За неделю Майлз больше не дал о себе знать.
Я убеждала себя, что должна быть благодарна, что все так складывается, но безуспешно.
Я была в бешенстве.
За что я была действительно благодарна, так это за то, что в пятницу учебный год подходил к концу. Мы отметили это событие корпоративными посиделками и походом в кино, а затем провели общее собрание, чтобы подвести итоги года и убедиться, что все готовы вернуться к работе с новыми силами в конце августа.
Стоя в дверях своего класса и окидывая взглядом голые стены, я дала волю воспоминаниям. Кабинет, где раньше висели картины, верхняя одежда, ранцы, плакаты с таблицей умножения и прочими формулами, где вещи ютились, нуждаясь в большом пространстве, теперь была заполнена лишь пустотой.
Хоть дверь и закрылась с предельно тихим щелчком, тот эхом отдался в моих ушах. Я потерла свои обнаженные руки, а затем подхватила с пола холщовые сумки, полные моих вещей, и потащила их наружу в сторону своего автомобиля.
Одетый в свой привычный костюм, если не считать отсутствие пиджака, Томас двинулся от машины в мою сторону. Он забрал сумки из моих рук, прежде чем я успела поздороваться, и молча отнес их к автомобилю.
― Благодарю, ― сказала я. ― Тебя сегодня не было видно.
Некоторые из родителей присутствовали в школе в последний учебный день, активно помогая в проведении мероприятий. Был организован танцевальный конкурс, и многие из детей, будучи вымотанными, изрядно капризничали, поэтому дополнительная помощь была как нельзя кстати.
Меня не столько смущало то, что Томас не объявился, как то, что я пыталась разобраться в том, почему он поцеловал меня несколько дней назад. И судя по мимолетному взгляду, который он бросил в мою сторону, запихивая мои сумки в захламленный багажник, Томас поймал меня на этом.
― Я был занят по работе, ― заявил он, захлопывая багажник и возвращая мне мою сумочку.
Мое лицо загорелось, когда я увидела гладкую загорелую кожу над расстегнутыми пуговицами его рубашки, и его запах достиг меня. Корица и мята. Это становилось чем-то, что вызвало у меня привыкание. От осознания этого по моей спине пробежал холодок.
― Ты выглядишь так, словно у тебя запор.
― Что? ― возмущенно воскликнула я.
― У тебя сейчас такое выражение лица, которое бывает у Лу, когда ей хочется сходить в туалет, но у нее не получается сделать это, ― пояснил Томас.
Моя сумка выскользнула из рук, когда я согнулась пополам, заливаясь смехом, от которого из моих глаз брызнули слезы. Я даже не смутилась. Мне было совсем не до этого, когда мои щеки стали сырыми, и я попыталась придти в себя, торжествуя, что я плакала не от боли.
― Бог мой…
― Перестань богохульствовать, ― Томас сказал это так серьезно, что мне пришлось прикусить язык, чтобы вновь не рассмеяться. Он поднял мою сумочку с земли, оттряхнул ее и вновь вручил мне.
Я вцепилась в его руку, прежде чем он выпустил из нее кожаный аксессуар.
Он выглядел взволнованным, его дыхание участилось, и голубые глаза расширились.
― Благодарю.
― За что? За то, что я сморозил глупость? ― Он помотал головой. ― Или за то, что поднял сумку, которую ты выронила? Пойми, я не особо разбираюсь в женщинах.
― Оу, ― выпалила я. Мое сердце слегка екнуло, но я не отпустила его руки.
Напряжение между нами возрастало, и чем дольше я касалась его кожи, тем сильнее ощущала покалывание на своей.
― Это совсем не значит, что я предпочитаю мужчин. ― Он замолчал, словно злился на самого себя, что заставило меня еще сильнее прикусить язык. ― Похоже, я вновь ляпнул не то.
Вина, гнев, любое проявление неловкости, которые я ранее ощущала, находясь рядом с ним, испарились, позволяя мне быть собой и признать неумолимо нарастающее тепло в моей груди от происходящего. Неподдельный жгучий интерес. Непохожий ни на что, что я испытывала ранее.
Это, казалось, разительно отличало его от любого мужчины, с которым мне ранее доводилось общаться.
Или мне только казалось.
― Выпьешь со мной, ― выпалила я неожиданно даже для самой себя. Меня нельзя было назвать особым любителем выпить.
Он бросил взгляд на мою руку, и я отдернула ее, испытывая отвращение к собственному предложению и тому факту, что я сделала его, продолжая носить кольцо от другого мужчины.
― И когда же? ― спросил Томас, когда я повернулась к водительской дверце своего автомобиля.
Я слегка замешкалась и сглотнула, встретив его пристальный взгляд поверх крыши.
― Ну, думаю, когда тебе будет удобно? Я все лето в свободном полете. ― Дабы подчеркнуть свою радость по этому поводу, я взметнула руки вверх, ударив себя сумкой по ноге при этом, что заставило меня вздрогнуть. ― Вот дерьмо. ― Томас ухмыльнулся. ― Можем попить чаю или кофе? Я не имела в виду алкоголь, когда предлагала выпить. ― Боже мой, щеки, должно быть, стали одного цвета с моими красными балетками. ― В общем, как бы там ни было, чуть ниже по моей улице есть милая кофейня Берни.
Белоснежная улыбка пригвоздила меня к месту, и глаза Томаса сверкнули, когда он кивнул и отворил дверцу своего автомобиля.
― Мне пора. Лу на занятиях по фортепиано в нескольких кварталах отсюда. ― Он исчез в темноте салона. ― Завтра в десять, милая Голубка.
Девять пятнадцать.
Пространство комнаты переливалось серебром в лучах раннего солнца, когда я сидела на своем диване. Все еще в пижаме и даже без намека на макияж, так как меня все еще терзали сомнения.
Время должно было залечить раны. Я верила в это, и то, как я оправилась после потери мамы, служило тому доказательством. Поначалу я тосковала по ней каждый день, а сейчас лишь скучала по отдельным светлым моментам, связанными с ней, и грустила о том, что мы могли бы еще пережить вместе.
Все стирается. Воспоминания блекнут. Боль в сердце утихает. Но хотя время и помогает справляться, даруя новые поводы для улыбок, оно не залечивает наши раны полностью.
Неужели мы обречены на то, чтобы вечно носить в сердце мучительную память о тех, кто покинул нас или причинил нам боль?
Не сходя с места, на котором я сидела с пяти утра после того, как проснулась в холодном поту, я смотрела на свое кольцо, ощущая уже привычную тяжесть на своем пальце, и это подталкивало меня лишь к одному выводу.
Только от меня зависит, насколько я позволю этой боли терзать меня.
Я не должна была позволить тому, что происходит у меня с Томасом, выбивать меня из колеи. Мне нельзя было допустить, чтобы мои тревоги по поводу того, что я слишком спешу, изводили меня.
Я попросту должна была сделать все возможное, чтобы все шло своим чередом.
Поднявшись, на онемевших ногах поплелась в свою спальню, где открыла свою шкатулку с драгоценностями, которая была со мной с детства. Потрепанные временем улыбающиеся феи поддразнивали и успокаивали меня одновременно, когда я сняла с пальца кольцо, отправив его внутрь.
Ничего не изменилось. Внутри меня ничего не оборвалось. Дыхание осталось ровным. Единственным изменением было то, что руке стало заметнее легче.
Захлопнув крышку шкатулки, я направилась в душ, где скинула с себя липкую от пота майку и трусики и еще раз дала волю своим слезам.
Девять сорок пять.
Преодолев пространство квартиры, я сняла белое хлопковое платье в подсолнухах с вешалки, где он сушилось всю ночь, и натянула его через голову. Я несколько раз оценила свой внешний вид в зеркале и постановила, что не имеет смысла особо заморачиваться с макияжем.
Томас видел меня измазанной краской и клеем, вымотанной после целого дня работы с детьми. Тем не менее, у меня еще было время, чтобы хотя бы наполовину высушить свои мокрые волосы, побрызгать цветочными духами за ушами и на запястья и запрыгнуть в свои розовые босоножки.
Легкий ветерок, гуляющий по городским улицам, высушил мои волосы, а также капельки пота, выступившие на моей коже от достаточно быстрой ходьбы.
Он уже был на месте. Одетый в черные джинсы и в такое же темное поло, он разместился за столиком в тени, беспрестанно посматривая на карманные часы.
― Если я не ошибаюсь, мне не доводилось видеть тебя без костюма.
Я выдвинула стул, металлические ножки которого заскрежетали по полу.
Быстрый взгляд на меня выражал замешательство с примесью любопытства и привычной серьезности.
Когда его выражение вновь стало бесстрастным, он слегка подался вперед, чтобы убрать часы в карман джинсов.
― Редкий случай, когда я позволяю себе надеть что-то еще, ты права. ― Одним движением пальца он подтолкнул меню по металлической поверхности в сторону меня. ― Я уже заказал тебе чай, но, возможно, ты захочешь что-то перекусить?
― А ты уже знаешь, какой чай я предпочитаю?
Выражение его лица оставалось непоколебимым, но его тяжелый взгляд сосредоточился на моих губах.
― Я позволил себе рискнуть и попробовать угадать.
Официантка поставила наш чай на стол, и к моему великому удивлению, он не промахнулся. Эрл Грей с двумя порциями сахара. Я взяла пакетики с сахаром, встряхнула и разорвала их, чтобы высыпать в чай, пытаясь переосмыслить свое отношение к тому, что ему известны столь личные подробности обо мне.
― Благодарю, ― выдавила я, помешивая чай.
Он лишь кивнул в ответ, а затем сделал глоток из своей чашки. Никакого сахара. Просто черный чай.
― Я решил, что ты не слишком склонна к авантюрам, поэтому выбирал из более привычного, и… ― Поймав мою улыбку, он вздохнул. ― И, пожалуй, мне стоит замолчать.
― Прошу тебя, не стоит, ― сказала я, поднося белую чашку к губам и делая глоток. ― Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы вести монологи. А какой ты именно врач?
― Тот, что имеет дело с зубами. ― Я улыбнулась поверх края своей чашки с чаем. ― Почему ты пригласила меня сюда сегодня? ― В его голосе не было никакого раздражения, лишь любопытство.
Обжигающая жидкость скользнула вниз по моему горлу, и я сделала еще один глоток, всерьез задумавшись над ответом.
― Не знаю, ― в итоге призналась я. ― А почему ты вчера появился в школе, хотя Лу была на занятиях по фортепиано?
Он сделал глоток.
― Тоже не знаю.
Я опустила ресницы и провела пальцем по ободку блюдца.
― Кстати, а где сейчас Лу-Лу?
― С моим помощником по дому.
― Она крайне смышленая девочка. ― Я постаралась расслабиться на холодном, неудобном стуле. ― И это не просто слова. А еще… она прекрасно чувствует людей.
Плечи Томаса заметно приподнялись. От моих слов его и без того идеальная осанка выправилась, подобно марионетке на веревочках.
― Она невероятная.
В его словах было сокрыто нечто большее, чем просто отцовская гордость. Это означало, что он признавал ее успехи не только из-за своей любви к ней, но и вследствие того, что видел ее перспективы. Это вызвало у меня улыбку.
― Ей мог бы покориться весь мир.
― И я сделаю все, чтобы так и случилось.
Серьезность, с которой он это произнес, побудила меня рассмеяться, и я окинула взглядом небольшой дворик, чтобы встретиться с парой глаз, устремленных в нашу сторону. Они тут же отвернулись.
Томас вздохнул, и я посмотрела на него как раз вовремя, чтобы заметить, как черты его лица резко изменились.
― Я солгал тебе.
― Что? ― Я нахмурилась, ощущая его смятение. ― Ну и ладно, ― попыталась я сгладить атмосферу, хотя и сгорала от желания узнать, в чем именно он солгал.
Несколько мгновений он просто наблюдал за тем, как я пью свой чай. Его пристальный взгляд ничего не требовал, словно он просто изучал меня, впитывал и примечал что-то. По моему телу побежали мурашки, и я ловила себя на том, что на меня никто никогда так не смотрел.
Я дам тебе время, но не отпущу.
Чашка едва не выскользнула из моих дрожащих рук, пока я пыталась отогнать от себя мысли о Майлзе.
Все развивалось слишком стремительно, и если быть честной с самой собой, то, скорее всего, я просто использовала Томаса, чтобы отвлечься. Возможно, он и сам понимал это. Вероятно даже, что ему было плевать на это.
Следующими словами Томас развеял все мои предположения:
― На самом деле я знаю, зачем пришел вчера. Ради того, чтобы увидеть тебя. ― Он облизнул губы, я мои глаза проследили за этим движением. ― И не знаю, поверишь ли ты, но я собирался пригласить тебя на свидание, ― добавил он, прежде чем я успела что-то ответить.
― Но, как ни странно, это сделала я.
Его улыбка заставила меня тоже улыбнуться, и постоянно растущее тепло обволокло все мои конечности.
― Лу рассказывала, что ты выросла за городом?
― В Гленнинге. Мой отец до сих пор живет там, на нашей маленькой семейной ферме.
Томас откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на своем подтянутом животе.
― Расскажешь мне об этом?
― Ладно, ― ответила я с улыбкой.