Огнеглотатели

34

— Пст! Пст!

Вечером вылезаю из автобуса, а меня Джозеф дожидается.

— Пст! Бобби!

Сидит в кусте боярышника. Я вспомнил, как он меня толкнул на песок. И сколько еще спускать ему такое с рук? Я попытался пройти мимо, делая вид, что не вижу его, но он вылез из куста. Взял меня за локоть.

— Бобби, приятель.

Я посмотрел на него. А он глаза опустил.

— Знаю, — говорит. — Я не должен был этого делать. — Передернул плечами. — Да я ничего такого не хотел, чувак. Ну увлекся. Сам ведь знаешь.

— Да ну?

— Знаешь-знаешь. — Он скрипнул зубами. — Ну дурак я безмозглый. Самому стыдно. Простишь?

Я покачал головой. А сам про себя знаю — ну вот, опять сейчас спущу ему все с рук.

— И как же тебе стыдно? — спрашиваю.

— Очень стыдно.

— Очень-очень стыдно?

— Угу.

— Так и скажи.

— Мне очень, очень стыдно.

— Бобби.

— Чего?

— Скажи: «Мне очень, очень стыдно, Бобби».

— Мне очень, очень стыдно, Бобби.

— Сэр.

— Чего?

— Скажи: «Мне очень, очень стыдно, Бобби, сэр».

Тут он ухмыльнулся. Мы посмотрели друг на друга.

— Все, хорош выделываться, — говорит он.

— Ладно, — говорю. — Порядок.

Он потер руки.

— Во, готово дело, — говорит. — Пошли-ка со мной. Покажу тебе кое-что.

— И что именно?

— Тут еще один притащился. Совсем чудик.

Я сразу понял, что он говорит о Макналти.

— Где он? — спрашиваю.

— Сейчас покажу. Двинули.

Мы пошли к берегу, совсем рядом, плечами друг друга толкали на ходу. Он подождал, пока я зашел домой оставить портфель и переодеться. Мама с папой сидели в кухне. Папа — на табуретке, в руке чашка чая.

— Ну что, все у тебя в порядке? — спрашиваю.

— Лучше не бывает, — отвечает. — Высосали из руки половину крови. Заглянули в глубину моих прекрасных глаз, а потом в глубину глотки. Сунули мне фонарик в легкие и трубочку в задницу. А сколько мне сделали рентгенов, лапушка?

Мама сунула мне в руку булочку, намазанную маслом.

— Семь, — говорит. — Или, может, восемь.

— Так что уж если там есть чего находить, они обязательно найдут, а потом все поправят. Да вот только находить нечего.

Я посмотрел на них. А они оба взяли и отвернулись.

— Пойду погуляю немножко, — говорю. — С Джозефом.

Мама прищелкнула языком и покачала головой, но все же намазала еще одну булочку.

— Валяй, — говорит. — Вторая — чтобы его угостить.

Я позволил ей меня поцеловать.

— Чай будем пить через час, — говорит. — И ни минуткой позже.

Я скорее к дверям.

— Вкусно она готовит, — сказал Джозеф, ведя меня к маяку и соснам. — Помнишь, как я раньше приходил к вам ужинать?

— Угу.

— Какие были мясные пироги! — Он причмокнул от одного воспоминания.

Идем жуем булки. Шлепаем по песку к косе у маяка. Вода низкая. Отлив чего только не оставил на берегу: кучи водорослей, куски дерева, гладкие и причудливой формы, обрывки сетей, рыбацкие канаты, сломанные садки, ракушки, крабовые панцири, дохлых морских звезд, бутылки, автомобильную покрышку, дохлого баклана, камушки, гальку, блестящие стекляшки. Я нагнулся, подобрал кожаный башмак. На вид — совсем древний, твердый, как доска, а нос при этом загнутый, подметка тонкая — похоже, всего неделя-другая как его уронили или вышвырнули в воду. Я поднял какую-то кость. Сухая, выбеленная, изъеденная водой, но видно — кость млекопитающего, возможно, бедренная. Я представил себе: а вдруг это кость одного из Айлсиных утонувших моряков, — а потом швырнул ее к морю. Джозеф закурил, запах табака смешивался с вонью водорослей, запахом соли и свежим ароматом осеннего моря. Я швырял камушки и смотрел, как они вращались, описывая в воздухе дугу.

Мы перешли каменистую косу и углубились в сосны.

— Там мужик, да? — сказал я.

— А ты что, его видел?

— Его зовут Макналти. Я тебе про него рассказывал. Силач, факир…

— Это он и есть?

— Да.

— А здесь ему что сдалось?

— Не знаю.

Впереди тянулись дюны, на них — древние летние домики. Некоторые совсем завалились, осели на песок. Другие были поновее — свежая краска, шиферные крыши, палисадники за заборами. Двери у этих были заперты, окна заколочены досками — от зимнего ненастья. Некоторые из них углекопы построили несколько поколений назад — место, чтобы проводить с семьей отпуск возле угольного моря. На некоторых дверях были вырезаны названия: «Букингемский сарай», «Мечта сбылась», «Дом на дюнах», «Уоргейтское поместье». Я знал, что папа Дэниела уже пошастал здесь с фотоаппаратом, что в книжке у него эти домики будут выглядеть удивительно и необычно.

— Во, гляди, — говорит Джозеф.

Смотрю — дым, поднимается узким пером. Мы зашагали в ту сторону. Бредем по мягкому песку, тростник — по колено, и я рассказываю Джозефу, что знаю про Макналти: война, Бирма, что он факир, огнеглотатель.

— Огнеглотатель? — говорит Джозеф. — Вот чего мне всегда хотелось попробовать.

Чиркнул спичкой, быстро сунул пламя в широко открытый рот, быстро вытащил обратно. Потом закурил, когда затянулся, сигарета затрещала. Он глубоко-глубоко всосал дым.

— А-а-а-а-а, — говорит, а дым так и валит обратно. — Здорово.

Потом призадумался.

— Только знаешь, — говорит, — если у него и правда мозги набекрень, наверное, придется погнать его оттуда.

— Погнать?

— Тут же вокруг малышня околачивается, Бобби. А этакий мало ли что может учудить.

— Да ничего он не учудит.

— Все они так говорят. Ладно, поглядим.

Подобравшись к дыму, мы пригнулись. Влезли на песчаный холмик. Всмотрелись сквозь траву в углубление в земле. Глядим — вот он, Макналти, сидит у полуразрушенного сарайчика, выкрашенного в зеленый цвет. Встал на колени перед костерком, подкладывает туда палочки, а пламя разгорается все ярче в меркнущем свете. Потом отхлебнул из бутылочки. Пожевал хлеб. Скорчился, голова на коленях, раскачивается взад-вперед, будто молится. Поднял руки, ладонями вверх, к небу. Потом уселся, скрестив ноги, глаза закрыл и не шевелится. Трава вокруг чуть-чуть колебалась под легким ветром. Высоко в небе кричала одинокая чайка. Сумерки все сгущались. Макналти вдруг наклонился вперед, сунул руки в огонь, оставил там на мгновение.

Джозеф как ахнет. А Макналти зажег факел, выдохнул пламя в воздух, а потом вроде как вдохнул обратно, прямо в легкие.

— Красота, — прошептал Джозеф.

Макналти как повернется, как посмотрит в нашу сторону. Мы так и шарахнулись. А Макналти уже стоит над нами, закрывая кусок неба.

— Давайте платите, — говорит. — Платите давайте!

Я уставился ему прямо в лицо, так и ждал: сейчас он меня увидит и узнает.

— Мистер Макналти, — говорю.

А Джозеф как дернет меня прочь, и мы бросились наутек, поскальзываясь, перекатываясь по песку. Добежав до сосен, встали, пыхтя и хихикая. Сердца так и бухали. Макналти за нами не погнался. Его нигде не было видно.

— Двери заприте! — проорал Джозеф.

И мы рванули дальше, а в небе над нами бушевали бурей кричащие чайки, и море опять шумело в полный голос.