Огнеглотатели

46

Медленно, молча бреду по песку. Входную дверь открыл, считай, без звука. Считай, и не дышу. В гостиной — никого. В камине трещат поленья. Слышу — ходят по кухне. Пахнет жареным беконом, чайник закипает. Тут мама запела:

А потом — снова, без слов, выше и нежнее. И как рассмеется.

— Ты что, не можешь подождать, пока я тебе положу?

Папа только причмокнул.

— Вкусно! — говорит.

Потом умолкли, а потом — еще тише:

— Вон ты какой большой и здоровый! — говорит. Хихикнула. — Иди-ка попробуй отыскать нашего Бобби. Скажи ему, что ужин на столе.

Папа вышел из кухни, встал в дверях.

— Вон он, явился не запылился, — говорит. — Черный прямо как асфальт. Ты чем это там занимался, парень?

Я моргнул. Говорить не могу. Он ухмыляется:

— Да еще и язык проглотил!

— Папа, — говорю.

— Ну, я за него.

— С тобой все хорошо? — говорю.

— Лучше некуда.

Тут она сзади к нему подошла. Отвела с лица волосы, улыбается мне.

— Но… — говорю.

— Что еще за «но»? — говорит.

— Но ты же кашлял, и все эти анализы, и…

— Они ничего не нашли.

— Ничего?

— А то я и без них не знал. Ничего. И я знал с самого начала.

— Но… Но…

Мама кивнула.

— Это правда, — говорит. — Совсем ничего.

— Вирус, небось, какой, — говорит папа. — Или залетный микроб, который теперь двинул дальше, ищет другое тело, где перекантоваться.

Она его обняла. Папа говорит:

— Так, ладно, иди-ка смой всю эту грязищу, пока я не съел и свой ужин, и твой.

Я — в ванну. Повытягивал занозы из ладоней и запястий. На коже остались капельки крови. Я умылся мягким белым мылом, отскреб всю грязь. По окну скользнул луч маяка — один раз, другой, третий. Я заглянул себе в пустые зрачки, черные как ночь. Попытался подумать, но никаких мыслей не было.

— Спасибо, — прошептал.

Он мне не ответил. Может, и некому отвечать. Может, просто ничего нет и так оно продолжается от начала времен. Снаружи, у берега, кто-то рассмеялся — может, Лош, а может, Йэк. Потом зазвенел Айлсин голос.

— Спасибо, — повторил я.

— Бобби! — Это папа. — Я за твою порцию принялся.

Сидим за столом, едим яичницу с беконом и помидорами, запиваем чаем. Мама напевает «По волнам по вольным». Папа положил кусок бекона между двумя кусками хлеба, отправил в рот, слизал жир с подбородка. Время от времени мы тихо смеялись. Мама сказала, что автобус из города пришлось ждать целую вечность, а когда он пришел, там не было мест. Она собиралась написать жалобу — пусть где надо с ними разберутся.

— Это уже не смешно, — говорит.

И все подливает чай в чашки. А папа все улыбается и улыбается — так ему нравится еда, так ему нравится с нами. Под окном протарахтела тележка, мелькнули тени Спинков. Я заметил, как по нам пробежали блестящие Айлсины глаза. Когда они ушли, костер Джозефа сделался будто гора на фоне моря.

Мама нагнулась, поцеловала меня.

— Ну что, сынок? — говорит. — Как там сегодня в школе?

И я стал подыскивать слова, чтобы соврать, — и не нашел.