Оковы призрачных вод

Глава 9. Экипировка

Как оказалось, он не шутил. Однако, к некоторому разочарованию Эйтлинн, речь шла вовсе не о каком-то новом, оригинальном способе пробить по адресам всех подозреваемых, а всего лишь о бронировании номера в одном из чикагских отелей. Эйтлинн эта затея с самого начала показалась безнадежной: конечно, август в Чикаго — чуть менее безумное время, нежели два первых летних месяца, но только самую малость. Похоже, дело примерно так и обстояло: Киэнн злился, листал страницу за страницей, тихо поругивался себе под нос. Припекало, от раскаленного асфальта поднималась душная волна, Этта тщетно пряталась в жидкую тень аккуратно подстриженного кипариса, вывалив язык от жары.

— А ну их на хрен! — Киэнн раздраженно захлопнул серебристый лэптоп (надо полагать, краденный) и швырнул его обратно в сумку. — Пошли так. Прорвемся.

И действительно прорвались. Номеров, понятное дело, не было, причем на две недели вперед, но Киэнн виртуозно разыграл партию рок-звезды и хэдлайнера Лоллапалузы (вероятно, успел заприметить ее афиши), которому по вопиюще возмутительному недосмотру персонала не забронировали номер в этом отеле. И был настолько убедителен, что раздавленным служащим пришлось извиняться, выкручиваться, врать другим посетителям, изыскивать возможности… В общем, Эйтлинн имела лишнюю возможность убедиться, что своего блестящего таланта по желанию становиться бесстыдной сволочью Дэ Данаан не утратил.

В итоге их поселили едва ли не в президентском люксе. И — о, счастье! — наконец оставили наедине.

— Киэнн, откуда все это? — едва ли не первым делом спросила Эйтлинн, когда с нее все же сняли чары трансформации. И когда дикий зуд во всем теле, последовавший за превращением, самую малость унялся, а язык и гортань вновь обрели достаточную гибкость для членораздельной речи. — И чем ты будешь платить за отель? У нас же ничего нет!

— Этт, пусть это будет последней вещью, которая тебя должна беспокоить. — Киэнн устало плюхнулся на обитый дорогим бархатом диван. — Лучше пойди прими душ, или посмотри телевизор. Кстати, если в баре есть приличная выпивка, я бы не отказался.

Эйтлинн захотелось снова рыкнуть на него, и она даже на мгновение пожалела, что больше не собака:

— Ты кого-то обокрал?

— Разумеется, — равнодушно и даже чуточку самодовольно кивнул он. — Фейри я или нет?

— Ты с ума сошел? — Эйтлинн прошиб холодный пот.

— Уймись, детка, это полностью безопасно, — только отмахнулся Киэнн и принялся лениво развязывать цепочку Глейп-ниэр.

— Безопасно? — Дрожь в пальцах усилилась. — Хочешь по-новой загреметь? По тюремному блюзу соскучился?

Киэнн поднял на нее злые глаза:

— Этти, пожалуйста, пойди куда-нибудь. Я не хочу тебя посылать и конкретизировать куда именно, поэтому выбери один из предложенных мной ранее вариантов. Оставь меня на полчаса в покое, мне нужно сконцентрироваться.

Фоморка вдохнула, на несколько секунд задержав дыхание. Надо взять себя в руки. В любом случае, дело уже сделано, поздно читать морали и плакать о пролитом молоке.

— И, если ты решишь снова заглянуть, и тебе покажется, что я без сознания или у меня эпилептический припадок — не беги вызывать карету скорой помощи. Но лучше — просто не заглядывай. Мне бы не очень хотелось, чтобы ты это видела.

Вот так успокоил! Умеет же, разрази его Таранис!

— А если я никуда не пойду? — чуть дрожащим голосом, но упрямо спросила она.

— Слушай, ну не усложняй мне жизнь еще больше! — Чувствовалось, что у Киэнна попросту не хватает сил на то, чтобы ругаться по-настоящему. — Твоя помощь не понадобится, по крайней мере, сейчас. Если вдруг (хотя это маловероятно) я не оклемаюсь… — Он пошарил глазами в поисках настенных часов. — Не оклемаюсь до шести, ну, тогда вот, попробуй влить мне это.

Он извлек откуда-то крохотный хрустальный пузырек, явно принесенный прямиком из лаборатории рыжего пикси.

— Это лекарство? Ты сам знаешь, что это такое? Или тоже просто стянул у…

— Это он мне дал, — оборвал ее Киэнн. — На крайний случай. Вряд ли оно понадобится прямо сейчас, но, если что…

Эйтлинн присела рядом и повертела в руках вычурный пузырек с густой темно-бордовой жидкостью.

— Прямо так, неразбавленным? Весь флакон?

— Да, — кивнул Киэнн. — Но, прошу тебя, дай мне минут тридцать-сорок побыть одному. Найди себе занятие. Полагаю, здесь есть своя кухня и еда в холодильнике, если не лень, можешь попробовать что-то состряпать. Или… Ну, не знаю. Ляг поспи. Из номера пока лучше не выходи, и, понятное дело, никого не впускай. Тебя здесь нет.

Она кивнула и с тяжелым сердцем ушла в душ. Признаться, запах псины ее и впрямь донимал, несмотря на все другие, казалось бы, куда более серьезные заботы, да и блохи успели искусать. И все равно то и дело выключала воду, старательно прислушиваясь — благо, фоморский слух позволял различить через стену не только сбивчивое, то слабое, едва различимое, то сипящее, точно у простуженного дракона, дыхание, но и нечеткий, скачущий ритм сердца Киэнна…

Он нашел ее сам, явился, как и обещал, минут через сорок, или, если быть точной, через сорок семь с половиной, за двенадцать с половиной до шести (да, конечно, она следила, не могла заставить себя не следить). Вот только в первые пару секунд Эйтлинн приняла его за фетч, или какой-нибудь бродячий призрак. Молча, тяжело опустился на стул, кивнул в сторону бара: налей чего-нибудь. Покрепче. Глаз не поднимает, но видно: веки отекли, белки красные, на губах запекшаяся кровь. Эйтлинн, мелко звеня бокалами в дрожащих пальцах, откупорила бутылку дорогого бурбона, плеснула до середины, пролила на стол и полы банного халатика, найденного в шкафу…

Осушил залпом.

— Ничего, Этт. Пусто. Как головой об стенку бьюсь. Никаких результатов!

Хрустальный бокал полетел об пол, брызнул насмешливым фейерверком.

— Не психуй. Ты просто устал.

Киэнн наконец поднял глаза — виновато, как побитая собака:

— Я просто бездарность. Пустышка. Мыльный пузырь.

— Прекрати. Может, они все-таки сбежали? Или…

Он мотнул головой, потер виски:

— Нет. Где-то в окрестностях Чикаго есть, по меньшей мере, трое наших. Фейри. Я могу их запеленговать, но очень неточно. Маячит что-то, как силуэт за телепомехами, и все. Ни кто они разобрать не могу, ни где. И пробиться к ним тоже. От других сигнала не ловлю совсем, как вымерли разом. А эти трое… Вот кажется, еще чуть-чуть — а на, выкуси! Ни хрена не выходит.

Эйтлинн придвинула стул, села рядом, обняла за плечи:

— Глупый врунишка, а говоришь: ничего! Если хоть что-то поймал, не так уж все и безнадежно. Поспи. Хорошенько поспи, не час на операционном столе. От перегрева, знаешь ли, техника ломается, а как я тебя чинить буду, если что?

Она попробовала улыбнуться и была готова поклясться, что это удалось. Киэнн недоверчиво покосился:

— Вот ты чем меня считаешь, да?

— Еще обидься! — Она нежно взлохматила его три дня не чесанную шевелюру. — Тебе бы тоже в душ… Я ничего не приготовила, прости, из меня так себе кулинар, ты же знаешь. Без Сюнны я разве что яичницу с беконом пожарить сумею.

Киэнн наконец слабо улыбнулся:

— С моей точки зрения, это — вершина кулинарного мастерства.

До душа он не дошел. До кровати, собственно, тоже. Эйтлинн оттащила полубесчувственное тело в спальню (не привыкать), уложила на роскошную шелковую постель, стянула ботинки (кажется, уже не иллюзорные, успел обзавестись настоящими) и рухнула рядом. Возможно, стоило сделать что-то еще, но сил уже просто ни на что не хватало.

Проснулась она, похоже, на рассвете — через высокую триумфальную арку незашторенного с вечера окна катила выкрашенная в императорский пурпур колесница солнца. Эйтлинн зажмурилась: окно на полстены — это, конечно, круто, но она бы с радостью променяла его на узкие прорези окон-витражей Карн Гвилатира.

Киэнна рядом не было. Сердце недобро ёкнуло: проспала, сбежал. Или и того хуже… Эйтлинн мигом вскочила на ноги, механически запахивая на бегу банный халат, путаясь в силках собственных волос, по прибытии в Сенмаг разом переставших слушаться, стремглав выбежала из спальной, по пути больно стукнувшись о задрапированную ножку кресла, едва не споткнулась на лестнице, сбежала по ступенькам и… И увидела то, чего, по мнению Киэнна, ей видеть не следовало: белые от напряжения, вывернутые дикой судорогой пальцы Дэ Данаана сжимали тонкую цепочку Серебряной Плети, рука ходила ходуном, как у последнего пьяницы, по телу явственно пробегала волна за волной, точно на электрическом стуле, на губах гроздья пены, откинутая на спинку дивана голова, на удивление почти недвижимая, точно отделенная от всего остального тела, резкий, почти ядовитый запах пота, сиплые, конвульсивные вдохи и выдохи…

Ничего себе магия! Похоже, Глейп-ниэр брала немалую плату за использование.

Выйдя из секундного оцепенения, Эйтлинн подбежала к дивану, панически шаря вокруг в поисках заветного флакона с лекарством. Зелья нигде не было. Бегло ощупала карманы бьющегося в припадке Дэ Данаана, заодно лихорадочно соображая, что делать, если флакон так и не найдется, попутно проверяя пульс и рукавом стирая пену с губ. Внезапно вторая рука Киэнна, до этого безвольно свисавшая с подлокотника, цепко схватила Эйтлинн за пояс халата.

— Не надо, Этт… — Хриплый, чужой голос. Но слова шли отчетливо. — Просто воды… принеси… стакан.

До кухни и обратно она добиралась, должно быть, как бедолага Одиссей до родной Итаки — лет десять, не меньше. Наконец дрожащими руками поднесла воду к бледным, потрескавшимся губам… Пролила не меньше половины.

Киэнн открыл глаза.

— Я… в порядке. Это… так бывает. Не впервой. — Губы преломило гнусное подобие усмешки одержимого, от которого у Эйтлинн по спине поползли мурашки: — Я до них доберусь. Они у меня попляшут!..

Мучительно хотелось проснуться, уже, наверное, в миллионный раз, но с каждым новым разом все сильнее и навязчивей.

— Доберешься. — Эйтлинн прижалась щекой к его мокрой от пота груди, радостно слушая, как все еще медленно, в ритме двенадцатитактового блюза, но все же стучит его сердце. — Конечно доберешься! Только держи себя в руках, ладно? Не сходи с ума.

Он осторожно опустил стакан рядом с собой и неуклюже обнял ее:

— Было бы с чего сходить.

Фоморка вскинула лицо и шутливо, невесомым касанием, хлопнула его ладонью по лбу:

— А ну брось мне это! Ты спал? Или всю ночь тут просидел?

— Дрых как бревно, мамочка. Часов до трех утра.

Эйтлинн мазнула глазами по настенному циферблату. Пять тридцать две. Уже два с половиной часа воюет с непослушной Вселенной. Если не врет, конечно. С него станется.

— И… — Задавать этот вопрос не хотелось, слышать ответ, кажется, тоже. И вместе с тем зудело до боли: — И что… нового?..

«Ах вот чем ты меня считаешь?» — сейчас снова спросит он в ответ. И ведь будет прав? Разве нет? Машина, которую ты безжалостно эксплуатируешь. Техника, которую, конечно, надо беречь, но только для того, чтобы она и дальше исправно работала.

Неправда. Неправда. Неправда.

— Если ничего, тоже не страшно, — быстро заверила его Эйтлинн.

Киэнн поморщился:

— К одному почти пробился. Какой-то водяной в Норд-Ист Сайде, то ли Ирвинг парк, то ли Эйвондейл. Опознать не могу, и не отвечает ни в какую, скотина. Как оглох. Еще кто-то в сторону Чайнатауна. Женщина, кажется. Третьего локализовать не могу. И вообще не пойму, кто это. Кажется, где-то у черта на рогах, может, в Ривердейле, может, вообще где-то в сраном Джолиете или Портер кантри.

Было слышно, как уверенность и злой азарт с каждой новой фразой все больше вытекают из него, точно молодое вино из прохудившейся бочки. Нужно это как-то остановить, заткнуть прореху, чем угодно, любой ветошью! Эйтлинн прищурилась, по мере сил прикидывая в уме. Карту Большого Чикаго она знала определенно хуже Киэнна, но все же могла себе представить. Джолиет — это вообще за пределами города, Портер кантри даже за пределами штата, кажется. А вот Чайнатаун и Эйвондейл не так уж далеко. Есть что-то похожее на определенную систему, не так ли?

— А как думаешь, если бы кто-то из них был на соседней улице, например? Поймал бы?

Киэнн пожал плечом:

— Вероятно.

— Ну так чего сидим? — Она демонстративно вскочила, всем своим видом стараясь выражать полную боевую готовность. — Вставай, поехали! Чайнатаун, Ирвинг парк — что там у тебя еще в списке?

Он покосился на нее исподлобья:

— Думаешь, это хорошая идея?

— А у тебя есть лучше? Готова выслушать.

— Да уж, много я наловлю, если стану за каждым по всему городу бегать! — Вероятно, Эйтлинн опоздала и Киэнна уже начала накрывать черная волна безнадежного пессимизма. — Вряд ли они там на привязи сидят, пока доберусь, уже свалят ко всем хренам!

— Эй! — Фоморка театрально уперла руки в боки. — Кто тут только что кричал, что доберется и надерет засранцам задницы? Или это все чистая показуха? Для отвода глаз?

Киэнн кольнул ее сердитым взглядом. Уже лучше.

— Тогда ты за рулем.

«Рулем чего?» — на секунду вспыхнуло в мозгу, но спорить она не собиралась.

— Разумеется.

Водить автомобиль (если, конечно, речь шла об автомобиле) Эйтлинн не любила. Наверное, страдала чем-то вроде недуга Марка Болена из Ти-Рекс. Но не уставала себе напоминать, что звезду глэм-рока это не спасло. Так что права на вождение у нее когда-то были. На всякий случай. Хотя и остались, можно сказать, в другой жизни.

— Ну, пошли, покатаемся, — нехотя поднявшись с дивана, без энтузиазма выдохнул Дэ Данаан.

— Хоть причешись, рокер, — не сдержалась Эйтлинн. — И в душ сходи все-таки.

Киэнн равнодушно хмыкнул:

— Я металлист. То есть этот, панк. Панк-металлист. Мне похрен.

— Ты не поверишь, — Эйтлинн качнула головой, — но они тоже моются.

— Продажные шкуры!

Таким он ей нравился гораздо больше. Фоморка быстро обвила его за шею руками:

— Прими душ, а я пока оденусь и…

И обмерла. Оденусь во что? Дома, в Карн Гвилатире, она носила наряд в стиле критской «жрицы со змеями»: широкая, полупрозрачная юбка в пол и узкий лиф с полностью обнаженной грудью. В нем и поехала, не задумываясь. Нет, наверное, можно наколдовать что-то иллюзорное, Киэнн-то себе, кажется, так и сделал. По крайней мере по началу. А там она уже не следила. Но… «Ты на себя в зеркало давно в последний раз смотрела?» Эйтлинн автоматически повернулась к зеркалу. Волосы до земли, конечно, можно срезать (все равно они не слушаются и торчат во все стороны, как у ведьмы на Вальпургиеву ночь). Но что делать со всем остальным? С кожей цвета вайды? Прикидываться ярой фанаткой Мела Гибсона в роли Билла Уоллеса? Или опять в собаку? Она едва не застонала при мысли о новой трансформации, и главное — заточении в теле немого животного.

Киэнн проследил за ее взглядом, а, может, и просто прочитал мысли:

— Собака за рулем — это уже слишком.

Он торопливо вытряхнул содержимое спортивной сумки (кроме лэптопа, там в беспорядке валялась пара новеньких айфонов, несколько кредитных карт, клубок каких-то кабелей вперемешку с адаптерами, вероятно, схваченных не глядя, всякая мелочевка вроде тех же зубных щеток, и россыпью — охапка мятых стодолларовых купюр), перекинул лямку опустевшего баула через плечо и, бросив на ходу быстрое: «Сейчас вернусь», исчез за дверью прежде, чем Эйтлинн, слегка оглушенная зрелищем краденого, успела его остановить.

Вернулся он не то, чтобы прямо «сейчас», но довольно быстро. И сразу же, без лишних слов, начал выкладывать перед фоморкой свежую добычу: черные кружевные трусики на шнуровке, черный атласный корсет с лентами, черный латексный пояс с чулками, черные шелковые перчатки, довольно вульгарное, безусловно, тоже черное готическое платьице с высокой стойкой и черные лакированные ботфорты на тонком каблуке с ремнями и заклепками. А в придачу к ним — набор какой-то монструозной готической косметики, черную дамскую сумку с монохромным принтом Святой Смерти и извлеченный из кармана серебряный анкх на цепочке.

— Справишься? — осведомился Киэнн у несколько ошалевшей от вида предложенной «экипировки» Эйтлинн.

— На этот раз ты ограбил секс-шоп? — наконец выдавила из себя она.

— И его тоже, — нетерпеливо кивнул Киэнн. — Одевайся давай, не хрен харчами перебирать. Если нужна помощь с чулками и корсетом, говори.

Помощь и впрямь понадобилась: Эйтлинн намертво запуталась в лентах, шнуровках и подвязках, так что умелые пальцы опытного донжуана Киэнна пришлись весьма кстати. Наконец, наглухо упакованная в хрустящий и поскрипывающий латекс, шелк, кожу, лайкру и кружево, фоморка неуверенно встала на ноги и, прихрамывая и отдуваясь, попробовала пройти по комнате. Глупая высокая стойка платья давила на шею, каблук заставлял чувствовать себя циркачом-гимнастом на ходулях, да и вся эта груда одежды, от которой она успела изрядно отвыкнуть, казалась ненужной обузой.

— Я в этом сварюсь, — констатировала она.

— До автостоянки доживешь. Теперь надо что-то сделать с твоими волосами…

Эйтлинн сгребла непослушную копну в охапку:

— Да просто отрезать.

— Я тебе дам «отрезать»! Убери руки от красоты, женщина! — Киэнн насильно усадил ее обратно в кресло. — Сейчас все будет.

— Ты учился на парикмахера? — покосилась на него Эйтлинн.

— На волшебника.

Он запустил пальцы в ее волосы, медленно перебирая пряди, точно Орфей струны перед троном Аида, творя диковинную беззвучную музыку… Волна сладкой истомы прошла по телу, перед глазами поплыло, как от чаши доброго вина. Длинные, тяжелые пряди, ниспадавшие до пола, взметнулись в экстатическом танце во славу неведомых богов, сплелись в любовном порыве, в яростном безумии змеиной оргии, свернулись в кольца и жгуты, сложились в причудливую рогатую корону с крыльями.

Киэнн отступил на шаг. Эйтлинн, блаженно улыбаясь, обернулась к нему:

— Делай так почаще, — на выдохе прошептала она.

Он вопросительно поднял брови:

— Чего раньше молчала?

— Да мне и в голову не пришло…

Дэ Данаан кивнул:

— Сам дурак. Стоило как минимум попробовать. Тебя красить или сама умеешь?

Эйтлинн нерешительно окинула взглядом палитру: белилами в пору стенку штукатурить, помадой — туфли английского джентльмена полировать.

— А макияж ты тоже доверишь магии?

— Нет. Это придется вручную. — Киэнн понял намек и, присев перед ней на корточки, взялся за работу. — Хотел тебе еще цветные линзы взять, но не нашел. Ну, пусть думают, что это они и есть.

Эйтлинн закрыла глаза и доверилась его рукам. Ощущение было немного непривычным, но приятным и будоражащим. Киэнн прикрыл ей линию роста волос невесть откуда взявшимся шарфом (вероятно, только что наколдовал), плечи банально укрыл сорванной с кровати простыней, и теперь аккуратными, но уверенными движениями накладывал на лицо густой слой алебастрово-белой тоналки — точно всю жизнь только и делал, что гейш гримировал. Утренняя прохлада предательски ускользала, прячась на задворках ночи, и фоморка с ужасом обдумывала, как будет носить этот макияж весь день.

— Жаль, что я не могу просто ненадолго вернуть свой прежний человеческий облик! — вздохнула она. И вдруг, внезапно осознав, резко распахнула глаза, заставив Киэнна раздраженно выругаться: — Слушай, а твоя внешность… выходит, она тоже не настоящая?

— Разумеется, — кивнул Киэнн. — Закрой глаза и не дергайся, или я тебя испачкаю.

Почему-то это все ни разу не приходило ей в голову. И основательно потрясло сейчас. Казалось бы, так ли важно, какое у него лицо на самом деле? Но то, что она до сих пор не знает этого странно ужасало. Ведь выходит, что в один, надо думать, не самый прекрасный день, в постели рядом с собой она найдет кого-то, ничуть не похожего на этого Киэнна, и не будет знать наверняка: он ли это? Или будет? Как в причудливом сне… Или ночном кошмаре? Что, если человек, которого сделали эльфом… сидом… фейри… на самом деле безобразен, как орангутанг, страшен, как сама смерть?

— А… — Голос чуть дрожал, и Эйтлинн всеми силами старалась расслабиться, чтобы не выдавать себя. — Облик подменыша — это вообще что? Тоже своего рода иллюзия?

Она сама не могла понять, почему до сих пор не поинтересовалась этим вопросом. Прочла все, до чего добралась в гримуарах и летописях сидов и фоморов, а с механикой создания подменыша точно нарочно избегала знакомиться. Может, и вправду нарочно: все-таки это касалось ее лично и задевало самые больные раны в душе.

— Этт, не говори вздор! — Киэнн закончил с белилами и взялся за кисть для пудры. — Будь оно иллюзией, я в два счета сорвал бы маску с того маленького подменыша. Хотя бы для того, чтобы не мучать тебя и себя самого его сходством с Ллевелисом.

Кисть запорхала с проворством мотылька. Густой аромат парфюмированной пудры облаком повис над головой.

— А что? — Эйтлинн едва не закашлялась. — Как его обычно… снимают?

— Почти так же, как и накладывают. При участии обоих подменышей. Только обратный ритуал еще сложнее прямого. И редко проходит безошибочно. Когда природа человека и фейри уже смешана, отделить первое от второго и вернуть обратно примерно так же сложно, как извлечь молоко из кофе.

Эйтлинн на секунду полегчало, а затем кольнуло в сердце еще сильнее: выходит, Ллеу, даже если они найдут и вернут его, возможно, будет носить чужое лицо до конца жизни?

И о чем ты только думаешь? Сейчас главное — спасти его! И всех остальных вместе с ним. Потому что когда Серебряная Плеть пожрет Киэнна… По спине снова проползла холодная змея ужаса. Кому взбрело в голову в очередной раз поставить весь мир на край гибели, отобрав у короля его наследника? Кто еще сам настолько не жилец, что готов пожертвовать собственным бессмертием ради… Чего? Дурной шутки?

«Я не отдам ему свою смерть. Я знаю способ». Что, если это он и есть, твой способ, Киэнн? Спрятать Ллеу в мире смертных, как когда-то спрятали меня? Кому еще, кроме нас двоих это выгодно? Я знаю, что это не моя работа, но знаю ли, что и не твоя? Ты искусный лжец, и даже все твое усердное стремление вернуть его может быть бесстыдным притворством и симуляцией.

— А я? — чтобы хоть как-то отвлечь себя от дурных мыслей спросила она. — Как у меня это получилось? Без ритуала и двойника-человека?

— Понятия не имею. — Киэнн закончил подводить ей глаза и накладывать тени, запахло тушью для ресниц. — Открой правый глаз пошире и сиди тихо. Да, вот так. Захочешь — спроси Эрме, может, у него есть какие-то соображения на этот счет.

— Слушай, а если мы с тобой увидим Ллеу в том облике, который у него сейчас — мы сможем его узнать?

— Вряд ли, — с явственной досадой в голосе констатировал Киэнн. — Но я почти наверняка увижу, что это — ребенок-подменыш. Да и ты, скорее всего, увидишь.

Эйтлинн с некоторым облегчением вздохнула и почему-то невольно попыталась припомнить, не разглядела ли грязноватой ауры подменыша у того чумазого упрямца-латиноса на причале. По возрасту он, наверное, вполне мог быть Ллевелисом… Ты с ума сошла! Что же ему, и память заодно стерли? Да еще перепрограммировали на испанский вместо шилайди. Хотя, а кто их знает, этих фейри? Может статься, они и на такое способны. Тот же пикси, к примеру…

Придумай что-нибудь менее бредовое. Киэнн, пожалуй, прав: ты проецируешь образ Ллевелиса на первого же встречного ребенка, потому что тебе его не хватает, и ты жаждешь видеть его в несчастном оборванце из какого-то гетто…

— Готово. — Киэнн сдернул с нее простыню и развязал шарф. — Можно ехать.

Из зеркала на Эйтлинн смотрело мертвенно-белое с едва заметным отливом в синеву чужое лицо с вампирскими провалами на месте глаз и гуталиново-черным ртом.

— Жуть какая! — невольно дернула плечами фоморка. И, по неосторожности повторила недавнюю фразу Киэнна: — Ты уверен, что это было хорошей идеей?

— У тебя есть лучше? — не преминул вернуть ей ее же слова он. — Я весь внимание.

Эйтлинн поморщилась. Ну, это всяко лучше, чем быть собакой…

Собака! До нее вдруг дошло:

— Подожди, а как ты объяснишь на ресепшене, куда делась твоя собака и откуда взялась я?

Киэнн оттирал пальцы салфеткой.

— Ничего я не собираюсь объяснять. Я же сраная рок-звезда. Пусть радуются, что одна собака и одна девка, а не дюжина.

Вопрос сорвался с языка сам собой:

— Я похожа на группиз?

Да еще и прозвучал как визг возмущенной добродетели: за кого ты меня принимаешь? Я не такая! Даже как-то стыдно сразу стало.

Киэнн самодовольно ухмыльнулся:

— Еще бы, я ж старался! Только не изображай из себя того, кто ты есть на самом деле, госпожа профессор. Окей? Но и не переигрывай слишком уж усердно, а то еще решат, что под кайфом. Шум вряд ли поднимать станут, но нам оно надо еще меньше, чем им.

Эйтлинн тяжело вздохнула и встала, мысленно проклиная дурацкие каблуки:

— Ладно, сдаюсь. Поехали, мистер хэдлайнер.