25

В тот день по дороге домой Дэниел сидел с нами.

— Сколько раз он тебе врезал? — спросил Кол.

— Четыре, — ответил Дэниел. Показал черные полосы на ладонях. — Ничего, — говорит. — Я с ним сквитаюсь.

— Да ну? — говорит Кол.

— Точно, — говорит Дэниел. — Ему это с рук не сойдет.

— Правда? — говорит Кол. — Да он этим уже прославился. Самый суровый мужик в «Святом сердце». Он такое всегда творил и всегда будет творить, и ничего с этим не поделаешь.

— А если твой отец увидит? — говорит Дигги. Дэниел так и уставился на него: это Дигги о чем?

— Что увидит? — говорит.

— Синяки эти. Вот ежели бы мой папаша увидел, что меня выдрали, он бы еще от себя добавил.

— Но я ничего плохого не сделал, Дигги.

— И что? Он все равно нас всех поубивает.

Дэниел рассмеялся, тряхнул головой, откинулся на спинку и смотрит на нас. Я подумал про его папу — в джинсах, кожаной куртке, с завитками волос на шее.

— Знаешь, наверное, моему папе стоит пойти сфотографировать твоего папу, — сказал Дэниел Дигги.

— Вот уж папаню лучше не доставать, — говорит Дигги. — Он твоему фотоаппарат разгрохает. А мама — она с виду смирная. Но только с виду. Ежели кто ее попробует сфотографировать — она ему плюх навешает. Так что лучше твоему папаше к ним не соваться.

Я вышел вместе с Дэниелом у «Крысы». Мы вместе пошли по их улице к берегу. Я давай дальше рассказывать про Макналти: как он выдыхает пламя, про цепи, про мешочек для монет.

— А мой папа знал его еще на войне, — говорю.

— А теперь он вернулся как раз в срок к новой.

— Ты так думаешь?

— Русские только что взорвали самую большую бомбу в мире. Облако на шесть миль в высоту поднялось. Говорят, они там еще гадали, остановится этот взрыв или будет продолжаться до бесконечности.

— Ну уж вряд ли до бесконечности.

— Папа говорит: они играют с вещами, которых и сами не понимают. Не понимают, какие силы могут выпустить на свободу.

Мы подошли к его дому.

— Ты спешишь? — спросил он. — Может, зайдешь или…

И поковырял носком песок.

Я пожал плечами.

— Ладно, — говорю. — Давай.

Внутри никого не было. Дэниел открыл дверь своим ключом. В коридоре стояли коробки с книгами. Он рассмеялся.

— Мы еще разгружаемся, — говорит. — Вот, смотри. Книги, книги, книги!

Он вытащил из коробки несколько печенин, и мы съели их в комнате с большим окном, выходящим на море. Со стен комнаты соскребли штукатурку, и стал виден камень. На полу лежал толстый бежевый ковер. На широкой полке стоял белый проигрыватель, рядом стопка пластинок.

— Мы все время музыку слушаем, — говорит Дэниел. — Джаз, поп, всякое такое. А ты?

Я качнул головой.

— Только по радио иногда, — говорю. Надкусил печенье, смотрю на траулер в море.

Хотел было сказать, что мама часто поет, но не стал. Хотелось найти между нами что-то общее, но как-то не получалось.

— А ты в футбол играешь? — спросил я.

— Я бегаю. В своей школе победил в соревнованиях по спринту. Мне дали маленький серебряный кубок.

— Мы иногда играем после уроков. Если хочешь, присоединяйся.

— Пожалуй.

— У тебя наверняка куча друзей в Кенте осталась.

— Да. Обещали приехать меня навестить, но сюда далековато, верно?

Подошел к полке, начал перебирать какие-то фотографии.

— Дай-ка покажу тебе кое-что.

Он передал мне черно-белый снимок сантиметров в тридцать. На снимке был наш дом, перед ним полоска песка, сверху — небо с несколькими легкими облачками. Больше ничего. Полная неподвижность. И кажется, что все совсем новое и совсем древнее.

— Разглядел? — спрашивает Дэниел. — Смотри внимательнее.

Я вгляделся и увидел за окном три лица — едва различимых, то ли есть, то ли нет.

— Себя видишь? — спрашивает Дэниел.

— Угу.

Мы — будто три бледных привидения, едва выступающих из темноты.

— Бери, — говорит Дэниел. — Запросто, папа делает кучу отпечатков тех снимков, которые ему нравятся.

Я посмотрел снова. Увидел сучок на дверной раме, скол на кромке крыши, трещинки в стене дома. Снова увидел три лица.

— Может, эта фотография и попадет в книгу, — сказал Дэниел.

Я отвернулся. Вдохнул, выдохнул.

— А что еще? — спрашиваю.

— Куча всякого. — Он еще раз перебрал отпечатки. — Вот, пока этот самый его любимый.

Перевернул. Айлса с родными в море. Темные согнутые фигуры, такие же темные, как и уголь, наваленный на тележку у них за спиной, такие же темные, как и Уилберфорс, который угрюмо таращится на берег. Айлса тянется руками вниз, к воде. Ее папа поднял на плечо здоровенное ведро. Лош и Йэк идут вдоль кромки воды с лопатами.

— Здорово вышло, правда? — говорит Дэниел. — Папа сказал, что они похожи на древних чертей, что-то в таком духе.

— Это как так?

— Ну, на персонажей из древних легенд. Которые не совсем люди. Говорит, таких нигде не найдешь, кроме как в Кили-Бей.

— А ты считаешь, что мы все тут такие?

Он пожал плечами. Опустил глаза, но ухмылку я успел заметить.

Показываю рукой.

— Это Айлса, — говорю.

— Вот эта вот скрюченная замухрышка? Это она должна была прийти в школу, но не явилась?

— Да.

— Дурочка, надо думать.

— Ты так считаешь?

— Да. Ничего из нее путного не выйдет.

— А это ее папа, мистер Спинк. И ее братья, Лош и Йэк. А это Уилберфорс.

— Уилберфорс!

— Да. Уилберфорс.

— Чтоб я сдох.

Я сжал кулаки. Так и подмывало схватить его и отмутузить прямо на месте.

— Ты посмотри, в каком они виде, — говорит. — И давно они этим занимаются?

— Всю жизнь.

— Ни хрена себе. Ну и жизнь.

Я уже собирался ему врезать, но тут выглянул в окно и увидел на берегу, у кромки воды, Джозефа — тот смотрел на нас. Дэниел тоже его увидел.

— Его папа тоже сфотографировал, — говорит. — Джинсы, сапоги, сальные волосы, сигареты. Говорит, такого только в таких местах встретишь. Еще один реликт.

— Его зовут Джозеф Коннор, — говорю. — И он мой друг. Стоит десяти таких, как ты.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Из этого видно, что и ты тоже невеликого ума, верно?

Я вскинул руки.

— Что, драться будешь? — дразнится Дэниел. — У вас ведь так тут принято, да? Если что — сразу в драку, прямо как звери.

И как выпятит губу. А потом поднял руки, сжав кулаки.

— Ну, давай, — говорит. — Думаешь, запросто меня поколотишь? Давай. Попробуй. Только потом не удивляйся.

И как рассмеется. Я опустил руки. И вышел из дома. Пошел к морю. Джозеф дожидался меня. Лицо ледяное.

— Чего это ты там делал? — говорит.

— Ничего.

— Ничего? Ну так вот тебе ничего.

Схватил меня за шкирку и толкнул вниз. Я знал, что Дэниел смотрит: как я растянулся у кромки воды, будто и не человек вовсе, а Джозеф зашагал прочь.

Загрузка...