Обороты

Глава 17. Переговоры закончились

– Рассвет…

Тихий, точно шелест лесной листвы, шепот покатился рядами воинов, вынудив Ошера вскинуть голову и осмотреться. Алая полоса света уже окрасила пики дальних гор, полотном расстилаясь все дальше. И если раньше, скрытый надежными стенами Корвидиума, принц встречал рассвет с интересом, сейчас он ощущал только напряжение.

– Рассвет, – совсем рядом негромко протянула Лейви.

Приподняв бровь, Ошер обернулся к подруге.

– Боишься?

Удивленно моргнув, она взглянула на друга и нахмурилась.

– Немного… – чуть помедлив все же призналась вольница, только крепче сжимая поводья.

Гнедой под ней недовольно переступил с ноги на ногу, но тотчас успокоился, стоило девушке похлопать его по шее.

– Еще не поздно завернуть, – точно ни в чем не бывало, заметил слева Тард.

Впрочем, эти слова вызвали у принца только усмешку. Странную, кривую и совсем не свойственную ему раньше усмешку.

– Ты правда хочешь, чтобы мы отсиживались за спинами других? – обернувшись уже к другу уточнил он.

Порыв ветра, вдруг ударивший их в спины, заполоскал над головами троицы темный флаг с золотым шитьем. Впрочем, Тард на это внимания не обратил. Еще оборот назад он без сомнения поволок бы принца назад. Ведь ему вверили наследника престола, который всегда должен был быть в безопасности, но теперь…

Теперь, глядя в глаза друга, он только медленно качнул головой.

– Нет.

– Ай, золотые, посмотри-ка выросли!

От звука этого радостного голоса, который, казалось, должны были слушать у самих врат Шшааса парни одинаково поморщились.

– Вот вечно тебе нужно момент портить! – возмутилась Лейви, обернувшись к Грегуару.

Но балагур в ответ только белозубо улыбнулся, легко управляя конем, точно в седле родился.

– Да у вас полно же времени было, могли уже намиловаться, пока мы осматривались, – фыркнул Грегуар, размахнувшись широким жестом.

Настолько широким, что Воля, по правую руку от него, едва успела пригнуться, чтобы не схлопотать по носу. Она, в отличии от спутника была предельно собрана и только время от времени оглядывалась назад. К темнеющей впереди громаде Шшааса, что раскинулся на небольшом возвышении.

Сейчас разношерстое войско наагаи и стены города, который был его по праву, разделяла только пустынная долина. Обманчиво спокойная и безлюдная, затихнувшая в преддверии кровавого пиршества, что вот-вот должно было развернуться на ней.

– Уже рассвет, где же люди Ссашиха? – нахмурившись, удивилась Лейви, даже привстав в стременах.

– Скоро появятся, – чуть рассеянно ответила Рамина.

Сейчас мысли ее были заняты другим. Казалось, они учли все, да и небольшая хитрость, которую придумал Шарриаш должна была успокоить ее, но что-то не давало Воле покоя.

Глубоко вдохнув, Рамина развернула лошадь. Благо быстрая светлая кобылка была чудно вышколена и повиновалась едва ли не мысли. В последний раз оглянувшись на Шшаас, женщина поморщилась, скользнула взглядом по долине к двойному ряду колесниц. Щедроты благородного Дейше, укрепившие центр их разношерстой армии.

Вышколенные воины не особенно суетились, не проявляя беспокойства. Они просто исполняли указ своего хозяина. О пехоте этого сказать было нельзя. Кобылка Рамины пустилась рысью, пронесла Волю сквозь линию конницы, ряда опытных бойцов и горняков, к уже откровенному сброду. Именно сброду, назвать разрозненные отряды солдат аристократии и простых селян – ратующих за справедливость, пришедших сражаться за эту туманную справедливость, войском Воля не могла, пусть они и стояли плечо к плечу.

Все же осадив лошадь, Воля осмотрелась.

– А я говорю, что ты слишком требовательна.

Едва заметно улыбнувшись, даже не удивившись тому, что ее так быстро нагнали, Рамина выпрямилась в седле.

– А я повторяю, что это война, а не драка с шайкой разбойников. Здесь все куда серьезнее, – отозвалась она и цокнула языком.

Лошадка, навострив уши, послушно сорвалась с места легкой рысью, что за последней линией пехотинцев перешла на галоп. Свист ветра помог на время заглушить гул множества голосов тех, кто сегодня пришел под стены Шшааса.

Тех, кто еще верил, что до битвы не дойдет.

Рамина не верила.

Первым, в раскинутом на небольшом возвышении, штабе, кшерхов заметил даже не Шарриаш. Наагаи был занят, обсуждая что-то со старым Хеннеком.

В отличии от вооруженных и напряженных мужчин, что порой бросали настороженные взгляды на стены Шшааса, благородный Дейше с комфортом обустроился в кресле, с легкой улыбкой наблюдая за суетой. Именно он первым и заметил кшерхов.

– Прекрасная Рамина… – примружившись, протянул он, даже поднявшись с места.

Впрочем, сейчас Воле было не до пререканий с нагом. Коротко кивнув ему, она подошла прямо к импровизированному столу, с развернутой на нем картой действий.

– Ссаших готовит что-то, – глубоко вдохнув, уверенно произнесла она.

Мгновенно подняв к Воле взгляд, Шарриаш нахмурился.

– Видела?

– Чувствую.

Кто-то из людей фыркнул, некоторые обменялись насмешливыми взглядами, но Шарриаш только посерьезнел и медленно кивнул.

– Я тоже.

Воспитанный этой женщиной, он знал, что может верить всему, что она говорит. Даже, если это будет звучать как бред. В то же время каждое слово союзников приходилось взвешивать и… Это было нелегко. Слишком большая ответственность разом обрушилась на его плечи и только упрямство, которым отличались все кшерхи не позволяло отчаяться.

– Толку с тех чувств, – скривившись, мрачно бросил Морис Хеннек, сплюнув.

Старик был менее консервативен и пусть эта женщина ему мало нравилась, причин не доверять ей не было.

– Если Ссаших решит наперчить нам зад какой подлянкой, мы знать должны какой. Смысл с «предчувствий», мы же не кретины, прекрасно знаем, что разит от этого говнюка совсем не благородством.

Младший Хеннек, стоявший чуть в стороне, поморщился, осуждающе взглянув на отца. Старый вояка редко сдерживался в выражениях, что совсем не радовало его сына.

– Ссаших дал слово, а значит сдержит его! – мрачно и чуть порывисто произнес Патрик.

Сдерживать себя больше он не мог, искренне не понимая, как можно не доверять слову благородного лорда!

Больше внимания в мгновение привлечь к себе Патрик мог только явись он сюда с головой Ссашиха. Обернулись к нему все: и люди, и наги, и кшерхи, только некоторые бросили почти сочувствующий взгляд на старого Хеннеке, что глухо выругался.

Внезапное безмолвие прервал звук ленивых хлопков в ладони.

– Не потеряй запала, мальчик. В пылу битвы, он тебе пригодится. Вот пробьешься к Ссашиху и лично ему скажешь, как нехорошо он пос-с-ступил, – не скрывая насмешки, протянул Дейше.

От негодования юный Хеннек едва не задохнулся, вскинув голову, но на помощь ему никто не пришел. Отчасти из-за солидарности с нагом, отчасти из-за протяжного гула.

Ошер, все это время не сводивший взгляда с врат, на миг даже задержал дыхание.

– Начинается, – скорее для самого себя, тихо произнес он.

Огромные створки тяжелых врат медленно поползли в стороны, открываясь. Точно пасть странного чудовища, из которого тотчас хлынул живой алый поток человеческих тел. Стройные ряды багрянца залили край долины у стен города, затрепетали кровавыми флагами, полыхнули золотом колесниц. Последние появились под конец этого жуткого шествия, сверкающим потоком хлынув вправо и влево от врат, выстраиваясь перед пехотой и стрелками.

Глубоко вдохнув, принц медленно сжал ладонь на рукояти меча у пояса, ощущая, как та вспотела. Стиснув зубы, Ошер только нахмурился.

«Я – Ошер Терезаа. Я – сын Аскара Терезаа. Я не буду бояться. Я – воин и я не посрамлю ни памяти своих предков, ни имени отца, ни доверия друзей. Я – Ошер Терезаа.» – почти с ярость, что вмиг и до краев заполнила его, подумал принц, глядя прямо перед собой.

Взгляд Ошера, мимо всадников и колесниц союзников, скользнул дальше. К вратам, что темнели жадной пастью. Город покинули последние воины, заняв свои места, застыв, точно резные фигурки на шахматной доске.

– Издевается, гадюка, – едва слышно пробормотал где-то в стороне Тард.

И не ошибся. Издевался. Действительно издевался, ведь мог себе это позволить, ведь не он бросил этот вызов, не он был в этом мире чужаком. Пусть ненавидимый многими, но на этой земле он стоял твердо и уже считал себя победителем.

Поэтому колесница Ссашиха и прокатилась по мостовой неспешно, торжественно, как колесница победителя. Ее появление перед вратами встретил оглушительный шум. Воины Шшааса, точно единый организм, ударили по щитам, приветствуя своего предводителя.

Любили ли его? Едва ли.

Верили ли в его победу? Верили.

Этот наг, что так уверенно правил парой крепких вороных лошадей и так прямо держал спину, не проигрывал никогда. И горе не медлило с посещением тех, кто имел глупость в нем сомневаться.

Эта смесь ненависти и веры вызывала у нага лишь надменную усмешку. Его – плебея от рождения, приветствовали, под его рукой выступили против законного, по крови, благородного нага. Хотя какой из этого полукровки наг!

Эта мысль вынудила Ссашиха вскинуть голову, впиться в сияющую линию колесниц напротив врат. Почти звериным чутьем он ощущал за ними, среди них своего врага. И не ошибся.

Шарриаш не стал медлить. Едва врата города раскрылись, наагаи закончил с раздачей указаний. Задержался только на мгновение, которого хватило, чтобы Воля передала ему нагинату и поцеловала в лоб. Ей не было дело до косых взглядов, это был ее воспитанник, ее вольник, которого вверила ей сама наагайше.

Не было дела до них и Шарриашу, но напоследок он все же обвел собравшихся здесь, у командной точки, тяжелым взглядом желтых глаз. И от этого взгляда некоторые потупились, читая в нем предостережение и угрозу.

Удобнее перехватив древко оружия, Шарриаш, в сопровождении еще нескольких нагов, направился вперед. Под шум приветствий, которыми осыпали его врага, захватчика и плебея, благородный Шарриаш уверенно миновал ряды своих воинов. Люди, наги, все они провожали наагаи напряженными взглядами. Никто не знал, чего ожидать.

– Наагаи!

Одинокий крик со стороны правой фаланги донесся слабым эхом. Его мог бы не расслышать никто, но в центре его подхватили сразу три голоса и несколько криков от левой фаланги.

– Наагаи!

Вначале одиночные крики с каждым мгновением крепчали. Один за другим, воины подхватывали крик и в момент, когда колесница Шарриаша отделилась от линии других колесниц, этот крик уже не мог заглушить приветственный шум войск противника.

Пожалуй, единственным, кто не слышал этого грохота был сам Шарриаш. Уверенно правя парой лошадей, он не сводил взгляда с противника. Того, кто убил его отца, свел в могилу мать, желал привести к бесчестью сестру.

Ладони сжимались все сильнее и только усилием воли удавалось подавить ярость. Ей в битве места не было.

Оборот за оборотом колеса, колесница приближала Ссашиха к выкормышу кшерхов. С каждым мгновением его фигура становилась все более четкой, пока наг не зашипел от ярости. Прошли обороты, утекло столько воды, сменилось столько дней и ночей, но он все еще прекрасно помнил проклятого кшерха, едва не отнявшего у него наагайше.

Та же стать, то же лицо и даже движения… Резко натянув поводья, Ссаших сжал губы, единственный уцелевший глаз полыхнул яростным весельем.

Та же стать – та же смерть.

Колесница Шарриаша замерла шагах в двадцати от колесницы Ссашиха, что неспешно спустился на землю. Песчинки тихо зашуршали под чешуйками мощного хвоста.

– Поговорим о возможности перемирия? – оскалившись в подобии улыбки, бросил Ссаших.

Шарриаш ответил не сразу, спускаясь с колесницы. На его лице не было и тени улыбки. Он ненавидел своего врага и делать из сражения фарс не собирался.

– Твоя голова нужна мне отдельно от тела, а значит мир невозможен, – коротко бросил наагаи, по пути удобнее перехватив нагинату.

Переговоры закончились.

«Что ты задумал!?»

Призрачный голос дрожал. В нем отчетливо слышался уже даже не страх, а настоящий ужас, но Аскар только мрачно улыбался, не отвечая. Этому крику осталось звучать недолго.

Скрестив руки на груди, король терпеливо ждал, когда его люди расчистят нужный участок среди груды обломков Обители. И рабочие торопились, не желая прогневить Владыку. Впрочем ждать, когда те сметут пыль с этого участка, Аскар не стал. Ему было достаточно, что с площадки убрали остатки завалов.

– Довольно. Оставьте меня, – коротко произнес он, не отрывая взгляда от расчищенной плиты.

Дважды повторять не пришлось. Звуки работы мгновенно стихли и мужчины, поклонившись королю, быстро убрались по, протоптанным между завалов, тропинкам.

«У тебя ничего не получится!»

Этот вопль все же вынудил короля тихо рассмеяться и медленно приблизиться к прямоугольнику.

– За годы существования культа, твои вороны до того привыкли считать Обитель своей, что кажется забыли, что первые камни этого здания заложили мои предки. Что именно они когда-то дали тебе право управления жизнями нашего народа. Но одновременно они же наложили на тебя и некоторые обязательства… – негромко произнес Владыка, остановившись в центре прямоугольника.

«Нет!»

– О да… – только и протянул Аскар, неспешно обнажив нож, чтобы порезать ладонь.

Панический крик божества в его сознании оборвался звенящей тишиной, в которой несколько капель крови упали в крошево пыли под ногами короля. Всего несколько капель королевской крови – все, что было нужно для того, чтобы часть плиты вдруг дрогнула, накренилась и медленно поползла вниз, открывая темный провал, в котором терялись ступени.

– Ты сам себя перехитрил, – тихо произнес Аскар, уверенно ступив вперед, в темный провал давнего хода.

Шаг за шагом мужчина нырял все глубже во тьму и, едва его голова скрылась под землей, на стене старинного коридора вспыхнул факел. Мгла взорвалась голубоватым огоньком, осветившим гладкие, блестящие от влаги, стены, покрытые рисунками. Но отвлекаться на них у Аскара не было времени, только на миг он ощутил мимолетный укол горечи.

Множество оборотов назад, будучи еще ребенком, он часто мечтал увидеть своими глазами это место. Побывать там, где ступали его предки, где они заключили странный и страшный договор с могущественной силой междумирья.

«Если ты меня уничтожишь – моя сила останется в тебе. Не разделенная надвое, без моего опыта, она тебя убьет, ты не сможешь ей противиться!»

И эти слова вызвали у короля лишь легкую, уже горькую усмешку и только на мгновение он все же замер, оглянувшись. В свете факелов, уже далекий осколок чистого неба казался ненастоящим, далеким. Совсем не таким, каким оно виделось Аскару в дни его юности, в дороге с кшерхами, когда все дороги были открыты. Когда он сам мог управлять своей судьбой, выбирать дорогу.

– Я уже давно и безнадежно мертв… – голосом, лишенным любых эмоций, произнес Аскар, прежде чем порывисто развернуться и продолжить путь во тьму.

Сталь односторонних клинков нагинат одинаково жадно сверкнула в руках обоих нагов. Зеркально точное движение, вынудившее противников окончательно отбросить всю постороннюю мишуру. Звуки, мысли, эмоции. Все это сейчас было абсолютно неважным. Мешающим.

Первым атаковал Ссаших, едва слышно зарычав от гнева, встретив умелую защиту. Слишком похожий на своего проклятого отца, змееныш оказался таким же опасным.

Первую атаку Шарриаш отбил, отведя клинок противника в сторону, на вторую коротко огрызнулся ответным выпадом и только третью вернул резким броском вперед.

От мощного удара стали о сталь брызнули искры, на мгновение холодные, ненавидящие взгляды пересеклись, прежде чем схватка по-настоящему началась.

Массивный, прошедший не одну сотню боев, Ссаших точно сорвался с цепи, только бы стереть с лица земли врага. Для этого он не гнушался ничем, но неизменно напаривался на отпор.

В столбе поднятой пыли, Шарриаш раз за разом отражал удары опасного клинка. И только в какое-то мгновение едва не пропустил мощный толчок змеиного хвоста, вынужденный резко отклониться назад и в сторону.

Ссаших не медлил, попытавшись достать противника добивающим тычком клинка, но наагаи ловко отбил удар, переведя его в атаку. Отступать вынужден был уже Ссаших, яростно зашипев, скаля острые клыки.

– Ты сдохнешь так же, как твой отец-бродяга!

– Только если ты сдохнешь со мной, – не сводя с врага взгляда, отчеканил Шарриш, попытавшись обойти его, заставить отступить, одновременно быстро закружив в руках нагинату.

Сверкающий клинок описал широкий круг, прежде чем резко рвануться вперед, к горлу врага, но напоролся на умелую контратаку.

Противники были стоящими. Выносливость и сила с одной стороны, молодость и ловкость с другой. С каждым мгновением схватка добавляла врагам не усталости, а ярости. И если Ссаших, становясь все более похожим на зверя, яростно шипел, Шарраш оставался таким же невозмутимым, только глаза все ярче горели на бледном лице. Горели нечеловеческой жаждой мести, жаждой увидеть кровь врага. И эта жажда добавила ему сил.

Отбив очередную атаку, наагаи вдруг бросился вперед, широким хлестким ударом располосовав грудь Ссашиха, которого спасла только скорость реакции и мгновенно вскинутая нагитана.

Попытка добить Ссашиха провалилась, тот ответил на атаку серией яростных ударов, пока вдруг резко не разорвался расстояние, не сводя взгляда с наагаи.

– Я принесу твою голову к могиле матери, – отвечая врагу прямым, полыхающим холодным пламенем, взглядом, хрипло бросил Шарриаш.

– Скорее с-с-сестренка получит твою!

Боль, подхлестнувшая Ссашиха, окончательно помутила разум. Убить, растерзать, уничтожить! Под напором мощных ударов, Шарриаш вынужден был отступить, уходя в защиту. И этот холод врага, его застывшее лицо только больше разжигали ненависть Ссашиха, что напирал, сминая защиту и… Забывал о себе.

Второй удар обжег его бок, окрашивая песок багрянцем.

– Зверье… – сквозь стиснутые зубы, прошипел Шарриаш, попытавшись достать отшатнувшегося врага добивающим ударом.

Рухнувший на песок, Ссаших был идеальной целью. Всего один удар, в который Шарриаш вложил всю ярость и боль так, что клинок со свистом рассек воздух.

Но цели не достиг.

Раненный вдруг резко отшатнулся, в лицо Шарриаша полетела горсть песка. Едва успев отвернуться, спасти глаза, наагаи отпрянул, а в следующее мгновение и вовсе едва не рухнул, когда рядом что-то ослепительно полыхнуло.

С оглушительным треском взорвавшись, в небо взвилась шутиха, у стен Шшаса взревели трубы. На миг замерший, Шарриаш не смог сдержать разъяренного рыка, заметив, что войско Ссашиха пришло в движение.

– А ты, змееныш думал, что все так просто? – булькающе рассмеявшись, хрипло бросил Ссаших, опираясь на древко нагинаты. – Если я не уйду отсюда, ты останешься со мной.

Мрачно сжав губы, Шарриаш обернулся к врагу, удобнее перехватив оружие.

– Даже если так, мое имя будут помнить, а твое сотрется. Имя убийцы, имя насильника, имя зверя. История не сохранит даже малейшего следа твоей жизни. Как жизни тысяч таких же ничтожеств. За оружие. Бешеных тварей нужно добивать наверняка.

С каждым новым словом Ссаших бледнел все больше, трясясь от ярости. Такого тона он не слышал уже давно. В последний раз так с ним говорили множество оборотов назад на пороге смерти. И сейчас смерть, что в тот день пришла к нагайше, смотрела уже на него глазами молодого наагаи.

Рука с нагинатой на миг дрогнула. Сквозь пелену животной ярости Ссаших впервые в жизни ощутил страх за собственную шкуру. Еще никогда смерть не подбиралась к нему так близко, не смотрела так неотвратимо.

Но грохот приближающихся колесниц вынудил его встрепенуться, сбросить оцепенение и увереннее перехватить оружие. Идти за грань в одиночку он не собирался.