Огонь Менестреля

Глава 5

Рахель Штайн приехала в Линкольн-центр задолго до начала концерта и, ожидая в холле, смотрела сквозь стеклянные стены на запорошенную снегом площадь и сверкающие праздничные огни. Много лет она не видела снега. Он вернул ее в прошлое, и она вспомнила, как она с братьями, сестрами, кузинами пробирались по улицам Амстердама. Все ушло, никого не осталось в живых. Тогда, перед войной, она чувствовала себя в безопасности. К ним из Германии и с востока хлынули еврейские беженцы, но они сами искренне надеялись, что уж в Амстердаме-то их никто не будет преследовать. Временами, когда она позволяла себе с головой окунуться в прошлое, Рахель явственно слышала смех тех людей, которых любила, видела их улыбки — такие радостные, такие невинные. В эти минуты другие звуки и образы прошлого отступали, и она не слышала просьб о пощаде, не видела лиц погибших. Абрахам говорил, что выбросил все это вместе с прошлым. Его воспоминания не шли дальше того дня, когда он в драных башмаках впервые ступил на американскую землю, готовый много работать и преуспеть. Теперь он разучился даже говорить по-голландски, забыл этот язык. Пусть другие живут воспоминаниями, а ему это не нужно, говорил он.

Рахель позавидовала бы брату, если бы смогла поверить его словам.

Она смотрела, как большие снежные хлопья, медленно кружась, ложились на землю. Они словно возникали из небытия, и она вдруг почувствовала себя мертвой. Ее тело лежит в земле, ее кровь и соки проникают в почву, вливаясь в почвенные воды, а затем обращаются в воздух, в облака, в снежинки. Она представила себе друзей, родных — это они сейчас кружили в воздухе белыми хлопьями. Приятное тепло разлилось по телу.

Никуда не деться от этих мыслей о смерти! А почему бы и нет? Она не боится. Она перестала бояться, когда ей было восемнадцать. Живешь и умираешь. Как все.

— Добрый вечер, мисс Штайн.

Она повернулась, услышав голос сенатора Райдера, и, поддавшись его обаянию, улыбнулась.

— Да вы сегодня просто франт, сенатор, — сказала она приятным хрипловатым голосом. — Необыкновенно хороши!

Он рассмеялся.

— Спасибо. И вы выглядите чудесно как всегда.

Разумеется, он говорил неправду. В простом черном платье она казалась еще костлявее и старше. Это ее мало беспокоило. Платье было добротным. Сорок лет назад даже кусок хлеба представлялся ей настоящей роскошью. Сейчас у нее так много всего: большой дом, экономка, садовник, огромный гардероб. Когда она умрет, ее племянники избавятся от прислуги, продадут все и вложат куда-нибудь вырученные деньги. Им не нужно ничего из того, что есть у нее. Я должна изменить завещание, вдруг подумала она. Она не была религиозна, но решила, что по возвращении в Палм-Бич обязательно свяжется с раввином и попросит подсказать, какому благотворительному фонду лучше завещать свои средства. Племянники наверняка будут раздосадованы, но такой «взнос» в обход их кармана пойдет им на пользу. А может, он воодушевит их и заставит быть более великодушными, чем была она в свое время.

Вежливо поддерживая даму под локоть, сенатор Райдер провел ее по широкому проходу в партер. Она заметила, какими взглядами встретила их респектабельная публика; красавец-сенатор, конечно, был достаточно заметной фигурой. Рахель могла только догадываться, что у них на уме. Он был холостяком после развода с миловидной застенчивой особой, которая, как говорили, не смогла вынести постоянного внимания светского общества. Но разве можно ожидать другой жизни, выходя замуж за человека из семьи Райдеров. Она ушла от него спустя короткое время после его избрания в сенат. Детей у них не было. После этого Райдер появлялся в обществе самых разнообразных женщин, всегда красивых и элегантных, каждая из которых исполняла роль в его жизни. Но Рахель полагала, что с женщинами вроде нее, — маленькой, морщинистой, не желающей улыбаться просто ради того, чтобы улыбаться, — он еще на люди не выходил.

— Я рад, что вы пришли, — сказал он, когда они заняли места в партере.

— Я тоже.

В зале было тепло, и Рахель почувствовала, что устала. После чаепития с Катариной у нее возникли сомнения относительно сегодняшнего вечера. Наверное, с ее стороны неправильно было вовлекать в это дело подругу, и той теперь приходится избегать расспросов дочери. Рахель задумалась — если бы у нее был ребенок, неужели и она так оберегала бы его от своего прошлого? Она ощутила напряжение в позвоночнике. Я бы убила Хендрика де Гира, но не дала бы ему и пальцем дотронуться до моего ребенка! А ребенок подруги? Хотя Джулиана Фолл и не была ей дочерью, но Рахель остро чувствовала свою ответственность за нее, и, кроме того, она дала слово Катарине. Нельзя уподобляться, сказала она себе. Если обещаешь что-то, ты должна сдержать слово.

Райдер одарил ее одной из своих самых сердечных улыбок.

— Полагаю, миссис Фолл тоже здесь?

— Да.

— Прекрасно. С нетерпением жду знакомства с ней.

Свет померк. Рахель чувствовала плечо сенатора, касавшееся ее плеча. Такое честное лицо, такой приятный человек. Рахель не верила ему.

Мэтью, ссутулившись, сидел в мягком кресле и размышлял, не напрячь ли ему мышцы лица, чтобы выказать интерес к концерту и скрыть смертельную скуку, но решил ничего не предпринимать. Надо ж было доверить Фелди заботу о билетах. Она заказала ему место в партере, среди смокингов и вечерних платьев. Ни разу в жизни он не надевал смокинга и не собирался начинать сегодня, но все-таки Фелди не могла бы его упрекнуть. Его костюм — темно-красный шерстяной пиджак, темно-серый шерстяной банлон и брюки в тон — обошелся ему больше чем в недельное жалованье в «Газетт». Конечно, Фелди не пришла бы в восторг от его обуви. Он надел свои армейские ботинки.

Впереди справа, в шести рядах от него, сидел Сэм Райдер, но Мэтью не слишком обрадовался, мгновенно заметив сенатора среди публики, до отказа заполнившей зал. Голландца рядом с ним не было. Райдер сидел с маленькой пожилой женщиной, которую Мэтью не знал. Он и Сэм Райдер жили в Джорджтауне и когда-то, совсем недолго, вращались в одних и тех же кругах. Но молодой сенатор из Флориды теперь предпочитал думать, что Мэтью Старка больше не существует. А жаль.

Говорит, что охотится за алмазом — за самым большим алмазом на свете. Ты можешь поверить?

Это были слова Проныры. Все-таки тот имел дело с сенатором Райдером. Да? сказал себе Старк, я верю. «Эх, Проныра, друг мой, — подумал он под звуки бесконечной симфонии Шуберта, — во что же ты втянул меня на этот раз?»

Джулиана спрятала черную кожаную сумку в укромном углу уборной комнаты и попыталась забыть о ее содержимом. Там лежали черное креповое платье 1936 года, розовые чулки и туфли с Т-образным ремешком спереди, пестрый, расшитый блестками тюрбан, португальская шаль, которой обычно покрывали пианино в благопристойном филадельфийском доме ее бабушки, и сумочка с ярким гримом. Там была Д. Д. Пеппер. Джулиана знала, что рискует, но сегодня кто-то не смог играть, и Лэн предложил ей одиннадцатичасовое выступление в «Аквэриан». Она еще ни разу не играла для ночных посетителей. Разве она могла отказаться? «Ах, Лэн, извини, но сегодня я выступаю в Линкольн-центре». Бред. Джулиана сказала ему, что будет дрожать от страха.

Но это означало, что она отправится прямо из Линкольн-центра и проделает, безумный, рискованный путь в Сохо.

Ей приходилось играть с огнем.

Она все тщательно спланировала. После концерта она наденет черное платье, черные ботинки и черное кашемировое пальто. В такси спрячет светлые волосы под тюрбан, так что ей не придется красить их ни в розовый, ни в красный, ни в другой цвет, и накинет бабушкину шаль поверх пальто, чтобы оно больше подходило Д. Д. Лэн, если увидит, сразу узнает кашемир, но она должна рискнуть. Наконец, нужно будет натянуть розовые туфли Д. Д. и подгримироваться. Чулки она наденет сразу после концерта, под ботинками их никто не увидит.

Проще простого, надо лишь все рассчитать и собраться с духом.

Но сначала ей предстояло сыграть концерт Бетховена. Джулиана глубоко дышала и, закрыв глаза, сосредоточилась; на этот раз мысль о том, что память подведет ее, не приводила в ужас. Вероятность того, что она вдруг забудет какой-нибудь пассаж перед публикой, до отказа заполнившей Линкольн-центр, перед оркестром Нью-Йоркской филармонии, волновала ее меньше всего.

«Ты зажгла свечу с обоих концов, — сказала она себе, — и если ты забудешь про нее, то обожжешь свою задницу».

Райдер не давал воли чувствам. Так он просидел первую часть концерта. Он развил в себе вкус к серьезной музыке, но с облегчением узнал, что ему не придется слушать трудных сочинений современных композиторов. И тем не менее сенатор обнаружил, что им овладело нетерпение. Ему хотелось, чтобы концерт скорее закончился, ведь он пришел сюда не за этим.

В перерыве он не стал оглядываться по сторонам в поисках де Гира, так как не был уверен, в зале ли тот. Он слегка улыбался Рахель Штайн и поддерживал вялую беседу. Он понимал, что пока с ними нет Катарины Фолл, им нечего сказать друг другу. А встреча с ней, он был уверен, окажется недолгой. Он затеял опасную игру — одновременно с Рахель Штайн, Филом Блохом и Хендриком де Гиром. А что ему оставалось делать? Все будет хорошо.

— Вам доводилось бывать на концертах Джулианы Фолл? — спросила его старуха.

Дочь Катарины Фолл. Ее сегодняшнее выступление давало ему удобную возможность собрать их всех вместе, не рискуя почти ничем. Женщины не увидят де Гира, а Голландец сможет заметить их или из холла, или из зала, или снаружи. Для Райдера это не имело значения. Он был вполне уверен, что де Гир не станет рисковать и не захочет встречаться лицом к лицу ни с одной из них. Все было так просто. Все было предопределено.

— Нет, — ответил он. — У меня не было такой возможности, но я понимаю, как она хороша.

— Феноменально, так мне говорили. Так что нужно послушать.

Разве мог он слушать фортепианную музыку, когда его единственным желанием было рвануть отсюда подальше? Но он понимал, что нужно дождаться окончания концерта. Он стиснул зубы и промолчал, а на сцену в это время вышла пианистка.

И тут он, даже если бы попробовал, не смог бы вымолвить ни слова.

Джулиана Фолл. Боже мой, думал он, где же она была раньше? Она выглядела как сама мечта. И все вокруг нее было настолько прекрасным и элегантным, что замирало сердце. Бледно-голубая ткань окутывала ее фигуру, из украшений на ней была только сапфирная подвеска, светлые волосы волной сбегали по плечам. И матовая кожа. Она улыбнулась залу, и Райдер почувствовал, как что-то большое и тяжелое шевельнулось в груди, так что у него перехватило дыхание. Он забыл о сидящей рядом старухе, об алмазе, о своих трудностях, о Хендрике де Гире, о Филиппе Блохе и обо всей грязи, в которую он влез. Он не мог отвести от нее глаз. Ничто не имело значения. Только женщина, что стояла на сцене.

— Она восхитительна, правда? — заметила Рахель Штайн.

Райдер, раздраженный ее комментарием, отрывисто кивнул. У него свело челюсти. Дыхание стало учащенным и тяжелым. Никогда еще он не приходил в такое волнение при виде женщины.

Джулиана Фолл села за рояль, публика затихла, и она начала играть. Сэм Райдер ни на миг не отрывал от нее взгляда. Он следил за тем, как ее длинные пальцы бегали по клавишам, как вслед за движением музыки менялось ее выразительное лицо, как она с грациозной экспрессией извлекала из инструмента невероятные звуки. Ее отрешенность казалась абсолютной. Она играла так, словно рядом никого не было, — только она и оркестр. В ее игре были необузданность и безрассудство, неожиданные для Райдера. Она будто все время балансировала на пределе возможного, готовая вот-вот сорваться и сделать ошибку, которая смутит или ужаснет слушателей.

Интересно, а что, если бы ее энергия и мощь были направлены на него? Если бы эту необузданность — да в постель? Райдер почувствовал возбуждение и сменил положение, чтобы Штайн не заметила, как напрягся его член, и только потом обнаружил, что неосознанно покусывает костяшки пальцев. Он убрал руку ото рта, и тут же его пальцы сжались в кулак. Он спрятал его за борт пиджака.

Концерт закончился, люди вокруг него встали с мест и восторженно захлопали, и только тогда он очнулся и вспомнил, где он и что должен делать. Неуверенно, держась за спинку переднего кресла, он поднялся со своего места.

Хендрику де Гиру показалось, что концерт длится вечность, и он вздохнул с облегчением, когда все закончилось. Он не умел долго сидеть на одном месте — не то что американские сенаторы, затеявшие с ним свои игры. Голландец заметил реакцию Сэма Райдера на Джулиану Фолл, и это его немало позабавило. Девушка была привлекательна, но в ней чувствовалось что-то отстраненное и недосягаемое. Несмотря на дурацкую причуду красить волосы в розовый цвет и одеваться в странные наряды, совсем непохожие на ее сегодняшнее платье. Хендрик вдруг поймал себя на желании защитить ее. Ему не хотелось, чтобы такой человек, как Сэм Райдер, приближался к этой непредсказуемой молодой женщине — дочери Катарины.

Внутри сработал сигнал тревоги, и Хендрик напомнил себе, что он человек практический. Он никогда не позволял себе руководствоваться сантиментами и ошибаться, но, разумеется, понимал, как чувства могут двигать другими и заставлять их совершать ошибки.

Он вновь оглядел зал, и взгляд опять остановился на Рахель Штайн. Он знал, — нельзя позволить, чтобы воспоминания сейчас помешали ему трезво оценить Рахель и ситуацию в целом. Но он никогда не предполагал, что ему еще раз доведется увидеть ее. Он долго учился не вспоминать ее имя — даже в ночных кошмарах. Его подсознание трепетало от воспоминаний о ней, о ее семье, ему не давали покоя мысли о том, до чего он, со всеми своими добрыми намерениями, довел их. Но, как ни крути, она была здесь — такая маленькая, уверенная в своей правоте, и такая старая. Он вспомнил, какой очаровательной крошкой она была когда-то. Ему нравилось смотреть, как загорались ее темные глаза, когда он дарил ей подарки. Теперь она ненавидит его. В ее сердце нет места прощению. Она считает себя единственной, кому пришлось страдать. Какое высокомерие, подумал Хендрик.

Вновь увидев ее, он едва не потерял самообладание. Что все это значит? Если сенатор Райдер пригласил Рахель Штайн в Линкольн-центр, значит, у него были причины, но он пригласил и Хендрика. Голландец не стал суетиться, а решил подождать и выяснить, что к чему. У него были на сей счет свои соображения, но он хотел знать наверняка.

Он не присоединился к бурной овации. Райдер пришел бы в бешенство, если бы Хендрик обнаружил себя, но это его мало беспокоило. Он направился из зала, быстро поднимаясь по проходу и глядя только вперед. Катарина сегодня должна быть здесь. Если она и увидит его, не выдаст. Подумав о ней, Хендрик почти явственно ощутил ее ужас и ненависть. Его дыхание участилось, в боку кольнула острая боль, но он не убавил шага.

Ты должна мне верить, моя Катарина.

Но этого, конечно, не будет никогда.

Все существо Райдера откликнулось на Джулиану Фолл. Такого у него не было ни с одной из женщин. Но, поймав на себе взгляд Рахель Штайн, он попытался скрыть свои чувства.

— Джулиана — пианистка от Бога, — спокойно заметила старуха.

— Да, она удивительна. — Райдер кашлянул, тщетно стараясь вернуть себе уверенность и надеясь, что эта невозможная женщина не заметит его волнения. — Удивительно талантлива.

Джулиана Фолл, стоя на сцене, раскланивалась — сначала одна, потом с дирижером, затем с оркестром. Ее улыбка была ослепительной, блестящие волосы хлынули вниз, когда она поклонилась в последний раз. Райдер почти чувствовал их мягкость на своих пальцах.

— Сенатор Райдер, вы должны кое-что понять, — заговорила Рахель.

— Пожалуйста, не сейчас. Чуть позже.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Хендрик де Гир — тот человек, который уничтожит и Джулиану, если ему понадобится спасти себя.

— Что?! — Райдер резко повернулся к ней.

— Вы слышали меня, — тихо сказала она.

Райдер сглотнул слюну. В нем шла борьба. Хитрая маленькая ведьма! Нельзя терять самообладания, во всяком случае, сейчас. Появление Джулианы Фолл привнесло неожиданный поворот в интригу; он ожидал, что она будет так же неприятна ему, как и подруга ее матери. Райдер пришел в бешенство. Это не входило в его планы! Рахель Штайн нужно вывести из игры.

— Когда-то я была молодой, красивой, талантливой так же, как и мать Джулианы, — печально заговорила Рахель, — но Хендрик де Гир отнял у нас все. Он и его приятели-нацисты.

Меня это не волнует! Райдер рассвирепел. Пора кончать с этим и заняться делом. Поток людей заполнил проход.

— Я очень сожалею о вашем прошлом, мисс Штайн, и ваши страдания вызывают у меня искреннее сочувствие. — Он помедлил, чувствуя, как к нему возвращается самообладание. Да, подумал он, я справлюсь и с этим. — Мне бы хотелось помочь вам привлечь де Гира к ответственности, но боюсь, здесь я ничего не могу поделать. Мне известно о нем гораздо меньше, чем вам, и я не в состоянии разузнать что-либо еще. Если вы хотите выдвинуть обвинения против де Гира за его действия в Амстердаме во время Второй мировой войны, то я могу только приветствовать это, хотя и должен предупредить вас, что вы вряд ли многого добьетесь. Гораздо более опасные преступники разгуливают на свободе. Но прошу заметить, что любое решение, принятое вами после нашего разговора, будет только вашим решением.

Рахель Штайн молчала. Она задумчиво кивнула, полностью погрузившись в свои мысли, словно сожалела о том, что когда-то доверилась ему или кому-то еще. Райдер отбросил последние угрызения совести. Эта женщина просто сентиментальна, сказал он себе, что тут можно поделать. И добавил:

— В тот раз я впервые встретился с де Гиром. — Он вздохнул и беспомощно-недоуменно пожал плечами. — Я уже говорил, что понятия не имел о его нацистском прошлом.

— Ну, в таком случае наша встреча с Катариной бессмысленна, — твердо сказала Рахель.

— Мне бы хотелось объяснить ей свою позицию…

— Зачем вам терять время? И собственно, зачем вам понадобился этот вечер, если вы не собирались ничего делать? Мы могли бы ограничиться телефонным разговором.

— Я счел себя обязанным сказать вам об этом лично, не пряча глаз. И кроме того, до сегодняшнего вечера я предпринимал все возможное, чтобы раздобыть какую-нибудь информацию о де Гире.

Ее черные, пронзительные глаза буравили его.

— Я вам не верю, сенатор. Мне надо было понять с самого начала, что вы не станете помогать мне. Хендрик де Гир виновен в смерти двенадцати человек. Но ведь они не были избирателями штата Флорида, не так ли? Я не собираюсь сдаваться, по крайней мере, пока. Вы говорите, что впервые видели тогда де Гира? Хорошо. Я выясню, правда ли это. Я выясню, не связывает ли вас что-то с де Гиром. — Она прищурила глаза, полная гнева и решимости. — Я выясню все.

И пылая от ярости, она оставила его.

Сэм Райдер глядел ей вслед, пока эта маленькая разгневанная женщина не исчезла в толпе людей, тянувшихся к холлу, но и тогда он не осмелился расслабиться. Она уйдет и поймет, что ее угрозы пусты. Но тем не менее Райдеру больше не казалось, что он сдрейфил, рассказав о ней Блоху. Конечно, она достаточно умна и поймет, что потерпела поражение. И больше никаких звонков, встреч или писем. Жаль, что он не встретился с Катариной Фолл, тогда в его руках были бы карты против де Гира, но он, по крайней мере, отделался от Рахель Штайн. Одна цель достигнута. Теперь следующая. Голландец уже должен был ждать Райдера в его машине. Но Джулиана Фолл…

Райдеру не хотелось втягивать ее в свои дела, но этого и не случится. Она пианистка. Красивая и незабываемая. Он не станет впутывать ее в эту историю, а сейчас соберется с силами и заставит де Гира сделать все, что нужно.

И все же, решительно шагая к выходу, он оглянулся и бросил жаждущий взгляд на сцену. Она казалась оглушительно пустой. Где-то там, за кулисами, Джулиана принимает цветы и поздравления. Де Гир подождет, решил он. Ты — американский сенатор. Используй свое влияние.

Он перебросил через руку пальто и направился за кулисы.

Адриан Фолл подхватил жену под локоть, когда она оступилась в проходе. Это был высокий, бледный мужчина с красивыми, худощавыми чертами лица, и она нежно любила его. Он вошел в ее жизнь как раз тогда, когда она начала думать, что больше не сможет полюбить и поверить. Он увез ее из Амстердама — от ее прошлого, от воспоминаний. Он понимал, что существует нечто такое, о чем она не хочет говорить. И он никогда не принуждал ее, позволяя быть такой, какая она есть. Они вместе баловали и обожали Джулиану, строя новую — общую — жизнь. Он был спокойным, милым, чутким человеком, но сейчас Катарина пожалела, что он не остался сегодня дома. Адриан ничего не знал ни о Рахель Штайн, ни о Хендрике де Гире. Разве могла она объяснить ему все?

— Катарина, что случилось? — обеспокоенно спросил он. — С тобой все в порядке?

Она глотнула воздуха, словно не видя мужа. Она побледнела и вся дрожала.

— Да, хорошо, просто… — Здесь не хватает воздуха! Я упаду в обморок. — У меня болит голова.

— У тебя гипервентиляция. Нам нужно ехать домой.

Домой, бессвязно думала она, пытаясь не ловить ртом воздух, пока Адриан объяснил ей, в чем дело. У нее в крови слишком много кислорода. Ах, Адриан, такой надежный, такой правильный. Ее мать любила говорить, что лучшее средство против гипервентиляции — это засунуть голову в целлофановый пакет. Ох, мама! Мать сейчас была бы сильной. Она не уехала бы так просто домой. Ее не прельстила бы мысль запереться в квартире на Парк-авеню и отсидеться там.

Катарина справилась с собой и поднесла дрожащую руку ко рту. Боже мой, думала она, я тоже видела его. Хендрик! Она чувствовала, что сегодня он будет здесь. Он прошел мимо, и она лишь мельком видела его. Но этого было достаточно. Его лицо отпечаталось в памяти навсегда.

Она положила ладонь на руку Адриана, его тепло, как якорь, держало ее в настоящем. Ей нужно предупредить Рахель, что Хендрик здесь. Ей нужно сделать это, несмотря на свой ужас!

— Я должна встретиться здесь с одной знакомой, — мягко сказала она мужу.

Рассудительный банкир непреклонно покачал головой.

— Ты сейчас не в состоянии ни с кем встречаться.

Катарина бросила взгляд вниз через проход на места, где сидела Рахель со своим сенатором. Но Рахель уже ушла, а сенатор…

Нет!

Он направляется за кулисы! Неужели Рахель обманула ее? Неужели она в конце концов решила вовлечь Джулиану? Катарина как безумная бросилась в проход, но Адриан схватил ее за руку и притянул к себе.

— Любимая, — мягко сказал он, — позволь мне отвезти тебя домой.

Она была благодарна судьбе за мужа, за его доброту, но сейчас она боролась, повторяя себе, что на этот раз должна противостоять ему, пойти к дочери и уберечь ее.

— Джулиана…

— Она поймет, Катарина. Тебе не нужно поздравлять ее после каждого концерта. Она знает, что твоя поддержка неизменна. Послушай меня, утром я ей позвоню. Кроме того, сегодня здесь Шаджи. — Адриан с притворным озорством улыбнулся ей, но не увидел ответного, блеска в глазах жены. Он испугался. — Они сейчас сцепятся, как это у них принято. Не будем мешать им.

— Ты не понимаешь…

— Думаю, что понимаю. Ты сегодня сама не своя. Катарина, ты не можешь делать сразу все. Ты не можешь без конца всем помогать. Ты переутомилась. Если хочешь, поедем на несколько дней в Коннектикут. — В Личфилд-Каунти у них был старый фермерский дом, который они перестраивали сами. — Свежий воздух будет тебе полезен.

Катарина поняла, что не в состоянии спорить, и слабо кивнула, чувствуя себя одураченной. Она опять была ребенком — глупенькой, наивной девочкой, которую каждый старался уберечь. Она прошла с Адрианом в холл, продолжая беспокойно оглядываться по сторонам в поисках Рахель. Что происходит? Господи, Рахель, где же ты? Неужели их встреча не состоится? Если состоится, то что она скажет Адриану? А если нет, то как ей быть дальше? Поехать домой и сделать вид, будто ничего не произошло?

Но Рахель не было, и Адриан, крепко придерживая жену, вел ее к выходу. Выйдя на холодный декабрьский ночной воздух, она обернулась, посмотрела на яркие огни концертного центра и почувствовала, как ее охватывает нерешительность.

Адриан открыл дверцу такси, и она забралась внутрь.

Какой-то пожилой джентльмен и его одетая в меха жена перехватили Сэма Райдера, и Старк проскочил за кулисы раньше него. Он знал, что именно сюда направится Сэм, как только отделается от пожилой четы. Мэтью тоже заметил, какую, реакцию у сенатора вызвала Джулиана Фолл. Ему пришлось признать, что когда она появилась на сцене, он был поражен не меньше Райдера, но смог сохранить самообладание. Просто невозможно было представить себе, чтобы он, бывший вертолетчик, бывший писатель, известный репортер, вдруг потерял голову из-за всемирно известной концертирующей пианистки, да и от нее не приходилось ожидать чего-то подобного. Это все фантазии. Кроме того, она, наверняка, из тех витающих в облаках артистических натур, кто удивленно поднимет бровь и скажет: «Мэтью Старк?» Он заметил, что все больше и больше людей реагируют на него подобным образом.

Сэм Райдер, однако, думает иначе. Он никогда не встречал женщины, которая бы отказалась от знакомства с ним, и наивно полагает, что таких не существует. А может, Мэтью ошибается, и Джулиана Фолл будет сражена им наповал. Но это маловероятно.

Он махнул своей аккредитационной карточкой и, дойдя до ее уборной, прижался к стене, чтобы, оставаясь незамеченным, ничего не пропустить. Он посмеялся над собой: известный журналист выслеживает пианистку. Красивый азиат, прошествовав мимо, вошел в комнату, чтобы лично поприветствовать мисс Пианистку.

— Шаджи! Какого хрена ты вламываешься без стука? Напугал меня до полусмерти!

Мэтью почувствовал, как у него задёргались уголки губ. Какого хрена? Ну что ж, подумал он, даже если Проныра пустил утку и Сэмми Райдер не встречается ни с каким Голландцем, то все равно, похоже, придется спасать бедолагу от этой Джулианы Фолл.

Джулиана засунула черное креповое платье куда-то под себя и поспешно изобразила приветливую улыбку, почувствовав себя виноватой перед Шаджи.

— Извини, — сказала она, — но ты напугал меня. Как поживаешь?

Опять эти избитые фразы, подумала Джулиана. Шаджи не выносил их и сейчас хмуро смотрел на нее: она могла бы об этом помнить. Она не стала задавать вопросов, которых он ждал от нее. Что ты скажешь о моей сегодняшней игре, Шаджи? Ты опять думаешь, что я паникую? Даже если бы у нее было время, она не знала, хочет ли услышать ответы на них, а времени у нее как раз не оставалось.

— Интересное исполнение, — сказал Шаджи. Из своего опыта длительного общения с ним Джулиана знала, что это может означать все, что угодно. Она бросила свое платье — непростительная небрежность — на спинку стула. Смятое, оно выглядело как обычное черное платье. Словно ему несколько месяцев, а не пятьдесят лет. В таком платье Джулиана Фолл вполне могла бы отправиться после концерта на ужин.

— Сегодня ты играла сносно, — продолжал Шаджи, сложив руки на груди. Он по обыкновению был одет во все черное и выглядел как всегда бодрым и энергичным. Лишь сигарета в руке была посторонней деталью и не вязалась с его обликом. — Но я опять кое-что расслышал. Не уверен, что мне это понравилось, как не уверен и в том, что услышанное мною так уж безнадежно плохо. Я тут подумал, Джулиана…

— Слушай, Шаджи, — перебила Джулиана, рискуя вызвать его неудовольствие и обнаружить свою спешку. — Что бы то ни было, мне будет интересно узнать об этом. Но сейчас я чертовски устала.

Он еще больше нахмурился.

— Ты не хочешь это обсуждать?

— Нет.

— Хорошо.

Он говорил сдержанно, в упор глядя на нее прищуренными глазами, и она знала, что это плохой знак.

— Ты все еще планируешь ехать в Вермонт?

— Да, на несколько дней. Мне нужно передохнуть.

— Я думал, мы договорились о том, что ты не поедешь.

Черт, подумала она, уйдешь ты наконец?

Шаджи сердито расхаживал по комнате и вдруг схватил тюрбан, о котором она совершенно забыла.

— Что это еще такое?

— Тюрбан.

— Зачем?

— Не знаю. Он не мой. Должно быть, кто-нибудь забыл его здесь. — Она злилась, что ее планы расстраивались. — Брось, Шаджи, несколько дней в Вермонте — это не каникулы. При такой жизни, как у меня, это не назовешь даже отдыхом. Не порти мне все, ладно? Слушай, я не хочу с тобой спорить, и, в любом случае, сейчас неподходящее время для разговоров. Я спешу. Я забыла, что ты должен прийти, и у меня возникли планы.

Вот тебе, подумала она. Шаджи резко повернулся, и его узкие глаза зло сверкнули.

— Ты забыла, что я приду?

Джулиана почти улыбалась — уж ей-то известно, как справиться с ним.

— В последнее время я нервничала; собственно, поэтому мне и нужно отдохнуть.

— Я с трудом выкраиваю время, чтобы выбраться на концерт, а ты забыла, что я приду? Ты неблагодарная маленькая стерва! — Он сложил руки, сдерживая свою ярость и словно моля о чем-то.

Когда Эрик Шаджи Шидзуми шумно выходил из себя, справиться с ним было значительно легче.

— И как я только выносил тебя все эти годы?

— Радуйся, что не женился на мне, — весело сказала Джулиана, пытаясь погасить его гневный порыв.

Шаджи лишь свирепо посмотрел на нее.

Вежливый стук в дверь прервал их разговор, и Шаджи раздраженно зашипел, но тут же приосанился, когда в дверях показалась голова высокого, моложавого, красивого мужчины. Незнакомец сказал:

— Простите…

Джулиана подавила вздох.

— Да, в чем дело?

— Будь полюбезней, — шепотом предупредил ее Шаджи. — Не надо демонстрировать публике, какая ты дрянь.

Она едва удержалась, чтобы не показать ему язык. Его лицо исказила отвратительная гримаса, и, не сказав больше ни слова, он ринулся из комнаты. Ну его к чертям, подумала Джулиана, к чертям, к чертям, ну почему он не оставит меня в покое?

— Извините за вторжение, мисс Фолл, — сказал топтавшийся в дверях мужчина. Он широко улыбнулся, и его улыбка показалась ей неожиданно искренней. — Я — Самюэль Райдер.

Он сделал паузу, явно ожидая, что она узнает это имя. Она не узнала. Однако она заметила его глаза, мечтательные и голубые — глаза ребенка на лице мужчины. Они смотрели странным, как будто молящим о чем-то взглядом, который вдруг взволновал ее, — может, потому что сам он казался таким респектабельным и искушенным. Она автоматически ответила:

— Приятно познакомиться.

— Я хотел поздравить вас с сегодняшним выступлением. — Он вошел в артистическую; в нем одновременно чувствовались нахальство и неуверенность. — Я впервые был на вашем концерте и уверяю вас, что это не последнее мое посещение. Вы загипнотизировали меня.

Такую чушь ей раньше никто не говорил. Но она тут же отругала себя за цинизм. Может, он говорит искренне.

— Спасибо, — вежливо сказала она. — Очень мило с вашей стороны, что вы нашли время сказать мне об этом лично.

А теперь оставьте меня и дайте возможность стать другой!

— Не стоит благодарности.

Похоже, он не знал, как продолжать. Она намеренно не оставила ему возможности завязать непринужденный разговор. Он поймал себя на том, что нервно потирает ладони, и быстро засунул руки в карманы элегантного вечернего пальто. Оно было расстегнуто, и под ним был виден изысканный смокинг, подчеркивавший его подтянутую фигуру. Джулиана вспомнила слова приятелей, не раз говоривших ей, что нельзя быть такой привередливой, — богатый, красивый, обаятельный мужчина — он и есть богатый, красивый, обаятельный мужчина.

Она вдруг ощутила симпатию к этому человеку. Он выглядел таким потерянным, таким одиноким. Возможно, она сама и ее музыка так повлияли на него. Бетховен может оказать мощное воздействие. Но она знала, что лжет себе. Даже если Сэмюэль Райдер и очарован ею, то это никак не связано с ее игрой или с ней самой. Она основывалась на своем опыте. Подобно многим другим, Сэмюэль Райдер просто нафантазировал себе, кем она могла бы стать для него. Его пленил тот образ, который он сам себе придумал. Он не знал ничего определенного ни о ее характере, ни о ее семье, ни о ее напряженных, изменчивых и лишенных романтики отношениях с Шаджи. Он не знал ничего о Д. Д. Пеппер.

Она решила, что Сэмюэлю Райдеру не понравится Д. Д.

Но в глазах, обращенных к ней, были такая нежность и такая грусть, что она не стала сердиться на него за нахальство и не могла посмеяться над его чувствами. Он неплохо смотрелся, и Джулиане пришла в голову мысль, а действительно ли ей так уж хочется отделаться от него. Даже Шаджи, который не замечал подобных вещей, как-то сказал ей, что она слишком придирчиво относится к мужчинам. Наверное, у него есть основания так говорить. Но сейчас в «Аквэриан» у Лэна ее ждет рояль. А не пригласить ли ей с собой Райдера? Не будь дурой! Никто не должен знать о Д. Д.

Она улыбнулась и прямо посмотрела в его грустные глаза.

— Приятно было познакомиться с вами, мистер Райдер, но если…

В дверях комнаты появился еще один мужчина, темноволосый и темноглазый. Его жесткое лицо со шрамами показалось Джулиане одновременно неотразимым и страшным. Одежда на нем была дорогой, но какой-то небрежной — она подчеркивала его мужественность. Лицо, костюм, крепкая фигура — все в нем соответствовало его язвительному тону.

— О, Сэм, никак это ты? — Мужчина, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату и кивнул Джулиане. — Вы позволите, мисс Фолл?

Мне никогда не уйти отсюда, подумала она. Но реакция Райдера заинтересовала ее: он заметно напрягся и побледнел.

— Старк? Мэтью… — произнес он, пытаясь улыбнуться, и протянул руку. В его жесте не чувствовалось радости. Кем бы ни был Мэтью Старк, Сэм Райдер явно не желал его видеть. — Давно не встречались.

— Да, давненько, — сказал Старк, коротко пожав руку. — Вот, пришел на концерт и увидел тебя. Решил, что надо поздороваться.

Врет, неожиданно подумала Джулиана. Наверняка Мэтью Старк знал, какое впечатление произведет на Сэма Райдера. Но мне, напомнила она себе, до этого нет никакого дела.

— Если вы, джентльмены, не возражаете…

Мэтью обернулся и, заметив на ее лице плохо скрываемое замешательство, ухмыльнулся.

— Пошли, Сэм, мы мешаем даме. Я куплю тебе выпить. Извините, я сожалею о случившемся.

Райдер вновь обрел самообладание, он повернулся к Джулиане, и в его детских голубых глазах она увидела смущение и злость.

— Приношу свои извинения за вторжение.

Джулиана едва, удержалась от смеха, когда поняла, что он имел в виду не себя, а Старка.

— Ничего, все в порядке, — сказала она. Неважно, за кого он извинялся, главное, что они оба сейчас уйдут отсюда.

— Мисс Фолл, для меня было откровением… — Райдер запнулся и, покраснев, бросил взгляд на Старка, но тот, плохо скрывая улыбку, не двинулся с места. Райдер, стараясь справиться со своим гневом, вновь обратился к Джулиане. — Я получил большое удовольствие.

Он быстро прошел мимо Мэтью Старка, который, прислонившись к дверному косяку, похоже, чувствовал себя совершенно свободно и делал вид, будто он тут ни при чем.

Джулиане стало жаль Райдера. Она догадывалась, что Старк своим присутствием помешал ему пригласить ее на обед, а ее это только обрадовало. Джулиана надеялась, что Старк поймет намек и тоже удалится. Но он остался. Ну и Бог с ним, решила она, подобрав свой тюрбан и засунув его в сумку, где лежали розовые туфли. Если хочет, пусть остается. А она уйдет.

— Красивый тюрбан, — заметил он. — Вот уж не думал, что вам нравится блестящая мишура.

Она бросила на него ледяной взгляд.

— Может, вы позволите мне пройти?

Старк не шелохнулся.

— Ну-ну, не надо так резко, — сказал он, сохраняя полную невозмутимость, в то время как она уже собиралась дать ему хорошего тумака. — Я тут по своим делам, ясно?

Она готова была сказать ему: ладно, валяй. Но вспомнила назидания Шаджи о том, кто она и как должна держать себя с публикой. Хотя ей почему-то казалось, что этот крепкий, грубоватый мужчина не относится к категории меломанов. Интересно, он тоже, как и тетя Вильгельмина, прохрапел всю сонату Бетховена? Зачем он пришел сюда?

— Я так понимаю, что вы не слишком много знаете о Сэме Райдере?

Она взяла черное креповое платье и уже собралась было начать переодеваться прямо перед ним, но, встретившись с невозмутимым взглядом его темных глаз, передумала.

— Нет, мы познакомились только сегодня вечером. Сейчас.

— Вы обращались к нему «мистер».

— Ну и что?

— Он сенатор, — сказал Мэтью Старк и добавил. — Сенатор Соединенных Штатов Америки.

Она прикусила язык. Глаза Старка казались черными, — но она не была в этом уверена.

— Я нисколько не удивлена.

— А я и не думал удивить вас.

— А вы кто такой?

— Ай-яй-яй! Имя Мэтью Старк ни о чем вам не говорит, и эти зеленые глаза остаются равнодушными. Моя популярность заметно упала. Вам нужно встретиться с моим редактором.

Неужели она должна знать его имя? Скорее всего, нет, решила Джулиана. Он просто пытается вывести ее из себя, и ему это удается.

— Мистер Старк, я уже опаздываю.

— Я же сказал, что пришел по своим делам. Но позвольте еще одно замечание. — Он уперся рукой в дверной косяк и смотрел на нее. Она чувствовала, как под растрепанными волосами выступает испарина, как капли пота стекают по шее, между грудей и платье прилипает к телу. Она была в горячечном, полубредовом состоянии, но старалась не показать этого и одновременно хотела бросить ему вызов. А он широко улыбался ей.

— На твоем месте, милашка, я бы послал этого чудака Шаджи подальше и отправился в Вермонт. — Он снял руку с двери. — Пока.

Джулиана напряженно застыла, буравя его ледяным взглядом. Его глаза смягчились, стали темно-карими и засветились нежностью и страстью. Милашка, отрешенно повторяла она. Джулиана не могла припомнить, чтобы кто-то назвал ее милашкой.

Старк уже вышел из комнаты. Джулиана отшвырнула черное платье, вложив в это действие все свое раздражение, которое она так долго скрывала. Милашка! Господи помилуй! А что касается Вермонта и Шаджи…

Как Старк узнал про Вермонт?

Она выскочила в дверь за ним.

— Ты, мерзавец, подслушивал нас с Шаджи!

Мэтью Старк обернулся и осклабился.

— Точно. И столкнулся с ним, когда он уходил отсюда. Я и ему сказал, что вам надо отдохнуть. Хорошо еще, что я прочел программку, а то бы не знал, кто он такой.

— Вы никогда не слышали о Шаджи?

— До сегодняшнего вечера нет. Последнее, что я слышал из музыки, это Джордж Торогуд и «Дестройерз».

Тут было о чем подумать. Джулиана вернулась в комнату и, закрыв дверь, рассмеялась.

Мэтью быстро шел к выходу. Хорошо, что он убрался оттуда, пока не сделал ничего такого, о чем потом действительно можно было бы пожалеть. Например, не сказал Джулиане Фолл, что у нее самый сексуальный смех из тех, что ему доводилось слышать. Эта леди из богемных штучек и к тому же ужасно хладнокровна, но он увидел напряжение, охватившее ее стройное тело, и почувствовал ее нетерпение. Куда она так спешила? К мужчине? Нет, непохоже, чтобы такие банальности, как любовники, романы и тому подобное могли ее тревожить. Любой мужчина был бы счастлив дожидаться ее, и он подозревал, что ей известно об этом. О Райдере и говорить нечего. Э, да и я, пожалуй, не прочь, подумал Старк, вспомнив, как обозначились ее груди под прилипшим к ним от пота шелковым платьем. Забудь о любви и прочей ерунде. Может быть, ей покажется заманчивой ночь добротного секса?

Постыдись, Мэт, эта леди, наверное, не занимается такими глупостями.

Нет, подумал он, на секунду представив ее великолепные темные, бездонные глаза, в этом она должна быть ох как хороша.

Он спросил себя, что расскажет Фелди.

А пошло оно все, решил он. Зачем беспокоиться о таких вещах в столь поздний час? Он пошел пить пиво, и еще какое-то время у него в голове звучал смех Джулианы Фолл.