Охота на русскую Золушку

Глава 21

Маша

Берти усадил меня в свою супермашину, из которой мне осталось лишь помахать Марко рукой. Я держалась, играла словно на сцене. Ах, как я рада, что он улетает решать свои семейные проблемы в США. Действительно, что может быть лучше, чем расстаться с любимым парнем навсегда. Но если бы я увидела хотя бы намек с его стороны, хотя бы тень желания остаться, я бы кинулась к нему, обняла, прижалась и умоляла не покидать меня. Я обещала бы ему все что угодно. Свободные отношения без обязательств? Пожалуйста. Дружба? Не вопрос. Только секс и ничего больше? Я готова. Жить втроем… Мне самой было противно от условий, на которые я в душе уже согласилась. Я же не такая тряпка. У меня должно быть чувство собственного достоинства. Ну, в теории-то точно. Только вот и достоинство, и гордость и здравый смысл растворялись в огромной кислотной беде — он улетает за океан, и больше я его не увижу.

— Ты расстроилась?

Я вздрогнула. Берти выдернул меня из ада мучительных размышлений о том, как я низко пала. И как ниже я еще готова упасть ради Марко Сеймура. Я вздохнула:

— Несколько дней назад какие-то придурки оставили меня умирать в лесу на муравейнике. И их до сих пор не нашли. Ты думаешь, у меня нет повода быть расстроенной?

— Да, и мне тяжело сознавать, что на тебя напали в моем доме, — он вздохнул.

А мне стало стыдно. Я грущу вовсе не из-за покушения. И заставила милого парня испытывать вину. Хотя он-то тут вообще ни при чем. Я улыбнулась и взяла его за руку. Правда тут же об этом пожалела. Господи, я ведь забыла, что у нас с ним теперь не простые и не дружеские отношения. Мы целовались. И каждое мое прикосновение наполняет его момент новым смыслом. Черт! Я попыталась отдернуть руку, но Берти уже вцепился в мои пальцы. Не пустил. Другой рукой он уверенно держал руль. Машина неслась на дикой скорости 95 миль в час (около 150 км/ч). Я не решилась на борьбу.

— Берти… — я замерла, глядя перед собой. Нам надо открыто поговорить. Хватит уже недомолвок! С меня Платона довольно, — Тот поцелуй…

— Тебе не понравилось. Я уже понял, — он ухмыльнулся, не сводя глаз с летящей на нас магистрали, — Чего не могу сказать о себе. Я держу наш первый поцелуй в сердце, Маша. И не боясь показаться излишне романтичным, скажу, что воспоминания о нем каждый раз заряжают меня энергией. Я готов горы свернуть, честное слово. И вот что я думаю, как мужчина, я тебе не нравлюсь.

Я не стала на все это отвечать. Мне кажется, что последнее время от меня вообще никто не ждет ответов. Мама, Марко, Леха, Берти, Платон, — все они вещают на своих волнах, не озадачиваясь услышать мое мнение. Они сами все за меня продумывают и воплощают в жизнь. Как же надоело!

— Но я не отступлю, — ожидаемо продолжил принц, — Я готов за тебя бороться.

О, да! Наслышана.

— И поэтому ты пообещал убить Платона, если он еще раз назовет меня своей невестой?

Берти усмехнулся одними губами. А вот что светилось в его глазах, я не увидела. Он ведь вел машину и не мог ко мне обернуться.

— Да, — неожиданно просто ответил он.

А у меня по спине пробежали мурашки. Берти не шутил. И не рисовался. Думаю, Платон это тоже понял. И поэтому слинял по-быстрому назад в Оксфорд. Возможно и Марко тоже испугался. Хотя, на Марко это и не похоже.

— Берти… — я хотела сказать много чего рационального. Например, о том, что нельзя идти на поводу у своих желаний. Но он меня перебил:

— Я принц, Маша. Так уж сложилось. Я не готов расстаться с тем, чего хочу больше всего на свете.

— И… — черт, у меня дыхание перехватило. Как я могла так ошибаться? Марко и Платон циничные мажоры? Нет, они дети в сравнении с моим душкой-Берти, — Чего же ты хочешь?

— Не чего, а кого. Я хочу тебя, Маша. Я хочу, чтобы мы любили друг друга.

— Берти, — я не смогла сдержать идиотский смешок, — Чувства нельзя обязать или заставить. Как они появляются, никто не знает. Но управлять ими не получится. Ни у кого еще не получилось.

— Хочешь сказать, что ты меня никогда не полюбишь? — опять эта ухмылка одними губами. А взгляд устремлен на дорогу.

— Хочу сказать, что ты мне друг.

— Но это ведь куда лучше, чем «Берти, ты мне неприятен!» Не придется приковывать тебя наручниками к батарее и насильно убеждать в обратном.

— Ты же не рассматривал такой вариант?

— Буквально минуту назад!

Я расхохоталась. Странно, что я могла всерьез его испугаться. Берти — это Берти, мой добрый друг, и чертовски ироничный англичанин. Как и все они. Поэтому, по большей части, он мне и нравится.

— И какие аргументы ты заготовил?

— Скорпионы, огромные кубинские тараканы и немного психоделических веществ.

— Берти, что ты несешь!

— Страх и наркологическая зависимость — основа крепких отношений.

— Ты серьезно? — меня не оставляло ощущение, что в его шутках есть доля шутки. А все остальное…

Он глянул на меня и подавился собственным смешком. Видимо, прочел ужас на моем лице. Я его и не думала скрывать.

— Маша! — его пальцы сжали мои, — Расслабься, я пошутил.

— Хотелось бы мне верить!

— Разве ты мне не доверяешь?

— Доверяла, пока ты не заговорил о наручниках и наркоте.

— Но… это же шутка!

— Так себе шутка.

— Тебе нравится Марко?

— При чем тут он? — я замерла. Ну почему только от того, что кто-то произнес его имя, мне становится больно.

— При том, что я не слепой, Маша. К тому же я знаю Марко. Он такой с детства — он всегда нравится девушкам. А также женщинам и бабушкам.

— А ты?

— Сама скажи.

Я пожала плечами. Мне не нравился наш разговор.

— Если честно, мне все равно, Берти. Я не хочу говорить, ни о тебе, ни о Марко. Кто там из вас больше популярен у девушек и бабушек, какая мне разница? Я вот что тебя прошу, ты, пожалуйста, не убивай Платона. Даже если он еще раз или два назовет меня своей невестой. Он ведь не со зла. У него сложные отношения с излишне деспотичным отцом.

Принц шумно втянул носом воздух. Я подавила улыбку. Мужчины! Им только дай повод повоевать. Из-за любого пустяка, право слово!

— К тому же у тебя нет причин отстаивать мои права. С ним я заключила устное соглашение, что подыграю ему. А тебя я не просила меня защищать. Я предпочитаю разбираться с трудностями сама.

— Маша!

Профиль его стал как-то резче, на скуле обозначился бугор. Он стиснул челюсти. Пытался закупорить бурую внутри. И проигрывал этой буре. Она прорывалась и в шумном дыхании, и, наверняка, в яростном взоре. Хорошо, хоть он глаз от дороги не отрывал. Зато надавил на педаль газа. Меня вжало в кресло. С какой скоростью мы летим по магистрали? Это вообще законно? Хотя, я же забыла. Он принц. Он над законом!

И все же, я сказала, что хотела. Я потребовала оставить мне мою свободу. Наручники и даже кляп я потерпела бы только от одного человека. Но он уже на полпути к Нью-Йорку.

Какое-то время мы ехали молча. Наконец, он сбавил скорость, немного расслабился. Когда за окном замелькали огороженные поля и пасущимися на них упитанными серыми свиньями, он глухо спросил:

— Я настолько тебе безразличен?

Что?! И эти люди смеются над женской логикой! Я приложила усилия, чтобы не закатить глаза.

— Берти, ты мой друг! И я отношусь к тебе как к другу. Ты мне очень нравишься. Но даже если бы между нами было что-то большее, я все равно не позволю распоряжаться моей жизнью.

— Если бы между нами было что-то большее, я бы тебя и не спросил, — буркнул он, как-то совсем растеряв способность к иронии.

— В таком случае, у тебя нет ни одного шанса. Я за свободу выбора, если что.

И я тоже не шутила.

В общем, как я и предполагала, мы приехали в Оксфорд если и не чужими людьми, то здорово поругавшимися друзьями. Прямо стадо черных кошек между нами проскочило. Берти что-то рассказывал, даже шутил, но от него за метр разило холодными зимними вечерами. У моего дома мы сухо попрощались и расстались, не договорившись о новой встрече. Наверное, и к лучшему. Жаль, конечно, потерять друга. Но, с другой стороны, меня должно вдохновлять, что я не приобрела в его лице еще одну проблему. Он великодушно отступил, сохранив приличия. Все-таки приятно иметь дело с аристократами. Они не унижаются и не унижают.

Наша квартира здорово преобразилась. В коридоре освежили стены и потолок, в общей ванной все сияло новым кафелем и бликовало хромированной фурнитурой. А моя комната… она стала частью особняка Платона Каримова. Забавно, учитывая, что мы официально расстались. Я представила, как буду своими силами возвращать жилищу прежний вид, потому что по условиям договора съема жилья я не имею права что-то менять ни в комнате, ни тем более в общих помещениях. Понятно, что Платон хотел как лучше, обновив еще и ванную. Но теперь, когда я не являюсь его невестой, последствия этого прилива его креативной щедрости придется расхлебывать мне. И где мне взять средства на ремонт? Тут в Англии он дороже покупки новой квартиры в Москве. Ладно не в центре, но и не на окраине. В Сокольниках, например. Потяну? Нет, конечно! Мне даже продать нечего, кроме собственной почки. Я села на огромной кровати под королевским балдахином и, обхватив голову руками, с силой сдавила виски. Хотела сказать себе что-нибудь ободряющее. Только слов не находилось. Из всех возможных сочетаний складывалось только одно: «Это надо же было так вляпаться!»

— Это дубликат спальни Платона? — в проеме двери нарисовалась Эльза. Она с интересом оглядела мою новую, шикарную комнату.

Я пожала плечами. Почем я знаю.

— Я не была в его спальне.

— Серьезно?! — она округлила глаза, — Он сделал это все даже без секса? Вы русские… долбанутые.

— И ведь не поспоришь! — я улыбнулась.

А потом, мы с ней дружно расхохотались. В общем, если сократить подробности, все закончилось опять пьянкой, «I Will Survive» и воплями в открытое окно. Только вот в желтом круге фонарного света я не увидела Марко Сеймура.

А с утра у меня началась другая жизнь. Та, почти забытая, в которой не было ни Марко Сеймура, ни Берти, ни даже Платона. И к полудню я почувствовала, что мне дышится легче. Никто не давил на меня, никто от меня не требовал ответов и никто не терзал мое бедное сердце. Все эти мучители растворились в прошлом. Я надеялась, что навсегда. Целый день я порхала как бабочка от одного своего куратора к другому. Под их чутким руководством напланировала себе горы литературы, которые собиралась сдвинуть. После обеда отсидела шесть часов в библиотеке и выползла на улицу уже в темно-сиреневых сумерках. Звезд не предвиделось, небо затянули тучи, сочившиеся мелким противным дождем. Таким, от которого зонт не спасал. Невесомые капли не падали на землю, а висели в воздухе, облепляя с ног до головы. Я вздохнула. Автобусы по вечерам ходили с часовым перерывом. И я только что опоздала на последний, так что следующего ждать дольше, чем дойду пешком до своей остановки. Конечно, в кавалерах есть определенная польза. Даже если они не счастливые владельцы машин, на которых могут домчать до самого дома, что довольно важно в такую мерзкую погоду, то просто скрасят путь веселым разговором. Однако, по опыту могу сказать, что кавалеры эти проблем доставляют куда больше, чем бытовой выгоды. Так что лучше уж брести одной под дождем, искренне надеясь, что зонт хоть в какой-то степени убережет от дождя. Сначала я шла по центральным улицам, которые по идее должны бы выглядеть оживленными. Но в восемь вечера даже в хорошую погоду в Оксфорде не многолюдно. А в дождь так и подавно. Я в своем путешествии была совершенно одинока. Мимо проезжали одна-две машины в пять минут. Я вспомнила Москву — город не спящих, где даже в полночь можно попасть в пробку. И если тебе грустно, достаточно выйти на улицу и ты непременно окажешься в толпе: деловой или гуляющей, в зависимости от времени суток. Чужая энергия закрутит тебя, и ты хотя бы на время забудешь о своих переживаниях. А здесь, в промозглом Оксфорде на пустынной мокрой улице мне стало одиноко до слез. Опять вспомнилось, как Марко подхватил меня на руки, как прижал к груди, и как неистово билось его сердце. Тогда он и я, — мы были живыми. А сейчас, не знаю как он, а я чувствовала себя сомнамбулой, бредущей во сне по чужой реальности. Но это всего лишь иллюзия. На самом деле эта и есть моя жизнь. Такая вот неуютная и бесцветная. Потому что в ней нет счастья. И сердцу в ней холодно. Я как мотылек, обжегшийся пламенем, отлетел в тень, и пытается продолжать жить с опаленными крыльями.

Я свернула несколько раз и, наконец, очутилась в своем районе. До дома мне оставалось не больше ста метров. Только надо пройти по совсем малюсенькому скверу. Даже не скверу, так, внутреннему дворику с высокими кустами рододендронов и несколькими скамеечками. Освещался он так себе. Три тусклых фонаря по периметру. Конечно, я могла бы обойти этот сквер, и увеличить свой путь еще минут на пять. Но за всю дорогу от библиотеки я встретила от силы трех прохожих. Вряд ли какой-нибудь хулиган притаился в мокрых кустах и ждет оказии, чтобы пошалить. Так что я презрела осевшую на сквозной дорожке темень и пошла напрямик. Все, кому я нужна меня оставили. Так что теперь я сама по себе. Я вскинула голову и притянула зонт поближе к макушке. Глупо трястись, я ведь в культурном центре если не всего мира, то Европы уж точно. И все же сердце скакнуло под самое горло, и затрепетало испуганной птицей. Да что со мной! Не иначе как дождь и темнота щекочут нервы. Я напомнила себе, что вообще-то выросла в Москве. В нашем доме человека в лифте застрелили. И это никак не повлияло на то, что меня по-прежнему отпускали одну в школу. У родителей не было возможности приставить ко мне телохранителя, а сами они работали с утра до вечера. Так что об инциденте в лифте предпочли побыстрее забыть. Расстреляли-то брата нашего соседа сверху, какого-то криминального авторитета. А нас, простых граждан все это не касалось. Так чего же теперь я так боюсь темного сквера в центре благополучной Европы?

— Эй, красотка!

Я вздрогнула. Инстинктивно прижала зонт к самой макушке. Ускорила шаг, едва не переходя на бег.

— Куда же ты!

Я решила больше не испытывать судьбу и побежала. Наверное, накаркала! Говорят, когда чего-то ждешь, оно непременно случится. Не то, чтобы я ждала подобного. Но чего-то ведь я боялась. И вуаля!

— Давай поиграем, малышка!

Вот уж нет! Я прибавила ходу. Но тут впереди меня кусты шелохнулись. И на дорожку, на которую едва долетал свет от далекого фонаря, выступила плечистая мужская фигура. Мне стало по-настоящему страшно. Так страшно, что кровь забухала в висках, а пальцы мелко затряслись. В руках у этого парня угадывалось оружие. И я не ошиблась. Он держал ружье. Я резко замерла, порывисто оглянулась. В начале дорожки, слегка освещаемой фонарем, маячила вторая фигура. И тоже с ружьем в руке. Он помахал им, гад.

— Ну, как? Готова? — тот, кто был в трех метрах от меня, похоже, пребывал в отличном настроении.

— Что вам нужно? — я не узнала свой голос. Он сипел, и срывался на высокие нотки.

— Что вам нужно? — передразнил парень и заржал, словно действительно пошутил, а потом, резко оборвав себя, сухо пояснил, — Это тебе нужною детка! Сможешь убежать, выживешь!

— Вы… спятили?!

Серьезно, мы же в Оксфорде в 21-м веке! У нас тут демократия и все такое. А не средневековые гонения на ведьм!

— Думай, как угодно. Что это меняет? На счет три, беги домой, крошка. А я буду в тебя стрелять. Добежишь целой, выпей за мое здоровье. А не добежишь, я выпью за твой упокой. Договорились?

— Что? Нет!

— Раз…

— Вас накажут!

Я в панике оглянулась. Нет, подельник этого бандита с ружьем никуда не ушел. Бежать назад бессмысленно. Да и пуля намного быстрее меня.

— Два…

— Вы с ума сошли?!

Он вскинул ружье, и я услыхала характерный щелчок. Господи, это все нереально! Не могут же они пристрелить меня в центре Оксфорда! Вот так просто! Хотя… а что им мешает это сделать? На улице не только нет полицейских, тут даже свидетелей нет. Завтра утром собачник, вышедший на прогулку с питомцем, найдет мой остывший труп. И все. Концы в воду. Англия — не Москва. Такие радости урбанистической культуры как камеры видеонаблюдения сюда пока не дошли. И с ними борются активисты движения за сохранение прав на конфиденциальность частной жизни. И хотя раньше я всецело была на их стороне, вот прямо сейчас я поменяла свое мнение на противоположное.

— Три! — гаркнул парень, — Крошка, не разочаруй меня!

Я резко прыгнула в кусты. И принялась отчаянно прорваться сквозь заросли рододендронов.

«Он не хочет убивать меня сразу. Это не интересно, — бухало в мозгу, — По правилам игры он должен дать мне шанс. Хотя бы минуту форы!».

Рододендрон не то растение, через которое стоит лезть напролом. Тонкие и гибкие стебли растут из одной точки, и пробиться сквозь них практически невозможно. А толстые, как у фикуса листья уплотняют эту стену, делая неприступной. Царапая и обдирая все части тела, цепляясь волосами за сучки, я все-таки пыталась преодолеть преграду. За спиной я слышала довольный смех и улюлюканье. А потом раздались хлопки выстрелов. Я закусила губу. Неужели это происходит со мной? Не во сне, а на самом деле? Кто-то открыл на меня охоту и стреляет в спину?!

Боли я не ощущала. Тело, словно стало резиновым. Гибким и послушным. Сучья поддавались с неохотой и все же, спустя долгие минуты, я с легким треском вывалилась из кустов на темную тропинку и припустила к дому. Позади стреляли, смеялись и кричали что-то в духе «Детка, вперед!». Как будто эти гады болели за меня, а не загоняли как дичь на охоте. Я не верила своей удаче. Десять метров до подъезда, пять, три, все! Я внутри. Сердце колотилось так, что тошнило и перед глазами плясали тени. Я взлетела на третий этаж и забарабанила в дверь.

— Маша?!

Мия оглядела меня и пришла в ужас.

Вместо ответа я рванула прямо на нее, грубо пропихнув нас обоих в прихожую. После чего захлопнула дверь и повернула ручку на два оборота.

— Что случилось? — она отошла на шаг, не сводя с меня встревоженных глаз.

— Меня только что чуть не убили какие-то маньяки! — я прижала лоб к двери и только сейчас поняла, что меня трясет крупной дрожью. И еще мне чертовски холодно. Так холодно, что зубы стучат.

— Маша!

Руки Мии стиснули мне плечи. И я расслабилась. Долго сдерживаемые эмоции хлынули из глаз потоками слез.

— Блин, каждый день беда! — услыхала я голос Эльзы, — У меня нет столько бренди. Да и вообще, мы так сопьемся! А что это с ней? Она какая-то цветная!

Какой-то алкоголь все-таки в нашем многострадальном доме нашелся. Его в стакане сунула мне в руку Мия.

— Надо выпить, — потребовала она.

Стуча зубами о толстое стекло, я послушно проглотила все, что было. Сама знала, это в лечебных целях.

— Они стреляли в меня! — выдохнула я, — Из ружей!

— Ну… — Эльза оглядела меня и хмыкнула, — Подонки, конечно, но не убийцы. Они стреляли из ружей для пейнтбола. С волосами намучаешься, синяя краска плохо отмывается. А куртку сразу в помойку. Химчистка обойдется дороже, чем новая.

— Пейнтбол? — зубы все еще выстукивали бодрую дробь, — Это была шутка?

Мия погладила меня по руке:

— Для тебя так точно нет.

— Но вообще, тут это обычное явление.

— Обычное?! — я отказывалась верить. Особенно в то, что обе мои соседки восприняли факт ночного нападения как шутку.

— Маша, — Эльза погладила меня по другой руке, — Иногда студенты старших курсов устраивают для новичков что-то типа инициации. Правда им заранее присылают уведомление. Тебе на почту письма странные не приходили? Ну или в сумку ничего не подкидывали?

Я пожала плечами. Сумка…

— Я потеряла и сумку, и зонтик.

Из глаз снова потекли слезы. В сумке у меня не только кошелек с карточками, проездным и студенческим. Там документы и книги из библиотеки. Если эти придурки ее забрали, где их искать. Но хуже всего, что нужно идти сейчас туда, где может быть меня поджидают все те же шутники со старших курсов.

— Где ты сумку оставила? — Мия решительно шагнула к двери.

Эльза вздохнула и пошла следом. Мне стало стыдно. Я чувствовала себя трусихой, испугавшейся теней в парке.

Я сжала кулаки:

— Я сама.

Эльза снова оглядела меня и покачала головой:

— Ты посмотри на себя! Ты же едва не умерла от разрыва сердца.

— Иди лучше в душ. Мы сами найдем твои вещи.

— И этим придуркам по шее надаем, если они еще там, — Эльза шумно выдохнула и стало понятно, что придуркам лучше бы убраться побыстрее.

— Вы такие… — я не могла проглотить разбухший в горле ком. На глаза снова навернулись слезы.

Эльза отступила от меня на шаг и буркнула, улыбаясь:

— Только без обнимашек. Пока не отмоешься.

Мия хихикнула. Потом еще раз. Я икнула. А потом мы втроем расхохотались.

До чего же я любила своих подруг в эту минуту. У меня никогда никого не было ближе них. Двух совсем чужих мне девчонок. Чужих и таких близких. Обнять их очень хотелось. Но я посмотрела на свои руки в сине-красных разводах и кровавых царапинах и решила, что Эльза права, сначала нужно принять душ.

— Ты думаешь, что муравейник и вчерашняя стрельба — дело рук одних и тех же людей?

Леха сжал пальцы в кулаки. Мы встретились с ним в штабе нашего проекта. Могли бы и в библиотеке, но там нужно сохранять тишину и вообще, полно лишних ушей. Сейчас, после десятиминутных восклицаний на тему «Да как же такое могло произойти в цивилизованной стране?!» мы перешли к делу. И мой друг задал вопрос, который и меня мучил всю ночь. Совпадение ли эти нападения, или чьи-то запланированные ходы? С первым, конечно, было бы проще. Всякое случается. Может быть, к муравейнику меня доставила какая-нибудь обиженная на Марко девчонка. Хотя, тут я с Лехой была не согласна. То, что я влюблена в господина Сеймура знали только мои соседки. Он же на людях не проявлял ко мне никаких других чувств, кроме раздражения. И если уж кому ревновать ко мне, то скорее уж поклонницам Платона или Берти. А есть у них такие сумасшедшие? Кто знает. Однако теперь, когда Платону я отказала, Марко улетел за океан, а с Берти я рассталась в прохладных отношениях, у обиженной кем-то из них девицы нет повода вымещать на мне злость. При условии, что она в курсе последних событий, разумеется. И в этом случае нападение на меня безумных пейнтболистов чистое совпадение. Но вообще-то меня этот кейс не впечатлял. Все, что происходило между мной, Платоном, Марко и Берти случилось за закрытыми дверьми и буквально в последние два дня. Парни вряд ли тут же стали бы трепать на всех углах, что получили от меня отворот-поворот. А Марко вообще нет в стране. И на его страничке в нете последняя фотка Лондон под крылом самолета. Никаких там «Прощай, Маша!». Я проверила. Да и с чего бы. Я для него неправильная девушка друга. Одним словом, тот, кто на меня зол не мог знать, что я рассталась сразу со всеми своими кавалерами. Это значит, что может быть мы с Лехой ошиблись. Нападения на меня никак не связаны с моей личной жизнью. Но тогда…

— А что, если тебя хотят напугать, чтобы ты бросила наш проект?

Мы уставились друга на друга в неожиданном прозрении. Он ведь мог быть прав.

— Но тогда почему там в поместье Берти тебя пригласили от имени Марко Сеймура?

Я пожала плечами. Может быть, злоумышленник видел нас вместе и подумал, что к нему я точно прибегу. А с Берти или Платоном не видел.

— Дикость какая-то это их посвящение! — Леха помотал головой.

— А с тобой делали что-то подобное?

— Девчонки испекли имбирные печеньки. Парни скинулись на бутылку Джина. И все это назвали «Welcome party». А потом я угостил всех пивом в баре.

— Н-да, походу химики куда человечнее историков!

— Ты так и не нашла никакой подсказки? Ни на почте, ни в сумку не подкинули?

Я помотала головой.

— Слушай, в поместье на тебя напали два парня. И вчера в сквере тоже было двое. Может быть, все это вообще не связано ни с Платоном, ни с другими. И мстят лично тебе. Ну, какой-нибудь урод. Ты ведь никого не отшивала жестко последнее время?

Я вспомнила как в этом самом кабинете Берти отшвырнул от меня Иба. Лицу стало жарко, как будто я действительно была виновата в том, что датчанин пытался насильно меня поцеловать.

— Иб… Я ведь тебе рассказывала.

— Математик? — Леха задумался, потом изрек, — Я не видел его в Дувре. А ты можешь вспомнить, кто-то из нападавших на него походил?

Да откуда мне знать. В обоих случаях было темно! А голоса… я не слишком хорошо помню голос Иба.

— Вообще-то я тоже не видела его в поместье Берти. Но там было столько людей. Легко среди них затеряться.

— Значит нам надо выяснить, приглашал ли кто-то его на ту вечеринку.

— Забей, — я отмахнулась, — Все, кто мог мне об этом сообщить, со мной не разговаривают. И вообще, всё, что было в Дувре, пусть останется в Дувре. Мне не с кем это обсудить, кроме тебя.

— А от меня тут толку ноль. Меня самого пригласили. И я там почти никого не знал.

— И я…

— Черт, ну надо же что-то делать!

Он встал и заходил по комнате. У Лехи интересная особенность, на ходу он генерирует идеи. Шутит, что преобразует кинетическую энергию в потенциальную. Он топал вокруг стола, погрузившись в свои мысли, а я следила за ним, не желая нарушать процесс рождения идеи. И в этот момент совсем некстати телефон коротко завибрировал сообщением. Наши аппараты лежали рядом, так вышло. И сообщение пришло вовсе не мне. Но я невольно скосила глаза и уперлась взглядом на оживший экран телефона Лехи. Там висела плашка сообщения WhatsApp с частичным текстом: «Алексей, господин Каримов не доволен вашим молчанием. По вашей с ним договоренности он выслал самолет, однако…»

Выдох мой замер в горле. А в висках бешено застучала кровь. Леха договорился с Каримовым? Так это он рассказал отцу Платона, что я попала в больницу?! Но как?! А главное, зачем?