьях растут наросты».

— В этой сказке, — заметил Дима, — чувствуется влияние русского фольклора. Верно? Я уже слышал много таких сказок. Теперь буду тоже записывать так. Это кто вам рассказывал? Джанси Кимонко, да?