Охота

ГЛАВА 16 У ФОНТАНА С НИМФОЙ

Дверь нам открыла Энджи.

— Я уж думала, что ребята решили сегодня остаться без обеда. Сейчас, знаете ли, уже половина третьего.

— Извините, мисс, — начал Бланден, смущенно комкая в руках детскую феску и талантливо копируя корнуоллский акцент. — Это все из-за Доминика. Он принудил нас пить пиво.

Что ж, после четырех пинт крепкого горького он славно ломал комедию.

— Пришлось прятать от них вот эти игрушки, — жаловался Дом, держа в руках сотовые, словно фокусник карты перед очередным трюком. — Я вообще-то дурак. На фиг мне это нужно? Ношусь с ними весь день как идиот. А парни пользуются моей простотой.

Проникновенная речь сопровождалась шумом вроде того, что время от времени возникает в классной комнате.

Мы расселись за столом в большом зале. Подали вино, однако мне больше пить не хотелось. Хватит на сегодня. Странным образом разговор зашел о Ганнибале. Возможно, я упомянул это имя, но скорее всего Нэш и Симпсон вспомнили великого полководца, чья тактика восхищала их еще в военном училище. Вскоре они уже воспроизводили кровавую битву при Каннах на столе, пользуясь солонками и пивными бутылками.

Ганнибал перешел через Альпы и спустился с гор в районе Италии, нанося поражения римлянам, где бы они ни попадались на его пути. У Канн он ловко заманил легионы в западню. Пожертвовал своим центром, но закрыл путь к отступлению противника конницей.

Помнится, я шел по полю неподалеку от Канн. Рюкзак за плечам и, посох в руке. С помощью историков Тита Ливия и Полибия восстановил некоторые детали сражения. Предназначенный в жертву центр войска Ганнибала составляли обнаженные кельты и наемники испанцы. Ганнибал находился среди них, стараясь навести порядок перед наступлением легионов. В ближнем бою короткие мечи римлян весьма эффективны. Легионеры тысячами вырезали кельтов и иберов. Но речь не шла о беспорядочном бегстве. Войско медленно отступало назад, создавая как бы выемку. Римляне шли вперед по трупам убитых воинов.

И случилось невозможное — огромная армия попала в окружение. Теперь пятидесяти тысячам мужчин и юношей грозила верная смерть. Это произошло не сразу. Отдельные группы римлян еще долго сопротивлялись, погибая, но не покидая поля брани. На следующий день карфагеняне осматривали место сражения. Собирали добычу, добивали раненых. Нашли одного живого нумидийца под мертвым центурионом. Римлянин с поломанными руками в предсмертной агонии откусил нос и уши у своего противника.

Вот такая битва произошла под Каннами.

— Дело в том, — кричал Нэш, размахивая столовой ложкой, которая изображала элитную африканскую конницу, — что Ганнибал действовал спонтанно, принимая смелые решения в ходе боя! Весьма пластичный полководец. В те времена римляне воевали догматично, строго по правилам. Генералы просто муштровали своих подчиненных, вот и все. Отлично, если вы хотите вздрючить некоторое количество варваров. Однако против хорошо обученных воинов, ведомых талантливым полководцем, такие фокусы не проходят.

— Я полагаю, — задумчиво проговорил Симпсон, — сражение продемонстрировало не столько триумф тактики Ганнибала, сколько его стратегии. Ему пришлось заставить римлян сражаться. Если бы они уклонились, то в итоге одержали бы победу. Ганнибал принудил врага сконцентрироваться, собрать все свои силы и отбросить мысль об отступлении. Потом он взял римлян тепленькими в ловушке.

— Тем не менее позднее они победили Ганнибала, — вступил я в разговор. — Другая армия заменила разбитые наголову войска.

— Вопрос в том, почему он после Канн не пошел на Рим?

— Столицу империи окружали надежные стены, а Ганнибал не умел осаждать укрепленные города, — пояснил я.

— Но в Риме некому было сопротивляться. Никто не полез бы на эти стены. Правителям пришлось бы загнать туда девственниц-весталок, — возразил Нэш. — Кстати, откуда тебе известны такие сведения? Я считал тебя простым сборщиком налогов. Да хранит нас Господь!..

Некоторое время я размышлял, сообщить ли им, что все, связанное с Ганнибалом, является сферой моих интересов. Однако в таком случае они начнут расспрашивать, почему я изменил себе и стал мелким чиновником. Нет, мне не хотелось говорить всю правду.

— Многое можно почерпнуть из книг издательства «Пингвин», — сказал я улыбаясь. — Существует очень приличный перевод трудов историка Ливия. Я часто читал в метро, подолгу добираясь до места работы.

— Мне казалось, ты ходишь в офис пешком, — оказал медвежью услугу Доминик.

— Я же не всегда работал в Килберне.

Габби с интересом прислушивался к нашему разговору и наконец промолвил:

— Боги Рима, наверное, были более могущественны. Хорошо, когда боги на твоей стороне.

— А кто твой бог? — спросил я.

— Я всегда испытывал слабость к Кетцалькоатлю. Пернатому Змею.

— Выходит, ты любишь кровь?

— Знаете, Змей считался довольно добрым, что у ацтеков большая редкость. Он требовал кровавых жертв всего раз в году. В другие дни оставался паинькой. Вовсе не хотел снимать с кого-то кожу живьем и варить головы на медленном огне. Совершенно не похож на Молоха, которого так почитал ваш друг Ганнибал.

— Ну и что, — протестовал Нэш, — я сам люблю съесть немного жареной крови для аппетита.

Габби повернулся ко мне:

— В книгах издательства «Пингвин» есть что-нибудь о Молохе?

— Только в сносках, — ответил я. — Карфагеняне укладывали детей, по большей части младенцев, на руки статуи Молоха, откуда они соскальзывали прямо в горящую топку. Люди танцевали под флейты и били в бубны, чтобы заглушить детские крики.

Прибыл обед. Он выгодно отличался от вчерашнего. Вкусный суп со свежим хлебом и ломтиками отличного английского сыра. Я от души набивал брюхо.

Хотелось продолжить разговор о Ганнибале. Давно я о нем не вспоминал. Меня интересовало мнение военных на этот счет. Замечания Симпсона казались более компетентными, и он тщательно обдумывал каждую фразу. Не пойму Бландена, который говорил, что Луи крайне вспыльчивый, эмоциональный человек. Даже Нэш, пока речь шла о древней истории, вполне меня устраивал.

— Вам нравится хлеб? — спросила Суфи.

Я ощутил ее свежее легкое дыхание на своей щеке.

Она застала меня врасплох с набитым ртом. Прожевал пищу, утерся салфеткой и ответил вопросом на вопрос:

— Вы сами его пекли?

— Сама.

— Тогда нравится.

— Неправильно. Он должен нравиться вам, потому что хорош на вкус.

— Хлеб приятен на вкус, потому что вы пекли его.

Суфи понизила голос:

— Дома я часто наблюдала за соседкой, которая делала хлеб. Она говорила, что такое занятие полезно для рук. У нее была очень мягкая кожа.

Суфи ушла, унося с собой тарелки. У девушки нежнейшие руки.

После обеда Майк Тойнби заявил:

— Извините, девчонки, но мне придется покинуть вас.

— Думаю, бессмысленно уговаривать тебя остаться? — обратился к нему Дом.

— Боюсь, что да. Иногда семья значит больше, чем веселое общество близких друзей.

Когда Майк отправился за сумками, Симпсон шепнул мне:

— Уверен, Дом не возражал бы и против твоего отъезда.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Просто ты исполнил свой долг. Приехал сюда, отметился, показался людям. Теперь можешь проваливать и голосовать на дороге. Кто-нибудь да подкинет тебя до Лондона.

Он явно чувствовал себя крайне неловко. Я пытался понять, угрожает он мне или пытается предупредить. Однако так и не смог докопаться до подлинного смысла его слов. Может быть, меня просто проверяют.

— Я останусь здесь до конца.

Симпсон закрыл свои необычные удивительные глаза и кивнул.

На выходе из дома Майк предложил мне:

— Могу подвезти тебя, если есть желание… сдернуть отсюда.

Казалось, он проявляет заботу. Нет, слишком сильно сказано. Не может Тойнби сознательно беспокоиться обо мне. Скорее всего просто интуиция. У меня тоже бывают такие моменты озарения. Становится как-то не по себе. Не исключено также, что ему скучно одному совершать неблизкий автопробег назад к цивилизации.

На мгновение мне захотелось поддаться искушению. Одно дело выслушивать тонкие намеки на то, что мне лучше бы поскорее убраться отсюда, и совсем другое — получить конкретное приглашение сесть в машину и уехать. О блаженная свобода! Броситься вверх по лестнице, быстро собрать вещи, молниеносно спуститься вниз и прыгнуть на переднее сиденье «БМВ». Разумеется, мой поступок глубоко оскорбит Дома, но ведь он не пригласил меня на свадьбу. А я, как сказал Симпсон, исполнил свой долг и прибыл сюда, чего бы это мне ни стоило.

Если же он затаит на меня обиду, могу ли я позволить себе навсегда распрощаться с таким другом? Что я теряю? Два веселых вечера в год. У меня полно приятелей, с которыми можно отлично проводить свободное время.

Мне хотелось бы думать, что, отказываясь от побега, я остаюсь в замке исключительно во имя дружбы. Однако это не так. Меня остановило твердое намерение противостоять кучке идиотов, школьных дружков, и не позволить им насмехаться надо мной. Не отпускало воспоминание о коварном, хорошо продуманном ударе под ложечку. Но более всего удерживала Суфи. В своих мечтах я уже обнимал и целовал девушку.

— Спасибо за приглашение, Майк, — поблагодарил я, похлопывая Тойнби по плечу, — только я окажусь последним мерзавцем, если покину Доминика. Может, как-нибудь попьем с тобой пива. Загляни к нам в Килберн, ладно?

Он улыбнулся, давая понять, что такое вряд ли возможно.

Мы провожали Майка, махая на прощание руками и отпуская обычные в такой ситуации шуточки. Проехав ярдов десять по дорожке, он вдруг остановился и выскочил из машины.

— Телефон! — крикнул он.

— Черт возьми, совсем забыл, — рассмеялся Дом. — Я оставил все игрушки… в тайнике. Сейчас принесу. У тебя «Нокия», не так ли?

— Абсолютно точно.

— А вы, мужики, не подсматривайте.

После того как ему вернули мобильник, Майк отчалил.

— Хороший парень, — сказал Дом, когда мы возвращались в замок.

— И машина у него неплохая, — задумчиво протянул Нэш. — Если не хочешь выглядеть лохом в глазах людей, надо кататься на такой тачке.

Испытывая усталость после беспокойной ночи, я заявил, что хочу спать. Большинство, однако, желали продолжения банкета. Ребятам хотелось как следует выпить и от души наговориться. Габби сообщил, что Энджи спрашивала, может ли кто-то из нас съездить в деревню за каперсами.

— Прокатимся на твоей славной старушке, Родди? — предложил он.

— Я слишком много выпил, — возражал Бланден.

— Ерунда, — настаивал Габби. — Доверься мне, я ведь врач.

Бланден нехотя согласился, и они уехали на зеленом автомобиле.

— Счастливого пути! — крикнул вслед Дом, затем добавил: — Глупо все это, — ни к кому конкретно не обращаясь. И наконец закончил: — Они мне не нравятся.

Я пошел к себе в комнату. Сна ни в одном глазу, хотелось помечтать о Суфи. Однако я все же уснул. Лучше сказать — вздремнул часок-другой. Суфи мне не приснилась, но и Тунис, слава Богу, не грезился. Словно кадры из кинофильма, мелькали картинки забавного футбольного матча; как будто я пытался вычислить, кто мог ударить меня. Прикидывая расположение тел надо мной, вспоминал знакомый кулак, руку, человека.

Проснулся или скорее очнулся от забытья. На секунду показалось, что знаю обидчика. Видел искаженное в страшной гримасе лицо вампира. Все же затруднительно сказать, кто это на самом деле. Лицо уплывает от меня. Безнадежно пытаюсь отыскать его в глубинах сознания. Оно как бы на фотографии, повернутой ко мне чистой обратной стороной. Только на мгновение вижу расплывчатые очертания. Потом все исчезает.

Через пару секунд я окончательно пробуждаюсь. Образ негодяя пропадает. Возможно, его вообще не существовало. Просто химера, артефакт, созданный подсознанием.

— Блядь! — ругаюсь я. Получилось: бллать.

Подхожу к окну. Ясный день приближается к вечеру.

Меня пробирает дрожь. Определенно сильно похолодало. Роюсь в сумке и нахожу старенький джемпер. На одном рукаве пятно неизвестного происхождения. Вновь иду к окну и смотрю на удивительный сад.

Улыбаюсь.

Худощавая фигура в мешковатом пальто блуждает среди живых изгородей. Голова опущена, руки глубоко засунуты в карманы. Распахиваю окно и кричу:

— Вы хотите гулять в полном одиночестве или не станете возражать против присутствия достойного собеседника?

Суфи смотрит вверх. На мгновение девушка кажется испуганной. Потом видит меня и улыбается. Приветливо машет рукой и тотчас, не говоря ни слова, манит к себе. Вспоминаю: хотел расшифровать иероглифы сада. Однако арки и прямые линии насаждений сейчас кажутся банально декоративными, лишенными глубокого смысла. В любом случае — внизу красивая африканка. Она ждет меня. Так что пока не время задумываться о всякой ерунде. В открытое окно доносится шум. Наша шайка явно что-то замышляет. Радуюсь, что все это происходит без меня.

Я не сразу нахожу девушку. Как только спускаюсь в сад, вновь ощущаю его таинственность. Суфи вовсе не там, где я предполагал ее встретить. Кричу и иду на звук девичьего смеха, пока не вижу красавицу перед собой.

— Ты замерзнешь, — говорит она, пристально глядя на меня.

Я не надел пальто.

— Никогда не мерзну. Я же северянин.

— Может быть, ты викинг?

Смеюсь.

— Да, я викинг. Откуда ты знаешь про викингов?

— Нам рассказывали о них в школе. Я училась в специальной школе для детей дипломатов в Аддис-Абебе. Мы знали о викингах и о светлокожих детях, которых римский папа называл ангелочками.

— Ты эфиопка?

— Да, я родилась в Африке. В мою жизнь вмешалась политика.

— Поэтому ты здесь? Ввиду сложных политических обстоятельств?

— Именно. Смотри, вот пруд с настоящими золотыми рыбками.

Я приблизился к ней, стал рядом. Глубокий, подернутый зеленой ряской водоем. Ленивые золотые рыбки медленно проплывают среди водорослей. Фонтан с обязательными нимфой и купидоном, однако воды в нем нет. По краям пруда уже заметен лед. Скорее всего он начал образовываться еще прошлой ночью. Днем лед растаял, и вот теперь вода замерзает вновь.

— Кто это? — спрашивает Суфи.

— Что?

Я слышу голоса, доносящиеся со стороны леса, но никого не вижу: мешают живые изгороди. Рисуюсь перед девушкой. Прыгаю с берега пруда прямо в фонтан, а потом взбираюсь по трубе, чтобы видеть поверх кустов.

— Осторожней, мистер альпинист! — кричит Суфи.

Вижу Бландена и Габби, выходящих из леса, пересекающих небольшой изогнутый мостик. Бланден раскраснелся, тяжело дышит, однако весел, как никогда. Прикидываю, что они могли сделать еще один заход в паб и решили не возвращаться домой на машине. Не хочу показываться им на глаза. Наше свидание с Суфи должно проходить наедине. Быстро спускаюсь вниз. Бестактно наступаю на грудь и бедро нимфы. Купидон смотрит на нее со знанием дела. Прыгаю на берег. Неуклюже спотыкаюсь, чуть не падаю в воду. Суфи пронзительно вскрикивает и хватает меня за руку. Хотел изобразить из себя мужественного спортсмена. Не получилось.

— Ух ты… — проговорил я, краснея.

— Все нормально, — уверяет она, глядя на водоем. — По крайней мере ты не упал в воду и не распугал рыб. Они не погибнут, когда лед покроет весь пруд?

Рот Суфи слегка приоткрыт. Девушка действительно озабочена. И очарована.

— С этими созданиями все будет хорошо. Они затаятся на дне и впадут в спячку. Вся вода никогда не замерзает.

— Мне бы там не понравилось. Представляешь — над тобой висит ледяной потолок.

— Но ты ведь не рыба.

Она смеется. Я улыбаюсь и спрашиваю, чем вызван ее смех.

— О, я смеюсь не над твоими словами. Просто вспомнила кое-что из школьных дней. Нам читал лекции один бывший профессор. Он совершил какой-то проступок, и ему разрешали преподавать только в средней школе. Иногда на уроках вместо школьной программы, по которой мы проходили Александра Поупа и Уильяма Шекспира, этот человек рассказывал нам всякие истории и философствовал. Мне запомнилась притча о двух китайских мудрецах, стоящих на мосту. Один говорил: «Смотри, как весело плещутся рыбы в воде». А второй опровергал его: «Не будь глупцом, ты же не рыба, откуда тебе знать, веселятся они или нет?» Тогда первый спорил с коллегой: «Сам ты глупец, ибо ты — не я и не можешь знать то, что известно мне». Мне кажется, это очень смешной рассказ.

— Мне тоже так кажется.

Где-то я уже читал или слышал эту притчу. Она потом долго не давала мне покоя. Мы ничего не знаем о том, что творится в головах наших ближних. Полагаем, будто они похожи на нас. А вдруг они вовсе не такие, как ты? Что, если другие люди в корне отличаются от тебя? Вдруг они… какие-нибудь чудовища?

Заставляю себя говорить:

— Расскажи мне, Суфи, как ты оказалась здесь? То есть в Англии, разумеется, а не в саду вместе со мной и рыбками. Не возражаю, если повествование окажется долгим.

— Да, история очень запутанная. Все случилось из-за перемен, происходивших в нашей стране. Видишь ли, мой папа был личным врачом одного из друзей генерала Менгисту, нашего президента. Отец не любил этого человека, но когда тот сбежал и к власти пришли его противники, ему также пришлось покинуть страну. Он ведь был лечащим врачом друга экс-президента. Сначала папа отвез всю семью в Америку, но в этой стране нас не очень хорошо приняли из-за марксистских взглядов, которых он придерживался. Тогда мы отправились в Лондон. Там нам тоже пришлось нелегко, так как эфиопы, живущие в столице Великобритании, поддерживали Хайле Селассие, а отец боролся с ним, считая короля продажным человеком.

— Но разве Менгисту не был так же плох?

— Что ты имеешь в виду?

— Он тоже погряз в коррупции.

— Ну да. В любом случае, когда в нашей стране разговор заходит о политиках, в конце все обычно говорят: «Такой-то тоже коррупционер». Хайле Селассие был продажным королем. Менгисту — продажным марксистом. Теперь там правит какой-то капиталист, даже имени его не знаю, но уверена, что и он не чужд коррупции. Боже, извини, тебе, наверное, скучно. Обычно я не веду таких разговоров. Как правило, все сводится к овощам: какие из них надо варить, а из каких выжимать сок…

— Не извиняйся. Я весь внимание. — Интересно ли мне на самом деле? Слушал бы я, не будь она такой изысканной? — Ты все же не объяснила, как попала сюда. Твоя семья по-прежнему в Лондоне?

— Нет. Я живу с матерью в Саутхемптоне. Папа умер. Он работал в больнице, но не врачом, а санитаром. Отвозил больных на каталке в операционную, водил их в туалет. Тяжелая служба. Думаю, ему хотелось умереть.

— Сожалею.

— Спасибо. Моя мама не может работать, так что я должна как-то выкручиваться. Мне повезло с Энджи. Она добрая, и мы постоянно шутим и смеемся на кухне. — Суфи лукаво взглянула на меня. — Ты считаешь ее симпатичной?

— Как-то не думал об этом. Полагаю, она ничего.

— Смешное словечко «ничего»: отрицание, предполагающее и позитив. На арамейском — это мой родной язык — так не скажешь.

— Что ж, — улыбнулся я, — в английском есть своя прелесть. Можно по-разному выражать оттенки смысла, который по большей части открыт различным толкованиям. Скажи я: да, она симпатичная, — тебе могло бы показаться, что девушка мне нравится.

— А если бы ты сказал «нет»?

— В таком случае ты бы подумала, что я бестактный человек или не уважаю женщин.

— Но ты считаешь ее привлекательной?

— Нет.

— Хорошо.

— Почему?

— Иначе я ревновала бы.

— Это меня радует.

— Ты находишь меня хорошенькой?

В тот миг я подумал, что не видел никого красивее этой высокой, стройной девушки с небрежно убранными волосами и вечными смешинками в глазах. А чего стоит ее блестящая темная кожа! Облаченная в старое пальто, сшитое давным-давно для пожилой и полной дамы, закутанная по уши в вязаный шарф, она походила на прекрасную черную ночную бабочку.

— Я считаю тебя очень красивой.

Мы все еще стоим у фонтана. Девушка едва заметно поднимает голову, приоткрывает рот. Я приближаюсь к ней, и она подается в мою сторону. Собираюсь поцеловать ее. Да, вне всяких сомнений.

— Мориарти! — Голос доносится от замка. — Где ты, черт возьми?

Кажется, кричит Нэш. Не хочу отвечать. Мне хорошо здесь, в таинственном саду, рядом с Суфи. Плевать, что упущен момент, когда я мог бы поцеловать мою прелесть. Возможно, такого случая больше не представится. Ну и ладно. Достаточно просто общаться с ней, разговаривать, смешить ее. Как я люблю эту улыбку!

Слышу другой голос. Похоже на Бландена.

— Нашел его, Ангус?

Не хочу, чтобы они видели меня здесь вместе с Суфи. Надоели тупые приколы и намеки Нэша. Тем не менее пожимаю плечами и небрежно говорю:

— Надо узнать, чего они хотят. Мне бы очень хотелось продолжить наш разговор.

Взгляд Суфи вдруг как-то гаснет. Она опускает глаза и говорит:

— Да, разумеется. Только мы теперь очень заняты на кухне. Пора готовить ужин.

Улыбаюсь и хочу пожать ей руку, но девушка уже повернулась и удаляется от меня.