Объявляю убийце голодовку

Глава 18

Оказавшись на улице, я присела на лавку у подъезда и задумалась. Следовало определиться, а я как-то не могла собраться с мыслями. Проблема была не в том, где мне ночевать, — с этим-то как раз все ясно, пойду в Алкину квартиру, и горе уголовнику, если ему вздумается туда явиться. Я сейчас в таком состоянии, что лучше бы ему не рисковать. А определяться следовало с дальнейшими планами. Теперь я начала кое-что понимать в происходящем. Хотя, конечно, далеко не все. Например, я ничуть не приблизилась к разгадке Наташиного убийства и уж тем более не догадывалась, кто с ней так сурово обошелся. Зато была почти уверена, что в этой проклятой больнице повышенная смертность среди пациентов. И ручалась, что, кого бы я ни навестила из списка на дискете покойного, все уже умерли. Вопрос в том, все ли скончались прямо в больнице или некоторая часть благополучно перешла в мир иной уже дома. Как Горгиппия.

Еще я предполагала, что на моего покойного дважды покушались потому, что он был в курсе происходящего в больнице и, похоже, этого не одобрял. Хотя вряд ли он был из правоохранительных органов и его прислали для защиты несчастных стариков, которые от тамошнего интенсивного ухода вымирают со страшной силой. Не потому, что он мне не глянулся или душа не лежала к его своеобразным знакомым, — я имею в виду камуфляжников. Они как раз соответствовали моему представлению о ментах и их методах ведения дел. Удивляло другое: если подстрелили милиционера, да еще и при исполнении, больницу уже давно наводнили бы омоновцы. За своего кто положено, а то и все без разбору получили бы по полной программе.

И еще я поняла, что в больнице мне не найти ничего подозрительного. Если там что-то и есть, то это охраняют, а если концы запрятаны идеально, так что ни к чему не придерешься, то тем более бессмысленно расходовать силы. Подбираться тут нужно извне, со стороны. Будь у меня хоть какая-то помощь, а еще лучше, заручись я, как всякая уважающая себя героиня женского детектива, поддержкой представителей правоохранительных структур, я бы им поручила списки. Наверняка от близких и родственников умерших можно получить немало ценных сведений. Но, увы, ни любовников, ни бывших учеников — ментов, тем более высокого ранга, у меня нет и не предвидится.

Еще остается проблема с Алкиной квартирой. Ничего не остается, кроме как поставить ей железную дверь и подключить сигнализацию, а если уголовник не уймется, поменять ее квартиру на равноценную или даже лучшую в другом месте. Это, разумеется, придется делать мне, в том числе и оплачивать услуги риелторов, но в историю Аллочку втравила я, мне и исправлять.

Я хотела было отправиться на подружкину покинутую квартиру, но неожиданно передумала. Почему бы не навестить говорливого дедка-спортсмена? Все равно ведь к нему собиралась, так чего тянуть?

Я сверилась с часами и спросила себя, удобно ли наносить визиты малознакомым людям в девятом часу вечера. Поскольку сама сильно сомневалась, решила на всякий случай уточнить.

— Конечно, конечно, буду рад. Я раньше двенадцати никогда и не ложусь, — обрадовался Иван Феоктистович.

Ну, раз приглашают, отказываться грех. Я как следует подчистила прилавки ближайшего супермаркета и, нагрузившись примерно как Алка во время своих ежедневных продуктовых вылазок, кинулась ловить машину. Я к переноске тяжестей не приучена и запросто могу искалечиться.

— Проходи, проходи, гостья дорогая, — засуетился старик, впуская меня в маленькую прихожую с голубыми полосатыми обоями. — Да как же ты тяжести такие носишь?! — возмутился он, принимая пакеты. — Разве ж женщинам такое можно поднимать?

Уяснив, что это «гостинец к чаю», старик страшно разнервничался и отказался от подарка. Пришлось сделать вид, что обиделась, и в конце концов, после настойчивых уговоров и ссылок на хорошо оплачиваемую работу, Иван Феоктистович сдался, но было заметно, что я его расстроила. Вот ведь щепетильный какой! Ладно, больше так не буду. Что-то подобное я уже испытала однажды, когда в метро из лучших побуждений уступила место пожилому гражданину. Он не только не сел, но еще и оскорбился. Я, говорит, мужчина, и это моя обязанность дамам место уступать. Приятная, кстати, обязанность!

В общем, себе я за бестактность поставила два балла. Если человек делает все, лишь бы продолжать себя чувствовать мужчиной, пусть старым, даже очень старым, но мужчиной, джентльменом и опорой, его можно только уважать, и вести себя с ним следует в соответствии с правилами, которые он установил. Побольше б таких мужчин!

Хозяин усадил меня в комнате, а сам ушел хлопотать на кухне. Я не могла не признать, что, даже оставшись один, Иван Феоктистович ухитрялся поддерживать идеальную чистоту и порядок в своем жилище. Ничего лишнего, как и предметов роскоши, тут не было. Тем не менее хозяйка в свое время позаботилась о создании уюта, а ее супруг и теперь беспокоился о его поддержании. И надо сказать, находиться в этой крошечной однокомнатной квартирке было приятно!

Посередине комнаты стоял круглый деревянный стол, покрытый вязаной кружевной скатертью. Кипельно-белой, идеально накрахмаленной и отглаженной. Поручи такую вещь заботам любого из моих мужей, и ее можно смело выбрасывать, — это понятно, — но я сильно сомневаюсь, что поддерживать этот шедевр в первозданном состоянии сумели бы многие современные дамы.

Я пялилась по сторонам, обрастая множественными комплексами неполноценности и проникаясь все большим восхищением к вдовцу.

Старенький паркет надраен до блеска; на многочисленных фарфоровых безделушках, выставленных на серванте и на самих поверхностях, ни пылинки. Стекла довоенного книжного шкафа блестят и переливаются. Да когда же он все успевает?! В промежутках между работой и гимнастикой?! Кажется, я впервые в жизни задумалась, не заняться ли и мне поддержанием физической формы. Боюсь, в свои семьдесят Иван Феоктистович и впрямь себя чувствует лучше меня.

Налюбовавшись чистотой и порядком, я подошла к противоположной стене и принялась рассматривать парадную фотографию в простой деревянной рамке. Дородная, со всех видимых сторон округлая дама с закрученной вокруг головы косой, поджав губы, строго глядела в объектив. Ее крупная, полная рука покоилась на спинке стула, из которого серьезно взирал на мир молодой Иван Феоктистович.

Смотрелись они потрясающе. Как я и предполагала, могучим ростом и богатырским телосложением мой новый знакомый не обладал и в юности, но я не предполагала в нем тяги к рубенсовским женщинам. Создавалось впечатление, что супруга могла бы запросто взять мужа на руки и баюкать весьма продолжительное время. Хотя в то же время солидную и неулыбчивую особу было трудно заподозрить в проявлении телячьих нежностей. Вот укладывающей шпалы или размешивающей в чане бетон огромной лопатой, в телогрейке и ватных штанах — это пожалуйста. Такое я представляла. Что-нибудь более фривольное воображение отметало начисто.

За чаем старик попытался было свернуть на любимую тему, но я решительно направила разговор на его хозяйственность и домовитость.

— А как же, Любушка-то уставала, — здоровье у нее с детства не очень было, — вот я и старался, как мог, ей домашние труды облегчать. Так и привык, мне не в тягость.

Я озадаченно покосилась на фото. Какие, интересно, у гражданки могли быть проблемы со здоровьем? На хворую она не походила.

— Да и работа у нее была не из легких, а уж она всю себя отдавала, можно даже сказать, горела на работе, — продолжал нахваливать покойную жену хозяин. — Ее знаешь как ценили?

Я усердно закивала, так как спорить вовсе не собиралась. Только на всякий случай уточнила, на каком же трудовом фронте надрывалась дедова вторая половина. Помимо шпалоукладчицы и строителя, я наметила еще несколько профессий, где дама могла проявить себя во всем блеске, и примерила на нее лавры бульдозеристки, сварщицы и водителя большегрузного «КамАЗа».

— Любушка в детском садике работала, — пояснил старик, и я чуть не рухнула со стула. Надо же, почти коллега!

Пришлось признать, что или физиономист из меня никчемный, или Любушка и дама на фотографии — совершенно разные женщины. Может, это, в конце концов, его старшая сестра или еще какая родственница!

— Уж покочевали мы с Любушкой, где только не были, и пока в Москве не осели, нигде подолгу не задерживались, — продолжал предаваться воспоминаниям старик.

Он выговаривался за все свои одинокие вечера, а я, неосторожно задумавшись о своем, потеряла нить повествования. Хотя кивала, разумеется, исправно. И издавала все приличествующие случаю междометия, свидетельствующие о крайней заинтересованности. Мне было тепло и комфортно. И совершенно не хотелось уходить. Так что опомнилась я только в одиннадцатом часу и сразу же засобиралась.

— Ну, пойдем, голуба. — Старик снял с вешалки в прихожей темно-синий поношенный пиджак и направился к двери.

Он что, провожать меня надумал?! Да не дай бог с ним что случится, я тогда себе не прощу. Уж лучше сама как-нибудь доберусь, не впервой.

Старик мои протесты и слушать не стал:

— Одну не пущу, даже и не думай! Не ровен час, хулиганы привяжутся. Беспредел-то кругом какой!

Я вздохнула и подчинилась. Что-то в голосе моего дедка появилось незнакомое, цельнометаллическое, вторично напомнившее, что не так уж он мягок и податлив. У меня даже сложилось впечатление, что, несмотря на перевес супруги (на фото была все-таки она, Любушка) по части живого веса и общей, так сказать, стати, последнее и решающее слово всегда оставалось за ее невзрачным хлипеньким кормильцем.

Теплый вечер и одинокие, романтично мерцающие звезды снова спровоцировали старика на повышенную разговорчивость. Только на этот раз, слава богу, он не стал обучать меня премудростям бега трусцой и силовой гимнастики. А рассказывал очень даже трогательную историю своего с Любушкой знакомства. Она вроде как поначалу была поварихой в гарнизонной столовой, и начало роману положило, на мой взгляд, вполне понятное желание сердобольной девушки подкормить заморыша.

— Потом-то она, конечно, поняла, что у меня порода такая, ну не толстею я, хоть ты тресни, — от души веселился дед, — да уж поздно было, приглянулся я ей. А она, понятно, мне.

Я опять покивала, и по инерции продолжала кивать, пока дед чуть ли не силком запихивал меня в круглосуточный супермаркет, от которого до Аллочкиного дома было всего-то пара кварталов.

— Нам надо что-то купить? — удивилась я.

— Нам надо что-то обсудить, — тихо, но решительно проговорил старик. — От самого моего дома за нами шла машина. Судить по тихому ходу, иномарка, точнее не скажу. Специально не смотрел.

Я онемела.

— Я, старый, никому не нужен. Так что по твою это душу, — продолжал старик. — И ладно, если хахаль какой. И намерения у него добрые.

Нет у меня никаких ухажеров, тем более на иномарках. И никто, кроме постылого безлошадного Витюши и настырного уголовника на раздолбанной отечественной колымаге, не проявляет ко мне мужского интереса. Да я никому и не говорила, где собираюсь провести сегодняшний вечер, так что снабдить желающих полезной информацией не могла бы даже Алла.

— А вы не ошиблись? — робко поинтересовалась я.

Как-то странно получается. Всю дорогу старик разливался соловьем и благодушествовал, а теперь оказывается, он следил за преследующей нас машиной. Детективами, что ли, на досуге зачитывается?

Дед вместо ответа протянул продавщице две десятки и попросил пива. А получив требуемое, взял меня под локоть и подтолкнул к выходу.

— Ну, раз не знаешь, пойдем. Если я и впрямь на холодную воду дую, так и ладушки. Хуже, если прав.

Увы, старик оказался прав на все сто. И теперь, когда я прислушивалась к уличным шумам, удостоверилась в совершенной очевидности преследования. За нами на малой скорости двигалась машина, и мне это так не понравилось, что я начала трястись.

— Ну, ну, вот этого не надо. — Старик покрепче ухватил меня под руку, и мне сделалось немного легче. Его узкая рука оказалась на удивление сильной, а сухие и узловатые старческие пальцы охватили мое запястье, как стальные браслеты.

— Ты точно не знаешь, чего от тебя хотят?

Я замялась. То, что я влезла в чьи-то опасные секреты, это ясно. Но вот кто там в машине и что со мной хотят сделать, оставалось тайной. По крайней мере, хотелось надеяться, что убивать меня не собираются. Хотели бы — уже бы убили. Переехали бы машиной или еще как. Не думаю, что присутствие провожатого, давным-давно отпраздновавшего свое шестидесятилетие, может отпугнуть людей, играющих без правил.

Старик расценил мои колебания по-своему и приставать с вопросами перестал.

— А отделение милиции тут далеко? — Моему голосу явно недоставало уверенности. Мне самой тем более. Зато страха наверняка хватило бы на десяток-другой нормальных людей. Я имею в виду законопослушных граждан, не сующих носы куда их не просят и проводящих свободное время не в погоне за трупами и приключениями на свою голову, а за мирными семейными трапезами и мексиканскими сериалами.

— Не близко. — Спутник был немногословен, но, видимо, мое желание припасть к родной милиции он расценил как хороший знак.

Он еще помолчал, потом ускорил шаг.

— Знаешь что, домой тебе пока лучше не ходить.

Я тоже так считала. Но в свете теперешних событий мне расхотелось и к Аллочке.

Заручившись моей готовностью проигнорировать на сегодняшнюю ночь удобную постель (хотя в отношении комфортности Аллочкиного поломанного дивана у меня и так имелись некоторые сомнения), Иван Феоктистович слегка прибавил шаг и просветил относительно своей готовности скрасить на пару часов мой досуг в местном отделении милиции.

Теперь мы двигались молча, целеустремленно убыстряя шаг, и это, по-видимому, не понравилось нашему эскорту. Как только мы вышли из-под фонаря, машина газанула, резко затормозила возле нас, и ее дверцы синхронно распахнулись. Вспыхнули слепящие фары, и две внушительные фигуры кинулись нам наперерез.

То, что произошло потом, молниеносно и совершенно неожиданно, я осознала значительно позже. Один из нападавших получил подножку и, пролетев по инерции пару шагов, с размаху протаранил нефункционирующий фонарный столб. Хотя, может, и не протаранил. И хруст и скрежет исходили не от поверженной бетонной конструкции, а как раз от его собственной головы или какой другой части тела. Впрочем, мне это было без разницы, состояние обоих объектов столкновения, как активного, так и пассивного, меня беспокоило крайне мало. Главное, ни тот ни другой опасности теперь не представляли.

Второй из нападавших, по-видимому, решил, что стал жертвой галлюцинаций, зрительной и слуховой одновременно. Вместо того чтобы продолжить дело своего выведенного из строя боевого товарища, он уставился на дедка как баран на новые ворота. И тем не менее, проглядел короткий удар, уложивший его неподалеку от напарника. С тем же результатом, хотя и с менее эффектным шумовым оформлением. Я и тут, ясное дело, была не в претензии. Красивые многочасовые драки не в моем вкусе.

Зато когда мы с Иваном Феоктистовичем удирали с места происшествия, небо показалось с овчинку. Я задыхалась, сердце переместилось в район гортани, а ноги принялись цепляться друг за дружку и предпринимать подлые попытки вытянуться в горизонтальном положении.

Мой спаситель, похоже, чувствовал себя прекрасно, бежал ровно и дышал спокойно. Вероятно, любую возможность размяться он расценивал как божью благодать и получал немалое удовольствие от самого процесса.

— Иван Феоктистович, не могу больше, — взмолилась я, когда мы отбежали достаточно далеко, а никакого преследования и в помине не было. — Может, пойдем?

Старик проявил благородство и перешел на шаг. У него хватило такта не осведомиться о состоянии моего здоровья, а я поклялась себе, что при первой же возможности начну тренировать свой ослабевший и измученный организм.

Восстановив дыхание, я, естественно, мертвой хваткой вцепилась в своего рыцаря.

— Ну и что я такого сделал? — удивился он. — Двух болванов уложил? Так то честь небольшая. Они, кроме как качаться, да еще, может, ножом или пистолетом размахивать, ничего и не умеют. С такими справиться доблесть невеликая.

Я замерла от восхищения. Теперь я не просто внимательно слушала своего спутника, я внимала каждому слову и впитывала все, вплоть до интонаций.

— Иван Феоктистович, а кто же вы по профессии-то были?

— Почему же был? Я и остался, — пожал плечами старик. — Я считаю, что если человек свое дело любит, по возможности досконально изучил, так он с этим и помрет. А что я кадровый военный, морской пехотинец, так я тебе говорил. Значит, слушала невнимательно.

Господи, ну конечно говорил! Как со своей Любушкой по гарнизонам мотался. Дура я дура, только все равно как-то трудно поверить, что семидесятилетний морской пехотинец с одной попытки уложил двух здоровенных отморозков, да потом еще и быстрее лани мчался по скудно освещенным московским улицам.

Сдуру я озвучила свои мудрые рассуждения и получила очередную отповедь.

— А кто тебе сказал, что мне семьдесят? Ты хоть считать-то умеешь, раз уж слушать не привыкла? Я ж тебе рассказывал, что войну прошел. С женой вместе. Мы в сороковом еще познакомились!

Я вздрогнула и принялась судорожно подсчитывать приблизительный возраст Ивана Феоктистовича, но состояние нервной системы без калькулятора мне не позволило бы определить даже собственный.

— Не напрягайся ты так, — сжалился старик. — Восемьдесят шестой мне пошел. И это я тебе тоже говорил. Еще по дороге в поликлинику. Забыла?

Я кивала на любую его фразу, и дед махнул рукой:

— А, ладно, все вы, молодежь, сейчас такие легкомысленные. Не плохие, нет, просто несерьезные. Нет в вас обстоятельности.

Уже у него дома я поинтересовалась, как же все-таки он совладал со вполне боеспособными мужиками. И приготовилась со смирением выслушать очередной упрек за невнимание. Но оказывается, именно об этом Иван Феоктистович до сих пор не говорил и, более того, совершенно не горел желанием затрагивать тему. Каждое слово пришлось из него буквально тянуть клещами.

— Да пойми ты, — сердился старик, — дурное дело нехитрое. Не люблю я, ох как не люблю кулаками-то махать.

И все равно я от него не отстала. Моя настойчивость была вознаграждена: собеседник рассказал интереснейшие вещи, о которых я раньше и не подозревала.

— Вы каратист, что ли? Или йог какой-нибудь? — снова и снова тыкала я пальцем в небо.

— Ну почему обязательно йог или каратист? — удивился он. — У нас что, нет своих оздоровительных систем? Или боевых искусств? Да есть, причем великолепные! Они веками вырабатывались, совершенствовались, хранились нашими предками. Людьми, между прочим, далеко не глупыми. Самое ценное, что эти системы были созданы для использования в конкретных наших условиях. Вот ты, например, в позу «лотос» можешь сесть? — неожиданно поинтересовался мудрый старик.

— Нет, конечно, — поперхнулась я. — Этому надо годами учиться!

— Ничего подобного! Годами надо учиться тебе, как и мне, и другим нашим соотечественникам. А индусы в такой позе сидят часами. И это их не только не напрягает, они, наоборот, еще и расслабляются, удовольствие получают. А все почему? Это элемент их культуры, быта, они к этой позе приспособлены уже генетически. Думаешь, у нас не существует ничего столь же эффективного, но подходящего именно жителям средней полосы России?

Я задумчиво поддакнула. Наверное, он прав. То, что наши предки были людьми далеко не хилыми, я и без Ивана Феоктистовича знаю и своими корнями горжусь. Больше всего мне бы не хотелось опозорить память своих давно ушедших родных, чьи истории я собирала скрупулезно и буквально по крохам и чьими достоинствами не перестаю восхищаться до сих пор. Про своего прадеда, трижды георгиевского кавалера, могу говорить часами.

Дед как будто подслушал мои мысли.

— Русские воины испокон веку себе равных не имели. Особенно в искусстве ведения ближнего боя. Навыки кулачного боя на Руси прививались мальчикам с детства и оттачивались всю жизнь. Кто сейчас об этом помнит? А берет на вооружение?

Почему я раньше не задумывалась, с какой стати каратисты ведут бой босиком? Для них, оказывается, необходима сцепка между опорой и подошвой ноги. Ясное дело, им климат позволяет в любое время года без обувки бегать. А для нас это реально? Да не на татами, а на практике; и не в спортивном зале, комфортном и хорошо отапливаемом, а на улице, в сорокаградусный мороз?

— Русский стиль в послевоенные годы забыли, а зря. Он основывается на принципе, напоминающем основное положение айкидо: не мешай противнику атаковать, нейтрализуй его, используя его же собственную силу. Тактика поединка строится от обороны, направлена на ответное действие, а не на нападение. И соединяет в себе знания и навыки, которыми владели русские воины. Между прочим, именно русский стиль лег в основу подготовки морских пехотинцев в США. А у нас он передавался от отца к сыну, да еще кое-где, например в специальных училищах, готовивших диверсантов.

— А давно вы этим занимаетесь? — не выдержала я.

— С детства. Меня дед натаскивал. И на фронте мне эта дедова наука ох как пригодилась! Но специально, как говорят, профессионально, я никогда не занимался. Не довелось, а жаль.

— А кем вы сейчас работаете? — приклеилась я не хуже банного листа. — Это как-то связано с вашим опытом и профессиональными умениями? Консультируете кого-нибудь?

Старик невесело засмеялся:

— Нет, голубушка, как ни хорохорься, а староват я для такой работы. Это бы раньше надо было, только не позвали, оказался без надобности. А теперь-то поезд давно ушел. Для себя, конечно, форму поддерживаю, так что для таких вот необученных бездельников в самый раз, а по большому счету дисквалифицировался.

— Ладно вам на комплименты набиваться, — рассердилась я. — Достойных вам противников еще поискать.

Место работы я все-таки вызнала. Сторож в детском садике. Может, даже в том, где его Любушка работала, — спросить постеснялась.

Вот это да! Ветеран войны, кадровый офицер, заслуженный человек, специалист по русскому боевому стилю, — таких сейчас, может, единицы остались, — а вынужден ночами сторожить. И ведь ни на что не жалуется, во всем полагается на собственные силы! Ну где такие мужчины? Еще хотя бы один? Или мне так в одиночестве всю жизнь и куковать?! Может, это покажется смешным, но теперь, познакомившись с восьмидесятишестилетним мужчиной, я перестала спокойно относиться к такой перспективе.

— Ты вот что, отправляйся спать, поздно уже, — велел старик. — Я тебе чистое постелил, сам на кухне лягу.

— Не хочу я спать, вы мне еще что-нибудь расскажите, — взмолилась я. — Про русский стиль.

— Завтра, — пообещал старик. — А сейчас спать. Или ты мне хочешь о своих делах поведать? — прищурился он.

Ни о чем ему рассказывать я не собиралась. Хватит и того, что старик из-за меня жизнью рисковал, втягивать его в непонятные бандитские разборки было бы преступлением. Я сделала невинное лицо и пожала плечами.

— Ну, раз сказать тебе нечего, тем более пора отдыхать, — резюмировал хозяин и оставил меня строить планы на ближайшее будущее. Однако, несмотря на кучу проблем, которые бы явно стоило проанализировать как можно быстрее, с тем чтобы определить линию поведения, я благополучно уснула, едва донеся непутевую головушку до подушки. Мне сегодня здорово досталось, а о чем не успела сегодня — подумаю завтра.