Опасная любовь

14

На синем экране компьютера нескончаемым потоком ползли сообщения крупнейших информационных агентств мира. Сергей внимательно просматривал информацию, отмечая и загоняя в память ту, которая могла пригодиться для дальнейшей работы. Потом он рассортирует ее: что-то пойдет на полосы еженедельника в неизменном виде, как интересные факты, курьезные случаи, что-то — с комментариями политических обозревателей или специалистов, а что-то вообще не увидит свет, но послужит основой для написания злободневной статьи или очерка о проблемах, которые интересуют многих читателей.

Но это — в конце дня, сейчас нужно просто отбирать весь интересный материал.

Когда на мониторе твоего компьютера сообщения со всех концов земного шара, кажется, что мир сошел с ума. Землетрясения и наводнения, засухи и пожары, убийства и дерзкие ограбления, террористические акты и войны, забастовки и политические скандалы, катастрофы… Потому что ни одно уважающее себя агентство не специализируется на сообщениях о том, что погода хорошая, взрослые работают, дети учатся, а влюбленные целуются, в общем, все так, как и должно быть в человеческой жизни. Ведь людям не интересно знать о том, что все нормально, они хотят читать, слушать, видеть всякие катаклизмы. И радоваться, что это случилось не с ними.

Работа не клеилась. Всего несколько сообщений отобрал Сергей, да и те не казались ему очень уж Интересными. Все, что творилось в мире, было серым и скучным по сравнению с тем, что происходило в его душе.

Вчерашний день резко изменил его жизнь. Лариса ушла, вряд ли она посмеет вернуться. Ненависти к ней он уже не испытывал, только облегчение — слава Богу, все позади, и отвратительные сцены ревности, и грязная ложь про Наташу, и внезапные порывы страсти, вызывающие раздражение и головную боль.

Свободен.

Вдруг стало ясно: за полгода семейной жизни он ни минуты не чувствовал себя по-настоящему счастливым. И непонятно было, зачем же терпел эту жизнь? Эту чужую, нелюбимую женщину, которая хоть и утверждала, что любит его, на самом деле любила только себя, и если бы ей захотелось жить с его головой, она бы нашла способ отделить ее от туловища!

Сергей не спрашивал себя, что делать с обретенной свободой, ответ был только один: вернуть Наташу. Сделать все, чтобы они снова были вместе. Но — как? С чего начать?

Вот над этими вопросами он и ломал себе голову, глядя на экран монитора. На рабочем столе, перед компьютером, лежал фирменный бланк с семью цифрами. Сергей переписал на него номер Наташиного телефона.

Позвонить?

Или узнать ее адрес и сразу встретиться? Как она выглядит, как живет, чем занимается? Невыносимо хотелось увидеть Наташу, но и страшно было. Может, все-таки сначала позвонить?

Сергей не заметил, как сзади подошел Василий Одинцов, редактор из отдела политической жизни.

— Бурлит? — спросил Одинцов, кивая на монитор.

— Что? — не понял Сергей.

— Мир, спрашиваю, бурлит?

— Бурлит…

— Там-то пусть бурлит, а вот здесь… Я сегодня узнал, что красно-коричневые дебилы снова поднимают голову. Собираются на первомайские праздники демонстрации устраивать. Ты представляешь? Как будто не было позапрошлогоднего августа!

— Почему они дебилы? — рассеянно спросил Сергей.

— Ну ты даешь! Люди будут ходить по Москве с красными флагами, кричать «Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин!», а мы должны терпеть все это? За что, как говорится, боролись?

— За то, чтобы люди могли выйти на улицу не только с правительственными лозунгами, а и с теми, которые сами считают нужным поднять. По-моему, так.

— Вот-вот, — с презрительной усмешкой кивнул Одинцов. — За что боролись, на то и напоролись. Будут всякие ублюдки про Сталина горланить, а им даже рот заткнуть нельзя. С такой демократией мы быстренько скатимся опять к тоталитаризму. Запретили же компартию, значит, и все, кто ее поддерживает, — вне закона.

— Суровый ты мужик, Одинцов, — хмуро сказал Сергей, не зная, как избавиться от коллеги, про которого за глаза говорили: «Заставь дурака Богу молиться, он и весь лоб расшибет». — Между прочим, рты людям не стоит затыкать. Ну и пусть забавляются, прославляют кто что хочет: Сталина, пиво, Чиччолину — да ради Бога! А потом будут выборы, народ сам скажет, чего он хочет. Ты же демократ, Одинцов, а демократия — это власть народа.

— По-твоему, пусть орут, какой замечательный вождь был Сталин? Ты что, Мезенцев, забыл про ГУЛАГ? Считаешь, нормально, что кто-то теперь оскверняет память безвинно погибших? Да я бы таких… красно-коричневых!..

Сергей разозлился. Он и прежде не мог терпеть политических краснобаев, а сейчас и подавно. Вот принесла нелегкая ретивого демократа!

— К стенке бы ставил, да? Ну и чем ты отличаешься от тех, кто при Сталине так и делал? И тоже кричал: дебилы, ублюдки, оскверняют память жертв революции. По-моему — да пусть каждый верит в то, во что ему верится. Есть у людей такое право.

— Значит, пусть орут? — язвительно повторил свой вопрос Одинцов.

— Если у меня под окнами — то нет, орать не нужно. Не люблю, когда орут под окнами, кто бы то ни был: реакционеры, демократы, коты, вороны. А если подальше от жилых домов и не очень орут — пожалуйста.

— Странный ты человек, Мезенцев, — с сомнением покачал головой Одинцов. — Твоя мать в Союзе журналистов отстаивает принципы свободной, демократической прессы, а ты…

— Сын за мать не отвечает, — усмехнулся Сергей, перефразируя известную реплику Сталина.

— Вот-вот, я и думаю, зачем ты работаешь в нашей газете? Здесь же все такие, как я, а ты — другой.

— Слушай, Одинцов, — Сергей поднялся со стула, — тебе что, делать нечего? Вали отсюда, не мешай работать. Можешь докладную главному написать, мол, противопоставляет себя коллективу и вообще — враг народа.

— Ох-ох, какие мы психованные! — Одинцов пожал плечами и пошел из кабинета, судя по всему — искать других собеседников, которые могли бы разделить его озабоченность по поводу коварных планов красно-коричневых.

Сергей сел за стол, уперся взглядом в номер телефона. Какое-то время мысленно материл коллегу, отвлекшего своими идиотскими соображениями от главного, от самого важного, что происходило сейчас в мире.

Наташа… Позвонить прямо сейчас? Снять трубку и позвонить? Если она подойдет к телефону, сказать… Что сказать? Как объяснить все, что пережил он с тех пор, как они расстались? А может, и не нужно ничего объяснять? Она или сама все знает, или давно уже не думает о нем, не вспоминает, и все его переживания не интересны ей?

На синем экране монитора плавно скользили сверху вниз белые строчки информации. Казалось, они стремились побыстрее пройти синее поле, поскорее исчезнуть, потому что не нужны, не интересны человеку, сидящему у компьютера.

Сергей так и не решил, что лучше: сначала позвонить или сначала встретиться с. Наташей. Красный телефон на его столе сам зазвонил, отвлекая от мучительных размышлений.

— Да, — коротко бросил Сергей в трубку.

— Привет, — услышал он мягкий женский голос. — Я, конечно, помешала важной и срочной работе?

— Марина? Привет. Как ты узнала мой номер телефона?

— Не волнуйся, у Ларисы не спрашивала. Ну как ты себя чувствуешь? Вспоминаешь про то, как мы танцевали?

— Вспоминаю. — Сергей усмехнулся. — Хорошо танцевали, разве такое забудешь? Ты была великолепна, Марина.

— Жена до сих пор не может простить? Какая-то она раздраженная, такое впечатление, что жутко хочет искусать всех, кого видит, и еле-еле сдерживается. Вы что, поругались?

— Рассказывать обо всем по порядку или сразу выложить самую главную семейную тайну?

— Да меня в общем-то не интересуют ваши тайны. Я звоню просто так, приятно послушать голос красивого мужчины. А может, если повезет, он скажет о своих планах на будущее.

— Ни за что! — привычно сказал Сергей. — Сие есть тайна за семью печатями.

— Знаешь, Сережа, по-моему, глупо останавливаться на полпути. Я вот подумала и пришла к выводу, что было бы совсем неплохо пройти эту дистанцию. — Сергею показалось, что она смущенно улыбалась в этот момент. — А ты как считаешь?

— Не возражаю. И вообще, насколько я разбираюсь в спортивной терминологии, сходить с дистанции не следует, даже если ты безнадежно отстал, и вообще — последний. Хоть ползком, но приди к финишу. Так нас учили в школе партия и правительство.

— Ну, я думаю, ты далеко не последний, — засмеялась Марина.

— Спасибо за откровенность. Но зато и не первый, так ведь?

— Я не то хотела сказать, я имела в виду, что ты не самый худший… бегун, понимаешь?

— Это приятно слышать.

— А если захочешь быть последним… в том смысле, о котором подумал, я не возражаю.

— Мы встретимся, и ты после этого подашься в монастырь? — удивился Сергей.

— Ну зачем же? Последний мужчина не означает последний раз, — засмеялась Марина. — Я очень отвлекаю тебя, Сережа?

— Да есть тут у меня работа… Вот что, Марина, оставь свой телефон, я тебе на днях звякну, идет? Сейчас, как ты понимаешь, я на особом положение, комендантский час и все такое.

Сергей прикрыл глаза, пытаясь вспомнить ночной танец в пустой комнате, полумрак, «Yesterday», горячее тело девушки, дрожащее в его объятьях. Но вспомнил совсем другое: печальный взгляд Наташи прожег его душу. Сергей машинально поднял руку, словно так можно была защититься от него, чуть было не крикнул: не надо, не смотри на меня так!!! А Марина что-то говорила, говорила в трубку, кажется, она прекрасно понимала, что сейчас ему трудно вырваться из-под бдительной опеки жены.

— Ты записываешь? — спросила она.

— Да, конечно, — поспешно откликнулся Сергей.

Он записал номер телефона этой симпатичной, страстной девушки, с которой можно будет встретиться позже, если… так захочет Наташа. Если она отвергнет его.

Но даже мысль о том, что она может его отвергнуть, невыносимой тяжестью давила на сердце.

Минут двадцать он сидел не двигаясь, в позе роденовского «Мыслителя», а потом тряхнул головой, схватил телефонную трубку и стал торопливо, словно опасался, что кто-то помешает, набирать номер, записанный на бланке.

Длинные, тягучие гудки, как электрические разряды, впивались в голову. Нервы были напряжены так, что авторучка в левой руке хрустнула пополам, а Сергей не заметил этого. «Пожалуйста, пожалуйста, возьми трубку, Наташа, скажи мне хоть что-нибудь!» — мысленно умолял он.