Нянь, или мужчину вызывали?

Глава 18 Весь этот стиль

— Свет, камера, мотор! Ну же, девочки, вы же первые красавицы бала!

Песня «Мы — семья» гремела, отдаваясь эхом в стальных водопроводных трубах и балках студии-мансарды в Трайбеке. Четыре светские красотки пританцовывали, мерцали вспышки, стилисты бегали с аксессуарами по периметру комнаты, словно муравьи, таскающие крошки. Мне казалось, будто я нечаянно попала на съемки чьего-то видеоклипа.

Опустив подбородок на грудь и закрыв глаза, Панч Пэриш — самый знаменитый светский фотограф в мире — поднял руку над головой. Музыка внезапно остановилась. Ассистенты заставили всех замолчать. Маэстро творил, а мы ждали и ждали. Этот парень, кажется, считал себя титаном фотографии вроде Ричарда Эйвдона. Медленно подняв голову, он встал перед нами с вытянутой правой рукой, все еще прикрыв один глаз и глядя на свой ноготь, словно Пикассо. Потом он снял бандаиу, пригладил жидковатые светлые волосы и снова завязал ее.

— Ну, разве он не потрясающий? — прошептала Кристина мне на ухо. Нет на свете более яркой картины лизоблюдства, чем нью-йоркская светская дама возле фотографа. — Он словно ренессансный художник какой-нибудь. Или Ван Гог.

Панч принялся переставлять нас, словно живых кукол, перед тремя яйцами Фаберже, изукрашенными драгоценностями, размером больше двух метров каждое. Тощая как палка светская итальянка наступила мне шпилькой на мизинец. Я охнула, но она даже не заметила.

Все это уже начинало меня раздражать. Новости на телевидении делаются совсем не так. Мы уважаем чужое время. Мы приглашаем интервьюируемых уже после того, как все приготовим. А когда я сегодня утром вошла в фотостудию, фотограф еще даже не приехал.

Панч резко окликнул своего ассистента Джереми; тот подмигнул диджею, который врубил музыку на полную громкость. Джереми дал себе волю; он принялся хлопать в ладоши над головой, покачивая бедрами и во все горло распевая: «Все мои сестры со мной! А-ха-ха, а-ха-ха!» После чего Панч снова сосредоточил на нас свою «магию».

Приглашенные на благотворительный бал «Белые ночи Эрмитажа» гости Кристины Паттен, включая меня, стояли перед огромным листом белой бумаги; яйца были прямо за нами, а у наших ног кружился искусственный снег. Тяжеловесные русские швеи встряхивали ткань платьев так, чтобы полы идеально расправились. Гримеры припудривали каждому лоб и нос, а парикмахер-стилист, подняв на лоб темные очки, кружил возле нас с острым концом своего гребня наизготовку. Кто-то включил вентиляторы так, чтобы наши волосы отдувало с лица. Гениальный мсье Панч снова засверкал вспышкой.

Отщелкав пять роликов пленки, Панч дал знак, что он хочет пить, поднеся ко рту воображаемый бокал. Джереми повернулся к юной практикантке и повторил жест, глядя на неё так сердито, словно она совершила крупнейшую в своей жизни ошибку. Она побежала за бутылкой воды и так же бегом вернулась к Панчу, спотыкаясь о провода освещения.

Тот глотнул из бутылки и сошел со сцены. Кристина и три ее гостьи пошли за ним, а я осталась стоять одна. Нью-йоркские светские дамы нередко отличаются ужасными манерами. Немногим ранее, когда я приехала, Кристина чмокнула меня в щеку и сказала, небрежно махнув рукой: «Вы ведь все знакомы, не так ли», хотя мы с ними никогда не встречались — я видела ее подруг только на журнальных фотографиях. Вблизи они, как и многие наши школьные клуши, были великолепны, почти супермодели: лепные скулы, нежная кожа, не видевшая солнца со времен школы, густые длинные волосы у брюнеток и локоны у блондинок. Такие не сидят, как нормальные люди. Никогда. Они пристраивают одно бедро на самом краю стула, вытянув длинные ноги так, будто их расположил Джордж Баланчин. То, что они в состоянии удерживать равновесие в этой позе так долго, — подлинное чудо физики. Они нигде не работают и четыре раза в неделю часами занимаются с личным тренером. Так что их подтянутые фигуры — это результат тяжелого труда, а не качественных генов, а людям вроде меня еще труднее достичь такого результата, чем кажется.

Я сто раз снимала сюжеты про президентов компаний и членов правительства, и меня это ни капли не пугало, но от этих женщин исходила такая атмосфера тусовки популярных девчонок, как будто я снова в школе, в седьмом классе, и зашла в школьную столовую. Тут были Лили Сарджент из Локаст-Вэлли, мать которой двадцать лет командовала советом директоров загородного клуба, Фенола Райтсман, наследница британского магната в области телекоммуникаций, и Аллегра д'Ардженто из Италии. Ее муж, намного ее старше, сейчас сидел под домашним арестом во Флоренции за уклонение от уплаты налогов, а она тем временем весело тратила его деньги по другую сторону Атлантики.

Когда я взяла диетическое имбирное пиво у ассистента, раздававшего пластиковые стаканчики с напитками, меня ткнула локтем Барбара Фишер.

— О-о, как интересно! Ты делаешь сюжет про все это для телевидения или ты гостья?

Я указала на свое белое бальное платье в блестках.

— Ну конечно, не снимаешь, я пошутила. Просто я не ожидала тебя здесь увидеть. Это не в твоем стиле, Джейми.

В чем-то она, безусловно, права.

— Так как-то все сложилось: сначала мы купили билеты, потом Кристина пригласила нас за свой столик…

— Неглупо, раз уж ты хочешь устроить Грейси в Пемброук. Друзья Кристины в общем и целом командуют советом директоров. Я просто не думала, что вы дружите. — Барбара посмотрела на меня, прищурившись; сейчас она сильно смахивала на грязную взъерошенную крысу.

— Ну, не то чтобы дружим…

— Не дружите, но ты сидишь с ней за одним столиком?

— Мы вроде как стали общаться в последнее время.

— М-м-м. — Барбара скрестила руки на груди и посмотрела мне в глаза. — Знаешь, я кое-что хотела тебе сказать. — Наклонившись поближе, она зашептала: — На твоем месте я бы повнимательнее приглядывала за своим красавчиком Питером. Сделай одолжение, проверь-ка разок, как он проводит время с Ингрид Харрис на детской площадке на Семьдесят шестой улице.

— Ингрид просто забавная. — Я покачала головой, отвергая ее намеки. — Наверняка она его развлекает куда больше, чем остальные мамаши.

— Зря ты так уверена. Тренеры, вожатые, швейцары — думаешь, ей нянь не подойдет?

— Хорошо, я разберусь с этим. — Я старалась сохранять легкомысленный тон, но ее слова потрясли меня. Ингрид и Питер? Не может быть! Он никогда бы так со мной не поступил. Никогда. Передо мной поплыли кошмарные картины: то, как отчаянно она флиртовала с ним, когда я их познакомила, и глуповато-завороженный взгляд на его лице. Станет он спать с одной из тех мамаш, которых вечно высмеивает! Неужели все мужчины настолько безнадежно похотливы? Нет. Он ни за что этого не сделает. Хотя после спора о шортах он от меня отдалился. Может, он от меня устал. О боже.

Тут вернулся Панч и на этот раз велел нам выстроиться в линию плечом к плечу. Все женщины синхронно, как в кордебалете, выставили одну ногу вперед и отвели одно плечо назад. Четыре женщины — мамаши, обремененные дипломами и семействами, — позировали, словно профессиональные модели на подиуме. Конечно, подумала я, их все время снимают, они знают все правила, они и так почти профессионалки.

— Ну же, девочки, поэнергичнее. Сделайте вид, как будто вы меня хотите! — крикнул Панч.

— Панч, ты такой шутник! — завопила в ответ Кристина. — Но мы все равно тебя любим!

Ну, хорошо. Ладно. Питеру двадцать девять, он может спать с кем хочет, так? Нет, не так. Не на работе. Но считается ли секс с матерями одноклассников моих детей сексом «на работе», если они, скажем, встречались после работы? И все же, вне зависимости от того, где они встречались, эта мысль убивала меня.

Свет мигнул под потолком; в студию влетел, хлопнув дверью, Джон Генри Уэнтворт, принц Палм-Бич и редактор журнала «Мэдисон-авеню». Он зачесывал свои светлые волосы назад, смело открывая залысины, носил розовую крахмальную рубашку и пурпурный с узором аскотский галстук; у него были большие темные глаза и круглые щеки, покрасневшие и огрубевшие от многолетних плаваний на яхте. Явно недовольный снимком, он схватил Панча за локоть и отвел поговорить в сторонку.

Дамы захихикали и замахали Джону Генри руками. Меня интересовало только одно: как разузнать все про Питера и Ингрид, не расспрашивая никого из мамаш.

Мужчины вернулись обратно к группе. Джон Генри решительно сказал:

— Так, нам стоит, э-э, поменять порядок.

Потом он вышел на съемочную площадку, схватил меня за плечи, чуть не оторвав от пола, и переставил со второго места слева на крайне правое. У меня из прически выпал украшенный жемчугом гребень, на секунду отвлекая меня от зацикленности, на собственном няне. Новый порядок: Лили, потом Фенола, потом Кристина, потом Аллегра, потом я. И кого он думал обмануть?

Я прошептала ему на ухо:

— Знаешь, приятель, я продюсер на телевидении и все время имею дело со съемками. Думаешь, я не знаю, что значит, когда кого-то ставят справа с краю?

Это сбило его с толку. Я была в бешенстве, отчасти потому, что он поставил меня справа, чтобы потом вырезать, но больше всего потому, что он явно счел меня тупой светской дамой, которая не поймет, чего он добивается.

— Ну, я просто подумал, поскольку вы… э-э… — пробормотал Уэнтворт.

— Просто помните: я знаю, что вы задумали.

— Что ты такое делаешь, Джон Генри? — Кристина Паттен любезно приняла мою сторону. Это меня удивило — я думала, она скорее станет пытаться к нему подольститься, чем меня защитить. — Ты же ей прическу портишь! Ах, ты старый болван! — Она все же не поняла, что происходит.

Уэнтворт бросил на меня зловещий взгляд. Все наши модели захохотали, откидывая головы назад и взмахивая руками. Опять вспышки, опять диско, бесконечный час самых разных поз, и каждый раз я с правого края.

В конце съемки Кристина подошла ко мне, скрестив пальцы на обеих руках и жмурясь.

— Ой, только бы он выбрал нас на обложку. Тогда для тебя все изменится. За одну ночь.

Я еле дождалась, пока выберусь оттуда. Позировать вместе с женщинами, которые сжигают свой устаревший гардероб в конце каждого сезона, само по себе утомительно. Представлять Питера с Ингрид было куда хуже — я не могла перестать об этом думать, мне даже трудно было дышать. Я ведь видела, как она затягивает его в свою сеть. И черт, кто мог винить ее за это? Я села в машину и позвонила Питеру по мобильнику. Он снял трубку после четвертого звонка и явно тяжело дышал при этом.

Тон у него, тем не менее, был вполне церемонный.

— Да?

— Ты не забыл про виолончель?

— И скрипку тоже. Я их как раз пакую. — Он уронил трубку, послышался неразборчивый шорох. Потом он снова взял трубку; теперь тон у него был еще более рассеянный и отстраненный.

— С тобой все в порядке, Питер?

— Ну, да.

— Что там происходит?

— Ничего.

— Грейси с кем-нибудь играла после школы?

— Да, с Ванессой Харрис у нее дома.

— Здорово. — С дочерью Ингрид. Я еле удержалась, чтобы не завопить. — Ее Иветта отвезла?

— Да. Ну, то есть да, Иветта была с ней.

— Я спросила…

— Ну да, кажется, ей было весело. Я тут собираю виолончель и ноты.

— Ты давно дома?

— Рано пришел. Мне надо было забрать кое-что в этом районе. Иветте нужно было помочь.

— В чем?

— Да так, мелочи. Не беспокойтесь. Я вас встречу внизу.

Через десять минут я подъехала к нашему подъезду, и Питер с виолончелью и Грейси с маленькой скрипкой залезли на заднее сиденье машины. Питер закрепил пристежной ремень Грейси на среднем сиденье и уставился мне в лицо. Я едва в состоянии была на него смотреть.

— Почему вы вдруг так накрашены?

— Фотосъемка. Это неважно.

Когда мы подъехали к школе для мальчиков Сент-Генри, Питер сказал деревянным голосом:

— Я пойду заберу Дилана.

Дул ужасно холодный ветер; мы разговаривали друг с другом, как неживые.

Я перегнулась к заднему сиденью и погладила Грейси по коленке.

— Мамочка, — сказала она, — можно мне будет скоро опять к Ванессе поиграть?

— Хорошо, дорогая. Тебе там понравилось?

— Угу, — пробормотала она, держа большой палец во рту, потом вытащила его. — У нее в комнате игрушечная кухня. Больше моей.

— Ну, у тебя тоже отличная кухня и куча кастрюль и сковородок.

— Питер тоже сказал, что моя лучше.

У меня отчаянно застучало сердце.

— Когда Питер видел ее кухню? Тебя же Иветта отводила, как обычно, да?

— М-м. — Она помотала головой, снова засунув палец в рот, потом прислонилась головой к своему сиденью и уставилась в окно.

Я вскочила с места и встала коленями на центральную панель управления.

— Грейси. Ну-ка вынь палец изо рта. Кто тебя водил к Ванессе?

Она широко распахнула глаза, явно решив, что в чем-то провинилась.

— Иветта, мамочка.

Мне так полегчало, что я прямо рухнула обратно на сиденье.

— Но Питер тоже приходил.

Черт. Черт!