Охота

ГЛАВА 3 СМЕРТЬ В КРОЙДОНЕ

Найти старого школьного учителя древнегреческого языка не составило большого труда. Позвонив в школу, удалось выяснить, что после ухода на пенсию он переехал в окрестности Кройдона. В местном телефонном справочнике числилось семь Малкольмов или М. Ноэлей. Он вычеркивал одного за другим, пока не остался последний. Он представлял себе встречу с этим человеком. Возможно, передним предстанет старый отвратительный извращенец, который будет просить о финансовой помощи, но он пошлет его подальше. Ему хотелось, чтобы этот человек признал совершенное им зло и понял, какие руины оставил после себя. Вот какие мысли тревожили его.

Малкольм Ноэль работал в кабинете. Он писал свои заметки мелким почерком. Тетрадь в линейку — та самая, в которой учитель вел записи в течение всей педагогической карьеры, длившейся сорок лет. Его рука двигалась необыкновенно быстро. Он делал перерывы лишь для того, чтобы заглянуть в справочники — в основном в небольшой словарь с параллельными текстами, — разбросанные по всему столу.

Малкольм одет в серую рубашку с желтым шелковым галстуком и зеленый шерстяной пуловер. В квартире довольно свежо, но учитель любил прохладу, обостряющую работу ума. У Ноэля вытянутое худощавое лицо, пучок седых волос на затылке — они прикрывают уши и спускаются до шеи. Он совсем недавно перестал заботиться о прическе и все еще порой поглаживает себя по лысине. Вся его внешность говорит о бедности, но есть что-то в Ноэле, и не только желтый галстук, что выдает в нем декадента и даже намекает на дендизм, почти незаметный под возрастными пластами, тем не менее все еще осязаемый.

После ухода на пенсию он занялся тем, что считал кульминацией всей своей творческой деятельности: писал трактат, опровергающий почти повсеместное заблуждение относительно очевидного отрицания Платоном физической любви. Да, конечно, великий философ идеализировал целомудренные дружеские отношения, наполненные теплотой желания и направленные в сторону духовного усовершенствования. Но это лишь один путь. Вся проблема обсуждается, разумеется, в величайшей работе Платона «Федр», где приводится блестящая метафора: возница на крылатой колеснице никак не может справиться с лошадьми, олицетворяющими желание и рассудок. Одна лошадь — белая, чистая. «Любимица славы, темпераментная, но сдержанная». Другая — темная, уродливая, непокорная и необузданная. Именно черная лошадь несет душу к похоти, повернувшись спиной к бессмертию. Она любит шелковистые бедра любовника больше кристальной чистоты его души; черная лошадь оставила грязные следы на чистых страницах философских трудов.

Кто же не захочет заставить возницу отпустить на волю темную лошадь и выбрать духовный путь, отрицающий радости плоти?

Однако Платон видел еще один выход. Он оставлял надежду на обретение бессмертия и для тех, кто искал физической близости с партнерами. Если они по-настоящему любят друг друга, то нежная всепоглощающая страсть может открыть им красоту души.

Ноэль отложил ручку и прочитал вслух отрывок, который знал наизусть, как «Отче наш»:

— «Когда приходит смерть, тела остаются бескрылыми, но жаждущими обрести крылья, однако им не воздается за безумства любви, ибо предопределено, что все ступившие на небесную дорогу никогда больше не вернутся на темную земную тропу, но пойдут к блаженной жизни и в свое время будут украшены оперением благодаря своей любви».

Нет, здесь отсутствует отрицание физической любви. Это лишь доказательство того, что плотская страсть трансформируется в духовную. Есть люди — и он считал себя одним из них, — которые в состоянии преодолеть физическую природу и достичь божественного состояния чистой любви. Однако такого не может случиться с влюбленными в первый раз мальчишками. Да, но им нужно подсказать, повести их за собой. В конце концов, что может знать о любви ребенок? А учитель знает о ней все и должен показать им верный путь.

Ноэль вновь прервал работу и уставился на фиолетовые узоры на обоях. Эти линии и изгибы принимали в его воображении многочисленные формы: некоторые были чувственными, другие просто абстрактными, однако в данный момент они вообще ничего не значили для него и вскоре исчезли, так что стена превратилась в окно.

Ноэль начал работать в школе после службы в армии. Хотя он и страдал от скуки и убогости армейской жизни, отношения с военными полностью изменили его. Они называли Малкольма «док» или «проф», подшучивали над его неловкостью во время занятий спортом, однако защищали от грубых сержантов и злобных офицеров. Да, солдаты были отличные чистые парни: простые, необразованные, но не порочные. Ноэль вспоминал одного рядового — на гражданке тот работал шахтером, — который поднял его, когда он упал на марше, и нес на своих сильных руках, как будто веса в нем не больше, чем в маленькой девочке.

А потом случилась эта ужасная ночь, когда они посетили бордель в Каттерике. Товарищи не сказали ему, куда идут, просто потащили Ноэля с собой. По наивности он не сразу сообразил, где находится. Они сидели в какой-то комнате и пили спиртное из грязных стаканов, которые подавали улыбающиеся девицы. Озарение наступило только после того, как двое ребят впихнули Малкольма в полутемное помещение, где он увидел кровать, на которой лежала женщина, по виду старше его матери. На ней были только бюстгальтер да пояс со спущенными подвязками. Лицо густо напудрено, а губы ярко накрашены.

— Иди сюда, лапочка, — проговорила она. — Твои дружки сказали, что это у тебя в первый раз. Я с тобой буду ласково обращаться.

Мысли путались. Как бы удрать отсюда?

— У меня нет денег.

— За все заплачено, милый. Прыгай ко мне.

Он робко присел на край кровати. Женщина раздела его так, как это могла бы сделать мать.

— Нечего стесняться, — говорила она. — Давай посмотрим, получится ли у тебя.

Когда они легли рядом, он почувствовал неприятный запах немытого тела. От нее пахло потом и сыростью. Он оттолкнул женщину. Шлюха усмехнулась, схватила Ноэля и положила на себя. Она сунула его лицо в свою грудь и прижалась к ноге пахом с жесткими черными волосами. Ему хотелось ударить ее, врезать по этому противному лицу, но вдруг, к своему удивлению, Ноэль понял, что у него встал член.

— Так-то лучше, — пробормотала она. — На меня у всех встает. — Она взяла член в руку и вставила его в свою щель, говоря при этом: — Пойдет дело, все будет отлично.

Малкольм понял, что происходит. От нее исходил запах его друзей. Они переспали с ней раньше, а вот теперь он как бы общается с ними. Трогает их, находится внутри своих товарищей. Он кончил. Это был первый и последний полноценный сексуальный опыт в его жизни.

В школе Ноэля считали чудаком. Именно там он полюбил яркую одежду из тонкой ткани, ношение которой запрещалось негласными правилами. Впрочем, служба в армии и академические способности помогли ему сделать неплохую карьеру.

В школьные годы Малкольм был очень одинок и практически не обзавелся друзьями. Теперь он завоевал популярность. Ноэль не обижал мальчишек, рассказывал им анекдоты, веселя даже самых угрюмых учеников в классе. Учитель считал своим достижением то, что сумел увлечь ребят классической литературой, которая всегда считалась скучным предметом. Если мальчики упорно трудились над грамматикой, он делал перерыв и рассказывал увлекательные истории из греческой мифологии, легенды о героях и чудовищах, о прекрасном юноше, зачарованном навеки своим собственным отражением в воде, или о молодых людях, погибших от белых клыков беспощадного кабана. Позднее учитель ввел в курс также мифологии ацтеков и майя, повествуя о жестоких богах, требующих приношения кровавых человеческих жертв в обмен на дождь и удачу на охоте. Однажды он принес в класс кусок прошитого шипами ремня и поведал восхищенным мальчикам о том, как король и королева прокалывали свои губы, языки и даже гениталии, пропуская через них тонкий ремешок туда и обратно, чтобы способствовать циркуляции крови.

Шло время. Каждый год Ноэль влюблялся в одного или двух мальчиков, уделяя им особое внимание. Он помогал ученикам заработать стипендию или просто сближался с ними, рассказывал анекдоты и угощал пирожными.

Со временем и пирожные, и анекдоты утратили свою свежесть. Иногда Ноэль вымещал разочарование на учениках и, оставив либеральные взгляды, начинал пороть их. Ходили слухи, хотя никто не мог доказать их правдивость, что учитель как-то раз высек школьника знаменитым ремнем с шипами. Правдой являлось то, что в белесых глазах Ноэля, когда он застывал с палкой в руках, светились огоньки настоящего удовольствия. Малкольм был беспомощен, стоя у края открывшейся перед ним пропасти.

Но учитель никогда не трогал мальчиков сексуально. Он запрещал себе делать это. Да, ему приходилось бороться со своими страстями. Порой черная лошадь начинала фыркать и бить копытами, однако возница всегда сдерживал ее порыв. Среди знакомых учителей попадались менее сдержанные в сексуальном плане, чем он, и Ноэль принимал прямое участие в увольнении одного такого человека из школы. Какое-то время он боялся, что споткнется, и решил дать своим желаниям какой-то выход. В середине шестидесятых кто-то из знакомых рассказал ему об общественной уборной на Хайбери-Филдс в Лондоне.

Однажды субботним днем учитель сел в поезд. Уже стемнело, когда он добрался до места. Ноэль дважды проследовал мимо туалета, а потом вошел в него. Возле писсуара стоял какой-то мужчина. Он оглянулся и посмотрел на Малкольма. Его глаза горели похотью. Незнакомец что-то пробормотал, но Малкольм повернулся и убежал.

Нет, надо поступить как-то иначе. Он придет к этому через философию. Платон порицал официальную практику афинской содомии, когда старший любовник наставляет юного и неопытного. Ноэль понимал, что подобные отношения представляют собой настоящую эксплуатацию, ни о каком равенстве тут и речи не идет. Просто один мужчина использует другого как шлюху. Подлинная и равноправная любовь двух здоровых молодых людей… или мальчиков — вот это действительно красиво. Как сказано в «Федре», это и есть путь к бессмертию, шанс обрести крылья для души.

И учитель начал подталкивать мальчиков к любовным отношениям между собой. Да их и поощрять-то не надо было. Они по своей природе любили красоту, и их юные тела полнились горячим неосознанным желанием. Тем не менее учителю приходилось шепнуть порой нужное словечко или намекнуть на нечто интимное. Ноэль приступил к созданию платоновского рая, где гармонично соединяются тело и рассудок. Он строил новые Афины, во многом превосходящие столицу Древней Греции.

Был ли Ноэль вознагражден за свои дела? Безусловно. Порой он наблюдал за мальчиками из укромного местечка, сохраняя их образы в памяти. Затем, оставшись в комнате один, достигал полного удовлетворения. Не то чтобы он представлял себя в постели с каким-то из мальчишек, пусть даже с самым красивым из них, обладающим нежной белой кожей и невинным взглядом ясных глаз. Нет, Малкольм не хотел портить своих учеников; даже их запечатленные в своей душе образы учитель не смел марать. Он ведь философ. Ему достаточно думать о том, как они занимаются этим друг с другом. Ноэль погружался в грезы, лежа на кровати, затем, достигнув апогея, весь разгоряченный, шел к мальчишкам и благословлял их на любовь.

Старик скорее развеселился, чем удивился, увидев незнакомца. Он услышал за спиной негромкий стук, словно упал футбольный мяч, и обернулся, не поднимаясь с жесткого стула.

— Если вам нужны деньги, — проговорил Ноэль спокойно, — у меня есть тридцать фунтов. Они лежат в кувшине на кухне. Можете пройти туда. Как вы заметили, у меня нет телевизора или видеомагнитофона, которые очень удобно выносить из квартиры по причине малых размеров. Компьютера тоже нет. Не знаю, — продолжал он, делая жест рукой в сторону фолиантов, громоздившихся на письменном столе, — могут ли вас заинтересовать мои книги. Никакой ценности они не представляют. Пожалуйста, уходя, закройте за собой дверь.

Старик повернулся, собираясь вновь заняться своей работой. Похоже, он полагал, что непрошеный гость на самом деле покинет его да еще извинится за вторжение.

Он изо всех сил сдерживал улыбку, наблюдая превосходную игру старого монстра. Однако перед ним находился вполне вменяемый человек. Слова, произнесенные Ноэлем, убеждали в том, что старик не утратил умственных способностей и вполне в состоянии отвечать за свои преступления. Он боялся, что педагога поразила болезнь Альцгеймера или еще какой-нибудь страшный недуг, оказавший разрушительное воздействие на мозг негодяя. Что же теперь делать?

— Я пришел не для того, чтобы грабить вас.

Ноэль вновь повернулся к назойливому посетителю.

Впервые за все время в его взгляде появился какой-то интерес.

— В таком случае чем могу быть полезен?

— Вас, кажется, не интересует то, каким образом я проник сюда и что намереваюсь сделать. Я имею в виду — с вами.

— Молодой человек, я отношусь ко всему философски и живу исключительно интеллектуальной жизнью. Вы никак не можете причинить мне зла. Что до того, как вы сюда попали, скажу вам: есть умельцы, способные проникать в чужие дома, и я полагаю, что вы один из них. Итак, повторяю свой вопрос: чем я могу помочь вам?

— Вы не узнаете меня?

Старик внимательно посмотрел на незнакомца. Тяжело выносить этот взгляд. Проницательный, острый, вроде бы даже добрый.

— Подойдите, пожалуйста, ближе к свету. В каком году это было?

Он сделал шаг вперед.

— В 1977-м.

— Вот как, — Ноэль усмехнулся, — не самый лучший год для меня. Да, мне кажется, я вспомнил. Вы были… одним из метких стрелков?

— Именно так.

— А теперь пришли навестить своего старого учителя греческого? Как трогательно! Но вам следовало бы просто позвонить в дверной звонок. Я никогда не отказываюсь от встреч с бывшими учениками.

«С этим учеником, — подумал он, — вы не захотели бы встретиться, если бы знали, что у него на уме».

Последовало молчание. Приготовленная заранее речь казалась теперь неуместной. Он почувствовал, как подрагивает веко, и, чтобы успокоиться, сказал:

— Я пришел сюда, потому что вы погубили жизнь по крайней мере одного из моих друзей, не говоря уже обо мне. Наверное, жертв было больше.

— Звучит несколько… мелодраматично.

Спокойствие, кажется, покидало старика, но он все еще не казался испуганным. Только легкая досада слегка потревожила мирные черты лица.

— Не думаю.

Ошибка. В его голосе звучит мальчишеская обида.

Ноэль ласково улыбнулся:

— Уже почти четыре часа. Пора пить шерри. Ведь ты выпьешь со мной?

— Я уже пил с вами шерри.

— Что? A-а… значит, ты из этих. — В мальчишеском кругу знали, что своим любимчикам учитель иногда предлагал выпить с ним и съесть пирожное в маленькой гостиной. — Да, теперь я точно вспомнил тебя. Тебя зовут…

Он произнес имя.

— Правильно.

— Но постой, как мог я испортить твою жизнь? Разве она действительно загублена? На вид ты замечательный молодой человек, хоть и умеешь проникать в чужие дома. Догадываюсь, где ты научился этому искусству.

Старик улыбнулся, показав белые вставные пластмассовые зубы.

— Помните, как один мальчик вошел в класс, чтобы передать записку, а вы в это время читали стихотворение?

— Стихотворение? Нет, я не могу все помнить. Мальчиков было так много.

— Стихотворение о Ганимеде, которого похитил орел. Позднее вы объясняли кое-какие вещи избранным ученикам. Вы поощряли их. Вели речи о морали случившегося события, о его красоте. Заставляли их заниматься этим.

Он потупил взгляд и принялся рассматривать собственные ботинки. Все шло как-то не по задуманному.

— Дорогой мой, я не знаю, что ты имеешь в виду.

Однако глаза говорили, что старик прекрасно все понимает. Рука учителя прошлась по остаткам волос на голове.

— Вы лжете. Не знаю, что вами руководило. Ко мне вы никогда не прикасались. Не думаю, что вы вообще трогали кого-либо из нас. Но все было как-то ненормально. То, что вы делали, было хуже любого извращения. Вы формировали из нас преступников, внушали чувство вины. Представляете, что вы сотворили с нами?

В его голосе слышалась жалость к себе. Старик презрительно усмехнулся:

— С тобой я ошибся. Не все обладают крепким рассудком и бессмертной душой.

— А что, если я сообщу обо всем полиции? Таким людям, как вы, нельзя оставаться на свободе.

Старик рассмеялся:

— При чем здесь полиция? Да и что, собственно, ты хочешь им рассказать? Как я читал стихотворение? Ты же сам признался, что я никогда никого не трогал. Тебя сочтут фантазером. Возможно, даже сейчас ты боишься своих тайных желаний… страстных влечений. — Он смягчил тон: — Пошли, выпьем со мной шерри. Я уже давно не видел никого из моих мальчиков.

Малкольм хотел встать, но молодой человек шагнул вперед и грубо усадил его на стул. Старик издал звук — нечто среднее между стоном и визгом.

Может быть, именно в этот момент мысль об убийстве пришла ему в голову. По крайней мере он не планировал ничего заранее. Некоторое время стоял над Ноэлем, который ежился, словно трусливая дворняжка. Потом схватил старика за седые волосы и ударил лицом о стол. Верхний зубной протез упал на пол. Ноэль жалобно стонал, пытаясь дотянуться рукой до предмета своей гордости.

И тогда он начал прижимать голову старика к столу. Ноэль повернул лицо в сторону и посмотрел снизу вверх на убийцу, рука которого давила еще крепче. У него заломило в висках. Не легкий способ убийства, да и умереть таким образом не просто. Беззубый рот педагога открылся:

— Пожалуйста…

Возможно, он проговорил это слово, а потом попытался сказать еще что-то. Наверное, по-гречески, кто знает.

Когда хрупкие кости лица затрещали под беспощадной рукой, раскаялся ли Малкольм Ноэль в изощренном совращении десятков мальчиков, чувствующих себя потерянными и одинокими в жестоких условиях школы? Иногда смерть рождает правду. Иногда — нет. Возможно, по мере того как внутри его черепа росло давление — кровь уже хлынула из ушей и носа, а боль превратилась в бесконечно холодный, но жгучий адский огонь, и руки трепыхались, подобно умирающим рыбкам на берегу, — он увидел, как душа обретает крылья, согласно обещанию Платона, и возносится в царство бессмертных богов.

После содеянного он застыл над мертвым телом. Гнев прошел, но удовлетворения не наступило. Ощущение скверное. Ему и раньше приходилось убивать людей, но не таким способом. Испытывал ли он чувство сострадания? Да, кажется, немного жалел старого больного негодяя. И в то же время понимал, что дело не кончено. Многое еще впереди.