"Je vous trace ces lignes avec un cœur serré… Tout prend une teinte assez noire. Georges vous montrera ma lettre. Il paraît que le sang doit couler encore: du moins ai-je fait tout ce qu’il était humainement possible de faire pour l’éviter…[14]"
Александр посыпал письмо песком, стряхнул его, сложил вместе несколько листков, накапал сверху красного воска и приложил свою печать. Да, невеселое вышло поздравление с Рождеством Христовым. Хотя, зная Катиш, можно предположить, что она, ненавидящая корсиканца, вздохнет с облегчением: наконец-то! И никакой тайны он ей не раскроет: в свете давно говорят о том, что война с французами неизбежна. Куракин уже пускается в частности, советуя усвоить систему малой войны, применяемую испанцами, избегая генерального сражения и затрудняя подвоз к неприятелю боеприпасов; Нессельроде даже называет время нападения Наполеона на Россию: апрель 1812 года. Эту дату ему сообщил Талейран, рекомендующий "крепить оборону, так как война уже у порога Российского государства", и просящий за свои услуги полтора миллиона франков в год… Чернышев пытается переманить на русскую службу швейцарского генерала Жомини: по его словам, генерал постиг стратегию и тактику Бонапарта чуть ли не лучше самого Наполеона. Остается надеяться, что его услуги обойдутся казне дешевле.
Курьер от Коленкура наверняка уже мчится в Париж, чтобы доставить Наполеону новый Таможенный тариф. Тарифный комитет всю осень разрабатывал этот документ в строжайшей тайне; кроме Сперанского и Мордвинова в план посвятили только трех человек. "Положения о нейтральной торговле в портах Белого, Балтийского, Черного и Азовского морей и по всей западной сухопутной границе" непременно разозлят Бонапарта, хотя и в России будут роптать, как всегда бывает при введении новых строгостей. Все необходимые и общеполезные предметы теперь станут ввозить в Россию беспошлинно, как и вывозить товары российского производства, но такими предметами признаны только тридцать три. В целом же список разрешенных к ввозу товаров сократился почти втрое, из него вымарали все шерстяные, шелковые и льняные ткани, изделия из хлопка и железа, сахар и фрукты, рыбу и хмель. Кофе, какао и табак можно будет провозить только морем — через Архангельск, Петербург, Ригу, Ревель, Либаву, Таганрог или Одессу; портовые таможни сами должны решать, признавать ли суда нейтральными и допускать ли их к разгрузке. Пошлину на бумажное полотно увеличили в шесть раз, на столовые вина — втрое-вчетверо, на сахар — с сорока копеек до семи рублей ассигнациями; французские шелка и вина, ввезенные контрабандой, приказано изымать и сжигать… "Издавая правила сии, — говорилось в Манифесте, — Мы надеемся, что верные Наши подданные, вникнув в их истинный смысл, будут всемерно содействовать попечениям Нашим об их собственном благе отсечением излишних издержек, умеренностью в образе жизни и обращением капиталов не в пищу чужеземной роскоши, но в поощрение собственных наших отечественных фабрик и изделий; в сем предположении Мы ожидаем, что с удовольствием пожертвуют они мгновенными прихотями прочному устройству внутреннего трудолюбия".
Конечно, прихоти эти не мгновенные и давно вошли в привычку, поэтому никто ими с удовольствием не пожертвует, но нельзя же уподобиться стрекозе, живущей одним днём. Англия даже в условиях блокады за два года увеличила свой торговый оборот на целую четверть, а мы не Англия: у нас нет стольких фабрик, инженеров, деловых людей и рабочих рук; купцы разоряются, ассигнации дешевеют, цены растут… и война с турками никак не закончится. Надо будет написать князю Адаму Чарторый-скому. У него еще остались связи среди поляков, в том числе и в Варшавском герцогстве. Если пообещать им восстановить Польшу в границах между Двиной, Березиной и Днепром и даровать Конституцию (при условии, конечно, что Польское королевство навсегда присоединится к России), поляки могут отложиться от Наполеона… Обещания корсиканца забросили их за Пиренеи, заставляя проливать свою кровь, а тут им всего лишь потребуется сидеть по домам и не пускать туда французов.
Вена, 17 января 1811 года.
Его Величеству Императору Австрии, Королю Богемии и Венгрии.
Сир, если Вашему Величеству не дадут лучшего совета, то поведение, которого нам следует придерживаться, на мой взгляд, состоит в следующем:
1. Ваше Величество будет способствовать поддержанию мира между Францией и Россией, насколько это будет возможно сделать дипломатическим путем.
2. Если, несмотря на усилия Вашего Величества, войны не удастся избежать и если нам посчастливиться дожить до того времени, когда она разразится, не испытывая слишком большого беспокойства со стороны Франции, Вашему Величеству следует воспользоваться первым же благоприятным случаем для начала переговоров об уступке (за вознаграждение) части Галиции, которую еще предстоит определить, принимая во внимание военный вопрос и финансовый вопрос.
3. В качестве компенсации Наполеон предлагает всю нынешнюю Иллирию.
Покорнейший слуга Вашего Величества,
граф Клеменс фон Меттерних.
Париж, 3 февраля 1811 года.
Военному министру генералу Кларку, герцогу Фель-трскому.
Если у Австрии есть французские ружья, захваченные в предыдущие кампании, они будут мне очень полезны и будет выгодно купить их задешево, чтобы перевезти в Данциг. Австрийские ружья лучше брать в Вене и направлять в Данциг. Если бы я состоял в войне с Россией, думаю, мне понадобились бы 200 000 ружей со штыками для вооружения польских инсургентов. Несомненно, нынешняя дешевизна бумажных денег позволит заключить очень хорошие сделки в Вене. Если я возьму эти 90 000 ружей, о которых вы мне пишете, их надо перевезти в первый же порт на Висле и оттуда — в Варшаву, Торн и Данциг. Узнайте, прибыли ли в Варшаву ружья, которые я посылал туда прежде.
Наполеон
Париж, 25 февраля 1811 года.
Министру иностранных дел г. де Шампаньи, герцогу Кадорскому.
Господин герцог Кадорский, я со вниманием прочел письма из Стокгольма. В голове шведского принца столько бурления и бессвязности, что я не придаю никакого значения его просьбе о помощи в отвоевании Норвегии и Дании в обмен на занятие Финляндии во время будущей войны с Россией. Пусть об этом не говорят ни послу Дании, ни послу Швеции, я требую молчать об этом вплоть до новых распоряжений.
Естественно, поползут слухи о том, что Швеция, хочет захватить Норвегию. Мой посол в Дании сделает всё, чтобы успокоить и ободрить Данию, дав ей понять, что я поддержу ее всеми силами моей Империи, но чтобы она не давала опередить себя и, если нужно, воспользовалась моментом и перебросила значительные силы в Норвегию. Напишите послу, чтобы он сообщил вам о силах Дании в этой провинции и добыл через правительство сведения о вооружении шведов. Пусть проявит ловкость и осторожность.
Напишите моему послу в Стокгольме, что я не придаю никакого значения предложению шведского кронпринца; я слишком могуществен, чтобы нуждаться в союзниках; мои отношения с Россией хороши и я не опасаюсь войны с этой державой; мои дела с Австрией тоже хороши, но, поскольку мои финансы в полном порядке, я увеличиваю свои войска на 150 000 человек и рассчитываю на такое же увеличение в будущем году. Однако он должен намекнуть, не давая понять, что это исходит от Парижа, что, пока сохранится союз с Данией, Франция не потерпит посягательств на Норвегию. Пусть добавит, что захват Норвегии был бы безумием со стороны Швеции, что Россия будет этим недовольна, поскольку, овладев Норвегией, Швеция получит больше средств отвоевать Финляндию, а отвоевать Финляндию, пока двор находится в Стокгольме, будет первой мыслью и первой потребностью Швеции; что Дания может вступить в войну со Швецией только из-за Норвегии, а Россия никогда не поглупеет настолько, чтобы позабыть, что Швеция — ее непримиримый враг. Проинструктируйте барона Алькье, чтобы он держался с принцем гордо, никогда не говорил с ним о делах, но всегда обращался к королю и кабинету и давал понять своим поведением, что моя политика никоим образом не основана на Швеции.
Я хочу, чтобы он ладил с российским послом, продолжал отвергать всякую мысль о враждебности к России; пусть порицает любое вооружение Швеции, всегда советует заниматься восстановлением финансов и всё. Успокаивать, а не возбуждать, разоружать, а не вооружать. Рекомендуйте барону Алькье внимательно следить за малейшими движениями Швеции и предупреждать о них шифрованными письмами моего посла в Дании через офицеров из армии князя Экмюльского, так будет быстрее.
Наполеон
Париж, 25 февраля 1811 года.
Министру иностранных дел г. де Шампаньи, герцогу Кадорскому.
Господин герцог Кадорский, я желаю, чтобы мой посланник в Вене прощупал г. фон Меттерниха насчет возможных обстоятельств грядущей кампании между Россией и Турцией, чтобы узнать, что Австрия хочет и может сделать. В Тильзитском договоре Франция оговорила возвращение Молдавии и Валахии Порте. Затем, в Эрфурте, российский император добился, чтобы Франция отказалась от этого пункта и больше не вмешивалась в этот вопрос; Франция поступила так из ненависти к Австрии, которая тогда вооружалась, а ничто не могло более навредить интересам австрийской монархии, чем занятие этих провинций Россией. Сегодня Франции больно смотреть на столь большое приращение Российской империи, тем более что последний указ запрещает привозить французские шелка и товары в Молдавию и Валахию. Но можно ли надеяться, что Порта и в будущем году сможет оборонять две эти провинции от России? Нет ли причин опасаться, что, помимо этих провинций, будет потеряна еще и Сербия или, если Россия восстановит там господаря, эта страна вернется под русское влияние? Франция не может высказаться против владения русскими Валахией и Молдавией, не подтолкнув тем самым Россию к миру с Англией — миру, результатом которого неизбежно станет война между двумя державами. К тому же Россия слишком продвинулась вперед, чтобы хладнокровно отказаться сегодня от этих двух провинций. Наконец, для Франции Молдавия и Валахия представляют всего лишь второстепенный интерес, тогда как для Австрии — первостепенный, и важно знать, как далеко Австрия намерена зайти и что она в состоянии сделать, чтобы помешать их присоединению. Всё это следует высказать в ходе беседы, неясно, но так, чтобы прощупать почву и составить представление. Союз двух стран, счастливое обстоятельство родов императрицы, еще более укрепляющих наши связи, — вот из чего следует исходить, пытаясь выяснить намерения правительства.
Наполеон
Париж, 28 февраля 1811 года.
Российскому императору Александру I, в Санкт-Петербург.
Господин Брат мой, слабое здоровье герцога Виченцы вынуждает меня отозвать его. Я искал рядом с собой человека, который мог бы быть наиболее приятен Вашему Императорскому Величеству и наиболее способен поддерживать мир и союз между нами. Мой выбор пал на генерала графа де Лористона. Мне не терпится узнать, справедлив ли он. Поручаю графу Чернышеву рассказать Вашему Величеству о моих чувствах к Вам. Эти чувства не изменятся, хотя я не могу не видеть, что Ваше Величество больше не питает дружбы ко мне. Вы заявляете мне протест и чините затруднения всякого рода из-за герцогства Ольденбургского, тогда как я не отказываюсь предоставить компенсацию, а положение этой страны, всегда бывшей центром контрабанды с Англией, обязывает меня, в интересах моей Империи и ради успеха начатой мною борьбы, соединить Ольденбург с моими владениями. Я предлагал герцогу Эрфурт, он отказался. Последний указ Вашего Величества по содержанию, а также по форме особо направлен против Франции. В другие времена, прежде чем принять такие меры против моей торговли, Ваше Величество сообщили бы о них мне, и я, возможно, подсказал бы Вам средства, которые, достигнув главной цели, помешали бы при этом сделать так, чтобы Франции это показалось изменением системы. Вся Европа так считает; наш союз более не существует по мнению Англии и Европы; даже если бы он сохранялся в сердце Вашего Величества, как в моем, всеобщее мнение не стало бы от этого меньшим злом. Позвольте сказать Вам откровенно: Ваше Величество позабыли о благе, извлеченном из союза. По Тильзитскому договору, Вы должны были вернуть Турции Молдавию и Валахию; однако вместо возвращения этих провинций Ваше Величество присоединили их к своей империи. Валахия и Молдавия составляют треть европейской Турции, это огромное приобретение, которое лишает Турцию всей ее силы, даже, можно сказать, уничтожает эту империю — моего самого давнего союзника. Швеции я вернул земли, отвоеванные мною у этой державы, но согласился с тем, чтобы Ваше Величество сохранили Финляндию, которая составляет треть Швеции, и можно сказать, что после ее присоединения Швеции больше нет. А ведь Швеция, несмотря на неверную политику своего короля, тоже была давним другом Франции. Ловкие люди, подстрекаемые Англией, нашептывают в уши Вашего Величества клеветнические слова. Они говорят, что я хочу восстановить Польшу. Я мог это сделать в Тильзите: через двенадцать дней после битвы при Фридланде я мог занять Вильну. Если бы я хотел восстановить Польшу, я дал бы компенсации Австрии: она просила сохранить свои старые провинции и выход к морю, готовая пожертвовать своими владениями в Польше. Я мог это сделать в 1810 году, когда все русские войска были брошены против Порты. Я мог бы сделать это сейчас, не дожидаясь, пока Ваше Величество заключите с Портой соглашение, которое, вероятно, будет готово этим летом. Но раз я ничего не изменил в положении Польши, я имею право потребовать, чтобы никто не вмешивался в мои дела по сю сторону Эльбы. Укрепления, кои Ваше Величество велели возвести в двадцати местах на Двине, протесты по поводу Ольденбурга, заявленные князем Куракиным, и указ о Таможенном тарифе доказывают, что вы отошли от союза. Я остался тем же, но я поражен очевидностью этих фактов и мыслью о том, что Ваше Величество расположены, как только позволят обстоятельства, договориться с Англией, — это равнозначно разжиганию войны между двумя империями. Такое состояние недоверия и неуверенности пагубно как для империи Вашего Величества, так и для моей. Обеим сторонам придется натягивать пружины, чтобы оставаться наравне. Всё это крайне досадно. Если Ваше Величество не планируете примиряться с Англией, развейте все эти тучи. Вы небезопасны, поскольку Вы сказали герцогу Виченцы, что будете "вести войну на своих границах", а безопасность — первейшее благо двух великих государств.
Прошу Ваше Величество видеть в этом письме лишь желание изгнать всякое недоверие и вернуть обе нации в тесный союз, который был так счастлив уже почти четыре года.
Наполеон