Охота

ГЛАВА 31 НЕТ ВЫХОДА

Сколько времени я находился в лесу? Довольно долго. В мое отсутствие в Пеллинор-Холле могли произойти ужасные события. Однако что бы там ни случилось, мне надо осторожно проникнуть в дом. Итак, я крадусь в маленький дворик за кухней, моля Бога, чтобы черный ход был открыт. Мне везет. Благословляю невинные нравы сельской местности. Задерживаюсь на кухне, дабы перевести дыхание — мне вовсе не светит крадучись пробираться по дому и при этом пыхтеть, как паровоз. Снимаю туфли.

Первая остановка у комнаты Энджи. В большом зале никого, равно как и в увешанном старинным оружием коридоре. Взбегаю вверх по лестнице и тихонько одними ногтями стучусь в дверь. Сердце разрывается на части. Но вот слышатся шаги и раздается голос Суфи:

— Кто там?

— Открой, — шепчу я. — Немедленно.

Она открывает. Я пулей врываюсь в комнату и запираю дверь.

— Что случилось? На тебе лица нет.

Суфи смотрит на меня широко открытыми глазами. В них страх. Шторы опущены, в комнате полутьма, тем не менее я различаю Энджи, спящую на кровати. Красивые светлые волосы, разбросанные по подушке, напоминают лучи солнца. Нужно все рассказать Суфи.

— Кто-то из друзей прикончил Нэша.

Она прижимает руку ко рту.

— Иисусе! Но кто мог пойти на убийство?

— Не знаю, однако подозреваю Луи Симпсона. Мне кажется, он сумасшедший. Только псих может сотворить такое с телом убитого.

— Что же нам делать? Ты связался с полицией? Они уже едут?

— Я не добрался до деревни. Обнаружив труп Нэша, я начал опасаться за вас и поэтому поспешил сюда.

К Суфи вернулось самообладание.

— Что же мы будем делать? — спросила она спокойным голосом.

— Оставайтесь здесь. Заприте дверь. Не открывайте никому, кроме меня.

— А что собираешься делать ты?

— Что-нибудь придумаю.

— А именно?

— Пока не знаю.

Она наморщила лоб, напряженно размышляя о чем-то.

— Тебе следует остаться с нами.

Слова Суфи вызвали у меня улыбку.

— Я и раньше пытался прятаться. В итоге тебя все равно находят. Просто осмотрю замок. Положение действительно дерьмовое, но, кажется, с Домиником все нормально. Если мне удастся найти его, мы возьмем какой-нибудь автомобиль и поедем за полицией. Не волнуйся.

Поцеловал любимую в губы. Она не ответила на поцелуй, в глазах ее стояли слезы.

Спустился вниз по лестнице. Оказавшись в коридоре, направился прямо к мечу. Уже дважды испытывал желание взять его, и вот теперь наступил тот самый миг. Только успел вынуть клинок из ножен, как послышался скрип парадной двери. Сделал пару шагов по направлению к выходу, сжимая меч в руках.

На расстоянии приблизительно десяти дюймов от меня стоит Луи Симпсон. Он бледен, лицо изможденное, взгляд погас. В руках у него пневматическое ружье. Выглядит как закаленный в боях солдат, которому пришлось убить немало людей. Он смотрит мне в глаза, потом переводит взгляд на меч. Выражение его лица меняется. Оно как-то оживает.

— Ты… — произносит он слабым голосом.

Вижу, как он поднимает ружье. Нас отделяет слишком большое расстояние. Я не успею ударить его мечом. Однако стоит попробовать. Прыгаю вперед, занося меч над головой. Симпсон явно не ожидал от меня такой прыти и промедлил с выстрелом. Тем не менее за мгновение до того, как нанести удар, я слышу знакомый по стрельбищам щелчок пули и ощущаю боль в плече, как будто кто-то ударил меня молотком. Но меч уже занесен. Я слегка дернулся, когда в меня попала пуля, поэтому удар получился не столь сильным, как я предполагал. При этом меч выскользнул из рук и с грохотом упал на пол.

Тут я дико взвыл и разразился самыми непотребными ругательствами.

Приложил руку к плечу, ожидая найти там зияющее отверстие. Ничего подобного. Ну конечно, это же просто никчемная воздушка, и пулька отскочила от рубчатого зеленого плиса моей куртки.

Посмотрел на Симпсона. Тот лежал на полу, свернувшись так, будто кто-то хотел засунуть его в багажник машины. Подозревая, что подонок притворяется, пнул его ногой. Симпсон переворачивается на другую сторону. Вижу: его левый глаз налился кровью, и прямо над ним образовалась заметная опухоль. Вообще лицо его как-то изменилось. Луи стал похож на спящего малыша. Мне показалось, что я убил его. Стало легче, однако тут же накатило осознание того, что я совершил отвратительный поступок. Я вовсе не хотел никого убивать. Не имел никакого желания превращать взрослых людей в спящих младенцев.

Зато теперь я знал, кто затеял эту заварушку и замочил Нэша.

Я просто не был в состоянии прикоснуться к Симпсону. Надо что-то придумать. Как насчет двух других друзей? Где они могут быть? Возможно ли, что Симпсон… уже расправился с ними? Мне стало не по себе, мучили сомнения. Концы не сходились с концами. Я не совсем улавливал смысл происходящего. Меня преследовали весьма странные мысли, в которых фигурировал Бланден. Внезапный отъезд Родди по-прежнему не давал мне покоя. Исчезнуть так тихо, чисто по-английски, не в его характере.

Хотел повесить меч на место, но, заметив на клинке капли крови, оставил его там, где он лежал.

В голове зреет решение срочно обследовать дом. Если не найду друзей, тогда надо разбудить Энджи и заставить ее отвезти нас куда-нибудь подальше отсюда. Не слишком геройский поступок, однако мое тщеславное эго смирится с ним, ибо я только что поразил мечом коварного убийцу. Обязательно надо научиться водить машину сразу же по возвращении в реальный мир.

Прошел в большой зал. Какой-то инстинкт подсказывал мне не кричать и не призывать к себе друзей. Вокруг никого. Иду по коридору с мозаичным окном, где изображены Каин и Авель. Последний слабый луч солнца пробивается сквозь цветное стекло. Нет времени любоваться этой красотой. Тем более что яркие краски теперь ассоциируются у меня с кровью и человеческими внутренностями. Подхожу к двери гостиной и осторожно открываю ее. Тоже никого. Вновь возникает желание закричать, но я подавляю страх.

Начинаю думать о проблеме Родди Бландена. Почему он все-таки так неожиданно исчез? И вот еще — телефонная связь. Прогуливаясь с Суфи у дороги нынешним утром, я не заметил обрыва линии. Хорошо бы проверить телефон еще раз. Буду считать себя последним идиотом, если впоследствии обнаружится, что аппарат работал, и мы не спасли себя от происходящего здесь ужаса одним звонком в полицию.

Нет, по-прежнему молчит. Но как приятно подержать большую тяжелую черную трубку. Ощущение такое, будто в руке зажат пистолет. Аппарат не выглядит дешевой вульгарной подделкой — это подлинник образца пятидесятых годов. Слышимость, наверное, ужасная. Если только хозяева не вынули всю начинку, заменив ее современной электроникой. И тут мне в голову приходит интересная мысль. Я развинчиваю раковину телефонной трубки. Несмотря на солидный возраст, винтики отходят довольно легко. А внутри ничего нет, кроме нескольких болтающихся проводков. Точнее сказать, два проводка безобидно повисли в пустой каверне. Проверяю микрофон. Та же картина.

Итак, линия не оборвана. Просто кто-то намеренно вывел телефон из строя. Если приплюсовать сюда исчезновение мобильников, то у меня не остается никаких сомнений в том, что я оказался в центре хорошо спланированного заговора. Отчетливо осознав ситуацию, я полностью сконцентрировался на разрешении проблемы. Вспомнил, что в детстве читал увлекательную книжку про шпионов, в которой агент передавал шифровки, пользуясь крохотным передатчиком, установленным под детской колыбелью. Вот бы мне достать такую штуку.

Вдруг я хлопнул себя по лбу. Телефон не полностью отключен. Просто нельзя говорить и слушать. Однако можно набрать номер, и в службе экстренной помощи раздастся звонок, по которому можно вычислить наше местонахождение. Я снял трубку и набрал 999. Похоже на сообщение, посланное в бутылке.

Медленно поднялся на второй этаж. Хотя северное и южное крылья построены в одно и то же время, в девятнадцатом столетии, между ними существовало какое-то едва уловимое различие. Южное казалось более старым и лучше вписывалось в исторический контекст здания. Может быть, такое впечатление складывалось из-за того, что эта сторона строилась на развалинах древней постройки, где были похоронены задушенные дети, а теперь бродят беспокойные призраки? Трудно сказать. Однако мне становится страшно, когда я продвигаюсь по коридору. Более чем когда-либо, хочется закричать, что игра окончена, все могут выходить, но я вновь сдерживаю себя. Надо было все-таки взять меч. С ним как-то спокойнее.

Иду по коридору, ведя рукой по побеленной стене. Так я чувствую себя в тесном полумраке. Поднимаюсь по винтовой лестнице, ведущей в башенку Бландена. Слабеющей рукой берусь за железное кольцо и отворяю тяжелую дверь.

В комнате полный ажур. С кровати убрано все белье. Надо думать, Родди, будучи аккуратным и деликатным человеком, не хотел оставлять после себя беспорядок и утомлять уборщиц. Ничего странного и необычного. Так мне хотелось думать.

Потом меня озарило. Я вспомнил свой визит сюда и тот миг, когда мне показалось, что он заигрывает со мной. Зачем я приходил? За галстуком. Он остался у меня. Родди уехал, не забрав вещицу. В этом, впрочем, нет ничего удивительного. Я взял галстук в шкафу. Повернул ключ и открыл дверцу. Теперь здесь что-то не так. Я прошел в комнату. Нет, вроде все то же.

Однако нет ключа.

Ключ точно торчал в дверце. Попробовал открыть ее — заперта. Может быть, Родди положил ключ в карман и увез с собой. Но зачем ему это, если шкаф пуст? Так мог бы поступить я, а Бланден не производил впечатления рассеянного человека.

Шкаф не давал мне покоя. Позолота поблекла и местами облупилась, тем не менее он сохранял великолепный вид. Любители старинной мебели высоко оценили бы качество продукции. Интересно, как крепок этот замок? Потянул на себя верхний выступ дверцы. Она подалась немного вперед и тотчас отпружинила назад. Попробовал еще раз двумя руками. Что-то треснуло. Изо всех сил потянул дверцу, упершись в шкаф ногой. Падаю с верхней частью дверцы в руках. Замок сломан. Впрочем, меня ждет разочарование. В шкафу только одно большое пуховое одеяло. Встаю на ноги. Вижу, что верхняя часть одеяла более не прижата дверцей и опустилась вниз. Что-то темное виднеется в дальнем углу. Я осторожно разворачиваю одеяло. Внутренняя часть ткани не белая, а темно-красная, словно ржавчина.

Какое-то время не могу понять, что случилось с лицом Бландена. Глаза закрыты, будто он уснул после тяжелой физической работы. Во рту что-то вроде тряпки. Руки связаны за спиной, и ноги выкручены назад, так что виден лишь розовый мясистый торс, весь в жировых складках, словно французское блюдо, рубец с морковью и луком в сидре, на витрине продовольственного магазина. Под последним слоем жира вижу разрез, похожий на беззубый рот. Именно в этом месте находились пенис и мошонка. Немудрено, что возникло такое сильное кровотечение.

Отвращение, гнев, жалость нахлынули на меня. Не в силах более стоять, упал на колени. Тем не менее я не был шокирован таким ужасным зрелищем: странным образом я ожидал увидеть нечто подобное. Наметилась какая-то патологическая последовательность. Началось все с повешенной собаки, потом Нэш с вырезанными внутренностями и вот, наконец, шкаф, в котором лежит замученный ребенок. Да, Родди забили, как свинью. Кто же это сделал? Скорее всего Симпсон.

Мне показалось, останься я здесь еще минуту, и слезы ручьем польются из моих глаз. Только не это. Плач делает вас слабым физически, а мне предстояло совершить еще немало дел.

Встал. Хотелось сделать что-то для Родди, привести его в достойный вид. Однако я довольно хорошо знал методы работы полиции и понимал, что необходимо оставить жертву в таком виде, в каком ее обнаружили. Нашел все же компромиссное решение и набросил на труп одеяло. Лицо оставалось открытым, но хоть не виден этот непристойный, как бы орущий «рот» между ног.

Вдруг раздался какой-то звук. Может быть, только показалось. Я плохо соображал, и слуховая галлюцинация должна была означать, что стон исходит не изо рта Бландена, а из обширного мягкого белого тела, укрытого одеялом. Ужас охватывал меня, а лицо исказилось в каком-то подобии улыбки.

Нет, это не Бланден. Конечно же, нет. Да был ли вообще этот звук? Был, только доносился он из другой части дома. Сразу на ум пришли Суфи и Энджи. Однако голос явно не женский, и в любом случае девушки находятся слишком далеко отсюда, и я бы не смог их услышать. Тут я вспомнил о Доминике и Габби. Они, должно быть, только что вернулись и увидели Симпсона, лежащего в коридоре с пробитой головой. Погиб еще один друг — тут, блин, завоешь. А ведь им предстоит увидеть беднягу Бландена. И что они подумают? Я вздрогнул. Однокашники могут решить, что я убил Родди. Их команда не впускала в свои ряды чужаков, так что… Какое безумие! Яд ненависти разлит в их кругу, а я здесь совершенно ни при чем. Случайный гость.

Потом мне в голову пришла еще одна мысль. А вдруг Симпсон не умер, а просто потерял сознание? Понятия не имею, как сильно нужно ударить человека по башке, чтобы конкретно замочить. Может, я просто оглушил его, и он продолжает стонать. Не исключено также, что негодяй пришел в себя и вновь занялся своими подлыми делами.

Подхожу к двери и открываю ее. Задерживаю дыхание и прислушиваюсь, пытаясь уловить какой-то звук. Ничего не слышно. Давление растет у меня в голове, в ушах — гулкая тишина замка.

И вдруг я различаю странный звук.

Кажется, до меня доносится стон боли или отчаяния, передаваемый с рук на руки призраками мертвых крошек. Теперь я знаю, откуда он исходит. Не из северного крыла, где находятся Суфи и Энджи; не из прихожей, где лежит навзничь Симпсон. Он раздается в одной из башенных комнат, находящихся в другом конце коридора. Именно там мне предстоит найти разгадку таинственных событий, произошедших здесь в течение уик-энда. Только теперь их очертания принимают более или менее четкую форму.

Первой тайной стало исчезновение Уинни, который должен был приехать из Лондона вместе с Симпсоном. Он так и не появился, не позвонил, не оставил никакого сообщения.

Далее, болезненный удар во время футбольного матча. Безусловно, его нанесли для того, чтобы я убирался отсюда, так как мое отсутствие облегчило бы негодяю его задачу. И вновь мои подозрения падают на Симпсона. А взять ту смехотворную стычку между нами вчера вечером. Разумеется, еще одна попытка отправить меня домой. Симпсон не хотел, чтобы я мешал ему.

И наконец, нас посетила Смерть. Труп Нэша в лесу; в замке — Бланден, убитый еще вчера, причем его исчезновение искусно замаскировано. Даже машина заранее оставлена в деревне, с тем чтобы мы поверили в легенду о внезапном отъезде.

Машина в деревне.

Что-то беспокоит меня. Вспоминаю Суфи, стоящую у фонтана, и вижу двух пьяных мужиков, идущих в обнимку. О Боже, теперь все сходится! Но нет, не все. Калейдоскоп повернулся, образовался новый узор. Краски и фигуры те же, но расположены по-другому.

Не чувствуя под собой ног, бегу по коридору, поднимаюсь наверх по винтовой лестнице. Кажется, период неизвестности заканчивается, пора приступать к решительным действиям.

Я полагал, что дверь будет заперта, и изо всех сил принялся тянуть железное кольцо. Однако она легко поддалась, так что в результате я не удержался и упал на пол.

Сначала мне показалось, что я совершил ужасную ошибку, прибыв на место совершения полового акта, а не побоища. Увидел лицо Доминика с закрытыми в экстазе глазами. Голова запрокинута назад в радостном забытьи. Тщедушное тело обнажено. Вижу, что запястья привязаны кожаным ремнем к бронзовому остову кровати.

За спиной Дома, обнимая его мощными ляжками, словно бык телку, находится какой-то человек. Он одет, однако рубашка расстегнута, пуговицы оторваны в лихорадочной спешке, подогреваемой страстью. Я не вижу его лица, так как оно повернуто в другую сторону, тем не менее узнаю этого человека по мягким волнистым волосам, толстой шее, на которой отчетливо выделяются вены и сухожилия.

Теперь я понимаю, что дело тут не в страсти. Рука, которая, как мне казалось, ласкает волосы Дома, на самом деле держала голову мертвой хваткой, пытаясь свернуть ее. А другой рукой насильник прижимал к щеке своей жертвы перочинный нож с открытым серебристым лезвием. Вижу, что затылок Дома залит кровью.

Должно быть, я издал какой-то звук. Не думаю, чтобы смог произнести членораздельные слова.

Габби медленно поворачивается ко мне лицом, выражающим лишь усталость и равнодушие. На щеке кровь Доминика.

— Ах, это ты…

Габби едва шевелит языком, и я думаю, что он скорее всего под кайфом. Такое впечатление, что мое появление вывело его из состояния транса. Он произнес те же слова, что и Симпсон перед тем, как выстрелить в меня. Я чувствовал себя неловко, будто робкий школьник, которого ребята не принимают в свой круг.

— Его ты тоже убил?

Киваю в сторону Дома. Ко мне переходит заторможенность Габби. Чувствую себя словно в наркотическом дурмане. Я — странник Данте, попавший в пекло, созерцающий муки грешников и все же не являющийся узником ада.

Габби неспешно слезает с Доминика. Он подобен огромной рептилии, покидающей свою жертву. Голова нашего общего друга падает на подушку.

— Он еще жив. Скоро проснется. Со временем он, разумеется, умрет, однако сначала мне необходимо завершить кое-какую работу.

— Я не позволю убить его.

В моем голосе детская обида и безнадежность.

Габби громко смеется, и выражение усталости вмиг исчезает с его лица. Он шарит рукой и достает пистолет. Не пневматический, а настоящий, стреляющий реальными пулями.

— Ты не понимаешь, что здесь происходит, и никогда не поймешь. Мне не хотелось этого делать. Ты не входил в мои планы. Если бы Доминик за моей спиной не пригласил тебя на мальчишник… все оказалось бы гораздо проще.

— Скажи, в чем причина? Они же твои друзья!

— Ты полагаешь, что имеешь право задавать вопросы?

— Если ты собираешься убить меня, то у меня должно быть такое право.

На самом деле я до конца не верю в то, что он убьет меня. Не думаю, что я являюсь для него важной птицей в контексте того грандиозного плана, который он осуществляет. Иначе он давно бы покончил со мной. Однако я ему не нужен. Более того, я верил в свое бессмертие, как все мы, до того как лицом к лицу сталкиваемся с гибелью.

— Как ты не догадался о сути происходящего, слыша рассказы о наших якобы безмятежных деньках? Разве ты не понял, что я был младше остальных, и вся эта шайка издевалась надо мной? Они каждую ночь приходили ко мне и творили непотребство.

— Что ты имеешь в виду под словом «непотребство»?

Однако я уже начал понимать, что именно соединяло членов этой команды: здесь явно просматривалась сексопатология. Становилась ясна скрытая подоплека той таинственности, которая царила в течение всего уикэнда.

Габби продолжал:

— И это далеко не все. Принимая меня в свою команду, они хотели, чтобы я оставил все претензии, полностью смирился и стал соучастником их гнусных игр. — Габби замолк. Теперь этот человек выглядел усталым и постаревшим. — Скажи мне, — продолжал он, — что бы ты сделал на моем месте?

— Я бы не стал убивать их. Тем более не повесил бы несчастную собаку.

Габби повысил голос, в котором зазвучали жесткие нотки:

— Потому что ты мышонок! Ты подошел бы Гнэшеру. Он таких очень любил. Да. Возможно, тебе понравилась бы его крепкая хватка. Он держал бы тебя за шею, покусывая и предлагая отдаться. Улыбающийся, Целующий или вот такой, как этот, — свободной рукой он схватил Дома за волосы, — Плачущий.

— Я бы не позволил так обращаться с собой. Надо было защищаться.

Габби отпустил волосы однокашника.

— Подонков нельзя было остановить. Никто не мог помочь мне. Я остался в полном одиночестве. Мама не хотела…

Мне стало жаль этого человека, вернее, обиженного мальчика. Ему выпала на долю страшная участь. И я хотел, чтобы он не умолкал. Пока Габби говорит, Доминик живет.

— Но почему ты продолжал общаться с ними? Как ты мог видеть их после всего случившегося? Не понимаю.

— Могу ответить на твои вопросы, — спокойно заявил Габби. — Я продолжал встречаться с ними, стал одним из них только ради того, чтобы однажды расправиться со всеми. — Он махнул пистолетом в сторону Дома. Замолк и наморщил лоб. Создавалось впечатление, будто доктор проводит семинар и задумался над какой-то психологической проблемой. — Нет, так не пойдет. Это не вся правда, а теперь пришла пора высказаться вполне откровенно. Начистоту. Будучи жертвой, я смотрел на них снизу вверх. Считал их выше себя, хотел подражать им. Такие состояния описаны в специальной литературе: жертва порой начинает любить своего мучителя. Для меня они были боги. Капризные, жестокие божества. И я хотел стать одним из них. Лишь гораздо позднее, когда я заглянул в свою душу и увидел, какой вред они принесли мне, я решил, что заставлю их понять свою вину перед лицом смерти.

У меня все еще оставались вопросы.

— Но как они после таких дел могли встречаться с тобой? Это ведь ненормально.

Габби энергично закивал, все также напоминая профессора за кафедрой.

— Хороший вопрос. Ответ, надо думать, заключается в том, что, будучи младше остальных, я не являлся одним из них, так что со мной можно было творить все, что угодно. Такова детская логика. Если ты не наш, тебя моментально рвут на части. Кроме того, возможно, они лгали себе, стараясь заверить друг друга, что все это просто игра. Позднее, вступив в тесный круг, я в глазах друзей превратился в другого человека. Теперь я стал личностью, а не существом, которым был раньше.

— Но Дом… неужели и он принимал в этом участие?

Я, разумеется, уже знал ответ. И все же как-то не верилось, что тот, кого я считал своим другом, мог… совершить то, о чем рассказал Габби.

— Ах да, дорогой Доминик. Он сожалел. Плакал. Но то были крокодиловы слезы. Ты больше не будешь плакать, Доминик, после того как я покончу с тобой. Я вырежу тебе глаза, бедный мальчик, и тебе просто нечем будет плакать.

Он провел по лицу Дома дулом пистолета. Теперь ствол направлен не в мою сторону. Этого момента я только и ждал. Нетвердым шагом направляюсь к Габби и пытаюсь схватить оружие. Однако слишком медлю. Пистолет вновь направлен на меня. Выражение лица Габби снова становится непроницаемым, и я понимаю, что ошибался в отношении намерений этого человека: он хладнокровно застрелит меня, ибо я мешаю ему. Ствол смотрит мне прямо в лоб. Понимаю, что вскоре умру и стану еще одним привидением в старинном замке. Потом буду нашептывать свою историю гостям дома, преследуя их в темных коридорах и большом зале, умоляя их не убегать, выслушать меня и поплакать со мной. Закрываю глаза и начинаю молиться. Последнее бессмысленное общение с Богом.

В этот миг я вновь возвращаюсь на берег моря и сижу рядом с робкой девочкой. В темноте раздается шум волн, под нами шуршит теплый песок. Вдруг понимаю, что не делал с ребенком того, что однокашники Габби делали с ним. Я никого не насиловал, а действовал согласно едва заметным сигналам, которые подавала мне девочка. Это были бессловесные знаки того, что она согласна. Понимаю, что она сама решила пойти со мной на пляж, так как нуждалась в любви взрослого мужчины. Ненавидя себя, я закрывал глаза на суть проблемы. Однако теперь полностью прозрел.

Я больше не хотел умирать. Мне надо жить, обнимать Суфи, пить пиво в барах и смеяться над тем, как одеты люди, и над их глупыми словами. Тем не менее я мысленно попрощался с Суфи и со всем веселым миром.

Раздается знакомый звук.

Тук.

Я сразу узнал его, он врезался мне в память еще с тех стрельбищ. Следом крик удивления и боли. Что-то тяжелое падает на пол. Открываю глаза и вижу удивленное лицо Габби. Он сидит и смотрит на дверь. Оборачиваюсь. На пороге стоит Симпсон. Рядом с ним валяется воздушка. Теперь на полу лежат роковой пистолет и относительно безобидное ружье. Никто не двигается.

— Гай, — говорит Симпсон. Впервые слышу настоящее имя доктора, произнесенное вслух с тех пор, как приехал сюда на автомобиле Бландена. — Чем ты был занят? Я нашел Ангуса. Что случилось с Родди?

— Он всех убил, — отвечаю я. — Я обнаружил Родди в шкафу. Он изуродован.

Смотрю на Симпсона. В его глазах застыли слезы, сверкающие в полутьме, как драгоценные камни. Он игнорирует меня.

— Все можно прекратить прямо сейчас. Продолжения не будет. — Он говорит спокойным голосом, как бы подражая профессиональному тону Габби. — Должен кое-что сказать тебе. Я еще раньше пытался объясниться.

— Луи знает секрет, — говорит Габби мелодичным голосом, не сулящим ничего хорошего.

Смотрю на пистолет, валяющийся на полу, затем перевожу взгляд на Габби. Что-то случилось с его рукой, указательный палец повис плетью. Сможет ли он выстрелить? Успею ли я первым дотянуться до ствола? Никто из нас двоих не двигается. Вместо этого Симпсон проходит в комнату и поднимает пистолет. Потом опускается на колени у кровати рядом с Габби.

— Гай, я убил его.

Габби пытается сосредоточиться.

— Кого ты убил? Все уже и так убиты, остались только мы.

— Ноэля. Мистера Ноэля.

Выражение лица Габби постепенно меняется. Теперь оно выражает полное недоумение.

— Старика Ноэля? Школьного учителя? Почему ты это сделал? Он был славный старик. Мы любили его.

Теперь недоумение отразилось на лице Симпсона.

— Разве ты не понял? Именно Ноэль заставлял нас заниматься грязными делами. Он уверял, что все нормально. Учитель внушал, что в этом есть красота и благородство. Так поступали древние греки. Тогда мужчины любили друг друга до гроба. Если бы Ноэль не дал нам добро, мы бы стали другими, Гай, я клянусь тебе. Я сожалел о случившемся всю свою жизнь. Все у меня пошло наперекосяк. Вот почему я решил навестить его. Сначала не думал убивать старика. Однако он ни в чем не раскаивался. Если бы он раскаялся… Но я отомстил не за себя, а за тебя. Хотел поговорить с тобой в течение уик-энда, попросить прощения. Все мы должны были молить у тебя прощения, стоя на коленях. А потом я рассказал бы тебе и всем остальным о том, что убил Ноэля. Если бы мне только знать, что ты задумал… Скажи, что случилось с Полом? Я хотел подвезти Уинни, однако ты опередил меня, не так ли?

— Он больше не улыбается, — усмехнулся Габби с видом человека, который оказался совсем один на необитаемом острове.

— А что ты хотел сделать со мной, Гай?

— Поцеловать тебя, Луи, всего лишь поцеловать.

— Гай, прости нас за все. — Он умоляюще смотрел в глаза Габби. — Я стремился как-то загладить вину, но у меня ничего не получалось. Давай покончим с этим.

Он положил пистолет на кровать возле тела Доминика и опустил голову на колени Габби. Доктор погладил короткие волосы Луи, положил руку ему на плечо. Сначала в этой комнате царила атмосфера бардака, потом она превратилась в ад, теперь все вновь изменилось. Передо мной три застывшие человеческие фигуры — один лежит на кровати, второй сидит на полу, третий стоит на коленях. Они отбрасывают длинные тени и напоминают картину старого мастера на религиозную тему: снятие Иисуса с креста. Лак на картине поблек, краски потускнели, видны лишь очертания трагических персонажей.

Но пистолет, лежащий на кровати между ними, маленький смертоносный ствол, вовсе не подходит для творения кисти Караваджо.

— Итак, — заговорил Габби, — малыш Луи утверждает, что во всем виноват мистер Ноэль. Нехорошо рассказывать сказки. Не надо петь песен, парень.

С этими словами Габби хватает пистолет и приставляет его к голове Симпсона. Глаза Луи закрыты, выражение лица абсолютно спокойное.

— Нет, нет! — кричу я. — О Боже, не надо! — Чувствую слезы на своих щеках. — Он ведь попросил прощения и сказал, что во всем виноват учитель.

Не помню, какие слова я еще говорил. Нес какую-то ахинею. Бормотал что-то невнятное.

Габби вздрогнул и посмотрел на меня. Кажется, он совсем забыл о моем присутствии. Пистолет все еще прижат к виску Луи.

— А ты трудный человек. Постоянно лезешь туда, куда тебя не просят. Что ж, придется потратить на уборку больше времени, чем я предполагал.

Я понял, что мне надо было попробовать смыться, пока Габби занимался Симпсоном. Возможно, удалось бы выскочить за дверь, добежать до Суфи и вместе с ней покинуть замок, а потом забыть про этих ужасных людей и начать делать добрые дела, чтобы искупить грехи молодости. Даже в последнюю минуту мысли мои носили эгоистический характер.

Будет ли мне больно?

Полагаю, что Габби раньше меня услышал приглушенный звук мотора и шуршание шин по снегу.

— Взгляни, Мэтью, кого там черт принес? — сказал Габби, махнув пистолетом в сторону окна.

Бездумно подчиняюсь приказу. Вижу за окном полицейскую машину с включенными фарами. Она останавливается, и из нее выходят двое полицейских. Они явно не спешат.

— Полиция, — говорю я ровным голосом.

Восторга не ощущаю. Непонятно, чем мне могут помочь эти два деревенских копа.

— Полиция? — Габби, кажется, не особенно взволнован, будто я сообщил ему, что увидел за окном зяблика необычной породы. — Ты умудрился каким-то образом вызвать их? — вежливо спрашивает доктор, будто мы ведем обычный разговор о каких-то пустяках.

— Да. Впрочем, нет. Не знаю.

— Убирайся отсюда, пожалуйста.

— Что?

— Я сказал: пошел вон. Дай мне закончить дело.

Казалось, он крайне устал и вот-вот уснет.

Только теперь я ощущаю настоящую радость. Она медленно, как летняя вечерняя тьма, окутывает меня. И с ощущением того, что я не умру, возвращается чувство обеспокоенности за жизни других людей. Я хотел спасти Дома, лежащего в бессознательном состоянии на кровати, и Симпсона, положившего голову на колени Габби.

— Пожалуйста, не убивай их, — проговорил я.

— Вали отсюда, черт возьми! — крикнул Габби.

Он все еще сдерживался, но уже находился на грани. Вот-вот безумие охватит его.

Что же мне оставалось делать? Стал медленно пятиться по направлению к двери, не сводя глаз с пистолета в руке убийцы.

— Ты считаешь, Мэтью, — сказал Габби, глядя на голову Симпсона, — что он говорил правду? Ну, о плохом старике, учителе Ноэле. Ты веришь в искренность его извинений?

— Думаю… он говорил правду.

Остается ли еще надежда?

— Последний раз говорю тебе: убирайся, или ты покойник.

Я рывком распахнул дверь, захлопнул ее за собой и бросился бежать. Спускаясь вниз по винтовой лестнице, услышал выстрел. Остановился. От волнения и крутизны спуска кружилась голова. Перед глазами мелькали смутные образы. Если бы не веревочные перила, я бы точно упал. Кто же убит? Симпсон или Дом? Скорее всего Симпсон. Дом уже не помешает убийце закончить его миссию. Он может подождать. Нужно поскорее бежать к полицейским. Может быть, еще удастся спасти его. Сделал пару шагов вниз по лестнице. Вспоминалось что-то по поводу Габби, имеющее отношение к стрельбе. Дом, кажется, говорил, что Габби выступал за сборную школы. Однако стрелял не из ружья, а из пистолета. Однозарядного… Стреляешь, а потом перезаряжаешь.

Стрелой взлетел вверх по лестнице. В три прыжка оказался у двери. Надо успеть, пока он перезаряжает. Не было времени ни хорошенько все обдумать, ни помолиться. А вдруг у него не однозарядный, а обычный ствол? Я планировал неожиданно наброситься на Габби. Ни в коем случае нельзя обращать внимание на то, что происходит в комнате. Что бы там ни случилось. Пусть даже Симпсон убит.

Во второй раз за день врываюсь в комнату, распахивая массивную дверь. На мгновение мне кажется, что ничего здесь не изменилось: композиция остается той же — Дом лежит на кровати лицом вниз, Симпсон стоит на коленях, Габби возвышается над ним. Он склонился над Симпсоном и рыдает. Заставляю себя приблизиться и, находясь на расстоянии двух ярдов от них, вижу, что Габби никак не может плакать, ибо у него снесено полголовы.

Симпсон смотрит на меня.

— Что случилось? — задаю я вопрос, хотя ответ мне уже известен.

— Он выстрелил себе в рот.

Если Луи и плакал, то слез на его лице не видно.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Потом я протягиваю руку. Он берет ее, и я помогаю ему встать.

— Доминик, — говорю я, — нужно вызвать «скорую».

— Да, конечно.

Опять тишина. Лицо Симпсона затвердело, как кварц.

— Кстати, Луи, я… ничего не знал.

— Что?

— Я ничего не слышал о школьном учителе и о том, что случилось с ним. Но скажи мне, это правда?

— Ты о чем?

— О том, что происходило в вашей школе, и вообще…

Симпсон молчал. Сидел, повесив голову.

Я повернулся, собираясь уходить. За дверью послышались шаги. Вдруг я вспомнил кое-что еще.

— Луи…

Он поднял взгляд.

— Почему Габби убил Монти? Чтобы причинить боль Доминику?

Надеялся, что он мне все объяснит, скажет, что Габби имел основательную причину повесить пса.

— Он не убивал собаку.

— Тогда кто же?..

Симпсон кивнул в сторону Дома.

Я навсегда покинул эту ужасную комнату.