Огонь Менестреля

Глава 14

Джулиана и Вильгельмина вышли из автобуса у небольшого дома на окраине района, где расположились мастерские огранщиков. Поднявшись по ступеням, Вильгельмина окинула хмурым взглядом засохшую герань, торчавшую из ящика под окном. Непростительная лень. Она позвонила. Дверь им открыл полный, лысый человек, представившийся Мартином Деккером. Он оказался моложе, чем ей показалось на первый взгляд, ему было под пятьдесят. Но сейчас уже многие люди кажутся ей молодыми. Они не помнят войны, бомбежек, голода, вероломства нацистов и тех, кто сотрудничал с ними. Но если такие, как она, не расскажут им, не захотят вспомнить, то откуда им и узнать об этом? А разве можно быть уверенным, что все это не повторится?

Заговорив по-голландски, она представила себя и Джулиану. Она не утруждала себя переводом, сочтя, видимо, что Джулиана при желании поймет, о чем идет речь.

— Я очень рад, что вы приехали, — оживленно приговаривал бельгиец, ведя их наверх и позвякивая огромной связкой ключей. — От вашего брата до сих пор нет известий.

— Вы сообщили в полицию?

Деккер покачал головой.

— Я решил, что сначала дождусь вас.

И свалю на вас все это, раздраженно подумала Вильгельмина. Она понимала, что люди каким-то образом чувствуют ее способность принимать трудные решения. А ей это нравится ничуть не больше, чем им, и она совсем не считает, что имеет на это право, но она не из тех, кто отказывается от грязной работы. И ведь что характерно: сначала люди ждут от нее решимости, а потом бывают недовольны ею.

— Исчезнуть так неожиданно… Как это не похоже на мистера Пеперкэмпа, — говорил Деккер. — Он всегда был образцовым съемщиком. А сейчас он задолжал мне за квартиру, — он вздохнул с преувеличенным отчаянием, — и ничего не сообщает о себе. Ни слова.

Вильгельмина надеялась, что ей не придется хотя бы платить за квартиру брата. Она собиралась разыскать его, но расплачиваться с его долгами не входило в ее планы. Домовладелец, не дождавшись реакции, открыл ключом дверь в квартиру Джоханнеса и, извинившись, бесшумно удалился вниз.

— Он не говорит по-английски? — спросила Джулиана.

— Не знаю, — сказала Вильгельмина. — Я не спрашивала.

Они вошли в двухкомнатную квартиру. В медной пепельнице лежала толстая, наполовину выкуренная сигара, а рядом с хитроумным, устаревшим проигрывателем стоял конверт одной из пластинок Джулианы. На конверте она улыбалась, тогда ее волосы были длиннее, чем сейчас. У Джоханнеса хранились все ее пластинки. У Вильгельмины нет ни одной, но она слышала иногда ее игру по радио.

— Для меня Джоханнес всегда оставался сильным, упрямым мальчишкой, каким он был до войны, — сказала Вильгельмина. Она говорила словно сама с собой, однако по-английски. — Он все время побеждал в конькобежных соревнованиях, которые проводились на каналах. Я любила смотреть на него — тепло укутавшись и попивая с подругами горячее какао.

Джулиана мягко спросила:

— А сами вы катались на коньках?

— М-м, кажется, да, я сейчас уже плохо помню.

Прошло слишком много лет, и все ее силы ушли сначала на то, чтобы выжить, а потом — на то, чтобы уйти от прошлого и жить дальше. Нет, не забыть, а просто продолжать жить.

Впервые в жизни Вильгельмине стало жаль старшего брата. Знаменитого Джоханнеса Пеперкэмпа, огранщика алмазов. Ни у кого не было такого верного глаза, как у него.

А сейчас он влачит жалкое существование.

Не обращая внимания на участливое выражение лица Джулианы, она прошла в крохотную кухню, которая едва ли превосходила размерами стенной шкаф в гостиной, и автоматически поставила на плиту чайник. Кухня была опрятной, но на окнах не было цветов. И она ощутила одиночество, которое пропитало жизнь брата. Здесь не осталось и следа от радостной, сияющей чистоты, которой всегда отличалась та большая квартира, где он жил с Анной.

Она проверила содержимое холодильника. Сыр четырех сортов и половина угря были аккуратно завернуты в бумагу; еще стояла жестянка с масляным печеньем, но молоко прокисло, а от коробки с устрицами начинало попахивать. Даже в дни благополучия и славы, в дни, когда ему сопутствовала удача, Джоханнес не транжирил деньги. Бережливый по натуре, он тратил на себя очень мало. Что он делал с деньгами, откладывал ли их, Вильгельмина не знала, но она и сама поступала точно так же. И оба они бережно относились к пище. В их жизни было слишком много дней, когда приходилось обходиться без нее.

— Что-то здесь не так, правда? — спросила Джулиана, стоя у тетки за спиной.

Вильгельмина молча покачала головой и выключила газ. У нее пропала охота пить чай. Они с Джулианой прошли в спальню, но и там не нашли ничего особенного. Двуспальная кровать была аккуратно застелена, а на бюро стояли две фотографии — смеющаяся Анна, в глазах которой как всегда угадывалась печаль, и свадебное довоенное фото Джоханнеса и Анны. Вильгельмина вспомнила — она не могла бы так отчетливо припомнить события прошлой недели, — как они с Рахель мечтали, чтобы и у них когда-нибудь была такая же свадьба, как у Джоханнеса и Анны. Они тогда любили помечтать.

Мечты ушли, остались воспоминания.

— Пошли, — сказала она.

— Тетя Вилли…

— Со мной все в порядке. Отнесем мистеру Деккеру угря. Это его утешит.

Но внизу в дверном проеме маячила темная фигура какого-то мужчины, который пытался на плохом французском объясниться с хозяином-бельгийцем. Джулиана вскрикнула и отскочила, но слишком поздно.

На нее уже смотрели темно-карие глаза.

— Черт! — выругался мужчина.

Она смерила его взглядом, дерзким и нахальным.

— Вот уж не ожидала встретиться с вами, мистер Старк.

— Господи! А вы-то здесь зачем?

Значит, это и есть тот самый американский репортер, подумала Вилли, с интересом оглядывая его. Довольно-таки хулиганская физиономия, темные, непроницаемые глаза, шрамы на лице, но неотразим, и в нем есть обаяние. Ничего нарочитого, показного, просто неотразим и все. Уверенный, опытный, он знает, что такое страдание. Если бы ей предложили разгадать его, она бы сказала, что этот человек понимает, как трудно оставаться беспристрастным. И это неплохо, подумала она. Она была убеждена, что по-настоящему беспристрастным быть невозможно.

Вилли взглянула на Джулиану. Та старалась изображать возмущение, но сквозь него проглядывала симпатия и — как почудилось Вильгельмине — восхищение. Очень интересно. Ей казалось, что Джулиана совсем не от мира сего, что земные радости вызывают у нее скуку; такое впечатление она вынесла из немногочисленных встреч с племянницей, которые у нее были.

Мэтью Старк тяжело вздохнул, по его лицу проскользнула беспокойная неуверенность, и у Вильгельмины екнуло сердце. Этот человек явно не станет нервничать по пустякам. Видимо, произошло что-то серьезное.

— Господи, как же я не люблю этого делать! Я так полагаю, вы ничего не знаете. — Он плотно сжал губы и помолчал, его лицо приняло суровое выражение, но в нем чувствовалось участие. — Сегодня утром в Амстердаме найдено тело Джоханнеса Пеперкэмпа. Он умер от инфаркта. Он ушел из мастерской с одним голландцем, и я имею основания думать, что это был Хендрик де Гир. Мне очень жаль.

В Амстердаме, подумала Вильгельмина. Ну конечно же, в Амстердаме.

Хендрик…

Она закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на подступившие слезы, и перед ней поплыли образы прошлого — картинки из волшебного фонаря, — живущие сейчас только в ее памяти. Она увидела брата — юного, высокого, он смеялся и мчал по льду красавицу Анну.

— Тетя Вилли, с вами все в порядке?

Нежный голос Джулианы, наполненный болью и огорчением, развеял видения и вернул ее к действительности. Вильгельмина сошла с последней ступеньки, поравнявшись с Мэтью Старком, который все еще стоял в дверном проеме. Джулиана нетвердой походкой последовала за ней. Катарина оказала дочери плохую услугу, подумала Вильгельмина. Джулиана совсем ничего не знает о жизни. У нее есть деньги и здравый смысл, прекрасная одежда и блестящее образование, уникальный талант, но она не имеет представления о том, что такое холод, голод или смерть. Джоханнеса больше нет. Как нет и Рахель. Застывшее, побледневшее лицо Джулианы казалось ей сейчас неуместным. Вильгельмина призналась себе, что вряд ли сможет испытать симпатию к тому, кто никогда не страдал.

И как печально — и неправильно — что ее племянница, совсем не знала своего дядю. Хотя в этом нет ее вины. Вильгельмина уже раскаивалась в том, что плохо думала о Джулиане. Она — хорошая и добрая, и Вильгельмина гордится ею. Она ведь племянница и, кроме того, последняя в роду Пеперкэмпов.

О, Боже! Вильгельмина отогнала эту догадку. Взбудораженное воображение вдруг подбросило ей мысль о том, что Джоханнес мог передать Камень Менестреля, а вместе с ним и четырехвековую традицию Пеперкэмпов своей племяннице-пианистке. Какой бы замечательной ни была Джулиана, она вряд ли сможет всерьез воспринять эту традицию. После Амстердама никто из Пеперкэмпов не упоминал о камне. И скорее всего Джоханнес выбросил его в море. Хотя, неужели у него хватило на это решимости?

Господи Всевышний! Вильгельмина вдруг испытала острое чувство ужасной утраты. Мой брат мертв. Его нет.

— Я в порядке, — сказала она наконец. Она должна была сказать так, это нужно было прежде всего ей самой. — Джоханнес прожил долгую жизнь. Он был прекрасным человеком.

— Да, я знаю, — сказала Джулиана. Вильгельмина взглянула на Мэтью Старка. Он с непроницаемым видом наблюдал за Джулианой. Но она чувствовала напряжение, исходившее от него. Он не сдвинулся с места, хотя по всему было видно, что его единственным желанием было подойти к Джулиане. Ох, подумала Вильгельмина, ведь он уже почти влюбился в девочку.

Темные глаза остановились на старой женщине.

— Вы — тетя Джулианы? Вилли, не так ли?

— Вильгельмина. — Ее голос прозвучал ясно и уверенно. Теперь нужно идти до конца. Найти Хендрика. Помешать ему. Она будет всегда скорбеть о брате, но потом, когда останется одна. А пока, похоже, предстоит сделать кое-что еще. Хендрик… Какое предательство ты замыслил на этот раз? — Меня зовут Вильгельмина Пеперкэмп.

— Еще одна Пеперкэмп. Сестра Катарины и Джоханнеса?

— Да. Я живу в Роттердаме.

— Вы знаете, зачем ваш брат поехал в Амстердам?

— За алмазами. — Ложь пришла сама собой. У нее нет оснований доверять этому американцу и что-либо рассказывать ему. — А я приехала покормить его кошку.

— Неужели вы проделали такой путь только для того, чтобы покормить бедную киску? Ладно, пусть, как вам угодно. Если не хотите, можете мне ни черта не рассказывать. Я сам узнаю все, что нужно. Я хочу попросить вас только об одном одолжении — езжайте-ка вы домой. Обе. Нечего вам впутываться в это дело.

— Мы всегда будем помнить о вашей заботе, мистер Старк, — невозмутимо ответила Вильгельмина. Она ненавидела, когда ей указывали, что делать. — Но это вы принесли нам плохие новости, так что я думаю, именно вам нужно бы поторопиться уйти.

— Хорошо. Вам известно что-нибудь о Хендрике де Гире?

— Tot ziens, мистер Старк.

— То есть?

— То есть, до свидания.

Старк перевел тяжелый взгляд на Джулиану.

— Вы хотите, чтобы я ушел?

Джулиана несколько секунд смотрела на него, и Вильгельмина увидела в глазах племянницы сомнение. «Господи, помилуй! — подумала она. — Джулиана сейчас скажет ему „нет"! Ах, что все это значит?»

Но Джулиана мужественно кивнула.

— Да, думаю, вам лучше уйти.

Мэтью, не сказав ни слова, развернулся и вышел. Вильгельмина, стоя рядом с племянницей, смотрела ему вслед, пока он спускался по ступеням крыльца.

— Тяжелый человек, — заметила она.

— Да. Но я не уверена, что мы поступили благоразумно, просто так отпустив его, тетя Вилли. Он что-то знает, и он не сказал нам об этом.

— И мы знаем кое-что, о чем не сказали ему. Разве нет?

— Да, но… — Она упрямо выпятила подбородок. — Не знаю, как вы, тетя Вилли, но я не намерена просто уехать домой и забыть обо всем. И пошел он к черту, этот Вермонт.

— Вермонт? А что там, в Вермонте?

— Там безопасно. Там я могу сделать вид, что ничего не знаю. Туда меня хочет отправить мать.

— М-да. Но есть вещи, от которых не спрячешься. Ну что, пошли?

— Куда? Мне бы хотелось поехать за Старком в Америку.

— И я бы тоже поехала.

— Но у вас нет паспорта.

— Есть. Когда-то я собиралась поехать в Нью-Йорк навестить твою мать, но потом передумала.

— Почему?

— Она приехала сама.

— Понятно. Паспорт у вас с собой?

— Да. Сегодня утром, когда я собиралась в Антверпен, я подумала, а вдруг мне придется отправиться в Нью-Йорк и встретиться с твоей матерью. — Хендрик, мелькнуло у нее в голове. Неужели опять он? Вдруг она почувствовала страшную усталость и поняла, что годы все-таки берут свое. — Пошли. Мы должны убедиться, что за нами нет слежки.

Она отдала угря домовладельцу, который незаметно все это время стоял рядом с ними, и сказала ему, что придет попозже, чтобы уладить дела брата.

— Что случилось? — спросил мистер Деккер. Он явно ничего не понял из их разговора. — Где ваш брат?

Она посмотрела на бельгийца и спокойным, ясным голосом сказала:

— Он умер, мистер Деккер. Джоханнеса больше нет.